Детская тема для русских писателей всегда была особенно трепетной. Это связанно с тем, что детство — это пора невинности и чистоты. Но взгляд на юное поколение и политику государства в сфере детства менялись. Не исключение и советская эпоха, детская литература, которая нас заинтересовала, а точнее то, как она оценивается в критике. Тема нашего исследования актуальна, так как детская литература советского времени является посредником между двумя эпохами. Это особенно ярко видно на фоне сегодняшней волны ностальгии о советском прошлом. Так в журнале «Новое литературное обозрение» в 2003 году вышел проект — серия «Сказки НЛО. Такой шаг нельзя не приветствовать, потому что известен серьёзный характер журнала НЛО, его пристрастие к хорошему литературоведению и умным авторам. Поэтому, приведённые здесь рассказы не являются примитивной «библиотечкой весёлых картинок». Проект представляет произведения старые и новые, но широкой публике в равной степени незнакомые. Это богатая пища для серьёзных размышлений о добре и любви и ненависти, дружбе и предательстве. Здесь приводятся произведения дореволюционных писателей, таких как C. Григорович-Барский, а также советских (И. Пивоварова) и современных (П. Яхнин, С. Георгиев) авторов. Так в весёлой и озорной книге С. Георгиева собраны занимательные истории о симпатичном крестьянине Гансе, его жене Марте, их соседях и многих других персонажах. Каждая из сказок одновременно и поучительна, и остроумна. В них есть место улыбке и лёгкой лирике. Или в книге П. Яхнина собраны весёлые, «сказки с ладошку», с помощью которых читатель может побывать в разных странах, повидает невиданных зверей, встретится с удивительными чудаками, попутешествует по свету на конверте с неправильным адресом или заглянет в сундучок воспоминаний.
Сейчас появляются разнообразные интерпретации произведений для детей, создающие научную проблему их комментирования с целью пояснения реалий советского времени.
Объект исследования — статьи и монографии современных исследователей советской детской литературы. Подобные принципы научной литературной критики детской литературы и состояние современной литературной критики о детской литературы являются предметом этого исследования. Мы изучаем, кто и как сегодня исследует советскую литературу для детей. К сожалению, исследовательских работ по советской детской литературе мало. Одним из первых, обратившихся к изучению этой проблемы — советский писатель С.Я. Маршак, написавший заметку «Кролик ещё ждёт своего писателя». Автор задумался о том, кто такие литературные критики. По словам Самуила Яковлевича, литературный критик должен сочетать в себе «философское мышление хороший вкус и серьёзное знание своего предмета. Однако, люди, пишущие о детской литературе … имеют свой узкопрофессиональный жаргон или, вернее, шифр, подобный дыму». То есть он сетует на неясность слога. Также он задаётся вопросом, какой должна быть современная критика. С.Я. Маршак полагает, «она должна быть искусством, вооружённым наукой. Он призывает покончить «играть философскими и педагогическими терминами» и добавляет, что помимо ознакомления с текстом произведения, нужно научиться «отличать традицию от рутины, новые ростки от прошлогодней травы. Но пока еще критики редко обременяют себя такой работой. Они считают себя героями, если прочтут книгу».
Психологизм в детской художественной литературе 20-30-х гг. (на ...
... затрагивающих проблемы духовно-нравственного становления личности подростка, с точки зрения психологизма. Исследование ... литературы для детей и юношества. 1.1.Явление «детской» литературы ... современным подросткам. Это составляет актуальность практической части исследования, так как в данной работе впервые предпринимается попытка научного осмысления влияния произведений для детей, ...
Сегодня этот вопрос продолжают изучать М.Д. Эльзон, М.Я. Горелик, И.Н. Арзамасцева, С. Курий, П. и О. Маслак. М.Д. Эльзон, М.Я. Горелик, в чьих публикациях журналов «Новый мир» и «НЛО» приводятся оригинальные концепции трактовки сказок А.К. Толстого, В. Катаева, В. Драгунского и других авторов. И.Н. Арзамасцева в своей научной работе на тему «Художественная концепция детства в русской литературе 1900-1930-х годов» анализирует традицию изучения детской литературы, определяет специфику и выявляет модели художественной концепции детства в русской литературе 1900-1930-х годов, сравнив их с представлениями детства в дореволюционной литературе. В своей диссертации И.Н Арзамасцева занимается детской литературой и изучает людей, которые потом приходят в детскую литературу и работают как критики. Ю.А. Говорухина в своём исследовании «Русская литературная критика на рубеже ХХ — ХХI веков» разрабатывает теоретические проблемы современной критики. Она задалась целью выявить типологию современной литературной критики, как в плане структуры, так и в аспекте интерпретаций. Критическая деятельность исследуется ею в аспекте онтологической герменевтики (науки об истолковании) и теории коммуникации, что служит новым основанием для типологии литературной критики. В целом, она рассматривает тенденции развития советской и современной литературной критики.
Своими наблюдениями по изучению художественной критики делятся заведующая отделом социологических исследований, кандидат педагогических наук Вера Чудинова и редактор сайта «Библиогид» Алексей Копейкин. В своём интервью «Недетская судьба детской книги» они отмечают, что эту тему кроме них изучают Ксения Молдавская, Мария Порядина. Ну и, конечно, непосредственное отношение к ней имеет сайт «Библиогид», который получил премию «Алые паруса» в номинации «Литературоведение и критика».
Для её исследования был использован метод научной критики: изучение научных трудов современных критиков, посвящённых советской детской литературе через призму своего литературно-критического анализа. Эти работы подкупают глубиной и довольно широким кругом затрагиваемых проблем. Они никогда не упускают из виду социально-исторический контекст, основательно исследуют как личность автора, так и их произведения. Однако, пытаясь «объять необъятное», некоторые критики уходят в отвлечённые философские и терминологические дебри, в которых легко запутаться.
Детская литература,как средство развития познавательных интересов дошкольников
... в произведениях, адресованных детям, не отрицали и наличие специфических черт детской литературы, которые тесно связаны с ее педагогической направленностью. Это значит, что детская литература должна ориентироваться на развитие эстетического сознания ребенка, на ...
Цель исследования — выявить основные подходы литературной критики детской литературы.
Для её достижения поставлены три исследовательские задачи:
1) изучить личности современного критика (кто он, современный исследователь советской детской литературы?)
) рассмотреть уровень научной разработанности темы (кто и когда изучал советскую детскую литературу?)
) проанализировать новые методологические подходы в изучении детских произведений советского периода (посредством каких методов современны литературные критики изучают советскую детскую литературу).
В ходе исследования была выдвинута научная гипотеза: современная критика советской детской литературы сочетает методы социологических и культурологических наук. Исследователи признают чтение для детей советской эпохи проводником прошедшей и современной эпохами.
Сложилась парадоксальная ситуация: «общее» литературоведение не учитывает детскую литературу, в то время как больше века развивается научная отрасль, захватывающая, помимо произведений, специально созданных для детей, «общую» литературу. В структуре работы уделено внимание как исследователям, предмету их исследований (в первой главе мы рассмотрели детскую литературу как предмет интереса научной критики и личность самого критика), так и стратегиям изучения этих произведений. Работа состоит из двух глав с двумя параграфами, введения, заключения и списка литературы.
Глава 1. СОВЕТСКАЯ ДЕТСКАЯ ЛИТРАТУРА В РАБОТАХ СОВРЕМЕНННЫХ КРИТИКОВ
.1 ДЕТСКАЯ ЛИТРАТУРА: ПРОБЛЕМА ВЫБОРА ПРЕДМЕТА АНАЛИЗА
Ещё в ХХ веке. литературная критика признала необходимость специальной литературы и периодики для детского чтения и сосредоточилась на вопросе их формы и содержания. В целом под детской литературой в литературоведении принято понимать книги, написанные специально для детей. Но сюда включают произведения, изначально написанные для взрослых: сказки А.С. Пушкина, Ш. Перро, В. Гауфа, Г.Х. Андерсена, братьев Я. и В. Гримм, а также «Робинзон Крузо» Д. Дефо, «Дон Кихот» М. Сервантеса, «Путешествие Гулливера» Д. Свифта и другие. В связи с этим возникает понятие «круг детского чтения». В структуре данного «круга» И.Н. Арзамасцева, С.А. Николаева выделяются три группы произведений. В первую группу входят произведения, прямо адресованные детям (например, сказки Погорельского, Мамина-Сибиряка).
Вторая группа — произведения, написанные для взрослых читателей, но нашедшие отклик у детей. Третью группу составляют произведения, сочинённые самими детьми, т. е. детское литературное творчество. Но некоторые исследователи, например, И.Н. Арзамасцева, снимают границы между «детской» и «взрослой» литературой. Соотношение «взрослой» и «детской» литератур рассматривается как процесс взаимодействия художественного концепта «детство» и жанрово-стилевой системы литературы для детей. В своей докторской диссертации «Художественная концепция детства в русской литературе 1900 — 1930-х годов» она рассматривает генезис художественной концепции «детство» во «взрослой» литературе, тем самым, показывая их тесную взаимосвязь. В целом предмет анализа современных критиков многогранен: это сюжет, художественная композиция и стилистика произведений, с одной стороны и контекст его создания, — с другой.
Проблема циклизации в детской художественной литературе (на материале ...
... новизна предлагаемой работы, поскольку исследования проблем циклизации на материале детской художественной литературы проводится впервые. Рассмотрение отдельных произведений для детей как ... этапом жизни и не желает относить детей к миру взрослых, в котором и царят все описываемые ... появление этих произведений. Но в свое время они произвели сенсацию среди читателей и критики, увидевших популярного ...
До сих пор критики прошлого и современные исследователи спорят о том, кто должен писать для детей, а главное, чем руководствоваться при написании детского произведения. В литературной критике прошлого, которая нашла отражение в работах М.Н. Васильевского и В. Зеленко, преобладали традиционные взгляды на детскую литературу. Их суть сводится к тому, что идеальный детский журнал и произведение для этой аудитории, должны сочетать в себе дидактизм (воспитательную функцию) и занимательность. В оценке детских журналов критиками, по их мнению, должны сочетаться традиционная педагогическая и литературно-художественная критика. Позже, литературоведы XX века полагали, что детские писатели должны при написании руководствоваться не только личным мнением родителей и советами критики, но и учитывать мнение и интересы детей, предоставлять детям определённую свободу. Педагоги и писатели стали учитывать, что ум ребёнка и его способность воспринимать отличаются от ума взрослых. Поэтому мнение взрослых при анализе произведения для детей не может служить критерием для оценки пригодности книги для детей. Ведь жизненные интересы детей и взрослых часто различаются: что интересует и волнует детей, часто кажется смешным и глупым для взрослых.
Дети в свою очередь не желают интересоваться скучными и непонятными делами и разговорами, которые так волнуют взрослых. И это хорошо знают не только теоретики-психологи, но и практики изучения человеческой души — художники-беллетристы. Можно вспомнить психологию детей в рассказе Л.Н. Толстого: психологию «Косточка», героев сказки «Буратино», написанной его не менее знаменитым тёзкой Алексеем Толстым. В подобных сочинениях ярко прослеживаются переживания самих авторов, которые сами, или художественным чутьём проникают в детскую душу и открывают перед нами её тайники, которые без этого остались бы для нас непонятными и недоступными. И все эти писатели констатируют один несомненный факт — глубокую разницу в воззрениях и интересах детей и взрослых. В последние годы научно-критическое осмысление феномена детской литературы идёт через привлечение данных других наук — не только фольклористики, «взрослого» литературоведения, но и психологии, социологии, культурологи (к чему уже были созданные серьёзные предпосылки).
Всё большую популярность завоёвывает теория архетипов. Архетипы — это общие идейно-образные структуры, воспринимаемые неискушённым сознанием. Архетипичных сказочных героев дети чувствуют тонко, поэтому сказка для них первый по значению жанр.
Русская детская литература
... детской литературе выпускник Московского университета Л. Кассиль... Пример Горького и Маршака привлек в детскую литературу многих «взрослых» ... РОСИИИ. Поистине детская литература сегодня — это великая держава. Будучи частью мировой литературы для детей, русская детская литература играет ... иллюстраций, картинок. Революционный критик-демократ В. Г. Белинский утверждал, что детские книги пишутся для ...
Современные критики М.Я. Эльзон, М.Н. Липовецкий, А.З. Горелик активно изучают наследие детской литературы. Творчество советских детских писателей привлекает внимание тем, что они создали галерею ярких литературных образов: мачехи с дочкой и падчерицей, волшебника, олицетворяющего природные силы, и её помощников, архетип художника-трикстера (шалуна) и т.д.
Также в этих произведениях существует невольная отсылка к окружавшей их действительности. Ведь часто иносказательно автор мог выразить своё отношение, например, к политике власти и высказать свои пожелания. Особенно ярко это видно у А Толстого и у К. Чуковского.
Как видно, за основу своих исследований современные литературные критики берут сюжет и героев и контекст создания произведения, Например, С. Курий в статье «Как Буратино стал советским архетипом и что из этого вышло», рассматривает обстоятельства появления не только сказки А. Толстого, но и последующих его экранизаций и театральных постановок. Он рассматривает сагу о деревянном мальчике как «многослойное произведение», в котором заложено несколько трактовок одних и тех же героев. Некоторые интерпретации он оценивает скептически (например, версию о том, в Буратино заложен протопит на М. Горького или Мальвина — это профессиональный псевдоним девицы лёгкого поведения, как полагает М.С. Петровский).
Или М.Н.. Липовецкий в работе «Сказковласть: «Тараканище» Сталина» рассматривает версию о том, что прототипом главного героя стихотворения Чуковского послужил сам Сталин. Но, рассмотрев контекст появления произведения, он отверг её.
Обобщая исторический и современный опыт развития детской литературы, можно признать следующее: детская литература возникла на пересечении художественного творчества и учебно-воспитательной деятельности и является областью искусства, функции которого — доставлять ребёнку эстетическое наслаждение и способствовать формированию его личности. Поэтому к детской литературе относят: книги, написанные для взрослых и говорящие об интересных для детей вопросах и доступным для детей языком и книги, написанные специально для детей и говорящие о вопросах, интересующих их только их. Литературные критики советского и дореволюционного прошлого (в лице, М.Н. Васильевского и В. Зеленко) смотрели, однако, на это явление односторонне, соединяя традиционную педагогическую и литературно-художественную критику. Современные критики в лице М.Д. Эльзона, М.Я. Горелика, П. Маслака, говорят о том, что детским писателям необходимо учитывать и считаться с мнением самих маленьких читателей. Поэтому в своих аналитических работах, они рассматривают не только обстоятельства и факторы создания произведения, их героев и прототипов, но и раскрывают тонкости детской души. Поэтому часто их работы граничат с возрастной психологией. Поэтому они позволяют взглянуть на традиционные и всем хорошо знакомые произведения по — новому.
Современные критики: М.Д. Эльзон, М.Я. Горелик, Павел и Оксана Маслак, И.Н. Арзамасцева (в соавторстве с Софьей Анатольевной Николаевой), Марк Наумович Липовецкий имеют богатые научные наработки в виде статей и монографий и других исследований, в которых они анализируют советскую детскую литературу.
Литературная сказка в отечественной детской литературе
... Двадцатые-тридцатые годы ХХ века - время больших перемен и больших экспериментов в литературе. На 20-30-е годы приходится небывалый расцвет жанра литературной сказки. Однако такому взлёту ... В связи с комическим в литературной сказке следует вспомнить, например, пародии Даниила Хармса на литературный анекдот. Анекдоты о выдающихся людях, бытовавшие в литературе XVIII—XIXвека, блестяще спародированы в ...
Обратимся к авторам этих критических статей. М.Д. Эльзон родился в 1945 году в семье театрального администратора. Вся его жизнь прошла в Ленинграде. С юных лет он отдавал предпочтение литературе, хотя имел многосторонние увлечения (занятия и в балетном, и в шахматном кружках).
На рубеже 1960-х писал стихи, которые были напечатаны в газете «Строительный рабочий». Позднее он стал публиковаться под псевдонимом Михаил Ефимов. Вне конкурса поступил в Ленинградский университет, но выбрал Ленинградский институт культуры, который окончил в 1967 году. Во время учёбы в аспирантуре (1968-1971) приобщился к истории литературы и истории библиографии, так как научным его руководителем был известный учёный, литературовед Б.Я. Бухштаб, работавший на кафедре общей библиографии Института культуры. В 1972 году. М.Д. Эльзон защитил кандидатскую диссертацию о библиографе-пушкинисте А.Г. Фомине, а в 1975 году в серии «Деятели книги» издал подготовленный сборник «Избранное» А.Г. Фомина. В последующие годы Михаил Давыдович работал в Научно-исследовательском секторе Института культуры, в Библиотеке Академии наук, с 1992 года — в Российской национальной библиотеке. (РНБ).
Автор более 800 публикаций. В круг его научных интересов входили также история книжного и издательского дела, история библиографии. Он собрал редкую коллекцию книг и автографов, которую передал в Отдел рукописей и книжный фонд РНБ.
М.Я. Горелик, в отличие от Эльзона, не имеет филологического образования, в 1970 году он окончил Московский экономико-статистический институт. Однако он профессионально занялся изучением литературы и стал публиковать свои публикации в отечественных и зарубежных изданиях. Также он является постоянным автором и обозревателем «Нового мира». Особое место в его публикациях занимает еврейская тема. Он развивает её в обзорах «Иерусалимского журнала». В статье «Прощание с ортодоксией» автор рассматривает роман современного публициста Л. Улицкой «Даниель Штайн, переводчик». Здесь Горелик анализирует взаимосвязь христианской и иудейской религии. Публицист отмечает, что дистанция между автором и героями романа демонстративно снята: автор сам становится персонажем. По его словам, Л. Улицкая тонко противопоставляет христианство главного героя Даниэля: «малое христианство», личное христианство, «религию милосердия и любви к Богу и ближним» — «религии догматов и власти, могущества и тоталитаризма». Совсем недавно (в начале этого года) он анализирует произведение современной литературы: роман «Суть дела» (1953) английского писателя Г. Грина (1904-1991).
Здесь он анализирует не только сам сюжет, но и качество перевода стихов, которая читает одна из героинь Луиза. Его литературный критик находит банальным и низкокачественным.
Ещё один талантливый критик И.Н. Арзамасцева, доктор филологических наук, доцент Московского педагогического государственного университета. Интерес к детской литературе был привит ей с детства. В одном из интервью она рассказала, как её соседка Евгения Семёновна давала ей книги, а потом после их прочтения заставляла писать отзывы, рецензии и дискутировала с ней. Так у И.Н. Арзамасцевой развился вкус и навык анализа литературных произведений и, в первую очередь, для детей. С 1991 года она пишет книги и литературно-критические статьи по проблемам детской литературы. В период с 1972 по 1995 год она заведует отделом литературоведения и критики русской детской литературы в журнале «Детская литература». В 2006 году она защищает докторскую диссертацию на тему «Художественная концепция детства в русской литературе 1900-1930-х годов». Здесь литературный критик анализировала традицию изучения детской литературы. И.Н. Арзамасцева стремилась определить специфику и вывить модели художественной концепции детства в русской литературе 1900-1930-х годов, сравнив их с предшествующими представлениями детства в литературе. Она отметила, что литературоведческая тенденция последней четверти XX века и начала XXI века переходит от освещения творчества классиков детской литературы к представлениям литературы о детстве на широком историческом материале.
Сергей Тимофеевич Аксаков. Детские годы Багрова-внука
... в гимназию). Здесь кончается детство Багрова-внука и начинается отрочество. Тема «отцов и детей» в русской классике Влияние отца в семье на формирование личности в оценках студентов ... сочинений русской литературы с XIX века до 80-х годов XX века Начальное образование мальчиков и девочек в России: гендерный подход Психолого-педагогической анализ особенностей детской субкультуры Детская литература ...
Однако основное внимание И.Н. Арзамасцева сосредоточила на трансформации художественного концепта «детство» во «взрослой» литературе. Примечательно, что автор анализирует детскую литературную тему в контексте трёх литературно-философских культурных течений первой половины XX века: символизма, акмеизма, футуризма. Ведь именно в этот период были заложены основы современной культурологи и языкознания. Кстати, она активно использует новый и довольно редко употребляемый научный термин «концепт». Это понятие появилось в 1990-е годы. Многие исследователи (например, языковед И.Г. Добродомов) предпочитают использовать русское слово понятие. Однако И.Н. Арзамасцева полагает, что значения этих слов расходятся с каждой новой работой, которых насчитываются уже с десяток.
То же касается отражения этого самого концепта в детской литературе, она отметила, что чётче всего тему детства раскрывают те авторы, кто, не имея «детской» репутации, осваивал выходы в «детское» литературное пространство из новых идейно-эстетических систем. Таковыми являются старшие символисты (Д.С. Мережковский и З.Н. Гиппиус), акмеист Н.С. Гумилёв, один из первых футуристов А.Е. Кручёных (предпочтение последнему отдано по причине его постоянного интереса к детскому восприятию и творчеству).
Отдельно она изучает сказки для детей учёного-педагога Ф.Ф. Зелинского и, конечно, творчество «детских» писателей: К.И. Чуковского, С.М. Городецкого, Э.Г. Багрицкого, Н.П. Саконской, В.П. Катаева и Ю.К, Олеши. Кроме этого, автор не упустила из виду реалистическое направление в литературе, которое представлено именами М.В. Езерского, А.С. Неверова, А.П. Гайдара. Их выбор обусловлен тем, что в произведениях этих авторов отчётливо представлена концепция детства и детской литературы. Таким образом, литературный процесс рассмотрен не только в свете художественных достижений, но и в культурно-философском срезе. Концепт «детство» сложно структурирован, так как он исторически изменяется. Ирина Николаевна изучает его с помощью историко-типологического метода, предложенного литературоведом А.Н. Веселовским. Данный метод развит в учении об архетипическом начале культуры (Е. Мелетинский).
А.Н. Толстой, его вклад в детскую литературу. Сказка «Золотой ключик»
... советской литературе для детей, как Толстой, вспомнив свою берлинскую переделку, подписал с Детгизом договор на книжку о Пиноккио, ещё не зная, что это будет другая книжка – о Буратино. ... к сборнику. В детскую литературу А.Н. Толстой вошёл с ... например в "Детстве Никиты". Но Петровский отмечает некоторую мистификацию, сделанную автором. Итальянским языком Толстой не владел ни в детстве, ни позже, а ...
А свои философско-культурологические обобщения она основывает на учении А. Лосева, теории диалогичности культуры М. Бахтина и Ю. Лотмана.
Таким образом, в своей диссертации она приходит к выводу, что детство в русской литературе 1900-1930-х годов выражалось символически, содержание этой символики соединяло антропологическую и историософскую парадигмы миропонимания того времени. А детство в историко-литературном представлении есть комплекс этико-эстетических оценок периодов человеческой жизни, а также антропоморфно выражаемых феноменов (природы, истории, культуры и т.п.), оценок, скрепленных культурной традицией и меняющихся под воздействием различных общественных движений.
Помимо чисто исследовательских трудов И.Н. Арзамасцева пишет учебник по детской литературе. Он был издан лишь в прошлом году. А писала она его ещё в 1990-е. годы в соавторстве с С.А. Николаевой, тогда заведовавшей отделом критики в журнале «Детская литература». К сожалению, после смерти главного редактора И.Г. Нагаева, журнал был закрыт. В этом пособии понятие «детская литература» раскрывается на материале устного народного творчества, русской и переводной литературы. Также освещается историография изучения науки о детской литературе, проводятся обзоры литературы ранней русской эмиграции, постсоветского периода и начала XXI века, а также рассматривается детская литература народов России. То есть охвачена история детской литературы от периода блистательного Гильгамеша до Чуковского и Маршака. Не забыты и древние петербуржцы, например, Алексей Шевченко, Валерий Роньшин, С. Махотин, которым посвящены небольшие отдельные главки, и москвичи уровня В. Лунина, М. Москвиной, Б. Минаева, С. Георгиева, М. Есеновского и А. Гиваргизова. Помимо этого есть раздел, посвящённый теории детской литературы. Подобную книгу оценили высоко, так как работ, анализирующих нынешнюю жизнь детской литературы, практически нет. А этот учебник объясняет это «по живому», то есть рассказывает про то, что происходит в детской литературе сегодня. По сути, это «моментальный снимок» состояния всех жанров современной отечественной детской литературы. В будущем по ней можно смело изучать состояние детской литературы в начале XXI века. Софья Анатольевна, кроме учебника, в 1991 году издала серию литературно-критических очерков «Дети и война». В этой работе она анализировала все жанры детской публицистики, написанной в годы Великой Отечественной войны. Это и очерки, фельетоны, агитационные стихи: «Быль для детей» С. Михалкова, «Почта военная» С. Маршака. Отдельно анализируется образ ребёнка-мстителя («Партизан» З. Александровой, «Сын полка» В. Катаева, «Маленький солдат» А. Платонова) и образ подростка-труженика в поэзии С. Михалкова и А. Барто, в прозе Л. Пантелеева и Л. Кассиля. Но и в XXI веке есть молодые исследователи, имеющие оригинальный взгляд не только на сами произведения детской литературы, но и на устоявшиеся стандартные трактовки. Например, критики П. Маслак и Липовецкий анализировали творчество Алексея Толстого, в частности, его знаменитое произведение «Золотой ключик». На их мнения опирается Сергей Курий. Также нестандартно анализирует детский стих «Тараканище» К.И. Чуковского исследователь М.Н. Липовецкий в своей статье «Сказковласть: «Тараканище» Сталина» в журнале «Новое литературное обозрение».
Советское искусство как пропаганда идеологии
... дизель, Спи, силач, Баю, баюшки, не плачь. [1] Возникает целый феномен «детской» литературы. Так, например, советские дети, выросшие на книгах Н. Носова про Незнайку, не подозревали, что « ... основа мироощущения которой - причастность к большой человеческой общности. В целом главный сюжет советского искусства был очень идеологичным (мифологическая основа) - из хаоса мир приобретает состояние космоса ...
Теперь, немного рассказав об авторах, составим коллективный портрет исследователя детской литературы. Как видно, это люди зрелые (от 40 лет), или даже пожилые (от 60 лет), которые давно сделали себе имя в научной среде. Одни из них пришли к этому профессионально (как М.Д. Эльзон, И.Н. Арзамасцева, М.Н. Липовецкий), а некоторые (как М.Я. Горелик, С. Курий) пришли к этому из других сфер. Но можно сказать одно: интерес к литературе (в том числе и детской) проявился в юности, что предопределило сферу их научных интересов.
Теперь обратимся непосредственно к исследованиям, использованным в работе. В целом, эти исследования небольшие по объёму статьи, написанные как в специализированных журналах («Детская литература»), так и в научно-публицистических изданиях общего характера («Новое Литературное Обозрение» (НЛО), «Звезда», «Новый мир»).
Однако их интересы не ограничиваются только областью деткой и юношеской литературы. Так Марк Липовецкий пишет рецензии на произведения современных авторов и театральные постановки. Например, в 2005 году в журнале «НЛО» он разметил статью-рецензию на современную театральную постановку режиссёров Владимира и Олега Пресняковых , или анализирует творчество современного поэта Фазиля Искандера.
М.Я. Горелик развивает изучение отражения темы иудейской философии, религии и культуры в литературе (о чём мы говорили выше).
М. Эльзон же пишет об опальном в советское время поэте Андрее Новикове. То есть современные критики интересуются творчеством малоизвестных и незаслуженно забытых деятелей литературы, рассматривают литературу в связи в связи с разными сферами не только науки, но и жизни в целом, например, религии, активно обсуждают современные книги и театральные постановки.
То же касается работ, посвящённых творчеству и личности «детских» писателей. Часто к их написанию двигает тот же исследовательский интерес, например, Ю. Буртин написал монографию Жизнь и творчество К.И. Чуковского», или желание автора подвергнуть научной критике уже существующие точки зрения, как С. Курий или П. и О. Маслак. В своих работах они по-новому интерпретируют сказку А. Толстого «Золотой ключик», а М.Н. Липовецкий проанализировал стихотворение К.И. Чуковсокго «Тараканище». Однако этих критиков интересует творчество А.К. Толстого, Л.Н. Толстого и К.И. Чуковского, потому они в своих сказках и рассказах анализируют современную им действительность, социальные отношения в ней, раскрывая их в интересных и ярких архетипах. Детское литературное творчество некоторых публицистов тесно связано с религиозным воспитанием и просвещением. Потому некоторых критиков, например, А.З. Горелика, интересует морально-психологический аспект воспитания детей. Критики, как и публицисты, задаются вопросом: какая модель воспитания детей подходит лучше всего?
М.Н. Липовецкий, С. Курий, П. и О. Маслак в своих работах сосредотачивают внимание на вопросах проекции советского прошлого в своих произведениях. Они находят, что подобное отражение советской действительности было многогранным: от открытой мифологизации (причём они стали глубже развивать изучение явления советского мифа, который начал М.С. Петровский).
Также они углубляются во временной контекст создания произведения, тем самым раскрывая всё новые и новые образы и архетипы. Изучением последних особенно подробно занимается М.Н. Липовецкий. Он подтверждает выдвинутую гипотезу о том, что Буратино — прототип самого автора, в котором заключено его желание быть более или менее свободным творцом. Он же изучает все тонкости взаимоотношений писателя и «вождя народов» и изучает путь становления Алексея Толстого от опального и сомнительного писателя до классика советской литературы. Также М. Липовецкий подробно разбирает сагу о деревянном мальчике, которую он рассматривает как многослойный пирог с множеством архетипов. Каждый герой сказки — многогранный персонаж, имеющий множество трактовок. Например, Буратино. Этот герой заключает в себе архетипы художника-творца, трикстера (то есть шалуна) и т. д. То же самое с Карабасом-Барабасом, который заключает в себе личность и Сталина и Мейерхольда. Примечательно, что они не анализируют эти произведения изолированно: в статьях чувствуются параллели с личностью автора, его эпохой, мировоззрением (Петровский, например, изучая творчество К.И. Чуковского, анализирует его дневники) и с похожими произведениями. Критики, например, дискутируют о соотношении «Золотого ключика» и «Приключений Пиноккио» Карла Коллоди, стихов К.И. Чуковского и басен И.А. Крылова.
Таким образом, современные критики — это давно состоявшиеся учёные, изучающие разные аспекты литературы, анализируют советскую детскую литературу как продукт своего времени, то есть, как часть советской действительности. Но в то же время они пытаются рассмотреть их и изолированно, выявляя и доказывая или опровергая самые необычные трактовки привычных сюжетов и персонажей. Это позволяет довольно подробно изучить творчество знаковых советских «детских» писателей и по-новому взглянуть на привычные и знакомые с детства сказки и рассказы.
Глава 2. СТРАТЕГИИ ОСМЫСЛЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ДЕТСКОЙ ЛИТРАТУРЫ В СОВРМЕННОЙ КРИТИКЕ
2.1 СТРАТЕГИЯ ПРОЕЦИРОВАНИЯ ТЕКСТА НА СОВЕТСКУЮ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ
детский литература критика советский
Многие произведения советской детской литературы стали культовыми в постсоветские времена. Они являются объектом пристального внимания литературных критиков, таких как М.С. Петровский, Ю.С. Степанов, Е.Д. Толстая, М.Н. Липовецкий М.Д. Эльзон, М.Я. Горелик. Литераторы исследуют произведения Алексея Толстого (1882-1945) «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936) и стихотворение Корнея Ивановича Чуковского (1882-1969) «Тараканище» (1921).
На мотивы этих сказок и рассказов были поставлены многочисленные театральные постановки и фильмы. Так, сказка «Мороз Иванович» была экранизирована в фильме «Морозко» в 1964 году (режиссёр Александр Роу) и в одноимённом мультфильме. Произведения К.И. Чуковского и А.К. Толстого экранизировали чаще. Мультфильмы по детскому стихотворению «Тараканище» был создан дважды: в 1927 (озвучен в 1929 году) (режиссёр А. Иванов), хотя этот фильм не сохранился и в 1963 году (режиссёр В. Полковников).
Детской саге про Буратино повезло ещё больше. О деревянном мальчике был снят мультфильм Иванова-Вано, классический фильм А. Птушко и мюзикл Л. Нечаева. К этому стоит прибавить песни (в том числе и на слова Булата Окуджавы), конфеты, вафли, лимонад, игрушки, игры и многое другое.
Эти произведения детской литературы во-первых, эти рассказы передают обстановку советского социума и отношения литературоведов к ней, во-вторых, создают большое количество ярких культурных архетипов, которые живут и по сей день. В целом под архетипом литературоведы и филологи понимают первичный образ, оригинал; общечеловеческие символы, положенные в основу мифов, фольклора и самой культуры в целом и переходящие из поколения в поколение (глупый король, злая мачеха и пр.) .
Обратимся к «Золотому ключику», главного героя которого Ю. Степанов, поместил в ряд «констант русской культуры». Эту сказку А. Толстой создал в 1935 году после того как в 1933 году подписал с Детским Государственным Издательством («Детгизом») договор на переделку своего (в соавторстве с Ниной Петровской) пересказа «Пиноккио» К. Коллоди. Это было лишь первым звеном его проекта: через год вышли одноимённая пьеса и сценарий фильма, поставленного А. Птушко в 1939 году. Интересно, что сочинить детскую сказку для театральной постановки А. Толстого попросила жена бывшего ещё в почёте полководца Тухачевского — Наталья Сац.
Однако кроме создания эпопеи о деревянном мальчике, Толстой принимает участие в писательской поездке на Беломорско-Балтийский канал, и в начале 1934 года оставляет свой очерк в книге об этой поездке. С 1933 года он становится писателем-депутатом (сначала в Детском Селе, потом в Ленсовете).
Писатель выступает с докладом по драматургии на Первом Съезде писателей, в котором обрушивается и на символистов, и избирается в президиум Союза. Весной 1934 года Толстой заканчивает вторую книгу «Петра Первого» и сразу же пишет сценарий для одноименного кинофильма, а к октябрю 1937 завершает первое в советской литературе художественное произведение о Сталине — повесть «Хлеб», формально примыкающую к недописанной тогда трилогии «Хождение по мукам» (второй том которой был закончен в 1928 году).
То есть в период с 1933 по 1937 года Толстой из подозрительного писателя-эмигранта становится классиком советской литературы.
Как, по мнению литературных критиков, в сказке о деревянном мальчике и в стихотворении К.И. Чуковского воссоздана советская реальность? Можно выделить три полярных точки зрения: 1) мифологизация советской действительности, 2) разрешённая критика всего нескладывающегося в рамки советского дискурса, 3) скрытая критика советской действительности. Рассмотрим, как советская реальность становится мифом. Исследователь М.Н. Липовецкий рассматривает взаимоотношения И. Сталина с А.К. Толстым. Так на рукописи пьесы 1936 года, в которой на чистой стороне разворота появляются рисунки. В первый раз напротив слов Мальвины (выпущенных в конечном варианте): «Я скучаю без театра. Вот бы завести свой собственный кукольный театр… Сами бы сочиняли пьесы, сами бы продавали билеты… Без плётки Карабаса» — появляется профиль усатого мужчины. Подобный же профиль, но уже с характерной трубкой, появляется ещё раз, почти через сто страниц, напротив сцены открытия того самого театра. Повторяющаяся ассоциация между мотивом своего театра и образом Сталина позволила литератору предположить, что Толстой мысленно обращает к Сталину мечту о собственном театре и даже игре по собственным правилам. «Вождь всех народов» выступает здесь как персонификация абсолютной власти, способной освободить художника от мелочного контроля «Карабасов Барабасов» и предоставить свободу творчества, но на определённых условиях. Весь проект «Буратино», по его мнению, может быть прочитан как оксюморонная утопия свободной марионетки. По сути, это архетип художника-вруна, который предполагает незаинтересованность в правде и невовлечённость в дела власти. Однако сама власть требует от этого художника не только лояльности, но и чтобы он играл на её (власти) «поле» или театре. Это отмечают исследователи П. и О. Маслак. В целом, в данном произведении трактовка Сталина положительная (проводить параллели Сталина с самим Карабасом-Барабасом критики отказываются, хотя, на мой взгляд, и такая точка зрения не лишена основания).
К тому же коллега М. Эльзона критик М.Н. Липовецкий в статье «сказковласть: «Тараканище» Сталина» отметил, что Иосиф Виссарионович применял аллегорический прототип «Тараканища» для борьбы со своими политическими противниками (Зиновьевым, Каменевым и Троцким).
Например, на ХVI съезде партии, 2 июля 1930 года Сталин говорил: «Рыков присоединяется к тезисам Бухарина … что Советская власть погибнет, по его мнению, не через месяц, а через месяц и два дня. Правда, потом, через год стало ясно, что тараканья опасность не стоит и выеденного яйца, правые уклонисты начинают приходить в себя, заявляя, что они не боятся никаких тараканов, что таракан этот к тому же такой тщедушный и дохлый». Так что под насекомым- усачом можно понимать как самого Сталина, так и его оппонентов. Но в целом преобладает антисталинская интерпретация «Тараканища», которая, как полагает М.Н. Липовецкий, существовала и до, и после 1956 года, о чём говорит поэт и литературовед Л.В. Лосев. В своей книге «Похвала цензуре. В этой работе он разбирает «Тараканище» как пример политической аллегории. Он пишет: «Чуковский нарисовал аллегорическую картину политической ситуации, когда нация поставлена под сапог диктатуры одной политической партии…Мишенью писателя был не столько конкретный политический лидер, сколько авторитарная система правления, позднее называвшуюся одним словом «сталинизм».
А.Н. Толстой отошёл от своей меты свободной марионетки и стал создавать обобщённый мифологический образ советской империи и критики всего того, что не укладывается в её рамки. Он открыто иронизирует по поводу нравов дореволюционной России. Например, изображая подлую эксплуатацию Дуремаром «бедного человека», который «за четыре сольдо в день …ловил пиявок, стоя голым в пруду». Или описание Страны Дураков, он строит по канону советских карикатурных контрастов «мира капитализма»: тощие куры и коровы, — и тут же «стоят … свирепые бульдоги», охраняющие покой «сытых котов».
Но у советских авторов неплохо получалось облачать в оболочку мифа советский социум. При этом советская культура не знает чистого мифа: советский миф всегда окрашен в сказочные тона. Делая мифологию советского режима более привлекательной, по-детски радостной и оптимистичной, сказочность вместе с тем лишала советский мифомир трагической глубины и сложности. Так в «Буратино» его с друзьями увозят в «страну счастливых детей» (СССР) на «железной птице». Причём увозят люди в «кожаных куртках». Самолёт и идиоматические «кожаные куртки» символически представляют власть, которая насилием обеспечивает могущество победившего мифа. И эти же «куртки» и «железные птицы» в первой редакции соседствуют с беспечностью главного героя и весёлыми и демократичными порядками, которые устанавливаются в его театре. Подобный положительный посыл на жизнь в стране Советов даёт писатель и Валентин Петрович Катаев (1897 — 1986) в свое сказке «Цветик — семицветик» (1948), где девочка, благодаря волшебному цветку могла исполнять свои мечты. Одним из желаний главной героини было побывать на северном полюсе. А полярники, как отмечает критик М.Я. Горелик, были популярны в послевоенные 1950-е. годы, как в 1960-е космонавты.. Другой пример — в одном из «Денискиных рассказов» В. Драгунского под названием «Девочка на шаре» героиня является ярким воплощением героини одноимённой картины П. Пикассо. В 1960-е.годы., когда были написаны «Денискины рассказы», стиль сюрреализма и кубизма, в котором творил этот французский художник испанского происхождения, был реабилитирован и очень популярен в СССР.
Прикрытие сказочной парадигмой обеспечивает не только возможность жить и творить, но и создаёт динамическое единство советской культуры, связывая между собой официальную идеологию и массовое сознание. М.Н. Липовецкий отмечает, что могущество авторитарной власти строится на тотальности мифологизации. Ведь даже в заглавии сказки, совпадающей с аббревиатурой ЗК — это заключённый каналоармеец, чувствуется странная ирония. Такой поворот критик не списывает лишь на коварство тоталитарной культуры. Он ищет ответ в ловушках модернистского дискурса. Ведь толстовская утопия свободной марионетки — это, по сути, попытка ограничить влияние модернизма сказочной, игрой, в которую включён весь мир.
Но кроме культурологических тенденций в сюжетной схеме сказки «Буратино» можно увидеть отчётливую классовую логику. В ней продемонстрирована победа бедняка Буратино и его бесправных друзей над богачом и «доктором кукольных наук» Карабасом. Деревянный мальчик по-шариковски понимает, почему нельзя пить какао из носика кофейника и есть варенье руками. Зато он прекрасно ориентируется в вопросах борьбы за выживание:
Буратино сказал:
Мальвина, набери веток для костра.
Мальвина с укоризной взглянула на Буратино … и принесла несколько стебельков…
Буратино сказал:
Вот наказание с этими хорошо воспитанными…
Сам принёс воды, набрал веток и сосновых шишек…и сварил какао на воде. Однако общая цель борьбы с «кукольным диктатором» Карабасом, сплачивает таких разных героев как Мальвина, Пьеро, и Буратино. При этом кукольная рафинированность «элиты» в лице девочки с голубыми волосами и её вечно печального воздыхателя, создаёт условия для того, чтобы Буратино стал лидером. Именно носатый мальчик, с его самоуверенностью, практичностью, долей наглости и безоглядности, берёт инициативу в свои руки. В этом опять прослеживается подоплёка того, что «мальчишка из народа» освобождает неприспособленных кукол от рабства и всевластия их тирана. По сути, деревянный мальчик устроил революцию.
Критику врагов советского дискурса можно усмотреть в трактовке Карабаса-Барабаса, «Тараканища. и символику, которой пронизан «Золотой ключик». Мирон Петровский, например, находит в образе Пьеро пародию на Блока.
Будем жить всё лето
Мы на кочке этой,
Ах, — в уединении,
Всем на удивление…
Однако современный исследователь С. Курий трактует этот символизм гораздо шире. В ней он видит отражение борьбы советской власти с символизмом и акмеизмом в культуре, считавшимися «буржуазным вырождением». Это пародия не только на А.А. Блока, являвшегося знаменем символизма, но и на Мандельштама, Ахматову, Пастернака и русскую эмиграцию в целом. Но М.С. Петровский заметил множество других мелочей: в титуле Карабаса «доктор кукольных наук» иронически усматривает литературный псевдоним Мейерхольда — Доктор Дапертуттов, а в молнии на занавесе театра Буратино намёк на чайку на занавесе МХАТа. Более того, он проводит параллели между противостоянием двух сказочных театров — Буратино и Карабаса и двух театров реальных — Станиславского и Мейерхольда. Отсюда и деспотичность Мейерхольда и его отношение к актёрам как к «марионеткам», а в эмблеме театра Буратино критик усматривает МХАТовскую чайку. М. Петровский полагает, что А. Толстой возвращался к эстетическому опыту этих традиций, так как понимал искусство как свободную, незаинтересованную игру, выдумки весёлого самовыражения художника-вруна. Ирония же возникает в сказке Толстого как реакция на слишком серьёзное гонение символистов. Что касается критики самого советского дискурса. Но если она была, то в завуалированных формах: если бы читатели усматривали в том же «Тараканище» хоть малейший намёк на Сталина, то такой детский стих не прошёл бы цензуру. Более явно некоторые критические нотки прослеживаются в сказке «Буратино». А.К. Толстой разочаровался в своей утопии свободной марионетки и в возможности более или менее свободно творить. Он пишет в записной книжке 1936 года, во время сборов исторических материалов для «Хлеба»:
«Сверкают ярко свечки,
Пляшут человечки,
Наш хозяин прытко
Дёргает за нитки».
Хотя всё это ловко скрывается за кукольной безмятежностью и наигранностью.
Обратимся к архетипам, которые порождают сами герои. Прежде всего, это сам Буратино. Одна из основных граней его образа — архетип Буратино — художника. Подобная самореализация художника не несёт угрозы власти, больше всего опасающейся правды и разоблачений. У Буратино размер носа не меняется, в то время как у Пиноккио он растёт после того, как тот скажет неправду. Это не означает, что Буратино не врёт. Наоборот, враньё изначально характеризует этот персонаж. Вместе с тем, как отмечает М.А. Чернышева, в «Золотом ключике» снимается важная для «Пиноккио» антитеза куклы и человека, игры и жизни. Если Буратино — это alter ego Толстого, то длинный нос Буратино — это декларация предназначения художника, и в ней Толстой видит не обязанность быть глашатаем правды, а, наоборот, в его способности увлекательно сочинять небылицы. Это «лукавство», не противоречащее (по крайней мере, на первый взгляд) установкам советской идеологии, демонстрирует возможности компромисса, лежащего в основании толстовской утопии свободной марионетки. Интересно, что эта марионеточность у Толстого не трагична: если жизнь — театр, это самое подходящее место для игр и шалостей. Отсюда можно предположить, что Буратино, по сути, не такой и положительный персонаж: он «не проявляет добро… по отношению к дарителям, зверям, старушкам и т.п.», не следует благим советам и запретам мудрого Сверчка, папы Карло, Мальвины и других благоразумных персонажей. Единственное правило поведения, отчасти подходящее к Буратино, звучит так: «Обязательно выбрать самый невзрачный предмет, наиболее опасный путь». При этом исследователь М.Н. Липовецкий не согласен с мнением о том, что Буратино выбирает «наиболее невзрачный предмет». Ведь даже на арифметическую задачку он реагирует весьма агрессивно: «Я же не отдам некту яблоко, хоть он дерись!». А «наиболее опасный путь», который выбирает Буратино, критик принимает и подкрепляет его «мировоззренческой» декларацией: «Больше всего я люблю страшные приключения. Завтра убегу лазить по заборам, разорять гнёзда, дразнить мальчишек. Я ещё не то придумаю!..».
Помимо этого Буратино является медиатором двух противоположных миров (своего свободного и мира «плёток» Карабаса) как трикстер — мифологический клоун, шалун, нарушитель правил и границ. Так что согласимся с мнением критика М. Липовецкого о том, что архетип Буратино — трикстера также отчётливо представлен, как и архетип Буратино — художника. Причём, он выделен ярче, так как Буратино всегда останется игривым мальчиком. При этом виды этих архетипов связаны: художник-буратино — это легкомысленный живописец-трикстер, свободно играющий с обстоятельствами. Он неподсуден никакому моральному суду, поскольку не принадлежит ни одной из систем всецело, а лишь дурачится, превращая условия существования в условности игры.
Исследователь П. Маслак приводит политико-идеологическую версию, по которой Буратино — это… Горький. Ведь текст сказки появился в период, связанный с возвращением Горького, из которого сделали живую легенду, неприкасаемого идола. Действительно, за пародирование Блока Толстому нечего было опасаться, а вот язвить над «народным учителем» не стоило. Однако в пьесе «Золотой ключик» Толстой всё-таки не удержался, вложил в уста Буратино высказывание: «Мой папа хочет сделать из меня народного учителя». А М.Н. Липовецкий в сказке увидел отождествление авторского «я» с Буратино, как с героем, так и с куклой-марионеткой, объединяя желание творческой свободы и невозможность его исполнения.
Мальвине у критиков-толкователей особенно не повезло. Даже Петровский недвусмысленно намекнул на то, что это имя — «профессиональный псевдоним девицы лёгкого поведения». Но вряд ли А. Толстой задумал эту героиню в таком ключе: имя Мальвины было популярным поэтическим символом романтической возлюбленной. Опять же согласно политической версии сбежавшую из театра «самую красивую куклу» в жизни звали не Мальвиной, а Марией. В Мальвине был усмотрен прообраз М.Ф. Андреевой, которая была не только самой красивой актрисой Художественного театра, но и считалась одной из наиболее красивых женщин России. Впрочем, мнения современников в отношении были полярными. Но она действительно сбежала и из театра, и от мужа… На Капри — вместе с Горьким…
Обратимся к образу вечно грустного Пьеро. В его стихах пародируется символизм. Но, у редактора журнала «Время Z» С. Курия Пьеро ассоциируется и с А. Вертинским (который также выступал в сценическом облике Пьеро).
Пьеро — образ собирательный, обобщённый, чем пародийная фигура поэта Бессонова из «Хождения по мукам».
Интересна и интерпретация образа Карабаса-Барабаса. Как уде говорилось выше, его сравнивали и с Мейерхольдом и даже с самим Сталиным. Но в противоположность таким точкам зрения М. Петровский считает, что «в изображении Карабаса соединились черты плакатного буржуя и сказочного злого волшебника.
Проанализировав произведение «красного графа» А.Н. Толстого и стих К.И. Чуковского «Тараканище» можно сказать, что они скрывают множество архетипов и пластов. Например, очень ярко прослеживается архетип государства. Но только в стишке К.И. Чуковского это звучит в ироничном ключе (как отмечают М.Н. Липовецкий и Л.В. Лосев).
В «Золотом ключике» же прослеживаются надежды на государственную машину, как воплотителя мечты «свободной марионетки» о собственном театре и о крушении этих иллюзий. В целом советская империя выражается в трёх интерпретациях: мифологизация советского дискурса, критика его противников и, наоборот, осторожная выражение недовольства порядками советского медиума. М.Н. Липовецкий смотрит на это ещё шире. Он отметил, что автор «Золотого ключика» оказывается не столько заложником тоталитарной культуры, сколько заложником модернизма. А сам проект «Буратино» в этом контексте оборачивается впечатляющим и удавшимся экспериментом на границе этих борьбы модернизма и тоталитаризма. На мой взгляд, все работы современных критиков отличаются глубоким аналитизмом, обращением к временному контексту (как эпохи в целом, так и написании произведения).
Однако, при вех достоинствах, в них есть неточности. Например, в статье Марка Наумовича «Сказковласть: Тараканище» много лирических отступлений, на лицо пространный уход в контекст эпохи. Также критик, приводя множество смежных терминов, например, «политическая сатира», «политический миф», «сказка-быль» и пр., чётко их не разграничивает. Это затрудняет понимание и запутывает ход мыслей. Но в целом, эти исследования интересны и полезны хотя бы тем, что это практически единственные в своём роде.
§2.2 СТРАТЕГИЯ МИФОЛОГИЗАЦИИ ТЕКСТА
Оригинальную критическую концепцию произведений детской литературы (как дореволюционной, так и советской) выдвигает публицист, эссеист и культуролог М.Я. Горелик. Он пытается отыскать в них параллели с библейскими сюжетами, так как полагает, что в этих детских рассказах под видом морали «земной», социальной, проповедуется и мораль христианская. Действительно, основные моральные принципы находят прямо отражение и вытекают из мировых религий: христианской, иудейской и мусульманской. Но, как христианин, особое внимание он уделяет христианству и иудаизму. Так даже в нетривиальном сюжете рассказа «Косточка» Л.Н. Толстого, входящего в корпус «Первой русской книги для чтения». Своим бытовым и бесхитростным рассказом писатель не учит детей морали впрямую, по-школярски, а рассказывает простую историю, которая сама по себе должна научить соблюдать родительские запреты, обуздывать преступные желания, говорить правду, то есть праведной морали. И благодаря такому обучению, Лев Николаевич в одиночку хотел создать новый народ. Но, по мнению Горелик — это произведение — извод известного библейского эпизода, история грехопадения, рассказанная близко к тексту.
В интерпретации Михаила Яковлевича всё здесь крайне символично: отец выступает в роли не только в роли главы семейства, но в родоначальника рода человеческого, то есть Бога. Такую же интерпретацию мы увидим и в его анализе рассказа М.М. Зощенко «Ёлка». Что в произведении Л. Толстого, что в рассказе М.М. Зощенко отец выступает в роли Бога — карателя, называющего «сыновей и дочерей своих» на нарушение наложенных им запретов. В результате чего в произведении М. Зощенко он отправляет детей спать (сон — метафора смерти), отбирает игрушки и символически тушит «все свечи», что символизирует конец праздника и рая. В «Косточке» же осмеянный Ваня остался один во тьме внешней, смертной. Взамен он приобрёл знание о добре и зле, к чему, в отличие от прародителей, не стремился.
Также символично подчёркивается привлекательность запретного плода: «и увидела жена, что дерево хорошо для еды, и что оно услада для глаз». Так и для Ваниных глаз сливы — услада. Хотя у него был шанс уйти и забыть до обеда об этих плодах. Но демонстративная доступность привлекательного плода, мнимое отсутствие контроля, как и у прародителей в Раю, провоцируют нарушение запрета. Так и Минька и Лёля, герои рассказа Зощенко «Ёлка», воспользовавшись тем, что мама ушла на кухню, идут поглядеть на ёлку, где видят вожделенные плоды, среди которых было яблоко. Его поедание и стало одним из опрометчивых их действий, а ведь это плод, поданный Еве змеем — искусителем.
Критик отмечает, что запрет не носил постоянно характера. В комментариях христианской и иудейской традиции существует мнение, что надо было потерпеть совсем немного — до субботы, в терминах Толстого — до после обеда (а в произведении М. Зощенко — до наступления праздника).
Вопросы отца в рассказах почти дословно повторяют вопрос Всевышнего: «Не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?». В обоих случаях (и у Л. Толстого и у М. Зощенко) согрешившие свою вину отрицают: Ваня — абсолютно, а герои зощеновской Ёлки, как Адам, относительно. Сравним: Адам обвиняет во всём Еву: «Жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел». Герои версии М. Зощенко действуют практически также:
На вопрос отца «кто из вас двоих откусил это яблоко?»
Леля сказала:
Минькина работа.
Минька дёрнул Лёлю за косичку и сказал:
Это меня Лёлька научила.
Примечательно, лишь то, что Минька (в отличие от Адама) не возлагает вину на родителей. Также в истории, рассказанной Зощенко, отсутствует змей — его роль успешно играет Лелька («змея»).
В связи с этим стоит вспомнить, что в западной иконографии змей порой изображается с лицом Евы.
В обоих случаях происходит изгнание из рая. Ваня покраснел и осмеян, а Миньку и Лёлю отец (то есть Бог) также изгоняет из светлого «рая», отправляя их спать, как бы «умерщвляя» их, отбирает игрушки и тушит «все свечи».
Но если дети в «Ёлке» М. Зощенко равноправны, так как и прародители совершили «равный грех», то Ваня из рассказа «Косточка» единственный остро выделенный из всех персонаж произведения. Остальные дети действуют как единое целое, с едиными устами и единым сердцем, с единым именем — все: все сказали, все засмеялись. Можно вспомнить, как описывал ангелов австрийский поэт Райнер Мария Рильке (1875 — 1926): «Их лики различимы мало». По Рильке, ангелы вообще символизируют «полноту бытия». Это знаки духовного совершенства, лицезрение которых может явить человеку ужасающую глубину его собственного несовершенства (отсюда известная строка, несколько раз повторяющаяся в «Элегиях» — «Всякий ангел ужасен»).
Но всё — таки грешником в педагогическо-религиозном произведении Л.Н. Толстого признан Ваня, что подтверждает финальный аккорд пьесы: и все засмеялись, а Ваня заплакал. Михаил Яковлевич видит здесь прямую аллюзию на знаменитое: «Да погибнут грешники от лица Божия, а праведники да возвеселятся!»
Не прошёл Михаил Горелик мимо роли родителей в этих рассказах. Отец, как Бог, всегда появляется после свершения «грешного акта». Создается впечатление, что он наперёд знал, что случится акт «грехопадения» и нарочно не вмешивался и даже был как бы и доволен, что исполнение идёт точно по предполагаемому им сценарию. В нужный момент он выскакивает как бы из метафизической засады, где и притаился. Так Райнер Мария Рильке пишет: «Но тут укрытье покидает Бог». Но в рассказе «Косточка», по мнению критика, большое влияние имеет и мнение участие самого автора. М. Горелик отмечает, что «когда речь идет о нравственности, Толстой умеет и любит быть беспощадным. Создается впечатление, что Толстой не просто испытывает от этой угрозы удовлетворение, но цитирует как бы от первого лица, то есть и от себя лично». К тому же отец может быть доволен: урок удался на славу, ведь дети осознали свои проступки.
Также критик отметил, что родители в этих двух произведениях действуют независимо, автономно, сменяя друг от друга как времена года. Так мать Ванюши, которую Михаил Яковлевич иронично называет «считательницей слив» вдруг исчезла и даже не утешила расплакавшегося и раскаявшегося сына? Дело в том, что в толстовском сюжете мать сделала свое женское дело и стала теперь не нужна. Толстой потерял к ней всякий интерес, и она и её не стало. К тому же материнское утешение могло бы если не свести на нет, то существенно ослабить эффект отеческого наставления, преподанного графом Толстым маленькому Ване, а в его лице всем русским детям, русским взрослым, а также всему человечеству. И если Лев Николаевич рассказывает об этом в возвышенно-одухотворённых тонах, то Горелик относиться к подобной системе образования, основанной на религиозном учении, довольно критично, полагая, что библейская мораль подавляет личность ребёнка, подчиняя его грузу общественного долга, предписаний и запретов. В подобном тоне он рассматривает ещё один из жизненных принципов, который гласит: всё должно быть по справедливости и значит «земной хлеб свой» люди должны добывать своим трудом. Михаил Яковлевич Горелик считает, что именно эта библейская истина постулируется в детском рассказе В.П. Катаева (1897-1986) «Дудочка и кувшинчик» (1951).
Он полагает, что старичок-лесовичок, дал главной героине по имени Женя дудочку, облегчающую поиск ягод, в обмен на кувшинчик с умыслом. Он намерено вводил примерную девочку в искушение, дабы показать ей, что люди обязаны добывать «хлеб свой» в муках и только в муках! Поэтому дудочка и кувшинчик могут существовать вместе только в раю, а в грешном мире — лишь по отдельности. Подобные трактовки оригинальны и имеет право на существование. К тому же нельзя забывать о набожности Льва Николаевича. И это не смотря на его отлучение от церкви за свой роман «Воскресение» и слишком вольные взгляды на семейную жизнь: писатель выступал против института брака, как не угодного Богу и стесняющего свободу человека. К тому же основная цель любого детского произведения — это просвещение и воспитание своих юных читателей. А лучше доходчиво объяснённой Библии и её простых истин это никто и ничто не сделает. Но современный литературный критик считает иначе: он видит в старичке-лесовичке прохиндея, который вводит в заблуждение и искушение, как выражается критик, «истинную дщерь категорического императива».
Если исследователь критикует религиозную систему воспитания, то можно предположить, что он считает методы советской педагогики приемлемыми. Однако и они подвергаются критике. Подобную точку зрения он продемонстрировал, анализируя рассказ Виктора Драгунского «Тайное становится явным». Сюжет прост: мама заставляет главного героя по имени Дениска съесть ненавистную манную кашу в награду за поход в Кремль. Но, ухитряясь, мальчик выбрасывает её в окно, о чём узнаёт мама, увидев облитого кашей прохожего. Вроде мальчуган виноват, однако автор статьи целиком и полностью встаёт на его сторону. Он против деспотичного навязывания родителями повелений есть то, что дают. И здесь он приводит массу доводов. Во-первых, это вредный состав самой манной каши и молочной лапши: «травили потом несколько поколений детей рыбьим жиром, манная каша, да что в ней, в манной каше, хорошего, глютен, возбудитель аллергии, а молоко с карбогидратами (лапша) вообще яд». Во-вторых, он говорит о психологическом факторе, объясняя навязчивое кормление детей истерией, «иррациональным психозом, голодавших в войну родителей». В — третьих, Михаил Яковлевич говорит, что Денис выбросил кашу не просто прохожему в шляпе, а всему взрослому населению, которое придерживается подобной воспитательной методике. Отмечая подобные критические замечания, Горелик поменял название рассказа на «Манную кашу».
Возникает вопрос. Если критик отвергает религиозную и советскую системы воспитания, то что он предлагает взамен? Прямого ответа на этот вопрос он не даёт, но, скорее всего, это современная методика гуманного воспитания и развития ребёнка, провозглашённая в Конвенции о правах ребёнка, принятой 20 ноября 1989 года. В ней утверждается понятие «ребенок» и утверждается приоритетность интересов детей перед интересами общества. Впервые ребёнок признаётся полноправной личностью, а не бесправным существом. Это особенно примечательно, если учесть, что явления детства как такого до второй половины XX века, не существовало вовсе: до этого времени к ребёнку относились как к маленькому взрослому, который лишь имел обязанности и заботы, но не права. Отныне Конвенция провозглашала перечень прав, который имел ребёнок. Это на жизнь, имя, гражданство, право знать своих родителей, право на заботу родителей и на не разлучение с ними. Мало того, дети имеют право выражать свои взгляды, мнения, исповедовать любую религию, получать любую нужную информацию. Этот международный документ впервые затрагивает проблему, так называемых, особых детей. В неё прописаны обязанности государства по защите и помощи таким детям.
М.Я. Горелик, в отличие от авторов анализируемых им произведений, был знаком с этим документом и тем самым хотел показать, что педагогика давно шагнула вперёд, оторвавшись от банального школярства, насилия и навязывания своих «взрослых» ценностей жизни. К подобному выводу он пришёл после того, как изучил несовместимые, на первый взгляд, параллели: Библию, Тору и советскую и народную детскую литературу. Так он архетип отца и Вани в рассказе «Косточка» трактует с позиции Бога (отец) и согрешившего Адама (Ваня).
Вся справедливость оцта, на его взгляд, не стоит ломаного гроша, так как держится исключительно на страхе (ну зачем пугать ребёнка смертью?).
Отец (тот же Бог) из рассказа о Миньке и Лёльке, по сути, тиран, который в знак наказания лишил детей праздника «умертвив» их, оправив спать. В рассказе про «Дудочку и кувшинчик» лесной волшебник учит вроде бескорыстную девочку библейско-дидактческому принципу нелёгкой добычи «насущного хлеба». Недаром Бог говорит вслед согнанному из Рая Адаму: «И будешь ты добывать хлеб свой потом и кровью». Ну а в рассказе Виктора Драгунского он вообще видит протест против не сколько «манного» засилия, а сколько против «взрослого» деспотизма, подавление детской личности и воли.
Религия и советская педагогическая система, на взгляд критика, не видит в ребёнке личность. В этом её основной недостаток, в отличие от современной гуманистической системы воспитания и развития маленького человека.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Вопрос «Что читают современные дети?» не праздный. И его ответ во многом зависит не только от современного уровня сферы образования и социально-экономического развития в стране, но и от детской литературы и уровня её изученности. Последнее явилось предметом нашего исследования. Мы ответили на три основных вопроса: 1) Что представляет собой современный критик советской детской литературы. 2) Кто раньше писал о советской детской литературе? 3) Как сейчас её истолковывают её современные литературные критики?
Исследователя детской литературы, в большинстве своём, люди зрелого или даже пожилого (от 60 лет) возраста, сделавшие себе имя в научно-исследовательской сфере. Одни исследователи изначально стали заниматься профессиональной научно-литературной деятельностью (как М.Д. Эльзон, И.Н. Арзамасцева, М.Н. Липовецкий), а другие (как М.Я. Горелик, С. Курий) пришли к этому из других сфер. Но интерес к литературе проявился у них ещё в юности. Все они отмечают низкий уровень изученности темы. Первые зачатки научной критики детской литературы можно обнаружить в работах В.Г. Белинского, который отмечал, что детский писатель должен обладать особым даром. В своей статье «О Детских книгах», опубликованной в «Отечественных записках» в 1840 году, критик высказал свои взгляды не только на детскую литературу, но и на воспитание детей вообще. Однако, центром его внимания были детские книги, а не их литературная критика. К теоретическим задачам, стоящим перед критиками, впервые обратился советский детский писатель С.Я. Маршак в своей заметке «Кролик ещё ждёт своего исследователя». Для него литературная критика детской литературы — это сложная исследовательская работа, сочетающая философию, хороший эстетический вкус и эрудицию исследователя. Современные исследователи критики детской литературы: М.Н. Липовецкий,, П. и О. Маслак активно изучают произведения А. Толстого («Золотой ключик») и стихотворение К.И. Чуковского «Тараканище. М.Я. Эльзон рассматривает А.З. Горелик «Цветик-семицветик» В. Катаева и «Денискины рассказы» В. Драгунского.
Они по-новому смотрят на традиционные произведения: неожиданно трактуют сюжет, художественную композицию произведения. Выделяют два уровня разработки проблемы: теоретический и практический. Один из теоретических методов — философская герменевтика, сопоставления традиций изучения литературной критики в прошлом и настоящем. При анализе детских произведений, критики используют ряд практических культурологических и психологических методов. Например, поиск культурных архетипов и интерпретация героев, поиск в произведении отсылок на советскую действительность, интерпретация поступков с точки зрения возрастной психологии и трактовки с конфессиональной точки зрения.
И.Н. Арзамасцева в своей работе анализировала традицию изучения детской литературы. Она отметила, что литературоведческая тенденция последней четверти XX века и начала XXI века переходит от освещения творчества классиков детской литературы к представлениям литературы о детстве на широком историческом материале.
С помощью архетипов многие авторы выражают свои мысли. Так М. Липовецкий заметил, что за маской вруна и шалуна А.Н. Толстой скрывает желание некоторой свободы творчества. Также критики смотрят, как детские писатели оценивают советскую эпоху, в которой были созданы эти произведения. Можно выделить три позиции этого сравнения: 1) мифологизация советской действительности, 2) разрешённая критика всего перечащего советскому дискурсу, 3) скрытая критика советской действительности. Мифологизация в «Буратино» проявляется в первоначальной версии финала, где деревянного мальчика с друзьями на «железной птице» увозят в «страну счастливых детей» (то есть СССР).
Подобное прикрытие сказочной парадигмой создаёт единство официальной идеологии и массового сознания. Критика противников советского дискурса выражается в пародии на символистов и акмеистов в лице Пьеро и его стихов». Критические нотки советской реальности прослеживаются в сказке «Буратино». Здесь А.К. Толстой разочаровался в утопии свободной марионетки и в возможности более свободно творить.
При использовании приёма возрастной психологии автор ставит себя на место ребёнка и пытается через эти произведения исследовать его душу. Так М. Горелик разбирается в методах современной с точки зрения ребёнка. Рассматривая бытовые ситуации, автор встаёт на сторону маленького человека. Он полагает, что ребёнок, как личность, имеет право на своё мнение.. Предметом своего анализа М. Горелик берёт рассказы Л.Н. Толстого «Косточка» и «Дудочка и кувшинчик» Валентина Катаева. Критик не соглашается с мнением Л.Н. Толстого о главенстве религиозной морали при воспитании чада. Своего профессионального педагогического мнения критик сам прямо не выражает, но его можно прочесть «между строк». Будучи знакомым с Конвенцией прав ребёнка 1989 года, М.Я. Горелик хотел показать, что педагогика давно шагнула вперёд, оторвавшись от банального школярства, насилия и навязывания своих «взрослых» ценностей жизни. Религия и советская педагогическая система, на взгляд критика, не видят в ребёнке личность. В этом её основной недостаток, в отличие от современной гуманистической системы воспитания и развития маленького человека.
Таким образом, современные исследователи видят в детской литературе советского периода сложную социально — психологическую и филологическую конструкцию, с помощью которой писатели показывают прошлое, дают советы по воспитанию и выражают свои мнения и желания.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/kursovaya/klassiki-sovetskoy-detskoy-literaturyi/
1 Арзамасцева, И.Н., Детская литература: учеб. для вузов / Ирина Николаевна Арзамасцева, Софья Анатольевна Николаева. — М.: Академия, 2005. — 576 с.
. Арзамасцева, И.Н. Художественная концепция детства в русской литературе 1900-1930-х годов: автореф. дис. … док. филол. наук / И. Н. Арзамасцева. — М.:МПГУ, 2006. — 26 с.
. Буртин, Ю. Очарование свободы / Ю. Буртин // Жизнь и творчество Корнея Чуковского. — М., Детская литература, 1978. — С. 30-38.
. Говорухина, Ю.А. Русская литературная критика на рубеже ХХ — ХХI веков: автореф. дис. … док. филол. наук. / Ю.А. Говорухина — Томск.:
ТГУ, 2010. — 23 с.
5. Горелик, М. Детское чтение // Новый мир. — 2009. — №1. С. 47-54.
6. Драгунский, В.Ю. Избранное. Повести и рассказы: Планета детства. / Драгунский Виктор. — М.: Издательство Астрель, АСТ, 2000. — 134 с.
. Йоргенсен, М.В., Филиппс Л. Дж. Дискурс-анализ. Теория и метод / Пер. с англ. — 2-е изд. испр. / Марианне В Йоргенсен, Луиза Дж. Филиппс, — X.: Издательство Гуманитарный Центр, 2008. — 352 с.
8. Катаев, В.П. Рассказы для детей. М.; Л.: Детиздат, 1937. Серия Книга за книгой (Для младшего и среднего возраста).
— 110 с.
9. Липовецкий, М.Н. Утопия свободной марионетки, или Как сделан архетип (Перечитывая «Золотой ключик» А.Н. Толстого) // Новое литературное обозрение (НЛО) — 2003 — № 60. С. 17 — 24.
. Лысенкова, Е.Л. Проза Р.М. Рильке в русских переводах. / Е. Лысенкова // М.: Издательство: Азбуковник, 2004. — 238 с.
. Николаева, С.А. Дети и война: очерки. / С. А. Николаева // М.: Детская литература, 1991. — 160 c.
12. Петровский, М.С. Книги нашего детства / М.С. Петровский // М.: Книга, 1986. — 421с.
. Степанов, Ю.С. Константы : словарь русской культуры. … — 2-е изд., испр. и доп. / Ю.С. Степанов // М.: Академический Проект, 2001. — 990 с.
. Толстой, А.К. Собр. соч.: в 10 т. — М.: ГИХЛ, 1960. — Т. 8. — С. 69-74.
. Толстая, Е.Д. Буратино и подтексты Алексея Толстого // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. — 1997 — Т. 56. — № 2. —
С. 51.
. Чернышева, М.А. Утверждая игру… (из творческой истории «Золотого Ключика» А.Н. Толстого) // А.Н. Толстой. Новые материалы и исследования. / М.А Чернышева //М.: Наследие, 1995. С. 110-119.
18. Эльзон, М.Я. Когда и о ком написан «Тараканище»? / М.Я. Эльзон // Звезда. — 2005. — №9. — С. 200-205.
. Яхнин, Л. Невиданная птица. / Л. Яхнин // Новое литературное обозрение. — 2004. — серия «Сказки НЛО»
20. Белинский, В.Г. О детских книгах. Две сказки Гофмана. Детские сказки дедушки Иринея / В.Г. Белинский // Отечественные записки. — Т. IX,. — М.,1840. [электронный ресурс]. — Режим доступа: Загл. с экрана (дата обращения 31.05.12)
. Георгиев, С. Простодушный Ганс. // Новое литературное обозрение. — серия Сказки НЛО. — 2006. [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.nlobooks.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 26.05.12)
22. Горелик, М.Я. Детское чтение / М.Я. Горелик // Новый мир. — 2005. — №6. [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 28.05.12)
. Горелик, М.Я. Детское чтение. Альтернативная версия / М.Я. Горелик // Новый мир. — 2006. — №2. [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 27.05.12)
24. Липовецкий, М.Н. Утопия свободной марионетки, или Как сделан архетип (Перечитывая «Золотой ключик» А.Н. Толстого) / М.Н. Липовецкий // Новое литературное обозрение (НЛО).
— 2003. — № 60. [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://magazines.russ.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 29.05.12)
25. Катаев, В.П. Рассказы для детей. Серия «Книга за книгой» (Для младшего и среднего возраста) М.; Л.: Детиздат, 1937 [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.planeta-l.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 30.05.12)
26. Курий, Сергей. Был поленом — стал мальчишкой…(часть 2, о том, как крупный советский писатель перетесал итальянское полено на свой лад) / С. 27. Курий // Твоё Время. — 2004. — №10-11. [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.ytime.com.ua/ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 27.05.12)
. Курий, Сергей. Как Буратино стал советским архетипом, и что из этого вышло? [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://shkolazhizni.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 27.05.12)
. Маслак, П. Буратино: народный учитель Страны Дураков / П. Маслак // Радуга. — 1997. № 3-4. [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://burik.com.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 31.05.12)
. Маршак, С. .Я. Кролик ещё ждёт своего писателя. О детской литературе и критике [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://s-marshak.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 27.05.12)
. Эльзон, М.Я. Сказковласть: «Тараканище» Сталина / М. Я. Эльзон // Новое литературное обозрение. — 2000. — № 45. [электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.chukfamily.ru/ — Загл. с экрана (дата обращения 31.05.12)
. Яхнин, Л. Невиданная птица / Л. Яхнин // Новое литературное обозрение серия Сказки НЛО. — 2004. [электронный ресурс]. — Режим доступа: Загл. с экрана — №3-4. (дата обращения 28.05.12)
