Образ Великого Инквизитора (Ф. М. Достоевский. “Братья Карамазовы”) и Благодетеля (Е. И. Замятин. “Мы”)
Упоминание имени Ф. М. Достоевского, писателя XIX в., рядом с именами писателей – авторов антиутопий не случайно. Многие исследователи считают именно его родоначальником данного жанра литературы будущего, а одной из первых антиутопий называют “Поэму о Великом Инквизиторе” из романа “Братья Карамазовы”. И здесь есть рациональное зерно.
“Поэму” эту сочиняет вечно сомневающийся Иван Карамазов и рассказывает
ее своему прекраснодушному брату Алеше, дабы проверить силу и правильность мысли о счастье, достойном человека. Действие этой истории происходит в Испании, в Севилье, “в самое страшное время инквизиции”(!), то есть в кульминационный момент еретического движения (если верить количеству зажженных костров – больше сотни за один вечер).
На землю приходит Он, не желая быть узнанным, поддержать молящихся.
Но Его узнают, Ему преклоняются и… Его арестовывают. Так происходит встреча кардинала Великого Инквизитора, приказавшего арестовать человека, творящего чудеса на площади. И вот земному владыке
предоставляется возможность раз в жизни окончательно и бесповоротно утвердить свое право на владение человеческими жизнями и душами, на заслуженную долгими и тяжкими мучениями волю страдать за других, решать за других, тем самым покоряя их лучше, чем мог бы это сделать сам Иисус.
Кардиналу теперь важно только одно: чтобы право это признал за ним и Он и удалился раз и навсегда из человеческой жизни, не мешая им, земным людям, творить свое “добро” по своему усмотрению. Пленник за весь долгий “разговор” не произнес ни слова, а в конце, “отпущенный” первосвященником на волю, целует того в губы.
Легенда эта прямо выводит нас на решающую встречу бунтующего героя антиутопии Замятина Д-503 с Благодетелем – основным создателем и хранителем Единого Государства. Великий Инквизитор – прообраз владыки мира замятинского “Мы” – и его молчаливый узник, в будущем Д-503 или любой взбунтовавшийся человек, страдающий и сострадающий, но при этом и жаждущий такого страдания больше всего на свете. Их встреча одновременно и фантастична, и закономерна для антиутопии: это непременный диспут между героем, не приспособившимся к “счастливому” миру, и апологетом нового жизнеустройства, необходимый для выяснения зловещих основ победившей действительности.
Сочинение человек доброй воли
... богослужебных текстов на современные языки, сочетание «люди доброй воли» уже на слух ассоциируется с первоисточником — Новым Заветом, а также с первыми словами Великого славословия Рождества («Gloria in Excelsis ... С. 138-139. ↑ 1 2 Соловьёв В. С. Оправдание добра. // Собрание сочинений. Т. 7, с. 513 - books.google.com/books?id=WxIYAAAAYAAJ&pg=PA513. Изд. т-ва «Общественная польза», 1897. People ...
Таким образом, встреча становится неким жанрово обусловленным сюжетным элементом, и его построение, начиная с расположения в композиции всего произведения (кульминация конфликта), заканчивая описанием позиций героев до и после решающего разговора, всегда будет “строго” соответственна, почти одинакова в любой антиутопии. Это момент “разоблачения” (и не столько даже идейного, сколько буквального) вдохновленного гида и основателя нового мира перед лицом его главного противника; и в то же время “допущение” некогда благонадежного бунтаря до святая святых общества, до вождя, – первая победа Человека над режимом, первое утверждение его значимости.
Итак, диспут ведут герои в первозданном своем обличье, социальные роли ими на момент разговора откинуты (это соревнование духа и интеллекта).
По словам Ивана Карамазова, Великий Инквизитор: “…девяностолетний почти старик, высокий и прямой, с иссохшим лицом, со впалыми глазами, но из которых еще светится, как огненная искорка, блеск. О, он не в великолепных кардинальских одеждах своих, в каких красовался вчера пред народом, когда сжигали врагов римской веры, – нет, в эту минуту он лишь в старой, грубой монашеской своей рясе”.
Подобно этому адвокату дьявола, Благодетель Замятина впервые за всю рукопись верного его почитателя Д-503 снимает свои “белые одежды” и спускается со своего пьедестала. Первое, что замечает герой: голос вождя не давит, а звучит где-то близко, похож на обыкновенный, человеческий (удивительно это для нумера и непонятно… пока), еще страшны руки, но слова уже доступны, они разговаривают на равных, потому что Д уже вырос из всеобщей инфантильности граждан Единого Государства (это понимает Благодетель, но пока не до конца осознает герой).
С осознанием приходит и интеллектуальное освобождение (а для героя замятинского романа это все равно что и духовное) – парадные одежды сняты: “Помню очень ясно: я засмеялся – поднял глаза.
Передо мной сидел лысый, сократовски-лысый человек, и на лысине – мелкие капельки пота”.
О, даже так, почти “разоблаченные” зловещие фигуры властителей остаются одинаково сильными, “сократовски” мудрыми, с гордым “блеском” в глазах. Они сильны и горды участью своей, страданием своим, ибо вынуждены лгать и… карать ради одной цели – сделать человечество, подвластное им, счастливым. Они мудры, ибо вынесли свою идею из своих же мучений: кардинал вернулся к людям из пустыни, где принял гордые истязания во имя Бога; Благодетель выдвинул свою программу спасения человечества после многолетней истребительной войны, принесшей многочисленные жертвы. Идеи, ими провозглашенные, одинаковы (иначе и быть не могло) по своей простоте и исходным постулатам: человек “слаб и подл”, он “был устроен бунтовщиком; разве бунтовщики могут быть счастливыми?” и “нет заботы беспрерывнее и мучительнее для человека, как, оставшись свободным, сыскать поскорее того, пред кем преклониться” (Великий Инквизитор).
Благодетель, похоже, просто вторит своему родоначальнику: “Я спрашиваю: о чем люди – с самых пеленок – молились, мечтали, мучились? О том, чтобы кто-ни- будь раз и навсегда сказал им, что такое счастье, – и потом приковал их к этому счастью на цепь”. И только им одним, нескольким гордецам – альтруистам, ведома единственно точная формула человеческого счастья: материальный достаток (он же и единственная цель в жизни, а цель человеку также необходима для счастья) в обмен на “страшное бремя” свободы, данной человеку с рождения. “Вспомните: в раю уже не знают желаний, не знают жалости, не знают любви, там – блаженные, с оперированной фантазией (только потому и блаженные) – ангелы, рабы Божьи…” (Благодетель).
Проблема свободы в философии Достоевского
... водоразделов между свободой и произволом, и обозначение этой проблемы как философской и духовной проблемы каждого человека – заслуга великого русского писателя Ф.М. Достоевского 1. Свобода или необходимость? В изложении философской проблематики творчества Достоевского мы будем ...
Путь к счастью известен: он лежит через попрание свободы.
С этим могут не согласиться сильные и гордые (пустынники, еретики, бунтовщики), но их несравненно меньше, чем тех, остальных, ради которых и происходит эта задуманная переделка мира: “Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то и станут послушными. Они будут дивиться на нас и будут считать нас за богов за то, что мы, став во главе их, согласились выносить свободу и над ними господствовать – так ужасно им станет под конец быть свободными!” (Великий Инквизитор).
Тех немногих, несогласных, по мнению Благодетеля и кардинала, можно убедить (как некогда убедились в правильности выбранного пути сами вожди), если же природа окажется сильнее доводов разума… “Палач?
Что же? Вы думаете – я боюсь этого слова? А вы пробовали когда-нибудь содрать с него скорлупу и посмотреть, что там внутри?.. истинная, алгебраическая любовь к человечеству – непременно бесчеловечна, и непременный признак истины – ее жестокость.
Как у огня – непременный признак тот, что он сжигает. Покажите мне нежгучий огонь?” (Благодетель).
Прокламация главных идеологов тоталитаризма звучит убедительно, громоподобно, ибо они на взлете: оба подошли к моменту решающей битвы за всеобщее счастье, перед обоими наконец открылась и широкая дорога. И если Великий Инквизитор находится в начале пути, то Благодетель стоит в его успешном завершении – придумана Великая Операция и тогда “мы дадим им тихое, смиренное счастье, счастье слабосильных существ, какими они и созданы” (Великий Инквизитор).
“И вот в тот момент, когда мы уже догнали эту мечту, когда мы схватили ее вот так (его рука сжалась: если бы в ней был камень – из камня брызнул бы сок), когда уже осталось освежевать добычу и разделить ее на куски – в этот самый момент вы – вы…” (Благодетель).
В этот самый момент встал на дороге Человек, способный противостоять мощному натиску любой рациональной идеи.
Ибо, сами того не ведая, и узник кардинала, и Д-503 пришли, чтобы помешать исполнению заветной мечты вождя. Теперь только от их воли и разума зависит их личная судьба и судьба всего человечества (а это и есть самое полное воплощение свободы личности).
Перед героем встает сложная дилемма – свобода, чреватая болью и разочарованиями (а это идеолог-искуситель особенно подчеркивает, забывая упомянуть, что без свободы невозможны жизненные и творческие радости), и “адская” свобода, сторонниками которой в романе оказываются последователи “прекрасного юноши Мефистофеля” (демона, Люцифера).
И если человек сомневающийся (Д-503), выступив против тоталитарного режима, останется под гипнозом его идеологии, то деморализовать его умнейшему из противников окажется значительно легче, чем можно предположить сначала. Узник Великого Инквизитора (личность личностей) никогда не будет побежден, он не сможет отречься от самого себя, и его ждет второе аутодафе. Д-503 не примет доводов Благодетеля (рассмеется), невольно выведя того за границы собственно лжи и фальши (“Слушайте: неужели вам в самом деле ни разу не пришло в голову, что ведь им… что им вы нужны были только как Строитель “Интеграла” – только для того, чтобы через вас…” – это уже апелляция к душе, а не к рассудку, а это епархия не Благодетеля), тем самым развенчав его логику окончательно. Д тоже будет уничтожен, прооперирован (новый способ умерщвления еретика, современное аутодафе).
«Легенда о Великом инквизиторе» Достоевского
... человеку. Христос в «Великом инквизиторе» есть сущность и полнота свободы человеческого мира. Подлинная жизнь ... к богочеловеку и заботиться о человеке. Достоевский говорил, что свобода составляет сущность человека, и ... и зла. Это понимают немногие. Великий инквизитор принадлежит к тем, кто прозрел ... свободы и ответственности, существующие для каждой подлинной личности, не сулит человеку счастья. Свобода ...
И это также закон безысходного мира антиутопии: герой должен умереть, разница только в том, сможет ли он в ситуации крайней беспомощности утвердить свое “Я” (заключенный кардинала целует своего палача, Д-503 смеется ему в лицо).
Как мы видим, сопоставимость “Поэмы…” и романа бесподобна. И это не вследствие “списывания” или заимствования идей: сама суть тоталитарного режима такова, что большого разнообразия быть и не может. Любое государство, общество, построенное по законам насилия и подчинения, в каком бы веке ни было основано, на чьей бы земле ни располагалось – всегда и везде будет до банальности одинаково (ведь и счастье, предложенное насильно, также предполагалось быть одинаковым для всех).
И писателю-гуманисту, будь то Достоевский, Замятин, Хаксли или Оруэлл, это видно особенно четко.
Им, творчество которых призвано служить человеку и основано на идее личности, также понятно, что всем утопиям, стремящимся упорядочить жизнь, поперек дороги встанет именно свобода этой личности. И потому антиутопия и Замятина, и Достоевского, и многих других их последователей будет оставаться зловещим предупреждением о том, что стремление утопистов переделать человека по собственному образцу обречено и ужасно, потому как изменить его в заданном направлении невозможно – получится недочеловек, что его можно только испортить или… уничтожить. Счастья “для всех” не бывает, счастья без свободы не бывает тем более.
1
Возможно ли счастье без свободы?» (по роману Е. И. Замятина «Мы»)
... еще в диком состоянии свободы. Если они не поймут, что мы несем им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми». Все реализовывается по точному плану и приказу, здесь ... свободным такого человека, который делает все, что хочет, как хочет и когда хочет. По большому счету, абсолютной свободы не бывает, но каждый из нас может почувствовать себя таковым, если ...
votes, average:
5.00
out of 5)
