Борис Пастернак: портрет на фоне эпохи

метки: Пастернак, Писатель, Роман, Борис, Жизнь, Советский, Леонид, Живаго

Борис Леонидович Пастернак является знаковой фигурой в культурном пространстве прошлого столетия. Выдающийся поэт, писатель, публицист и переводчик, его личность вызывала восторженные отзывы одних, поражавшихся величиной таланта, и пробуждала чувство зависти и ненависти к нему со стороны ревнителей государственной идеологии.

Актуальность

Обращение к творчеству писателя продолжает быть актуальным также в связи с тем, что его произведения входят в золотой фонд русской классики. В формировании культурной идентичности современных поколений участвуют образы и герои поэзии, прозы, драматургии и переводов Пастернака. О востребованности произведений говорят ежегодные их переиздания массовым тиражом.

Борис Пастернак интересует нас также как представитель литературной среды СССР, член правления Союза Писателей (до исключения 28 октября 1958 г.); свидетель нескольких исторических периодов в развитии страны, значительных событий, литературных кампаний; один из выдающихся представителей своей эпохи.

Объектом исследования

— 1960-е гг.

Предметом исследования, Хронологические рамки, Методологическая основа исследования

Биографии представителей творческой элиты являют собой пример синтеза индивидуального неповторимого начала и окружающей атмосферы, их творчество становится плодом своего времени.

Стоит отметить, что биография в качестве способа познания истории личностного является такой же необходимостью как историческое познание как таковое. Помимо биографического метода, был использован ряд конкретно исторических подходов: сравнительно-исторический и историко- теоретический анализ, предусматривающий интерпретацию тематики в темпоральной зависимости, и культурно-исторический метод, позволяющий связать различные исторические процессы с событиями культурной жизни страны.

Научная новизна, Цель работы заключается

В связи с выше обозначенной целью, научные задачи работы определяются следующим образом:

1)всестороннее изучение биографии Бориса Леонидовича Пастернака и основных вех его жизни;

2)рассмотрение взаимоотношений Пастернака с коллегами;

Причинно следственная связь в историческом сочинении

... в которых, возможно, выпускники пытались выразить роли исторических личностей, причинно-следственные связи, ... сочинений выпускников, в ... работа над историческими понятиями (терминами). Овладение историческими понятиями означает усвоение учащимися наиболее важных, специфических признаков исторических фактов, отражение в их сознании исторических событий и явлений в наиболее существенных связях ...

3)изучение отношений Пастернака как представителя творческой интеллигенции с советской властью;

4)освещение истории выхода в свет и публикации произведения

«Доктор Живаго»;

5)установление роли (определение значения) литературной деятельности Пастернака для советской культуры.

Для решения поставленных целей и задач были использованы различные по характеру источники.

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/diplomnaya/pasternak/

Источники личного происхождения составили основу работы. В первую очередь, это письма Бориса Пастернака, помещенные в сборнике «Письма к родителям и сестрам»2, которые охватывают период жизни автора с 1907 по 1960 годы. Данная переписка отличается широтой, обсуждаемых тем, открытостью и искренностью разговора, даёт представление о характере Бориса Леонидовича, образе его мыслей и творческой психологии.

Помимо писем к родственникам, не менее важным для изучения является переписка писателя с его возлюбленными. Сборник

«Существованья ткань сквозная. Переписка с Евгенией Пастернак»3 представляет любовную лирику в письмах молодожёнов, смешанную с трудностями житейского быта, ставшего причиной для разлада в паре. Также, в переписке принимает участие их общий взрослеющий сын, который впоследствии станет автором биографии отца и издателем его наследия.

Вторая жена писателя, Зинаида Николаевна Пастернак, в своих воспоминаниях отразила обстоятельства знакомства с будущим мужем и развитие их любовной линии, наполненной бурей страстей и множеством перипетий, сломанной появлением в жизни Пастернака новой женщины. В книге из серии «Воспоминания. Письма» она представляет свою интерпретацию отношений с поэтом и знакомит читателя с перепиской с мужем.

Очень подробное описание жизни Пастернака в зрелом возрасте оставила О.В. Ивинская, ставшая его поздней любовью. В книге «Годы с Борисом Пастернаком: В плену времени»5 она рассказывает историю того, как, будучи огромной поклонницей Пастернака, стала его главной музой. Она пишет о своём возлюбленном и всех тяготах и давлении со стороны государства, которые им вместе пришлось перенести, о предательстве коллег писателя и о своей преданности до конца жизни.

Евгений Пастернак, ставший биографом своего отца составил ряд работ о нём, в одной из них «Б. Пастернак: Материалы для биографии»6 собрано богатство архивного материала, в том числе документов, писем, воспоминаний современников, воссоздающих историю создания произведений писателя. Так же ему принадлежит труд биографического характера «Борис Пастернак. Биография»7, и составленный вместе с матерью

«Жизнь Бориса Пастернака: Документальное повествование»8.

Для составления портрета личности стоит опираться и на автобиографические труды автора. «Охранная грамота»9, впервые вышедшая в 1931 году, повествует о самых запоминающихся событиях в жизни писателя с самого детства. Эта книга посвящена периоду взрослению Пастернака в окружении творческой интеллигенции, его становлению и образованию, поискам своего «я», поездке в Европу, влюблённости и формированию творческой натуры.

Творческая работа

... формирование умений и навыков как репродуктивной, так и продуктивной (самостоятельной, научной, творческой) деятельности. Творческая работа - это персональное исследование по сегодняшним проблемам, на его основе делается ... и научно-технический процес развития науки и культуры, производства и социальной жизни. Главная роль в избежании вопроса становления креативных способностей студентов принадлежит ...

Основной любой работы о жизни и творчестве Б.Л. Пастернака является его «Собрание сочинений» 0, изданное в 1992 году.

Важными являются воспоминания друзей писателя, в том числе Н.Н. Вильмонта, советского переводчика и литературоведа, чей труд «О Борисе Пастернаке: Воспоминания и мысли» содержит размышления о творчестве и судьбе Пастернака, которого он считал величайшим поэтом времени, находясь с ним в многолетней дружбе.

В «Дневнике» К.И. Чуковского, соседа по даче в Переделкино, содержатся воспоминания о периоде жизни Пастернака после Нобелевской премии и последующей травли писателя, в их разговорах выражено переживание Чуковского за своего товарища.

Советский драматург и киносценарист А.К. Гладков, высоко оценивающий творчество Бориса Леонидовича ещё до знакомства с самим поэтом, с большой радостью воспринимал все встречи с Пастернаком в годы эвакуации в Чистополе, а затем менее частые в Москве. Их разговоры послужили основой для создания «Встреч с Пастернаком».

Жена О. Э. Мандельштама Надежда Яковлевна в «Воспоминаниях» представляет своё видение эпохи, творческой среды и отношений между интеллигенцией и советской властью, в особенности, знакомя читателей с значительным свидетельством сталинского времени. В том, числе свой труд она посвящает и Борису Пастернаку, без которого прошлый век представляется невозможным.

Так же З.А. Масленникова, молодая поэтесса была вхожа в дом к Пастернаку. Она фиксировала свои беседы с писателем в период с 1958 по 1960 год, что стало базой для составления книги «Борис Пастернак. Встречи». В книге есть сведения о жене писателя Зинаиде и обстановке внутри семьи в последние годы жизни Бориса Леонидовича, а также об отношениях с друзьями и другими писателями.

Примечательна для исследования книга «Дело Пастернака: Воспоминания очевидца», созданная итальянским журналистом, Серджо Д’Анджело, благодаря инициативе которого, роман Пастернака «Доктор Живаго» вышел в свет. Ведь именно ему писатель доверил передачу рукописи для издания на Западе. Он обстоятельно рассказывает подробности публикации романа за пределами Советского Союза, предоставляет документальные свидетельства и факты, повествующие о трудностях и препятствиях в процессе издания романа, в первую очередь, связанные с шантажом со стороны Москвы, стремившейся не допустить сначала публикации «Доктора Живаго», а затем получения его автором Нобелевской премии.

Б.Пастернак. Обзор жизни и творчества. Лирический герой в поэзии ...

... сражения. Прощай, размах крыла расправленный, Полета вольное упорство, И образ мира, в слове явленный, И творчество, и чудотворство». Анализ стихотворения Пастернака «Август» Отношения Бориса Пастернака с религией складывались непросто. Крещенный в детском возрасте по настоянию няни, поэт вплоть ...

В состав источников входит и творческое наследие Пастернака. Специфика анализа данного типа источников помогает выявить особенности творческого поиска автора, его психотипа как творца. Анализируется главный роман всей его жизни «Доктор Живаго», в котором главный герой Юрий является частичным прототипом самого автора. Он так же находится в духовных исканиях, обнаруживая своё призвание в поэзии и литературе, правда, потом приглушённое деятельностью врача. Герой находится в центре любовных событий, наделяя главную героиню Лару синтезом черт своей второй жены Зинаиды и последней возлюбленной Ольги Ивинской. Юрий Живаго, так много ждавший от революции, в конечном счёте, разочаровывается в ней, вынужденный адаптироваться к новым условиям, равно как и Пастернак. Главный герой из утраченного прошлого пытается вжиться в новую культурную среду, которая совершенно непривычна для него. Роман, не соответствующий официальным идеологическим параметрам, выдержанным в духе социалистического реализма, скорее пропитан равнодушием к этому направлению. Вдобавок, автор рисует

революцию именно теми красками, как её видел он, и описывает её реальные последствия и разрушения, что стало поводом для того, чтобы заклеймить Пастернака как клеветника советского строя.

Историография

Многоаспектное изучение фигуры Пастернака и его творений представлено в книге Д.Л. Быкова «Борис Пастернак», на страницах которой автор старается создать картину внутреннего мира творца, наполненную одновременно чередой разочарований и всплесками счастья, во взаимном переплетении с внешним миром. Автор воспроизводит социально- культурную обстановку времён жизни Пастернака, влияние исторических трагедий, оставивших след в жизни писателя, рассказывает о его творческих связях, имевших значительное место в его становлении как поэта и писателя.

Ранний период жизни и творчества Бориса Пастернака описан в книге Смолицкого В.Г. «Я жил в те дни»: биографические этюды о Борисе Пастернаке»20. Автор делает акцент на том, что именно в эпоху двух революций, в ходе эпохальных событий истории нашей страны, у Пастернака складывается осознание себя как поэта и своего предназначения, формируется его характер и взгляды как личности и деятеля творческой направленности.

Интересен труд Гаспарова Б.М. «Борис Пастернак: по ту сторону поэтики», в котором глубокое увлечение музыкой и философией

трактуется, как фундамент для дальнейшего творчества поэта, определяющий его духовный мир. Философское содержание трудов Пастернака обусловлено его предшествующими поисками. Данный подход к изучению творчества поэта даёт возможность расшифровывать глубинные смыслы, заложенные в строки его произведений.

Н.Б. Иванова своей работе «Борис Пастернак. Участь и предназначение»22 раскрывает путь поэта во всей его трагичности и напряжённости. Она описывает духовные метания Пастернака в юные годы, колебания от занятий музыкой и философией до прихода к литературной деятельности. Также, данной теме посвящены такие труды литературоведа как «Борис Пастернак. Времена жизни», где особое место занимает поиск компромисса писателя со временем, и в то же время противостояние ему; а также, книга «Борис Пастернак и другие»23, в которой Иванова описывает жизнь писателя в контексте его взаимоотношений с Ахматовой, Мандельштамом и Булгаковым, Фадеевым, Катаевым и Сталиным.

Медицина и словесность. Русские и зарубежные врачи-писатели. ...

... врачом. Рассказ наряду с несколькими другими входит в цикл «Записки юного врача». ** ... реферате мне хотелось бы осветить проблематику слияния этих двух сфер деятельности – литературной и врачебной, главенствующие особенности языка и стиля писателей-врачей, а также изучить основные вехи творческой жизни ... Булгаков, Викентий Викеньтьевич Вересаев (Смидович) – список писателей-врачей ... для работы в ...

Специалист по творчеству Пастернака К.М. Поливанов в книге

«Пастернак и современники»24 рассматривает связи писателя с эпохой, литературной атмосферой, современниками и предшественниками.

Взгляд на личность Пастернака со стороны разных людей: друзей и недоброжелателей, членов семьи, завсегдатаев дома и штатных литературных критиков, советских функционеров, журналистов и историков литературы представлен в книге А.Ю. Сергеевой-Клятис «Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья»25, выпущенной к 125-летию со дня рождения Бориса Пастернака. Работа основана на базе воспоминаний и переписки, архивных документов и творческого наследия самого поэта.

Автор книги «Пастернак. Воспоминания. Исследования. Статьи» В.В. Иванов близко знал Пастернака, общаясь с ним на протяжении 20 лет. В своём труде он изложил воспоминания и эссе, знакомящие читателя с характерными индивидуальными особенностями в характере Пастернака и его манерой в творчестве. Также, в данной работе проанализировано влияние коллег на писателя и его место в интеллектуальном сообществе прошлого века26.

Книга, составленная по воспоминаниям известного филолога ХХ столетия, Веры Прохоровой, И.В. Оболенского «Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие» 27 проливает свет на судьбы знаменательных фигур России прошлого века, которых рассказчица знала лично. Книга описывает судьбы творцов, составлявших славу и гордость русской культуры. В том числе, на страницах книги предстанут Святослав Рихтер, Борис Пастернак и Михаил Булгаков, Константин Станиславский и Марина Цветаева, знаменитый профессор Московской консерватории Генрих Нейгауз.

О долгом и нелёгком пути писателя к Нобелевской премии пишет известный исследователь творчества писателя Л.С. Флейшман в работе

«Пастернак и Нобелевская премия»28. Стоит отметить, что в данном труде отражаются отношения писателя с руководством Советского Союза в послевоенный период. Жизнь писателя в это десятилетие проходила в особенно напряжённой общественно-политической и культурной обстановке, что описано в книге. Автором делается акцент на том, что Пастернак впитал в себя специфические черты эпохи в целом. Отдельным изданием вышла работа автора о творчестве Б.Л. Пастернака в 1920-е и 1930-е годы29.

Т. Катаева в работе «Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и вариации»30 значительное внимание уделяет семейной жизни Пастернака, его любовным интригам, в частности «Боттичеллиевскому» браку с Евгенией

Лурье, безумной страсти, связавшей с Зинаидой Нейгауз, поздней любви с Ольгой Ивинской, каждая из которых оставила заметный отпечаток в жизни писателя.

Французский специалист А. Труайя посвятил творчеству писателя книгу

Историческая личность : Борис Пастернак

... имело издание первой советской монографии, посвященной жизни и творчеству Б. Л. Пастернака, написанной Е. Б. Пастернаком “Борис Пастернак: материалы для биографии” (Москва: “Советский писатель”, 1989 г. ). В книге используется ... Ф. Овчинников. В письме к Жаклин де Труайяр от 1959 года, обращаясь к годам своей юности, Борис Пастернак говорит о стремлении постигать если не Вселенную, то какое-то ...

«Борис Пастернак» как одному из самых значительных поэтов Серебряного века и советской литературы. В работе Пастернак представлен и как талантливейший переводчик.

Отдельно стоит выделить исследования, посвящённые истории издания романа «Доктор Живаго» за пределами СССР, так как этот факт превратил публикацию в шумное дело, повлекшее за собой гонения на Пастернака. Особого внимания заслуживает работа Питера Финна и Петра Куве «Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещённую книгу»32. В ней не только прослежена жизненная линия знаменитого русского писателя, обстановка, в которой он жил и создавал свои произведения, в первую очередь роман

«Доктор Живаго», но и действия ЦРУ по тираживанию книги и ее распространению, обстоятельства присуждения Пастернаку Нобелевской премии, от которой он был вынужден оказаться, и о дальнейшей «травле» в адрес писателя. Ценным является то, что книга составлена на основе рассекреченных архивов ЦРУ.

Аналогичный сюжет прослеживается в работе отечественного историка литературы И.Н. Толстого «Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ»33. Автор показывает, как публикация романа за рубежом, проведенная под эгидой ЦРУ стала одним из актов идеологической борьбы в Холодной войне, в которой «оружием» становились даже книги. Из-за строгой секретности использованных автором материалов на подготовку работы у него ушло 20 лет.

В работе «Доктор Живаго»: новые факты и находки в Нобелевском Архиве» автор продолжает поднятую в предыдущей книге тематику, только уже используя новые материалы Шведской Академии по присуждению Пастернаку Нобелевской премии, которые были засекречены до 2009 года, что позволяет исследователю раскрыть новые подробности дела34.

М.Н. Золотоносов в книге с громко говорящим названием «Гадюшник. Ленинградская писательская организация: избранные стенограммы с комментариями. Из истории советского литературного быта 1940-1960-х годов»35 рассматривает громкие литературные процессы. В работе, наряду с ценным корпусом документальных материалов, представлены полновесные авторские комментарии, которые вкупе с источниками позволяют реконструировать особенности советского «литературного быта».

Таким образом, изучение жизни и творческой деятельности выдающегося русского писателя Б.Л. Пастернака является одной из актуальных для современной российской и зарубежной историографии тем. От описания подробностей жизни и творчества писателя специалисты сегодня подошли к изучению последних лет жизни Пастернака, связанных с завершением работы над романом «Доктор Живаго» и борьбой за его публикацию, в контексте борьбы спецслужб — ЦРУ и КГБ — двух противостоящих друг другу блоков. Накопленный отечественной и зарубежной историографией теоретический базис будет использован в настоящей работе.

Практическая значимость, Структура работы

1. Биография Бориса Леонидовича Пастернака

.1 Детство будущего поэта

Пастернак сестра моя жизнь

... Кто погружен в отделку Кленового листа… Характерным свойством книги “Сестра моя – жизнь” является очевидное присутствие в ней творящейся истории. Так, в ... – настолько исчерпывающе дан ответ. Здесь мы видим, кого Пастернак считает центром природы, культуры, мира; при этом подтверждается тожде ... Мой друг, ты спросишь, кто велит, Чтоб жглась юродивого речь? В природе лип, в природе плит, В природе лета ...

Борис Леонидович Пастернак появился на свет 29 января (10 февраля) 1890 года в Москве, в небольшом доме, расположенном на старых Тверских- Ямских, построенном в 1817 году. В метрической книге за 1890 год в статье под номером 7 сохранилась следующая запись: «У действительного студента Леонида Осиповича Пастернака и его жены Розы Исидоровны Кауфман, января 30 в 12 часов ночи родился здесь, по Оружейному переулку, дом Веденеева, сын, которому дали имя Борис»36.

С самых первых дней жизни будущий поэт рос в творческой атмосфере, которая царила в доме его родителей, живущих насыщенной жизнью, важнейшей частью которой было искусство. Семья Пастернаков была очень известной в кругу московской интеллигенции своего времени. Они были приверженцами реформ самодержавного строя в России, представляя настроения прозападного толка. Отец будущего поэта, Леонид Осипович прославился как талантливый художник-импрессионист, работающий в жанре живописи и графики, наряду с этим он был профессором Московского училища живописи, ваяния и зодчества. Он родился 22 марта 1862 года в еврейской семье в ярко колоритном городе Одессе в «черте осёдлости», где его отец был владельцем гостиницы. В 1881 г. он стал студентом Московского университета и два года обучался медицине, после чего юриспруденции, но тяга к живописи взяла верх в его увлечениях. 1888 год становится знаменательным для Леонида: Павел Третьяков приобретает картину юного художника, после чего карьера последнего начинает стремительно идти ввысь, и художник решает переехать в Москву, где женится на Розалии Исидоровне Кауфман. Леонид участвует в выставках передвижников, знакомится и поддерживает тесные связи с такими культурными деятелями как Лев Толстой, Сергей Рахманинов, Александр Скрябин, бывшими частыми гостями в доме Пастернаков и которых Леонид Осипович не единожды рисовал38. Стоит отметить, что, помимо выше упомянутых, частыми посетителями родителей маленького Бориса были Исаак Левитан, Михаил Нестеров, Василий Поленов, Сергей Иванов, Николаем Ге, Валентин Серов и др.

Приезды знаменитостей были привычными событиями в семье Пастернаков. Сам Борис Леонидович вспоминал: «С самых ранних дней я наблюдал искусство и великих людей и привык относиться к великим и исключительным как к чему-то естественному, как к норме жизни» 39.

Помимо живописи, детские годы будущего поэта были наполнены музыкой, ведь его мать Розалия Кауфман являлась необычайно одарённой пианисткой. Она происходила из обеспеченной семьи одесского монополиста. Уже в 13 лет она объездила с сольными гастролями юг России, играла в Санкт-Петербурге, и отучившись в Вене, преподавала в консерватории в Одессе. Сестра Бориса, Лидия вспоминала: «Мама была музыка»40.

Но её карьере во многом помешал брак с Леонидом Иосифовичем, ведь уже через год после свадьбы родился первый сын Борис, а в 1893 году его брат Александр. Две дочери, Жозефина и Лидия, появились на свет в 1900-м и 1902 годах соответственно.

Из окон московской квартиры было видно, как работает талантливый скульптор Паоло Трубецкой, и вообще квартира располагалась в непосредственной близости от различных художественных мастерских, где воспитывали деятелей искусства. Таким образом, с самого рождения Борис Пастернак рос в творческой среде, лучшие плоды которой он впитывал в себя с первых лет жизни. В доме, где жила семья, царил дух возвышенных культурных традиций. Это породило в будущем поэте глубокую любовь к творческой деятельности и восприятие её как повседневного кропотливого труда42.

Творчество Бориса Пастернака в оценке современников поэта

... творчестве Бориса Пастернака его современников. В своей работе я рассмотрела только небольшие фрагменты поэзии Пастернака. Для того чтобы изучить все творчество Пастернака, требуется время и все не уместить в небольшой по ... («Поэт (Борис Пастернак)», 1936 год) Своеобразие поэтического мира Бориса Леонидовича Пастернака предопределено ... объясняет убежденность поэта в том, что «..И чем случайней, тем ...

Стоит отметить, что особое место в жизни Пастернака занимала музыка, особенно, он любил Скрябина, оказавшего на него огромное влияние в отроческие годы: «Больше всего на свете я любил музыку, больше всех в ней

Скрябина. Музыкально лепетать, я стал незадолго до первого с ним знакомства»43.

В силу окружения, в квартире Пастернаков часто проходили домашние концерты, где играли тот же Скрябин и Рахманинов. Примечательно, что сам Борис вспоминал, как однажды проснулся посреди ночи от звуков фортепианного трио Чайковского, исполнявшегося для Л. Н. Толстого и его семьи. Этот момент он обозначил как начало своей сознательности, что произошло 23 ноября 1894 года.

Мечтами о деятельности композитора Пастернак грезил и в годы обучения в Пятой Московской гимназии, учеником которой стал в 1901 году. Поступить он смог лишь со второго раза, так как в 1900 году его не взяли из- за процентной нормы, ограничивающей принятие детей из еврейских семей. В то же время его особенно впечатлила «Поэмы экстаза» в исполнении Скрябина. Звуки этой композиции он впервые услышал на даче в Оболенском по соседству с великим композитором. Примерно в это же время отмечается начало самостоятельного сочинительства музыки юным Борисом. Он видел себя в будущем пианистом и композитором. По выражению самого Пастернака «музыкально лепетать» он начал раньше, чем «лепетать литературно». И стоит сказать, что его произведения были положительно оценены самим Скрябиным. Сам Борис вспоминал: «Жажда импровизации и композиции зажглась во мне и переросла в страсть»45. Равняясь на своих успешных родителей, Пастернак стремился во всём «дойти до самой сути, в работе, в поисках пути»46. В. Ф. Асмус отмечал, что «ничто не было так чуждо Пастернаку, как совершенство наполовину»47. Бориса не оставляла мысль об отсутствии у него абсолютного слуха. Привыкнув быть во всём лучшим и первым, он не смог смириться с этим, решив порвать с музыкой:

«Музыку, любимый мир шестилетних трудов, надежд и тревог, я вырвал вон из себя, как расстаются с самым драгоценным»48. Место музыки в его жизни всё больше занимает поэзия.

В возрасте 12 лет с ним произошёл несчастный случай, заставивший его в дальнейшем хромать всю жизнь. Он сломал ногу, когда упал с лошади в реку. Вследствие случившегося правая нога неправильно срослась, став короче левой. Отражение данного эпизода прослеживается в стихотворении

«Август». Правда, прикладывая большие усилия, Пастернак всегда старался скрывать свой недуг. Из-за случившегося его не призвали на военную службу во время Первой мировой, по той же причине он не участвовал в Гражданской войне49.

Философская насыщенность лирики Б. Пастернака

... Пастернак Поэзия Бориса Пастернака не легка для восприятия. Дело тут не только в сложности его поэтики. Сочинение на тему Философская проблематика поэзии Б. Пастернака Философская ... культуры. Философская насыщенность лирики Б. Пастернака Поэт в России – больше чем поэт… Е. Евтушенко В сборнике моих любимых поэтов ... стихотворение “Гамлет”, написанное Б. Пастернаком в 1946 году и вошедшее в. Тема поета ...

В 1908 году Пастернак получил золотую медаль за окончание гимназии с отличием по всем предметам за исключением закона Божьего, который не изучал в силу своего еврейского происхождения.

В юные годы Пастернак отличался застенчивостью и нерешительностью в поведении с противоположным полом, был ревнив по отношению к своим товарищам и друзьям. Никогда не увлекался спортом, но любил много ходить и охотиться, часто работал на огороде.

В 1908 году Б. Пастернак пополняет ряды студентов юридического факультета Московского университета, а через год переводится на философское отделение историко-филологического факультета. Первый стихотворный опыт как раз относится к данному времени: в 1909 году он пишет своё первое стихотворение, поначалу не воспринимая данное занятие всерьёз. Впоследствии поэт так отзывался об этом: «В то время и много спустя, я смотрел на свои, стихотворные опыты как на несчастную слабость и ничего хорошего от них не ждал». В студенческие годы был участником популярного тогда среди молодёжи, салона молодых писателей, музыкантов и поэтов — «пьяное сообщество». Тогда Пастернак не пользовался известностью в качестве представителя данного течения, хотя был ярым его приверженцем. Его друг Константин Локс вспоминал: «Они не подозревали, что перед ними большой поэт, и пока относились к нему как к любопытному курьёзу, не придавая ему серьёзного значения». Цветаева отмечала, что он говорил глухо, часто забывая свои стихи, создавая впечатление

«мучительной сосредоточенности», его хотелось «подтолкнуть»52. Его кузина Ольга Фрейденберг говорила, что Пастернак «не от мира сего», характеризуя его рассеянным и эгоцентричным.

К 1912 году, скопив денег, мать Бориса Пастернака предлагает ему продолжить обучение за границей. Пастернак остановил свой выбор на Марбурге, в котором в начале 20 века получила большую популярность знаменитая философская неокантианская школа под руководством профессора Германа Когена. Его обучение проходило очень успешно, о чём свидетельствует приглашение на обед домой к именитому философу. Но предпочтения Пастернака резко меняются, он не пришёл на обед и уехал повидаться со своей кузиной Ольгой Фрейденерберг. Таким образом, он отрекается от карьеры философа, покинув Германию и отправляется на две недели в Италию. Данный поступок объясняется тем, что внутренне он был совершенно чужд философской системности. У него проявлялась тяга к более творческому восприятию окружающей действительности. Он стремился к созерцанию мира, его эстетическому познанию. Сам он писал:

«Как успешна моя поездка в Марбург. Но я отказываюсь от всего — искусство, и ничего больше». Тогда он не думал напрямую о поэзии, она его в тот период жизни не притягивала. Стоит отметить, что в зарождении любви к поэзии большую роль сыграл хорошо знакомый для семьи Пастернаков поэт Р. М. Рильке. В формировании поэтических вкусов юного Бориса значительный вклад внёс именно данный деятель57. Также, неудачный любовный опыт молодого Бориса явился поводом для вдохновения в поэзии. Так в 1912 году, ещё в Марбурге дочь богатого чаеторговца Ида Высоцкая не ответила на признание ей в любви взаимностью, холодно отвергнув Бориса, что породило написание стихов в этот же день.

В 1912 году Борис Леонидович Пастернак окончил Московский университет, не явившись за дипломом. Диплом за № 20974 сохранился в архиве Московского университета59.

1.2 Карьера писателя

Начало литературной карьеры Пастернака можно отнести к 1912 году. Как раз на этот период приходится разгар Серебряного века. В литературной жизни тогда господствовали несколько основных направлений, одним из которых явился символизм, представляющий собой плод глубокого кризиса, в котором находилась европейская культура на рубеже 19-20 веков. Кризис нашёл отражение в отрицательной оценке прогрессивных общественных идей, в пересмотре моральных ценностей, в утрате веры в силу научного сознания, в увлечении идеалистической философией. Русский символизм зарождался в годы крушения концепции Народничества и широкого распространения пессимистических настроений. В связи с этим для литературы Серебряного века характерно поднятие на вопросов не социального, а философского содержания. И конечно же, под влиянием данных идей, будоражащих умы общественности, формировался и литературный стиль Пастернака, который как раз в это время принимал участие во встречах кружка издательства символистов «Мусагет», существовавшего в 1909-1917 гг., и издававшего русские и переводные книги, в том числе стихи поэтов-символистов и критику философского и религиозно-мистического толка.

Таким образом, определение литературной стилистики и жанровой направленности поэта происходило под влиянием концепций, придерживаемых данным объединением, где, по словам, Андрея Белого

«завязывались новые идейные узлы, происходило общение деятелей культуры и строились их планы на дальнейшую деятельность»62. Вхождение в поэтическую жизнь Москвы было также связано с деятельностью в литературно-артистическом кружке Юлиана Анисимова и Веры Станевич, который явился основой для создания постсимволистского объединения

«Лирика». Именно тогда Пастернак создаёт свои первые произведения, опубликованные в составе сборника «Лирика», проникнутого религиозным мироощущением и православной духовностью63.

Отношение к собственному поэтическому труду начинает приобретать более серьёзные очертания. Плодом его литературной деятельности, которой он посвятил лето 1913 года, стала его первая индивидуальная публикация, вышедшая в свет в декабре того же года. Тогда он «писал стихи не в виде редкого исключения, но часто и помногу, как рисуют или сочиняют музыку». В итоге, получившиеся произведения вошли в его первый личный сборник названный в соответствии с модой того времени «Близнец в тучах». Правда, он не вызвал должного внимания и особого интереса, на что Пастернак позже отвечал, что его юношеские стихи были «крайне вычурными», и поэзия тогда была незрелой. Но, несмотря на это, именно после публикации данного сборника, Борис Леонидович начинает воспринимать себя как профессионального литератора. Одобрительную оценку дал лишь Валерий Брюсов, положительно отозвавшийся о первом литературном опыте поэта. Некоторые из стихотворений стали частью цикла

«Начальная пора», который, как правило, открывались дальнейшие сборники стихотворений поэта65.

Итак, в начало творческого пути Пастернака было отмечено ориентацией на таких поэтов-символистов как Андрей Белый, Александр Блок, Вячеслав Иванов, Иннокентий Анненскй и др. и проведением времени в московских литературно-философских кружках. Главным образом заимствование происходило на уровне поэтических образов66.

Но не только на почве символизма зарождались творческие традиции Бориса Леонидовича. Важную роль в его становлении как поэта, ловко использующего необычное словоупотребление и синтаксис, сыграл, находящийся тогда на стадии расцвета, футуризм. Данное течение было пропитано духом бунтарства и анархичности, выступая, своеобразным выразителем массовых настроений толпы. В своей идейной основе футуризм не признавал существующие культурные традиции, пытаясь создать искусство, ориентированное в будущее. В плане литературных особенностей, приветствовались эксперименты в области рифмы и ритмики, а также, по созданию «заумного» языка, уход от стандартных норм стихотворного сложения и всяческое новаторство подобного рода. Так в 1914 году Пастернак становится членом содружества футуристов под названием

«Центрифуга», к которому примкнули и бывшие участники «Лирики» в лице Николая Асеева и Сергея Боброва. Здесь же в круг его близких знакомых входит знаменитый Владимир Маяковский, в последствии оказавший на Пастернака и его творчество значительное влияние. Сборник

«Руконг», посвященный памяти погибшего И.Игнатьева явился первым изданием этого объединения. Стоит отметить, что в 1920-е годы поэт находился в тесных связях с возглавляемой Маяковским группой «ЛЕФ», хотя после прихода большевистской власти, официально не входил ни в какие объединения, придерживаясь независимой позиции.

год отмечен выходом второй книги, именуемой «Поверх барьеров», некоторые стихотворения из которой были вырезаны царской цензурой. Как и первый сборник, он не вызвал особенного воодушевления и лестной оценки критиков, к тому же, текст был полон опечаток, что, наоборот, породило критические высказывания в пользу труда. Но всё же, за данную работу Пастернаку впервые заплатили сумму в размере 150 рублей, что является незабываемым моментом для любого писателя. Андрей Синявский охарактеризовал первые книги Пастернака как «настройку», сказав, что они были «частью поисков своего голоса, своего видения жизни, своего места среди разнообразных литературных течений». Уже в это время в творчестве появляются специфические и самобытные черты, присущие поэтическому видению мира, в котором всё находится в тесной связи взаимном переплетении.

Первую половину 1916 года Пастернак находился на Урале, под городом Александровском, расположенном в Пермской губернии, в посёлке Всеволодо-Вильва. Здесь он занимал должность помощника по деловой переписке и торгово-финансовой отчётности по приглашению управляющего химическими заводами Бориса Збарского. Стоит отметить, что зачастую именно Пермь ассоциируется с городом Юрятиным из главного произведения автора «Доктор Живаго». Во время Февральской революции поэт находился ещё на Урале, но, узнав об отречении Николая II, он возвращается в Москву. Падение монархии Пастернак, как его братья и сёстры, встретил с радостью, приветствуя новое Временное правительство, и возможность построения конституционного строя в ближайшей перспективе. О произошедших событиях он говорил: «Подумайтекогда море крови и грязи начинает выделять свет»72. Поэт восторженно отзывался об Александре Керенском как о крупной политической фигуре, оказывающей на влияние на толпы при своих выступлениях. В целом же, Февральскую революцию он встретил с чувством глубокой эйфории, восприняв её как движение России к чему-то светлому, чего нельзя сказать об Октябрьском перевороте. К тому моменту времени он начал испытывать сомнения по поводу того, стоит ли быть приверженцем советской власти73.

Революционные события октября 1917 год Пастернак встретил в Москве, находясь со своей семьёй в самой гуще событий, когда в городе около недели шли ожесточённые бои и перестрелки в процессе захвата власти Советами. Одну из стен дома Пастернаков, находящегося на Волхонке пробило осколком от снаряда, никто не осмеливался выйти на улицу. И Пастернак в скором времени разочаровывается в новой власти.

В 1921 году родители Пастернака и его сёстры эмигрируют из советской России в Берлин при личном содействии А.В. Луначарского, а после прихода к власти нацистского режима — в Лондон, тогда писатель активно ведёт переписку с семьёй и другими уехавшими из страны творческими деятелями, в числе которых Марина Цветаева, давний знакомый Райнер Рильке и другие.

Следующим этапом в литературной деятельности Бориса Пастернака становится выход книги лирических стихотворений «Сестра моя — жизнь» в 1922 году, которая выдвинула её автора в первые ряды русской литературы76. Критики писали о рождении гиганта. Осип Мандельштам писал: «Стихи Пастернака почитать — горло прочистить, дыхание укрепить, обновить легкие: такие стихи должны быть целебны для туберкулеза. У нас сейчас нет более здоровой поэзии. Это — кумыс после американского молока». «Я попала под неё как под ливень», — писала о книге Цветаева. «Пастернак это сплошное настежь: глаза, ноздри, уши, губы, руки». Стоит указать, что сборник почти не касался событий революции, кроме тех, что были названы той же Цветаевой «тишайшими умыслами».

По словам самого писателя, он был вдохновлен следующими событиями: «Когда я заканчивал «Поверх барьеров», девушка, в которую я был влюблен, попросила меня подарить ей эту книгу. Я чувствовал, что это нельзя — я увлекался в то время кубизмом, а она была сырая, неиспорченная,

я тогда поверх этой книги стал писать для неё другую — так родилась

«Сестра моя — жизнь», она так и не узнала об этой подмене»79. Эта история вызвала к жизни целый цикл стихов, а девушкой, подтолкнувшей Пастернака к творчеству была Елена Александровна Виноград, а слова «поверх этой книги» в действительности означали буквальное заклеивание листов в «Поверх барьеров» и смену их новыми, рукописными.

Он был влюблён в Елену Виноград, энергичную студентку, страстно разделявшую идеи революции. Он не единожды приезжал к ней в Балашов и Романовку, что нашло своё отражение на страницах его труда и дало представление о текущем положении, в котором находилась страна в годы войны. Требование перемен исходило отовсюду, даже природа соучаствовала в этом. Данный приём, наделения неживых объектов качествами собеседника, явился своеобразной чертой в творчестве поэта, правда, Елена воспринимала окружающую действительность по-иному, и взаимности от неё поэт не получил. Их любовь была платонической и не завершённой эмоционально, в силу отсутствия у девушки физического влечения к Пастернаку. Рукопись многих стихотворений Пастернак подарил своей возлюбленной ещё в июне 1917 г., перед отъездом последней из Москвы80.

И лишь спустя пять лет «Сестра — моя жизнь» издаётся в печатном виде, что было невозможно ранее ввиду недостатка бумаги и прекращения почти всего книгоиздательства на фоне последовавшей за Октябрьской революцией Гражданской войны.

Успех молодого поэта обратил на себя внимание и в правящих кругах. В июне 1922 года состоялась встреча Бориса Леонидовича с председателем Реввоенсовета Львом Троцким. Последний считал, что происходящие потрясения не могут пройти мимо искусства, и деятели творчества должны освещать дела революции в своих произведениях. Именно об этом Троцкий и

хотел поговорить с Пастернаком, узнав у последнего, «хочет ли тот подчинить свою индивидуальность великому делу революции». Но поэт ещё раз подтвердил свою позицию «воздержания» от реакции на злободневные темы, также, сказав, что содержание его трудов читать должен интерпретировать в своём личном понимании. За что Троцкий не упомянул Пастернака в своей книге «Литература и революция», что пошло больше на руку писателю, ввиду последующего падения Троцкого в их борьбе за власть со Сталиным83.

К этому времени у Пастернака начинают завязываться отношения с художницей Евгенией Лурье, впоследствии ставшей его женой. Их свела встреча на дне рождении, когда Евгения, одетая в зелёное платье произвела огромное впечатление на Пастернака своей красотой84. Практически сразу же они начали встречаться, между ними возникла страсть, о которой Пастернак отзывался следующим образом: «Ах лучше бы я никогда не терял этого чувства»85. Он сильно скучал по Евгении, когда та навещала родителей перед их свадьбой: «Это всё равно что разговаривать с вами, невнятно бормотать, изливатьсяЧто мне делать, как назвать этот магнетизм и насыщение вашей мелодией»86.

Их свадьба состоялась в 1922 году, кольца для которой, были сделаны из переплавленной золотой медали Бориса, а гравировку «Женя и Боря» он сделал сам. Близкий друг поэта Н. Н. Вильмонт в своих воспоминаниях даёт такое описание Евгении: «Она была скорее — миловидна. Большой выпуклый лоб, легкий прищур и без того узких глаз, таинственная; таинственная, беспредметно манящая улыбка, которую при желании можно было назвать улыбкою Моны Лизы; кое-где проступившие, ещё бледно и малочисленно, веснушки, слабые руки, едва ли способные что-то делать. Мне нравилось,

84 Катаева Т. Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и вариации. М.: Современный литератор, 2009. С. 43 Пастернак. Б.Л. Существованья ткань сквозная. Переписка с Евгенией Пастернак. М.: НЛО, 1998. С. 32. 86Пастернак. Б.Л. Существованья ткань сквозная. Переписка с Евгенией Пастернак. М.: НЛО, 1998. С. 36.

когда она молча лежала на тахте с открытой книгой и не глядя в неё, чему-то про себя улыбалась. Тут я неизменно вспоминал строфу Мюссе:

«Она умерла. Но она не жила, Только делала вид, что жила Из рук её выпала книга,

В которой она ничего не прочла.

Но к сожалению она не всегда молчала».

С женой они гостят у родителей поэта в Берлине вторую половину 1922 года и всю зиму 1923 года. Вернувшись в Россию, молодая семья живёт в квартире Пастернаков, только теперь им отгородили часть комнаты бывшей большой жилплощади, тем самым «уплотнив» их. Зачастую Борис мог работать только по ночам, когда в доме все затихали, от сна его спасали сигареты и крепкий чай. Сам поэт не раз жаловался на это в Союз писателей.

сентября 1923 года у них рождается сын Евгений, названный в честь матери. Однозначно, и Борис, и Евгения были людьми творческими, что явилось главной причиной для конфликтов и их соперничества внутри семьи. Каждый из них отличался стремлением достичь высот в сфере своей деятельности, не желая идти на компромисс, постоянно доказывая своё превосходство. Сын же Евгений считал, что именно его отец был «человеком с неоспоримо большим талантом».

Н.Н Вильмонт с самого начала говорил, что брак между этими людьми будет недолговечен. И на самом деле, они прожили вместе всего лишь 7 лет. Евгения Владимировна не уделяла мужу должного внимания, недооценивая его талант как поэта. Будучи человеком искусства, она не смогла пожертвовать своим влечением к призванию художника. Собственное призвание каждого оказалось сильнее, чем любовь друг к другу, поэтому их пути разошлись90.

Позже сам Пастернак называл их брак несчастливым, считая несправедливым, что его сын несёт отпечаток его любовных неудач на своём

«уродливом, веснушчатом лице».

К тому же, ситуация осложнялась довольно насыщенными отношениями с женщинами со стороны Бориса, в том числе его бурной перепиской с той же Мариной Цветаевой, а позже и вызвавшей у писателя огромный интерес Зинаидой Нейгауз, женой его лучшего друга Нейгауза.

Она родилась в 1897 году в Санкт-Петербурге в семье русского заводопромышленника, уже в 15 лет у неё случился роман со взрослым мужчиной, а в 22 года она стала женой известного советского пианиста немецкого происхождения Генриха Нейгауза. Летом 1930 года Пастернак неожиданно увлёкся Зинаидой, влюбившись в неё. Его чувства к ней были мучительны, он постоянно думал о ней, рвался на встречи, презирая себя. Любовь оказалась взаимной. Борис Леонидович сразу же признался жене и другу, что влюбился. Отношения между этими людьми были очень сложными и противоречивыми, Пастернак, в свойственной для него, манере самолюбования, пытался доказать, что можно сохранить семью, продолжать роман, при этом не прерывая дружбу. В то время он писал родителям: «Я показал себя недостойным Генриха, которого я по-прежнему люблю. Я причинил долгое страдание Евгении, и всё же я чище и невиннее, чем до того, как вошёл в ту жизнь». В итоге были разрушены две семьи.

Начало их совместной жизни сопровождалось многими трудностями, было время, когда им негде было жить, когда Пастернак в отчаянии пытался покончить с собой, выпив целый пузырёк йода, но их любви ничего не смогло помешать. Их чувства другу к другу были очень сильны. После женитьбы, Зинаида стала прекрасной хозяйкой в доме, обеспечив Пастернаку физическое и эмоциональное пространство для творчества.

Пастернак боготворил Зинаиду, так отзывался он о ней: «Я знаю лицо, которое равно разит и режет и в горе, и в радости, и становится тем прекрасней, чем чаще застаешь его в положениях, в которых потухла бы другая красота».

В 1931 году они вместе с сыном Зинаиды Адрианом едут в Грузию. Там было положено начало тесной дружбы со знаменитыми поэтами Тицианом Табидзе, Г. Леонидзе, С. Чиковани, Ладо Гудиашвили, Николо Мицишвили и другими деятелями грузинского искусства.

Трёхмесячная поездка эмоционально зарядила Пастернака, оставив массу ярких впечатлений. Знакомство с её самобытными культурными традициями и соприкосновение с историческим наследием оставило заметный след в духовном мире писателя.

После возвращения в Москву Пастернаком был организован литературный вечер на грузинской поэзии. 30 июня Пастернак написал П. Яшвили, что будет писать о Грузии97.

Навеянные поездкой мысли были воплощены в книге «Второе рождение», вышедшей в свет в августе 1932 года с включённым в неё циклом

«Волны», наполненным восторгом:

«Мы были в Грузии. Помножим Нужду на нежность, ад на рай, Теплицу льдам возьмём подножьем, И мы получим этот край».

Вторая поездка в Грузию состоялась в ноябре 1933 года. В этот раз он отправился в составе писательского обществе, состоявшего из Н. Тихонов, Ю. Тынянов, О. Форш, П. Павленко и В. Гольцев. В это время писатель с большим воодушевлением занимается переводами грузинских поэтов. Так 1934 году в Грузии и в Москве был напечатан перевод поэмы Важи Пшавелы «Змееед», вышедший из под пера Пастернака99.

января 1935 года на 1-м Всесоюзном совещании переводчиков Пастернак рассказал о своих переводах грузинской поэзии. На конференции

«Поэты Советской Грузии» он представил присутствующим свои переводы. В этом же году в Москве печатается книга «Грузинские лирики» в переводах Пастернака, оформленная художником Ладо Гудиашвили, в Тифлисе выходит «Поэты Грузии» в переводах Пастернака и Тихонова.

Близкий друг Бориса Леонидовича Т. Табидзе отзывался о трудах Пастернака таким образом: «им сохранены не только смысловая точность, но и все образы и расстановка слов, несмотря на некоторое несовпадение метрической природы грузинского и русского стиха, и, что важнее всего, в них чувствуется напев, а не переложение образов, и удивительно, что всё это достигнуто без знания грузинского языка».

Ещё один цикл грузинских стихов был выпущен в 1936 году под названием «Из летних заметок», посвящённый «друзьям в Тифлисе».

В 1935 году здоровье писателя было сильно подорвано после нервного срыва, случившегося с ним в 1935 году во время поездки в Париж, где он был участником Международного конгресса писателей в защиту мира. После этого за границу писатель больше не выезжал. Спустя год переезжает с семьёй на дачу в Переделкино, которая станет для него почти постоянным местом пребывания до конца жизни.

В начале 1940-ых годов основным источником дохода для Пастернака становится переводческая деятельность, которую он сам называл недостойной для писателя. Он переводит многие произведения Шекспира, в числе которых и «Гамлет», «Фауст» Гёте, «Мария Стаюрт» Ф.Шиллера и другие. Он понимал, что это занятие не для него, и каждый раз нехотя садился за переводы, но так же он понимал, что только этой деятельностью он может материально обеспечить семью. Спустя время он с сожалением говорил, что «полжизни отдал на переводы — своё самое плодотворное время».

Начало Вторая мировой войны укрепило давнее желание Пастернака создать грандиозный труд. Его друг, драматург Александр Гладков, говорил, что «его обычное чувство острой неудовлетворенности собой вылилось в мысль, что он делает слишком мало по сравнению с громадными усилиями страны в целом». При подходе немцев к Москве в октябре 1941 года, Пастернак как и другие писателями был эвакуирован в Чистополь, представлявший из себя провинциальный городок с населением в 25 тысяч человек. Пребывание там около двух лет, было печальным и холодным существованием, при этом он высылал денежную помощь многим репрессированным, в том числе и дочери Марины Цветаевой и Ариадне Эфрон и её сестре Анастасии. В 1943 году он отправился на фронт, где читал свои стихи раненным бойцам, которые восприняли его с воодушевлением, хотя в отличие он Константина Симонова, его стихи не были эталоном для поднятия боевого духа и укрепления обороноспособности страны. Однако поездка подтолкнула его на создание военных стихов и рассказов, которые печатались в газетах и вышедших маленьких сборниках.

Как раз в 1943 году вышла книга стихотворений «На ранних поездах». Но поэт жил «с постоянным грызущим чувством того, что он самозванец», потому что ему казалось, что его «оценивают выше, чем я сделал на самом деле».

И вот в 1944 году он получил импульс, призывающий его идти дальше на пути задуманного. Анна Ахматова, приехав из Ташкента, прислала ему старое письмо от Мандельштама, написанное за два года до его гибели, которое было найдено вдовой поэта. Мандельштам, всегда утверждавший, что переводы губят поэта, писал: «Я хочу, чтобы ваша поэзия , которой мы все избалованы и незаслуженно одарены, шагнула дальше в мир, к народу, к детям. Позвольте мне сказать вам хотя бы раз в жизни: спасибо за всё и за то, что это «всё», однако, «ещё не всё». Борис Леонидович ещё раз убедился, что стоит стремиться дальше и выше.

год принёс в жизнь Пастернака печальное известие о смерти его отца, жившего тогда с семьёй в Оксфорде. В письме сёстрам он говорил, что хочет «сгореть от стыда» , когда «его собственную роль так чудовищно раздули, а талант отца не вызвал и сотой доли того признания, какого он заслуживает».

Пребывая в депрессивном настроении, вызванным утратой и чувством вины, наряду с неудовлетворенностью самим собой, вперемешку с острым желанием создать «масштабную картину, у писателя внутри возникло

«чувство глубокой внутренней перемены», которое вывело Пастернака к созданию «Доктора Живаго« в ноябре 1945 года.

1.3 Появление в жизни новой музы

После окончания Второй мировой войны отношения между Борисом Леонидовичем и Зинаидой Николаевной сильно охладели, их брак погряз в рутинной повседневности. Сам же Пастернак говорил, что любит жену за её трудолюбие и её «большие руки», хотя в их доме царила атмосфера

«глубокого сожаления». Даже когда она забеременела в 1937 году, Пастернак недостаточно радостно отреагировал на эту новость, и если бы не запрет на аборты, возможно, их сын Леонид и не появился бы на свет, хотя сама Зинаида позже признавалась, что «хотела ребёнка от Бори», несмотря на ёё страхи, что мужа могут арестовать в любой момент, когда в стране самый разгар сталинского террора.

Зинаида уже почти не интересовалась творчеством своего мужа, говоря, что в стихотворениях его она ничего не смыслит. Её любимым занятием было сидеть на кухне, играя в карты или ма-джонг, непрерывно куря при этом. Анна Ахматова называла её «драконом на восьми лапах». Правда стоит сказать, что отношения внутри семьи разлаживались из-за случившегося с сыном Зинаиды горя. В возрасте 17 лет Андриан, которого дома называли Адиком, потерял ногу в связи с неудачной попыткой остановить развитие костного туберкулёза, которым он болел. В итоге, юноша умер в апреле 1945 года. Это событие Зинаида переживало крайне тяжело, во всём обвиняя себя. В первое время её преследовала мысль о самоубийстве, и лишь совместное выполнение домашних дел вместе мужем, смогла хоть как-то отвлечь её, Борис Леонидович всячески поддерживал жену, пытаясь утешить её. И в то время Зинаида признавалась, что

«забросила Борю, считая близкие отношения кощунственными». Тогда она начала быстро стариться и не смогла быть оказывать мужу должного внимания, как это было прежде.

Примерно через год после описываемых событий в жизнь Пастернака входит другая женщина, к которой у писателя возникла «глубокая новая привязанность». Её звали Ольга Всеволодовна Ивинская, служившая редактором в «Новом мире», в коридоре которого они и познакомились. Ивинскую представили писателю как «горячую поклонницу его творчества». Она была значительно моложе Пастернака, которому тогда было 56 лет. Борис Леонидович был удивлён её симпатии, говоря, что для женщин он не интересен как человек, а всех «немногих женщин у которых был со мной роман», называл «великодушными мученицами». Хотя в писательской среде он считался сердцеедом, к которому влекло женщин. Зинаида отмечала, что после войны, к ним приходило множество любовных писем и зачастую поклонницы досаждали своими частыми визитами.

Ольга Всеволодовна же с детства восхищалась творениями Пастернака и вот однажды мечты стали реальностью — у неё завязался роман с её кумиром. Ивинская стала для Пастернака новой музой, глотком свежего воздуха. «Я влюблён», — признавался писатель, «она такая очаровательная, такая светлая, такая золотая. Теперь в мою жизнь вошло золотое солнце. Не думал, что я ещё узнаю такую радость». Их связь стала для него эликсиром, остановившим время.

В то время Пастернак как раз начинал работу над своим романом

«Доктор Живаго». Ивинскую он олицетворял с главной героиней своего труда — Ларой, считая, её отражением жизнерадостности и самопожертвования. По иронии судьбы, вышло так, что этот роман стал определять события в жизни автора и Ивинской. К моменту, когда они встретились, их жизнь была наполнена трагедиями: самоубийство первого мужа Ивинской и гибель второго, двое детей на её плечах, а у Бориса — тяжёлое расставание с первой женой, остывшие отношения со второй, общие дети. Их счастье было таким искренним, но в то же время, мучительным для обоих.

Ольга была погружена в писательскую работу возлюбленного и его духовную жизнь, но так и не стала его женой. Зинаида же узнала об их связи зимой 1948 года, найдя записку от Ольги, адресованную её мужу. Поначалу он винила себя в измене, понимая, что стала отдаляться от Бориса, но потом, встретившись в Ольгой, она заявила ей о том, что не допустить разрушения семьи. Это событие было болезненно встречено Ивинской, которая даже пыталась отравиться. И сам Борис устал метаться между семьёй и своей страстью, в некоторые моменты им казалось, что их отношения кончены, но всё продолжалось снова и снова.

В эти годы он занимается многочисленными переводами Петефи, Гёте, Шекспира. К концу 1940-ых он получает международную известность, уже в 1946 году Сесил Морис Боура, возглавлявший кафедру поэзии в Оксфорде впервые выдвигает Пастернака на Нобелевскую премию в области литературы, повторив это в 1947 и 1949 годах. В 1949 году выходит издание

«Избранных произведений» Бориса Леонидовича в Нью-Йорке, и включение его произведений в состав «Второй книги русских стихов» в Лондоне. Годом позже Пастернака собирались пригласить в Оксфорд, как «самого известного писателя в Советском Союзе» по мнению членов Международной конференции по преподаванию английского языка.

Несмотря на то, что власти в СССР не жалели сил и средств на то, чтобы доказать интеллектуальный потенциал страны за границей, будучи вовлеченными в идеологическую борьбу, стоит сказать, что в то время во всю действовала кампания против «безродных космополитов», приобретавшая всё более антисемитские черты. Со стороны советского руководства в переводах Пастернака была замечена крамола. Отголоски этого были изложены в газете «Культура и жизнь», в вышедшей 21 марта 1947 года знаменитой статье Алексея Суркова «О поэзии Б. Пастернака», где он утверждал, что и Борис Леонидович злостно отзывается о революции, а буржуазное правительство приветствует.

Данный эпизод вызвал страх у Пастернака и его новой возлюбленной, ведь поводов для расправы с ним было более чем достаточно. И стоит отметить, что страх был вполне оправданным. В обществе ходили слухи, что Пастернак подвергся аресту, Ахматова лично звонила писателю, чтобы узнать, свободен ли он. Но Сталин на эту тему высказывался, цитируя строки Братишвили: «Цвет небесный, синий цвет», и говорил «Оставить в покое этого небожителя. Правда такого покровительства от руководства Ивинская не удостоилась. Она стала пешкой в этих политических играх с её возлюбленным, подобно мужу и сыну Анны Ахматовой, которых арестовали в 1949 году, при этом, не тронув саму поэтессу. В том же году такая участь настигла и Ольгу Всеволодовну. 9 октября, после того как сотрудники НКВД ворвались домой к Ивинской, её отвезли на Лубянку, где в течение нескольких недель пристально допрашивали, в том числе и сам министр Сталина по госбезопасности Виктор Абакомов. Из неё пытались вытянуть признание о том, что Пастернак является «антисоветским человеком» и роман, который он пишет «антисоветского содержания». Следователь Семёнов обвинял её в желании бежать за границу вместе с её возлюбленным, утверждая, что последний никто иной, как советский шпион и их объединяют общие изменнические намерения, что Ивинская отрицала как полнейшую ложь. Подобные допросы проходили каждую ночь, однажды следователи не поленились устроить инсценировку смерти Пастернака для заключённой, привезя её в тюремный морг, якобы на встречу с писателем. Помимо всего прочего, находясь под следствием, она перенесла выкидыш, произошедший во время беременности. Весной 1950 года, Пастернак, ждавший, что ему отдадут ребёнка, получил пачку писем Ивинской и несколько книг с его записями. А 5 июля 1950 года Ольгу приговорили к 5 годам общих лагерей

«за близость к лицам, подозреваемым в шпионаже». И как показывает исторический опыт, случившееся было обычным для того времени: например, сокамерницей Ивинской была внучка Троцкого, обвинённая в переписке запрещённых стихов; ещё одной сокамерницей оказалась врач кремлёвской больница, арестованная за присутствие на одном собрании, где заметили, что Сталин болен.

Позднее Пастернак напишет Ренате Швейцер: «Её посадили из-за меня, как самого близкого мне человека, по мнению секретных органов, чтобы на мучительных допросах от нее добиться достаточных показаний для моего судебного преследования. Её геройству и выдержке я обязан своей жизнью и тому, что меня в те годы не трогали».

Таким образом, встреча с Ольгой Всеволодовной изменила жизнь Пастернака. Ведь поздняя влюблённость для него была равна глотку воздуха, так необходимого для жизни. Ольга явилась поводом для искреннего счастья писателя. Встреча с Ивинской дала Борису Леонидовичу новую волну вдохновения и творческого подъёма. Многие черты возлюбленной нашли своё воплощение в образе Лары, ставшей главной героиней романа «Доктор Живаго».

Она скрасила жизнь Пастернака в те тяжёлые времена, когда страна находилась под бременем политического и идеологического гнёта, став его спасеньем, во всех смыслах этого слова. Ивинская будет предана своему возлюбленному до конца дней, оказывая огромную поддержку во всех начинаниях и отстаивая его доброе имя.

1.4 Отношения со Сталиным

Пастернак никогда не проявлял открытой ненависти по отношению к власти, но всегда был готов выразить своё мнение в обществе, не боясь допустить крамолы.

Пастернак лично никогда не встречался со Сталиным, лишь раз они разговаривали по телефону, но между ними существовала какая-то невидимая и таинственная связь. Как писала Надежда Мандельштам, что «в наших лидерах была одна примечательная черта : их безграничное, почти суеверное почтение к поэзии». Особенно это справедливо по отношению к Пастернаку, которому диктатор сохранил жизнь. Были моменты, когда поэт восхвалял диктатора, но, в целом, отношение к вождю Советского Союза было неоднозначным и одновременно прямо противоположным, колеблющимся от восхищения до отвращения.

Когда жена Сталина Надежда Аллилуева покончила с собой, Пастернак прислал вождю личное послание: «Присоединяюсь к чувству товарищей. Накануне глубоко и упорно думал о Сталине, как художник — впервые. Утром прочел известье. Потрясен так, точно был рядом, жил и видел», хотя в «Литературной газете» было опубликовано обращение с соболезнованиями Сталину, подписанное 33 творческими деятелями. После описанного случая, в русскоязычном эмигрантском «Новом журнале» Михаил Коряков писал: «Отныне , после 17 ноября 1932 года Пастернак, сам того не сознавая, вторгся в личную жизнь Сталина и стал частью его внутреннего мира».

Спустя два года состоялся телефонный разговор между Пастернаком и Сталиным, поводом для которого послужило обращение поэта к Н.И. Бухарину с просьбой вмешаться в дело Осипа Мандельштама. Ситуация обстояла следующим образом: в мае 1934 года Осипа Мандельштама, приходившегося Пастернаку близким другом отвезли на Лубянку за написанное им стихотворение, критикующее Сталина. Просьба Бориса Леонидовича дошла до вождя, который приказал смягчить вынесенный приговор, просто изолировав Мандельштама. Такие действия Пастернака привлекли внимание Иосифа Виссарионовича и он решил поговорить с ним без посредников. Позвонив поэту, он начал говорить о Мандельштаме, но Пастернак сказал, что давно желает встретиться с вождём для серьёзного разговора «о жизни и смерти», в ответ на что, Сталин повесил трубку. После этого Борису Леонидовичу больше не удалось дозвониться в Кремль. Хотя он сильно хотел увидеть вживую Сталина, которого считал воплощением эпохи, считая, что именно он может «сказать правителям России нечто чрезвычайно важное».

Стоит отметить, что Пастернак сильно импонировал выше упомянутому Николаю Ивановичу Бухарину, который на Первом съезде Союза писателей 17 августа 1934 года, охарактеризовал поэта как одного из замечательнейших мастеров слова того времени. Однако ему возразил Алексей Сурков, не любивший Пастернака, что творчество последнего не является образцом для растущих советских поэтов. В итоге спор был разрешён Сталиным, объявившим Владимира Маяковского, погибшего 1930 году лучшим и талантливейшим поэтом эпохи. В ответ на это высказывание Пастернак даже выслал письмо с благодарностями за такую оценку: «Ваши строки о нем отозвались на мне спасительно. Последнее время меня под влиянием Запада страшно раздували, придавали преувеличенное значение (я даже от этого заболел): во мне стали подозревать серьезную художественную силу. Теперь, после того как Вы поставили Маяковского на первое место, с меня это подозрение снято, я с легким сердцем могу жить и работать по-прежнему, в скромной тишине, с неожиданностями и таинственностями, без которых я бы не любил жизни». Он подписался: «Именем этой таинственности горячо Вас любящий и преданный Вам Б. Пастернак». Вождь сделал приписку:

«Мой архив. И. Сталин». Григорий Винокур, знавший Пастернака, отмечал: «Я не знаю, где тут заканчивается скромность и где начинается высокое самолюбие».

Спустя год начинается период массовых репрессий, последовавший за убийством С.М. Кирова 1 декабря 1934 года, который за короткий промежуток времени уничтожит старую революционную гвардию в лице Каменева, Зиновьева, Рыкова, Бухарина, Ягоды и других видных функционеров партии. Стоит отметить, что напечатанном в «Правде» за 21 августа 1936 года коллективном письме, под заголовком «Стереть их с лица земли», помимо прочих пятнадцати литераторов, была добавлена фамилия Пастернака, не осведомлённого об этом. Позже, он говорил, что ему было стыдно за то, что он не смог сохранить своё доброе имя, когда на него надавили, чтобы подпись осталась (он узнал об этом в последние минуты).

Авторы ратовали за казнь всех шестнадцати участников «Троцкистско- Зиновьевского Террористического Центра», что в итоге и было воплощено в жизнь.

Страна оказалась в тисках безумного, безжалостного террора. После того, как разрешили на допросах применять пытки, количество «врагов народа», сознавшихся в своих преступлениях, стремительно росло. В 1937 и 1938 годах Сталин лично подписал смертные приговоры 40 тысячам человек. Р. Конквест, автор труда «Большой террор», отмечает, что однажды, 12 декабря 1937 года, Сталин одобрил 3167 смертных приговоров. При этом к Сталину на стол попадали дела только руководителей среднего и высшего звена и известных людей. На низовых уровнях по всей стране местное начальство составляло собственные «расстрельные списки», чтобы угодить Москве. Эпидемия доносов охватила все слои общества. Люди доносили на родственников, соседей и знакомых, чтобы те первыми не донесли на них. В страхе жили все. Двоюродная сестра Пастернака Ольга Фрейденберг вспоминала, что каждый вечер по радио передавали отчёты с фальсифицированных жутких процессов.

Несмотря на то, что подпись Пастернака оказалась на страницах

«Правды», в действительности, он не желал подписывать подобные письма, что ставило его в ряды людей неблагонадёжных и требующих особого контроля. Будучи генеральным секретарём Союза писателей Владимир Ставский, обвинил Пастернака в «клевете на советских людей» в некоторых стихах о Грузии. Конечно же, обстановка того времени и донос на него вызвали у поэта глубокое разочарование, которое проявилось в строках: «Всё защелкнулось во мне , и моя попытка идти в ногу с веком превратилась в свою противоположность, которую я не скрывал. Я нашёл убежище в переводах. Моё собственное творчество подошло к концу».

Помимо партийных деятелей, в числе репрессированных оказалась большая часть командного состава армии. Когда в июне 1937 года тот же Ставский просил подписать петицию с целью расстрела обвиняемых, проходящих по Делу Тухачевского, Пастернак решительно отказался это делать. Однако, в опубликованном письме, опять появилась подпись поэта, который с яростью отреагировал на эту самовольность, но поделать уже ничего не мог.

Также, чистка коснулась советской творческой интеллигенции: «В те ужасные кровавые годы арестовать могли кого угодно. Нас тасовали, как колоду карт». Сам Борис Леонидович не смог объяснить, почему в годы большого террора, он остался в живых. Одно время он даже думал, как бы его не заподозрили в участии какого-нибудь заговора для спасения собственной жизни. Илья Эренбург спрашивал: «Почему, например, Сталин пощадил Пастернака, который гнул свою независимую линию, но погубил журналиста Михаила Кольцова, который честно выполнял все порученные ему задания?». Многие из окружения поэта пострадали в те годы, вокруг него исчезали люди: Пильняк, Бабель, Тициан Табидзе, Паоло Яшвили. В 1938 году от голода скончался Осип Мандельштам в пересыльном лагере. Н.Я Мандельштам писала: «Единственным человеком , посетившим меня был Пастернак, — писала Н. Я. Мандельштам. — Он прибежал ко мне, узнав о смерти О. М. Кроме него, никто не решился зайти»144. Также, он оказывал поддержку жене своего грузинского друга- поэта Нине Табидзе, в том числе и материальную. И когда в 1945 году он приехал в Грузию, на все приёмы и выступления брал её с собой. В благодарность за оказанное внимание, Нина Табидзе отблагодарила Пастернака, подарив писчую бумагу, на которой как раз и начинал создаваться роман «Доктор Живаго». Пастернак надеялся, что его проза будет достойной бумаги Тициана145.

1.5 Последние годы жизни

Конечно же, события связанные с арестом Ивинской вызывали у Пастернака чувство глубочайшего смятения и душевные терзания, которые не могли не сказаться на его здоровье. В итоге в октябре 1952 года он перенёс тяжёлый инфаркт, после которого находился в Боткинской больнице, проведя первую ночь «с разнообразными смертными на пороге смерти»146. Около трёх месяцев он пробыл в больнице, после чего его перевели домой. Развёрнутая в СССР кампании против «космополитов» в 1952-1953 годах приобрела антисемитский характер, в связи с чем, от имени известных деятелей культуры еврейского происхождения вынужденно было подписано письмо Сталину с просьбой переселить всех евреев на Дальний Восток в целях их защиты147.

Заведённое ещё в 1948 году дело в отношении членов Еврейского антифашистского комитета, завершилось в 1952, когда июле Военная коллегия приговорила Лозовского, Фефера, Шимелиовича, Зускина, Гофштейна, Бергельсона, а также деятеля профсоюзного движения Иосифа Юзефовича, поэта Лейба Квитко, поэта и драматурга Переца Маркиша, журналистов Леона Тальми, Эмилию Теумин, Чайку Ватенберг-Островскую и её мужа Илью Ватенберга к расстрелу. Директору Института физиологии Академии медицинских наук СССР Лине Штерн назначили три с половиной года тюрьмы с последующими пятью годами ссылки. 12 августа смертный приговор привели в исполнение. Хотя поэтов среди расстрелянных представителей еврейской интеллигенции было всего четыре, это событие вошло в историю как «Ночь казненных поэтов»148.

Возможно, болезнь в некоторой степени обезопасила Пастернака, ведь он, наверняка, не стал бы подписывать подобного рода документы.

Он не прерывал с связей с Ольгой и её семьёй, поддерживая материально. «Без него мои дети просто не выжили бы», — писала Ивинская149, которая находилась в Мордовии, отбывая тюремный срок. Он писал ей от имени её матери, так как посылать письма разрешалось только ближайшим родственникам.

В то время он уже во всю писал «Доктора Живаго», но приходилось разрываться между углублением в творчество и заказными переводами: «Я зарываюсь в работу», — писал он двоюродной сестре150.

После ухода из жизни Сталина, новые власти объявили амнистию многим категориям заключённых, под одну из которых попадала Ивинская, которая в итоге была преждевременно освобождена. Пастернак, несомненно, был этому рад, однако возобновиться отношения с Ольгой его останавливало то обстоятельство, что он был обязан своей жене, которая выходила его и всячески помогала оправиться от болезни. И первое время после приезда Ольги, они не встречались, но 1954 год привнёс в их отношения былую страсть, после чего Ольга опять забеременела, но ребёнок родился мёртвым. Их встречи стали более частыми, когда она сняла дачу почти по соседству, к тому же Пастернак по предписанию врачей, нуждавшийся в покое, начал жить в Переделкино круглый год. Тогда Пастернак большую часть дня проводил у возлюбленной, которая в те годы стала, своего рода, агентом писателя, решая его дела в Москве151. Такая её роль была воспринята многими знакомыми писателя с недоразумением152. К тому же сомнения относительно её персоны вызывала связь с Варламом Шаламовым, с которым она вела переписку. «Для госпожи Ивинской Пастернак был предметом самой циничной торговли, продажи, что, разумеется, Пастернаку было известно, — писал Шаламов Н. Я. Мандельштам. Я не виню Ивинскую. Пастернак был ее ставкой, и она ставку использовала, как могла. В самых низких своих интересах»153.

После прихода к власти Н.С. Хрущёва, в стране почувствовалась некое идеологическое ослабление, вселявшее надежду на возможность большей свободы в творчестве.

В журнале «Знамя» вышла статья Ильи Эренбурга «О работе писателя», где он заявлял, что «писатель — не машина, механически записывающая события». Он пишет, «чтобы сказать людям о своих личных чувствах, потому что он «заболел» своей книгой», он призывал к «искренности в литературе»154. Намеченные тенденции воодушевляли Пастернака, который, беседуя со своим соседом по даче, К. Чуковским, выражал радость: «Начинается новая эпоха: меня хотят печатать!»155. В начале 1954 года «Гамлета» в переводе Пастернака поставили в Театре Пушкина в Ленинграде. В 1954 году в «Знамени» напечатали десять стихотворений, содержащихся в «Докторе Живаго», вступлением к которым послужило описание главного героя. Кстати, изданное стало первой послевоенной публикацией поэта.

Борис Леонидович восклицал: «Слова «Доктор Живаго» появились на современной странице — как страшное пятно!» Он писал двоюродной сестре, что ему «надо и хочется кончить роман, а до его окончания я — человек фантастически, маниакально несвободный»156.

Однако в рядах деятелей творчества оставались ревнители идеологической стойкости, которые продолжали отстаивать свою непоколебимость, тревожась появлением новой поэзии. Например, поэт Алексей Сурков со страниц «Правды» призывал ограничить такого рода эксперименты и обратиться писателям к своему истинному долгу. Стихи Пастернака некоторые поэта восприняли, а часть не воспринимала его творчество всерьёз, считая, что его не стоит брать в расчёт.

Почти всю зиму 1954 года Пастернак провел в Переделкино; он упорно работал над последними главами романа в своём кабинете, обставленном самым необходимым, в силу того, что писатель не поощрял излишеств.

Тогда писатель был уверен, что его роман не издадут и решил раздавать его для прочтения всем, кто пожелает ознакомиться с ним157. После окончания работы над романом, он был отвезён в разные редакции, но никто не взялся его публиковать. Однако в мае 1956 года интерес к труду Пастернака проявил итальянский издатель Джанджакомо Фельтринелли, и Пастернак согласился передать ему свой труд для издания за границей, что впервые произошло в Италии 15 октября 1957 года. Издание романа в Голландии и Великобритании, а после и в Соединённых Штатах в карманном формате организовало ЦРУ, ровно как и раздачу экземпляров романа на русском языке советским туристам в сентябре 1958 года на Всемирной выставке в Брюсселе, когда туристы повези его СССР.

После распространения романа за пределами Советского Союза Пастернак стал лауреатом Нобелевской премии, за что был осуждён на родине и завален кучей обвинений со стороны писательского сообщества и государственного аппарата. За этим последовало исключение и Союза Писателей и предложений выдворить его за пределы родины158.

Тогда писатель начал отвлекаться от кучи писем, шедших в его адрес со словами поддержки или же нападок и возвращаться к творческому процессу. Летом 1959 года он начинает писать пьесу «Слепая красавица», которую ему не удалось довести до конца. «Я с большим воодушевлением отношусь к своей последней работе»159 , — писал он сестре в июле. В то время озлобленность властей немного приутихла, и Пастернак начал понемногу появляться на публике в Москве. Он посетил концерт Нью-Йоркского филармонического оркестра, которым дирижировал Леонард Бернстайн. С ним они позже ужинали, и писатель оставил самое приятное впечатление у американского гостя160.

февраля 1960 Борис Леонидович отметил своё семидесятилетие. Он был рад находиться в кругу близких людей, чувствуя себя раскованно и спокойно, тогда он по-прежнему выглядел полным сил. Но буквально спустя месяц многие заметили, как прежняя свежесть и бойкость начали сменять помятостью и усталостью в связи с разразившейся травлей писателя. Его беспокоила боль в левой стороне груди, но он, не желая тревожить близких молчал об этом161.

Конечно же, последние события подкосили здоровье писателя. Весной он даже начал вести дневник своего состояния. Он не встречался с Ивинской, говоря о своих болях при малейшем движении, однако уверял её, что его недомогание временное, и скоро он оправится162. Но ситуация ухудшалась и в ночь с 6 на 7 мая он перенёс второй инфаркт. Он находился дома при круглосуточном дежурстве медсестёр и ежедневном осмотре врача из литфонда. Его жена не жалела средств на лечение, к Пастернаку постоянно приезжали лучшие советские специалисты в области медицины. Изначально лечение шло довольно-таки успешно, внушая шансы на выздоровление. У близких появилась надежда на возможное выздоровление. Но спустя две недели состояние начало резко ухудшаться, У Бориса Леонидовича был обнаружен рак. Первоначальным очагом были легкие, затем произошла метастаза через кость, был поражен желудок. Жить Борису Леонидовичу оставалось недолго. Перед смертью в разговоре с Зинаидой Николаевной, он сказал, что рад, тому, что ему больше «не придётся выносить людскую подлость и уходит непримиримый с жизнью». Борис Леонидович со стойкостью переносил болезнь, постоянно находясь в сознании, он стараясь не тревожить своих близких. В последние дни он перестал принимать пищу.

мая утром он сказал родным: «Ну что же, будем прощаться!?»163 Вечером ему сделали второе переливание крови, но оно было неудачным. Пригласив своих сыновей к себе для прощания, он просил не винить его за то, что вёл вторую жизнь.

В одиннадцатом часу он позвал сыновей. Он говорил им о том, как они должны жить, хотел, чтобы они больше сблизились, и просил не винить за то, что у него была вторая жизнь. Последними словами в адрес медсестры была просьба, открыть с утра окно. Но в 23:20 он ушёл из жизни164.

Так закончился жизненный путь выдающегося русского поэта и писателя Бориса Пастернака. Личности, олицетворяющей целую эпоху, начиная с «Серебряного века» откуда он, будучи московским интеллигентом, шагнул во времена Советской России, став неотъемлемой частью её культурного пространства.

Ввиду сильной любви к Родине, совмещённой с невозможностью представить себя вне России, и искреннего желания лучших перемен, он с радостью воспринял так много обещавшую Революцию 1917 года. Несмотря на первоначальное воодушевление и ожидание благоприятных изменений, сменившихся полным разочарованием во всём происходившем, он не отрёкся от своей страны, он не стал любить Россию меньше, а смог адаптироваться к новым условиям, вжившись в среду уже советской интеллигенции. При этом он остался непоколебим и верен самому себе, отвечая на вызовы времени. Он смело говорил, что думает, а не то, что от него хотят услышать. Он не менял своего образа мыслей и тем, которые озвучивал на страницах произведений, пусть и не всегда соответствующих господствующей идеологии. Пастернак не пытался угодить властям и быть рупором коммунистических идей, в своих работах он всегда представлял личное видение описываемых событий, будучи убеждённым, что отказывать творческим порывам равно смертному греху по отношению к собственному гению.

Его с полной уверенностью можно назвать рискованным человеком, часто поступающим в разрез с тем, что требовало правительство. Он не боялся гнева советских властей, когда многократно оказывал помощь своим заключённым товарищам, поддерживал родственников репрессированных коллег, от которых многие отвернулись. Он не присоединялся к коллективным обвинениям и не участвовал в травле тех, кто был обвинён в политических преступлениях, лишь только для того, чтобы не быть белой вороной на фоне остальных, в итоге, сам, превратившись на склоне лет в объект для общественных гонений.

Как известно, при жизни творца трудно признать в нём гения, многими современниками он воспринимается скорей как посредственность, нежели чем, что-то по истине выдающееся. Персона Бориса Леонидовича Пастернака, заклеймённая в последние годы его жизни, была реабилитирована лишь спустя тридцать лет после его смерти, когда решение об исключение его из Союза писателей было отменено и его имя вошло в программу по литературе в учебных заведениях.

2. Главное произведение в судьбе писателя: «Доктор Живаго» в контексте идеологической борьбы и творчества Б.Л. Пастернака

.1 Создание романа

Несмотря на то, что Пастернак был больше известен как стихотворец, он имел опыт написания и прозы. Герои из его предыдущих небольших рассказов, только в усовершенствованном виде, позже станут персонажами

«Доктора Живаго», будто автор на протяжении всей жизни шёл к созданию романа. На протяжении многих лет он жил с мыслью, что ему «ещё предстоит воплотить в жизнь нечто великое, являющееся главным произведением всей его жизни, и что оно обязательно будет в прозе: настоящая проза, какое волшебное искусство — граничащее с алхимией!»165.

Пастернак делился с Мариной Цветаевой, что желает создать роман «с любовью и героиней — как Бальзак»166. Однако первый опыт был сочтен «умозрительным, скучным и тенденциозно добродетельным», в силу чего процесс написания был отложен в долгий ящик. Как и многие свои мысли, автор дарит главному герою Юрию Живаго, свои же мечтания: «Он еще с гимназических лет мечтал о прозе, о книге жизнеописаний, куда бы он в виде скрытых взрывчатых гнезд мог вставлять самое ошеломляющее из того, что он успел увидать и передумать. Но для такой книги он был еще слишком молод, и вот он отделывался вместо нее писанием стихов, как писал бы живописец всю жизнь этюды к большой задуманной картине»167.

Как уже упоминалось ранее, совокупность событий, связанных с потерей отца, недовольством самим собой, желанием доказать свою творческую состоятельность созданием грандиозного литературного труда и привело Пастернака к началу полноценной работы над масштабным произведением.

Впервые на бумаге Пастернак упомянул о романе в письме к Надежде Мандельштам в ноябре 1945 г., заявив, что приступил к новому произведению, роману, который охватывает всю их жизнь168. О том, что он начал писать давно задуманное, он говорил Александру Гладкову, писал своим сёстрам в Англию: «Я начал, но все ещё так далеко от того что хотят от нас здесь и что привыкли ждать от нас люди, что трудно писать регулярно и прилежно»169. В то время как творческий процесс проходил с успехом, Пастернак чувствовал прилив сил и пребывал в прекрасном настроении. Это состояние подкреплялось восторженными приёмами публики во время его выступлений на литературных вечерах Москвы. Аплодисменты перерастали в овации при появлении Бориса Леонидовича на сцене, слушатели цитировали его стихотворения наизусть. Однажды как раз на одно из таких мероприятий Пастернак опоздал, и зал разразился аплодисментами, когда поэт пытался незаметно пройти за кулисы, тем самым, разозлив выступавшего тогда поэта Алексея Суркова, который видел в Борисе Леонидовиче врага, заявив ему, что великими становятся лишь те, кто впитал в себя революцию, недвусмысленно намекая на свою персону170. Он зарекомендовал себя как представителя советской писательской среды, получив известность патриотическими стихами, созданными во время войны. Однако его произведения вровень не стояли с «пастернаковскими», по крайней мере, судя по тому, как их встречала публика.

Роману изначально планировалось дать название «Мальчики и девочки». Он называл роман эпическим и говорил, что это «грустная, тягостная история, проработанная до мельчайших подробностей, в идеале, как в романах Диккенса или Достоевского»171.

Пастернак надеялся, что неимоверные жертвы, миллионы погибших и цена победы в войне не дадут вернуться к репрессиям. Как и многие современники, он верил, что ощущение некой свободы закрепится в послевоенной атмосфере, хотя уже видел первые шаги к обратному творческому закрепощению, делясь этим с сёстрами: «я хожу по лезвию ножа Интересно, волнующе и, наверное, опасно»172. К началу августа 1946 года первая глава была готова, он читал её своим близким, друзьям. Но уже

августа появилось Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) о журналах

«Звезда» и «Ленинград», вызвавшее большой общественный резонанс, и повлекшее а собой исключение Анны Ахматовой и Михаила Зощенко из Союза писателей СССР173. Вступительная часть содержала неудовлетворительную оценку деятельности журналов «Звезда» и

«Ленинград», заявление о том, что недопустимо предоставлять право на издание «таким пошлякам и подонкам литературы, как Зощенко» — автору

«омерзительной вещи» под названием «Перед восходом солнца», и Ахматовой, являющейся «одним из знаменосцев пустой, безыдейной, аристократическо-салонной поэзии, абсолютно чуждой советской литературе»174. Редакторы этих изданий, Саянов и Лихарев, обвинялись в том, что не справились с «возложенным делом», а Ленинградский горком

«проглядел крупнейшие ошибки журналов».

На следующий день после выхода постановления, в Большом зале Смольного института в Ленинграде перед приглашенной аудиторией, состоявшей из писателей, журналистов, издателей и бюрократов выступил Андрей Жданов, который, начиная с 30-х годов был вхож в близкий круг Сталина. Его речь, красочно клеймящая Ахматову и Зощенко, была встречена подхалимскими выкриками с мест. Он называл Ахматову «взбесившейся барынькой», мечущейся между будуаром и моленной. Он охарактеризовал воспеваемые ею темы, как любовно-эротические, переплетенные с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики и обречённости175.

Начатая борьба с «идеологически чуждыми» авторами имела ярко выраженный характер ненависти ко всему западному. Развязанная Ждановым кампания была направлена на театр, кино, музыку, университеты и научные круги. Сестра Пастернака Ольга Фрейденберг, будучи университетским преподавателем, писала: «любой, кто каким бы то ни было образом выказывает уважение к европейской культуре, клеймится за низкопоклонство перед Западом»176.

Новыми основаниями для ареста стали «восхваление американской демократии» или «преклонение перед Западом». Это время Александр Фадеев, занявший пост председатель союза писателей, осуждал Пастернака за то, что он оторван от народа и не соответствует современности, что он со спокойствием признавал, беззаботно отвечая, что «далёк»177.

Более того, он дважды отказывался принимать участие в собрании, где критиковали Ахматову и Зощенко. Напротив, он старался поддерживать Ахматову, передавая ей деньги, поскольку она не имела средств к существованию после исключения из СП. В итоге, за его непреклонность Борис Леонидович поплатился исключением из состава правления союза писателей, а 9 сентября 1946 г. в «Правде» появилась резолюция, в которой Пастернака был назван «безыдейным» и «далеким от советской действительности»178.

Но, не зная об этом, поскольку сам он не читал газет, а жена не хотела его расстраивать такими новостями, он в вечер того же дня устроил первую публичную читку первой части своего романа для небольшого количества знакомых. Однако впечатления после прочтения были двоякими. Корней Чуковский с неожиданностью для себя пришёл к выводу о том, что «Доктор Живаго» вызвал у него противоречивые эмоции: «Несмотря на очарование отдельных кусков, роман показался мне чужим, запутанным и далеким от моей жизни; почти всё в нем оставило меня равнодушным»179. Отрицательное отношение высказала Анна Ахматова, говоря физику Михаилу Поливанову, другу Пастернака, что роман — «это гениальная неудача». Когда Поливанов возразил, что роман захватывает «дух и людей той эпохи», Ахматова ответила: «Это моё время, мое общество, но я не узнаю его»180. Некоторые не услышали ожидаемого мастерства от автора, признавая услышанное грубым.

Пастернак же отвечал, что все «несовершенства» в труде сознательны, и он хочет сделать роман максимально доходчивым для каждого человека, чтобы «читать его взахлёб». Но были и растроганные романом, например, Эмма Герштейн: «Глазами, ушами и носом я чувствовала эпоху»181. Поклонников Пастернака ожидали такие вечера с нетерпением, бывали дни, когда дом был переполнен людьми.

Борис Леонидович продолжал знакомить слушателей со своим трудом, входя с ними в диалог, и порой меняя некоторые части в тексте. Особенно это касалось названия, которое не раз корректировалось, например, за год до окончательной версии, в мае 1947 года, произведение называлось «Картинки полувекового обихода». Но по окончании четвёртой части автор остановился на «Докторе Живаго». Фамилия главного героя была взята из православной молитвы. Причины по которым была выбрана такая фамилия он рассказывал Варламу Шаламову: «Ещё в детстве я был поражен, взволнован строками из молитвы церковной православной церкви: «Ты есть воистину Христос, Сын Бога живаго» Не о живом боге думал я, а о новом, только для меня

Но на подобных собраниях бывали и люди в штатском, которые фиксировали содержание романа, в надежде услышать в тексте контрреволюционное звучание. Нападки на писателя совершались и со стороны Союза Писателей, в том числе в лице его председателя Александра Фадеева, который, правда, относился к нему неоднозначно, то публично критикуя Пастернака, то цитируя его стихи, называя их «настоящими».

Обличителем Бориса Леонидовича в 1946 году выступил А.Сурков, напечатавший статью в газете «Культура и жизнь», считавшейся «рупором Жданова». Сурков писал, что Пастернак придерживаясь реакционной идеологии, не принимает Октябрьской Революции, относясь к ней с ненавистью, что выражается в его клеветнической поэзии, которая, к тому же, лишена всякого таланта183.

Хоть статья в «Культуре и жизни» не считалась призывом к аресту и расстрелу, высказанная в адрес писателя критика имела свои последствия. Так, редакцией журнала «Новый мир» был дан отказ на печать нескольких стихотворений Пастернака.

Приостановили издание переведенного им сборника Шекспира. А весной 1948 года «по приказу сверху» рассыпали уже сверстанный однотомник. Читки прекратились, и Пастернак заметил, что «мои публичные выступления считаются нежелательными»184.

В такой послевоенной обстановке, когда нападки на культуру возобновились с новой силой, Пастернак углубился в создание труда: «Я вернулся к работе над романом, когда увидел, что все наши розовые ожидания перемен конца войны, которые, как мы думали, придут в Россию, не осуществились. Роман для меня совершенно необходим как способ выражения моих чувств»185. В это время позиция по отношению к властям, до этого колеблющаяся между уклончивостью и осторожным приятием, теперь стала упорно, хотя и негромко враждебной.

Несмотря на возврат к гонениям, он «не писал протестов и ничего не говорил, когда ко мне обращались. Всё бесполезно. Я никогда не пытаюсь оправдаться или объясниться»186.

В начале 1950-х годов основным источником заработка для писателя стали переводы, и он разрывался между ними и работой над романом. Он не жил надеждой, что роман с лёгкостью будет опубликован: «Когда его напечатают, через десять месяцев или через пятьдесят лет, мне неведомо и не играет никакой роли»187.

Он по-прежнему читал отрывки из романа немногочисленным знакомым, когда они собирались на его даче по воскресеньям. Тогда в его доме бывали актер МХАТа Борис Ливанов, молодой поэт Андрей Вознесенский, пианист Святослав Рихтер со своей спутницей жизни Ниной Дорлиак. После чтений они спускались в гостиную, где Зинаида Николаевна накрывала стол, полный угощений и долго сидели, обмениваясь репликами.

Он получал поддержку от многих друзей, которая подпитывала его дальнейший творческий процесс. Так, Лидия Чуковская писала ему в августе 1952 года: «Вот уже целый день я не ем, не сплю, не существую, я читаю роман. С начала до конца, и снова с конца, и частями Я читаю ваш роман, как письмо, адресованное мне. Я как будто ношу его все время с собой в сумке, чтобы можно было в любой миг достать его, убедить себя, что он там, и перечитать любимые места»188.

Тем временем, обстановка в Советском Союзе была напряжённой в связи с набравшей новые обороты кампании против космополитов, характер которой приобрёл ярко выраженные антисемитские черты. В то время на первых полосах газет появилась информация о так называемом «деле врачей», возбуждённом против видных советских врачей еврейской национальности, которым приписывали организацию заговора и убийства ряда советских лидеров. Начало данному процессу было положено, когда в 1948 году врач Лидия Тимашук на основании электрокардиограммы диагностировала у А. Жданова инфаркт миокарда, однако руководство Лечебно-санитарного управления Кремля предписало ей вынести другой диагноз, назначив Жданову лечение, противопоказанное при инфаркте, в результате приведшее к смерти последнего. Данное дело явилось апогеем в кампании по борьбе с «безродным космополитами»189.

В тексте официального сообщения об аресте, опубликованного в январе 1953 года, было объявлено, что «большинство участников террористической группы (Вовси М. С., Коган Б. Б., Фельдман А. И., Гринштейн А. М., Этингер Я. Г. и другие) были связаны с международной еврейской буржуазно-националистической организацией «Джойнт», созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах» и действовали согласно её предписаниям. После ареста группы врачей кампания приняла общесоюзный характер, продлившись до марта 1953 года, вплоть до смерти Сталина. Уже через месяц все проходящие по делу были реабилитированы.

Но всё же атмосфера, господствующая в стране не давала с полным спокойствием трудиться над романом. Хотя душу писателя радовали некоторые изменения в его доме, когда в 1953 году дачу в Переделкине «превратили в дворец»: провели газ, водопровод, устроили ванну и добавили ещё три комнаты. Хотя Пастернак со скромностью говорил, что не заслуживает величия своего огромного кабинета с паркетным полом. 190

Творческий подъем был вызван у писателя относительным раскрепощением в культурной среде страны, последующим после смерти Сталина. Сменившаяся власть дала надежду на возможность говорить больше, чем позволялось до этого. Наступивший период вошёл в историю нашей страны под названием «оттепель». Такое наименование он получил после выхода одноимённой повести Ильи Эренбурга. Смягчение цензурного гнёта давало возможность с разных сторон, в том числе, и с критической описывать современную эпоху191.

Страна и общество нуждались в ослаблении контроля со стороны государства, когда в послевоенный период все силы были положены на восстановление разрушенного войной хозяйства, а народ ещё не успел оправиться от страшнейшего террора 1930 — 1940-х годов и его последствий.

Тогда на общегосударственном уровне был намечен переход к смягчению режима и выход за его жестокие рамки192. Вестником раскрепощающих тенденций стало закрытие нашумевших «Ленинградского дела» и «Дела врачей» с дальнейшей амнистией заключённых, осужденных за незначительные преступления193. По всей стране начали работу комиссии по проверке дел и реабилитации. Было разрешено возвращение на родину большинству народов, депортированных в 1930-1940-е годы.

В первую очередь изменения произошли в идеологии и культуре, тем самым, стимулируя творческий процесс. Наиболее живо это было воспринято в литературной среде, где немаловажное значение имела реабилитация некоторых деятелей, имена которых до этого не упоминались в стране. Читатель вновь открыл для себя труды С. Есенина, М. Цветаевой, А. Ахматовой. Поэзия вызывала неподдельный интерес, что доказывают ставшие тогда популярными поэтические вечера194. Сборник стихов Леонида

Мартынова был грандиозно встречен советскими людьми в то время, явившись одним из наиболее читаемых. Такие известные литераторы как Виктор Астафьев, Владимир Тендряков, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко были, также, виднейшими представителями описываемого периода. Главным рупором сторонников оттепели стал литературный журнал «Новый мир». Роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым» и повесть Александра Солженицына «Один день Ивана Денисовича» были опубликованы за рубежом. Актуальной для того времени становится авторская песня, которая была доступна в магнитофонных записях, тысячами расходившихся по стране195.

Заметно увеличилось число выпускаемых кинофильмов, режиссёрами которых были Марлен Хуциев, Михаил Ромм, Георгий Данелия, Эльдар Рязанов, Леонид Гайдай. Важным культурным событием стали фильмы —

«Карнавальная ночь», «Застава Ильича», «Весна на Заречной улице»,

«Идиот» и другие. В течение десятилетия, начиная с 1955 года на значительной территории страны была распространена телетрансляция. Во всех столицах союзных республик, как и в союзных центрах, появились телестудии196.

Наряду с выше описанным, в сфере культуры всё более чётко начинают проявляться откаты назад. Творческий процесс по-прежнему контролируется партийными указами. В связи с этим регулярно проводятся встречи партийного руководства с представителями советской интеллигенции, где критике подвергаются антисоветские мотивы, в том числе порочащие имя Сталина. В категорию идеологически несоответствующих попали роман «Не хлебом единым» В. Дудинцева, «Рычаги» А. Яшина, «Собственное мнение» Д. Гранина, «Семь дней недели» С.Кирсанова.

Давший так много надежд, период оттепели, был довольно-таки непродолжительным. Уже с 1956 года, когда властями было подавлено Венгерское восстание, все прежние процессы либерализации общественного мнения и высвобождения творчества стали уверенно сворачиваться. Советское руководство было озабочено тем, что политика открытости может привести к таким же последствиям, что и в Венгрии. Соответственно все ослабления были заменены прежней туго затянутой «смирительной идеологической рубашкой»197.

Возвращаясь к творчеству Пастернака, стоит сказать, что именно на годы оттепели пришлось завершение работы над текстом его романа, создание которого продолжалось целое десятилетие. Всю зиму 1954 года писатель провёл на даче, поглощённый работой над последними главами романа. Летом 1955 года он внёс последние коррективы в рукопись, близившуюся к завершению. Последний раз он вычитал текст в ноябре, а 10 декабря 1955 года сказал, что роман окончен: «Вы не можете себе представить, чего я достиг! Я нашел и дал имена всему волшебству, которое было причиной страдания, трудностей, изумления и споров на протяжении нескольких десятилетий. Все названо простыми, прозрачными и печальными словами. А ещё я снова обновил и переопределил самые дорогие и самые важные вещи: землю и небо, великую страсть, творческий дух, жизнь и смерть»198.

2.2 История публикации романа

мая 1956 года на дачу Пастернака в Переделкино прибыл итальянский коммунист Д’Анджело, работавший на Московском радио вместе со своим коллегой Владленом Владимирским. Представившись, итальянский гость рассказал, что прибыл в Москву по направлению

Итальянской коммунистической партии, призывавшей её активистов к изучению жизни и культуры в СССР, также он сообщил, что является агентом коммунистического издателя Фельтринелли, происходившего из династии итальянских промышленников, обладающего многомиллионным состоянием и имеющего особый интерес к новинкам советской литературы199.

Д’Анджело, слышавший про роман «Доктор Живаго», заявил, что он будет отличной находкой для итальянского издателя, после чего попросил Пастернака отдать ему рукопись с целью передать её Фельтринелли для перевода. Он обещал, что дождется публикации труда в СССР, и только после этого осуществится издание на итальянском. Д’Анджело не осознавал степени риска для советского писателя, когда просил передать ему рукопись200. Однако сам Пастернак отчётливо понимал, что неодобренная свыше публикация, еще не появившаяся в Советском Союзе, грозит самыми печальными последствиями, влекущими за собой обвинение в измене и предательстве. Тем более, все советские писатели прекрасно помнили о печальном опыте Бориса Пильняка, жившего по соседству в писательском городке. Он был расстрелян в апреле 1938 года по обвинению к принадлежности к «антисоветской троцкистской террористической организации», готовившей убийство советского вождя, а также в шпионаже на стороне Японии и Китая. До этого же за издание за рубежом своего романа «Красное дерево» он был подвергнут публичному шельмованию в прессе. Также поводом для обвинения послужило пребывание писателя в Японии, Китае и США, о чём он писал в книгах.

Приведением приговора в исполнение дело Пильняка не было закончено: его жена получила 12 лет лагерей, а все его произведения были изъяты из публичных мест и уничтожены201.

Конечно же, после этой ситуации многие писатели Переделкина и их семьи жили в напряжённом страхе. «Всё это было ужасно, — вспоминала жена Пастернака Зинаида Николаевна, которая в то время была беременна их первым сыном, — и с минуты на минуту я ждала, что возьмут и Борю»202.

Ужасающий опыт Бориса Пильняка заставлял советских писателей не нарушать, хоть и не санкционированное официально властями, правило не публиковаться за рубежом. Но Борис Леонидович, уверенный в том, что

«Доктор Живаго» являет собой кульминацию всей его жизни, будучи самым сокровенным выражением его мироощущения пошёл на осознанный риск.

После ожидания ответа от «Гослитиздата» и двух ведущих журналов

«Знамя» и «Новый мир» в течение пяти месяцев, Пастернак, потерявший надежду, загорелся заманчивым предложением, хотя изначально у него не было мыслей о публикации за пределами СССР. Ведь он так мечтал, чтобы

«его последнее счастье и безумие» вышло в свет203.

После разговора со своими посетителями, Пастернак вынес 433 страницы, напечатанные мелким шрифтом, с многочисленными поправками, сделанными автором от руки. «Это «Доктор Живаго», — сказал Пастернак. — Пусть он увидит мир»204. Прощаясь с гостями, он сказал: «Вы пригласили меня на собственную казнь»205.

Для Фельтренелли сотрудничество с советскими писателями и издательствами казалось особенно благоприятным после того, как в Кремле начались перемены. Ведь 25 февраля 1956 года на закрытом заседании XX съезда КПСС Н.С. был прочтён доклад о «О культе личности и его последствиях», разоблачающий советского тирана, помимо прочего Сталин обвинялся в массовом терроре и преступлениях второй половины 1930-х — начала 1950-х годов. XX съезд явился важнейшим событием периода хрущёвской оттепели. В воздухе витало желание обновления, сопровождающееся чувством перемен, которое, однако, вскоре сошло на нет206.

Но «Доктора Живаго» попал в руки итальянского издателя именно в тот короткий период спада государственного контроля. В этот момент Фельтринелли не думал о существовании каких-либо подводных камней, не подозревая, что приобретением романа, он разозлит советское руководство.

Так же рассуждал и Д’Анджело, вывозя труд из Москвы в Берлин, удивительно, но по дороге его вещи даже не осматривались. В Берлине рукопись была передана Фельтринелли.

Не читая по-русски, издатель отдал труд Пьетро Цветеремичу, итальянскому слависту. Суждение Цветеремича оказалось кратким: «Не издавать такой роман — совершить преступление против культуры»207.

Передав рукопись, её автор был доволен сделанным, чего нельзя сказать о его близких, посчитавших действия писателя безрассудными. Особенно бурной была реакция возлюбленной писателя, понимавшей, что ответ на вызов, брошенный Пастернаком, будет иметь страшные последствия. Она даже предпринимала попытки вернуть роман, но они были тщетны, Пастернак был непоколебим. И в июне 1956 года он подписал договор с итальянским издателем о передаче ему права издания романа и его переиздания во Франции и в Англии208.

О контактах писателя с Фельтренелли почти сразу же узнали в Кремле. В августе первый председатель КГБ Иван Серов стал автором записки в отдел культуры в политбюро, сообщая, что Пастернак передал роман для издания его за границей. Вслед за этим отдел культуры ЦК КПСС подготовил записку, с выводом о том, что роман, будучи злостной клеветой не может быть издан. Министр иностранных дел Шепилов писал, что отдел

ЦК по связям с зарубежными компартиями принимает меры к тому, чтобы предотвратить издание за рубежом этой книги209.

В течение последующих двух лет, от имени Пастернака выступала Ивинская, контактируя с властями. «Она освобождает меня от тягостных переговоров с властями, она принимает на себя удары от таких столкновений»210, — признавался Пастернак в письме сестре. Она пыталась обезопасить себя и Бориса Леонидовича, при этом выступая радетельницей государственных интересов. Её роль была довольно противоречива. Хотя она имела достаточное влияние на возлюбленного, всё же окончательное принятие решений стояло за ним.

Имея в виду издание «Живаго», Шаламов писал Пастернаку: «Это великое сражение будет вами выиграно, вне всякого сомнения». Он признался, что считает Пастернака «совестью нашей эпохи, тем, чем был Толстой для своей эпохи», и что «наше время будет оправдано лишь потому, что вы жили в нём»211.

Пастернак, одержимый идеей, что роман должно прочитать как можно большее число людей, раздавал его знакомым, в том числе иностранцам, бывавшим в Переделкино, одной из них была Элен Пелтье, которая впоследствии будет работать над переводом «Доктора Живаго» на французский язык212. Через неё же он передал записку итальянскому издателю, где предупреждал его, что настоящие письма будут приходить исключительно на французском языке, остальные же, могут быть написаны по принуждению властей.

Бывал тогда в доме Бориса Леонидовича и Исайя Берлин, которого автор, также познакомил с трудом. Берлин назвал его истинно гениальным.

Пастернак попросил философа раздавать копии русским учёным, живущим в Великобритании.

В середине сентября Пастернака посетил ещё один оксфордский профессор, Георгий Катков. К изданию романа он отнёсся с большим воодушевлением. Отдавая текст Каткову, Пастернак просил его содействовать в распространении и переводе. Профессор предполагал подходящим осуществление перевода стихов в романе пером Набокова, на что Пастернак ответил, что тот «слишком ревниво относится к моему положению в нашей стране, чтобы сделать всё как следует»213. Набоков нелицеприятно отзывался о творчестве Пастернака: «Его стихи круглые, опухолевидные и выпуклые, как будто его муза страдает базедовой болезнью. Он обожает неуклюжие образы, звучные, но буквальные рифмы и грохочущий ритм». И «Доктора Живаго» он назвал жалкой вещью214.

В итоге, переводчиками стали Макс Хейуорд и Маня Харари. Катков выступал за то, чтобы роман вышел как можно скорее, и позже утверждал, что, поскольку Пастернак «очевидно желал стать мучеником», его

«необходимо принести в жертву «делу». «Делом» он называл холодную войну против Советского Союза215. Совершенно не был согласен с этим Берлин, понимающий какой опасности подвергается Пастернак.

Ответ с отказом печати романа в СССР Пастернак всё-таки получил в сентябре 1956 года. В длинном письме содержалась критика романа от лица Константина Симонова и четырёх членов редколлегии, в число которых входил ближайший сосед Пастернака, Константин Федин. Они выступили с предложением внести в роман многочисленные поправки и дополнения.

В целом, оценивая произведение как несоответствующее реальным событиям, было отмечено, что в романе ощущается «неприятие нашей революции, что события Октября, гражданская война и преобразования в обществе не дали людям ничего, кроме страданий, и погубили русскую интеллигенцию, либо физически, либо нравственно». Особое внимание уделялось «порочности» мыслей главного героя и его «гипертрофированный индивидуализм», который приписывали и личности самого писателя216. Хотя авторами письма был сделан двусмысленный комплимент об оригинальности стиля и «голоса романа»217, передающего эпоху и дух времени так, что внесение желаемых изменений не вписалось бы в общий контекст. нобелевский доктор живаго идеологический

В словах и мыслях Живаго сквозит высокомерие Пастернака: «Дорогие друзья, о, как безнадежно ординарны вы и круг, который вы представляете, и блеск и искусство ваших любимых имен и авторитетов. Единственно живое и яркое в вас, — это то, что вы жили в одно время со мной и меня знали»218.

Но Пастернак не держал злобы на писателей, понимая, зависимость их положения. Единственное, что задело, так это подпись К.Федина, за две недели до этого красочно описывающего свои эмоции от прочтения, говоря К. Чуковскому, что роман «блестящий, крайне эгоцентрический, сатанински надменный, элегантно простой, но литературный насквозь»219. Даже после этого Борис Леонидович приглашал к себе на обед Федина, не поднимая тему с отказом за столом.

В руководящих кругах по-прежнему были озабочены выходом романа в Италии, не раз предпринимались попытки вернуть его на родину, но Фельтренелли этого не сделал. Писателя просили отправить письма ложного содержания, но это не помогло. Пастернак лишь просил повременить Фельтренелли с выходом в свет на полгода, до сентября 1957 г., чтобы дождаться печати советского издания, на что тот дал согласие, написав об этом в «Гослитиздат», также, добавив свое мнение о труде: «Он идеально изображает природу, душу и историю России: герои, места и события переданы ясно и конкретно в тончайшем реалистическом духе. Его реализм перестает быть просто течением и превращается в искусство. Роман подкрепляет убеждение в том, что путь, избранный вашим народом, стал для него прогрессивным, что история капитализма близится к концу и началась новая эпоха»220.

Ответив благодарностью, Пастернак написал Фельтринелли в конце июня: «Здесь, в России, роман не выйдет никогда. Беды и несчастья, которые, возможно, постигнут меня после того, как книга выйдет за границей, то есть без аналогичного издания в Советском Союзе, не должны беспокоить ни меня, ни вас. Важно то, что роман увидит свет. Не лишайте меня своей помощи»221.

Как раз к тому времени над культурной жизнью Москвы сгущались тучи, прежние расширившиеся горизонты становились прошлым. В мае 1957 года Хрущёв устроил встречу с правлением ССП, на которой был разгромлен роман Владимира Дудинцева «Не хлебом единым», и указывалось, что альманах «Литературная Москва» содержит много идеологически вредных вещей. Конечно же, это коснулось и Пастернака, за которым в августе 1957 года вели пристальную слежку, а все письма, адресованные сестре, не успев дойти в Англию, перехватывал КГБ222. Тогда же он был вызван на расширенное заседание секретариата СП, где его представителем выступила Ивинская. На собрании Сурков, ставший первым секретарём СП, обвинял Бориса Леонидовича в предательстве, утверждая, что он отдал рукопись лишь из побуждения жадности, в надежде на получение больших денег из-за границы. Пастернаку же это собрание напомнило аналогичные в самый разгар террора 1937 года223.

Позже он встречался с Сурковым и Поликарповым, заведующим отделом культуры, их разговор был очень напряжённым, но не выходил за рамки дозволенного. Они подготовили для писателя телеграмму для Фельтренелли с просьбой возвратить роман, по причине несовершенства текста и необходимости его доработки, но Пастернак отказался, о чём было доложено итальянскому издателю, несмотря на самовольную отправку этого теста на русском в Италию.

Несмотря на все козни и устрашение, внешне Пастернак представлялся на удивление невозмутимым. Евгений Евтушенко, посещавший писателя с итальянцем Анджело Риппелино, писал: «На вид могло показаться, что Пастернаку сорок семь или сорок восемь лет. Вся его внешность обладала изумительной, лучистой свежестью, как у свежесрезанного букета сирени, когда на листьях еще блестят капли росы. Казалось, будто на нем переливался свет от резких взмахов рук до поразительно детской улыбки, которая постоянно освещала его подвижное лицо»224. Хотя Евгению Александровичу роман показался традиционным и не впечатляющим.

Но вот сентябрь близился к концу, а издание романа так и не осуществилось. Понимая, что письмо, полученное от лица Пастернака, написано не им, Фельтренелли прислал ответ, где оповещал о неизбежности публикации романа, не видя причин для его исправления и доработки. В конце добавив, что не желает придавать делу оттенок политического скандала, к которому он никогда не стремился.

Но советская сторона не собиралась сдаваться, в октябре Сурков едет в Италию, чтобы уговорить Фельтренелли отдать роман. При встрече его поведение было дерзким, он даже перешёл к угрозам, но своего не добился. Он пытался выставить ситуацию так, что роман будет издан против воли самого автора, просившего вернуть его на родину для исправлений. Но в Италии прекрасно понимали, что это ложь225.

Сурков заявлял: «Холодная война затронула и литературу. Если это свобода, увиденная западными глазами, я должен сказать, что у нас на нее другая точка зрения», продолжая: «Итак, уже во второй раз, во второй раз в истории нашей литературы, после «Красного дерева» Бориса Пильняка книга русского будет вначале издана за границей»226. Такие намёки были характерны для человека, привыкшего к крайним мерам государственного насилия.

Зная, что роман скоро опубликуют, Пастернак писал итальянскому издателю о своём счастье, что скоро книга выйдет в печать, и благодарил его за это.

И вот 15 ноября 1967 года роман, переведённый на итальянский, впервые вышел в свет. Далее был выпущен тираж в три тысячи экземпляров. И почти сразу же книга завоевала сердца читателей, с каждым днём набирая всё большую популярность. В газетах печатались рецензии, наполненные восхваляющими отзывами, так в «Corriere della Sera» вышла статья под заголовком «Ищете политический трактат, а находите произведение искусства»227. Роман начал своё путешествие по миру.

Так «Доктор Живаго» на русском оказался в штаб-квартире ЦРУ в Вашингтоне в начале января 1958 г., записанный на две катушки плёнки. Роман был передан разведкой Великобритании. Отдел советской России в ЦРУ состоял из американцев русского происхождения, все были взволнованы появлением рукописи, но внутри отдела была дана рекомендация издать роман как можно в бо льших количествах, с целью распространения по всему миру и возможного получения Нобелевской Премии в дальнейшем. В высших правительственных кругах это идея была одобрена и полностью поддержана. Созданный при президенте Эйзенхауэре Комитет по координации операций Совета национальной безопасности предоставил ЦРУ всеобъемлющий контроль над «эксплуатацией» романа228.

В условиях Холодной войны, длившейся уже 12 лет, ЦРУ всячески стремилось донести до жителей советского блока произведения, которые были запрещены на территории этих стран. В то время между ЦРУ и Кремлём шло противостояние на культурно-идеологическом уровне. США вели действия, препятствующие распространению советского влияния на мировой арене и ограничивающие коммунистическую пропаганду229. Американцы считали, что идеи, звучащие в СМИ и в произведениях литературы, кино и музыки со временем способны снизить авторитет советской власти у собственного народа и в сопредельных государствах Восточной Европы. В борьбе книга являлась одним из главных орудий.

ЦРУ создавало различные подставные организации и фонды, спонсировавшие выставки, журналы, книгоиздания и новостные агентства для ведения антисоветской пропаганды. Им же велось финансирование некоммунистических организаций в странах Западной Европы, враждебно настроенных против СССР. В этой борьбе книги тоже считались оружием.

«Идейным отцом» тайных операций, проводимых ЦРУ являлся влиятельный дипломат и политик Джордж Кеннан230.

На все мероприятия деньги переводились через подставные организации благотворительного толка, в числе которых «Национальный комитет за свободную Европу», появившийся в 1949 году. Его членами стали виднейшие персоны страны, в числе Дуайт Д. Эйзенхауэр, будущий президент; продюсеры и режиссеры Сесил Демилль и Дэррил Занук; Генри Форд II, президент «Форд мотор компани», кардинал Фрэнсис Спеллман, архиепископ Нью-Йорка, и Аллен Даллес, ответственный секретарь новой организации, ставший в 1953 году директором ЦРУ. Главным плодом их деятельности стала радиостанция «Свободная Европа», вещавшая на территории стран Советского блока, и созданная спустя 3 года радиостанция

«Освобождение», направленная непосредственно на СССР. Так, эти станции, выступавшие рупором ЦРУ, преподносили события в ином свете, нежели, чем официальные. Около трети взрослого городского населения Советского Союза слушало «вражеские голоса». Александр Солженицын называл их «мощной невоенной силой», основанной на радиоволнах. В 1958 г. Советский Союз тратил на глушение западных передач больше, чем на вещание внутри страны и иновещание, вместе взятые231.

Комитетом «Свободная Европа» был осуществлён даже запуск 600 тысяч воздушных шаров, сбросивших десятки миллионов листовок антикоммунистического толка над странами Восточной Европы, а также малоформатных журналов. Но в виду возражений ФРГ о нарушении воздушного пространства кампания была прекращена. После комитет перешёл на книги, начав рассылать каталоги гражданам стран Восточной Европы, предлагая получить любую выбранную книгу абсолютно бесплатно. Также, они занимались раздачей книг прямо в руки туристам из Советского Союза и всем, кто собирался туда ехать.

Таким образом, тактика ЦРУ сводилась к тому, чтобы книги стали важным средством стратегической и долгосрочной пропаганды, меняющей восприятие и мировоззрение читателей232.

Пастернак был против выхода романа в США или же в финансируемом ими издательстве, о чём было известно в ЦРУ от представителей британской разведки и косвенно от Каткова, сообщившего эту информацию в консульство. Несмотря на это, печатью книги занялось Нью-Йоркское издательство, а местом распространения книги была выбрана Брюссельская выставка 1958 года. В ЦРУ хотели, чтобы тираж был напечатан не на американской бумаге, которую сразу же распознали бы в Москве. Первая всемирная выставка, в которой представительствовали 42 страны, изначально рассматривалась как арена борьбы в холодной войне233. СССР и США привезли туда павильоны внушительных размеров, в красках описывающие, образ жизни каждой страны, пропагандируя свой строй.

За период с 17 апреля по 19 октября в ней приняло участие около 18 миллионов человек, из них 16 тысяч были и СССР234.

В такой ситуации ЦРУ действовало решительно. К тому же реализацию дела осложнила ситуация с Феликсом Морроу, изначально нанятым для участия в секретной операции. Будучи разочарованным в коммунизме, он вошёл в стан сторонников конфронтации с СССР. Он был представителем нью-йоркского издания и имел связи с амстердамским издательством, которое обещал задействовать для организации печати тиража «Доктора Живаго».

Однако Морроу не согласился с ЦРУ, отказался приобретать права на издание книги на русском, предлагая печать тиража в США, но с выходными сведениями амстердамского издательства на титуле, пригрозив передачей рукописи в Мичиганский университет для издания, при невыполнении его условий. Операция была на грани провала. Но агентам ЦРУ удалось убедить президента Мичиганского университета отложить печать до выхода европейского издания, спонсируемого американским управлением, в целях достижения большего психологического воздействия и соблюдения безопасности самого Пастернака235.

В силу сотрудничества ЦРУ с разведывательной службой Нидерландов, удалось договориться напечатать роман в нидерландском издательстве

«Мутон», директором которого был Петер де Риддер. Он надеялся выгодно для себя осуществить публикацию романа, хотя ему так и не удалось связаться с Фельтренелли, обладающим всеми правами на печать романа, для получения его согласия. В итоге, двести экземпляров отправили в Вашингтон. Почти все оставшиеся книги разослали в резидентуры ЦРУ в Западной Европе — 200 во Франкфурт, 100 в Берлин, 100 в Мюнхен, 25 в Лондон и 10 — в Париж. Самая большая посылка, 365 экземпляров, ушла в Брюссель236.

В ЦРУ понимали, что книгу нельзя раздавать посредством американской стороны, но выход был найден в использовании для этой цели ватиканского павильона под названием «Город Бога». Представители Ватикана и бельгийское католики видели отличную возможность обращать гостей в свою веру. При входе они раздавали религиозную литературу и Библию, в том числе и на русском языке. И вот в начале сентября священники и дамы в религиозных нарядах начали раздавать посетителям экземпляры «Доктора Живаго». Книга, прошедшая так много препятствий по пути выхода в свет на русском, дошла до советских читателей. Многие разрывали роман на части, чтобы можно было легче спрятать в карманы. Обычные советские туристы повезли роман на родину237.

ЦРУ ликовало, операция по распространению «Доктора Живаго» прошла успешно, далее предполагалось раздавать книги лично в руки и высылать по почте. Однако издательство «Мутон» до сих пор не заключило договор с Фильтренелли, который пришёл в ярость, узнав о раздаче книг в Брюсселе. Хотя данная ситуация мирно разрешилась на том условии, что голландцы брались напечатать ещё пять тысяч экземпляров для Фельтринелли, не сотрудничая с американской разведкой. Но ещё один конфликт назревал в США в связи с желанием Мичиганского университета, также опубликовать роман, о чём ранее было оговорено с ЦРУ238.

Курт Вольф из «Пантеона», американский издатель Пастернака на английском языке, послал гневное письмо президенту Мичиганского университета, делая акцент на том, что писатель находится под давлением на родине: «мы являемся свидетелями удивительного события. Два учреждения пытаются лишить писателя его неотъемлемых прав: Союз писателей СССР, который отказывается издать книгу в России и Издательство Мичиганского университета, которое собирается издать его книгу без разрешения автора или его агента»239. В конечном счёте, конфликт был урегулирован, и университет издал роман лишь в январе 1959 года.

Американская сторона была полностью удовлетворена проделанной работой, считая, что операция всецело стоила затраченных усилий, ведь книга уже нашла дорогу в СССР.

2.3 Номинирование Б.Л. Пастернака на Нобелевскую премию

Безусловно, Борис Леонидович хотел получить премию, но это желание было смешано с сомнениями и беспокойством, вызванными оказываемым на него политическим давлением. Ахматова говорила, что Пастернак хотел получить эту награду «больше чего бы то ни было»240.

И вот в феврале 1958 года кандидатура советского писателя была выдвинута независимо друг от друга профессорами Ренато Поджоли и Гарри Левин из Гарвардского университета и Эрнестом Симмонсом из Колумбийского университета. Поджоли был восхищён «величайшим произведением», созданном в СССР. Он говорил, что роман «создан по лекалам «Войны и мира». С трудом Л.Н. Толстого труд сравнивал и Андерс Эстерлинг, постоянный секретарь Шведской академии241.

Выход романа за рубежом имел сенсационный характер, особенно это подкреплялось акцентированием внимания журналистов на

«антикоммунистическом привкусе» и попытках советских властей не допустить публикации. Писатель следил за тем, как принимают его произведение на Западе. Ему приходило множество писем с восторженными отзывами и высочайшей оценкой творческого гения писателя242.

Тем временем, как роман переводился на другие языки, он сразу же выходил в печать, так, во Франции он появился в июне 1958 года, в сентябре он вышел В США и Великобритании, а через месяц в Германии. Со всего мира писателю приходили замечательные письма, от которых, как говорил Борис Леонидович «кружится голова и захватывает дух — это само по себе роман, особый род опыта, который создает чувство влюбленности». Высокую похвалу в своём письме изложил Альбер Камю, а также, ряд американских издателей, в том числе Курт Вольф, назвавший роман «самым важным, который я имею удовольствие и честь издать за долгую профессиональную карьеру»243.

Но, были и те, кто не увидел в его труде нечто, достойное похвал. Он получил письмо из Вильнюса; автор писал по-немецки: «Когда вы слушаете, как наемные убийцы из «Голоса Америки» хвалят ваш роман, вы должны сгореть со стыда»244.

Правда, больше отрицательных отзывов, которые блекли перед массой высоких оценок, писателя расстраивало то, что из романа, якобы порицающего советскую Россию, делают предмет политической борьбы.

В Союзе писателей знали, что в Европе всячески восхваляют роман, и его автор может быть выдвинут в качестве кандидата на Нобелевскую премию, чего, конечно же, не хотели допускать. Помимо Пастернака претендентом стал ещё один советский писатель Михаил Шолохов, творчество которого было очень популярным в Советском Союзе, в том числе, и в правительственных кругах. Особенно прославлялся его роман

«Поднятая целина», представленный как образец господствовавшего тогда в литературе социалистического реализма. И советская сторона давала понять, кого желает видеть в качестве номинанта, печатая в главных газетах статьи о достоинствах творческой и общественной деятельности Шолохова, в то же время предупреждая посольство Швеции, что выдвижение Пастернака на Нобелевскую премию «было бы воспринято как недоброжелательный акт». Но предпринимаемых действия окончились неудачей, и Шолохов не вошёл в окончательный список кандидатов. Его же составили Пастернак, Альберто Моравиа и Карен Бликсен (псевдоним Исак Динесен)245.

Но советская сторона рассматривала и тот вариант, если премия всё-таки достанется Пастернаку. В таком случае, Сурков и Полевой предлагали выпустить роман в СССР небольшим тиражом, но не в свободную продажу, а для узкого круга читателей, что было отклонено заведующим ЦК культуры Поликарповым и главным идеологом партии М.А.Сусловым. Вместо этого, был сформулирован ряд мер по травле писателя со стороны газет, писательского сообщества и государства в целом.

Летом 1958 года Пастернак принимал много заграничных гостей, в том числе и критика шведской академии Эрика Местертона, который вернулся домой с однозначным решением вручить премию писателю. С гостями он вёл себя достаточно раскрепощенно, позволяя себе свободные красноречивые высказывания относительно советской власти и жизни в стране. За него переживали друзья и близкие, Чуковский настоятельно просил его не читать свои стихи в Доме творчества в Переделкино, боясь, что из-за его выступлений будет «громчайший скандал — и скандал этот будет на руку Суркову»246. Тем более Сурков уже заявлял, что Пастернак «написал антисоветский роман, направленный против духа революции, и послал его за границу для издания»247.

В сентябре 1958 года шведскими академиками было принято единогласное решение выбрать Пастернака, не заботясь о политических последствиях, однако не упоминая о «Докторе Живаго». В окончательном решении о присуждении премии Пастернаку говорилось: «За выдающиеся достижения как в современной поэзии, так и в области русской повествовательной традиции».

октября 1958 года в 15:20 Эстерлинг вошёл в гостиную Нобелевской библиотеки в Стокгольме и объявил ожидавшим его журналистам: «Это Пастернак»248.

Бориса Леонидовича за день до объявления результатов оповестили о том, что его шансы на победу максимально велики. Поэтому 23 октября его дача была переполнена близкими и друзьями, в доме царила атмосфера трепетного ожидания, сменившаяся бурным празднованием после объявления новости о присуждении премии Пастернаку. Писатель был счастлив, оживлённо рассказывая: «Эта книга — плод невероятного времени. Из-за того, что я видел вокруг, я вынужден был писать. Я боялся только, что мне не удастся завершить роман»249. Когда московские журналисты прибыли в Переделкино, они застали нобелевского лауреата жизнерадостным и взволнованным, прогуливающимся по лесу под проливным дождём, он заявил, что наполнен радостью и награда даёт ему огромную моральную поддержку250.

Первая официальная реакция советских властей была приглушенной и снисходительной, тогда в Союзе писателей ещё не решили, позволят ли они получить Пастернаку премию или нет. Министр культуры Михайлов, признавая Пастернак достойным поэтом, был удивлён, что премию дали намного позже, чем были опубликованы лучшие стихи Бориса Леонидовича. Со стороны государства совершались попытки убедить писателя отказаться от премии, так его сосед, К.Федин, по поручению Поликарпова передавал

«совет» Кремля, на что Пастернак категорически заявил, что не будет выполнять их указания, чего бы это ему не стоило. В этот же день Пастернак отправил благодарность в шведскую академию: «Бесконечно признателен. Тронут. Удивлен. Сконфужен. Пастернак»251.

Правительство приняло следующие меры, послав в Переделкино курьера с повестками для писателей. «Мне стало ясно, что пощады ему не будет, — писал Чуковский в своем дневнике, — что ему готовится гражданская казнь, что его будут топтать ногами, пока не убьют, как убили Зощенко, Мандельштама, Заболоцкого, Мирского, Бенедикта Лившица»252.

Советское руководство обвиняло Шведскую академию в провокации и разжигании новых противоречий в рамках холодной войны.

Но вскоре власти начали действовать решительней, опубликовав в

«Литературной газете» письмо редколлегии «Нового мира» 1956 года с отказом печатать роман, сопровождённое статьёй с яростными нападками. Газета раскупалась с неимоверной скоростью, всех интересовали подробности такой волнующей истории, тем более многие вообще впервые услышали о романе из этой статьи. Уже в 6 утра люди выстраивались в очереди за газетой, тираж которой составлял 880 тысяч экземпляров253.

В газете Пастернак представлялся как ненавистник России, чуждый народу и его жизни. Его называли «Иудой», который продал родину «за тридцать сребреников»254. Заявлялось, что Нобелевская премия вручена лишь для усугубления и так напряжённой международной обстановки. Были приведены отрицательные оценки романа зарубежными критиками Франции, чтобы доказать, что «многие западные критики» выступают против награждения. В заключении отмечалось: «Его наградили, потому что он добровольно согласился сыграть роль наживки на ржавом крючке антисоветской пропаганды»255. В статье заявлялось об ожидаемом презрении со стороны всего Советского Союза.

Данной статьёй было положено начало целой серии чёрной критики в адрес писателя и его публичной злобной травле.

Так, в некоторых ВУЗах студентов принуждали ходить на демонстрации против Пастернака и подписывать письма осуждающего толка.

На страницах главного рупора коммунистической партии, газеты

«Правда», вышла статья Давида Заславского, заявившего, что премия — это лишь повод для обострения противостояния между двумя блоками и в таких условиях награда выглядит как оскорбление всякого честного литератора. Помимо газет массовые оскорбления в адрес писателя исходили из журналов, теле- и радиопередач256.

Друг Пастернака Александр Гладков вспоминал, что даже в парикмахерской с серьёзным молчанием слушали выпуски по радио о нашумевшем писателе-предателе. Многие бывшие друзья старались игнорировать Пастернака, держась от него в стороне. Например, Илья Сельвинский, который раньше отдавал дань писателю, считая себя его учеником, и критик Виктор Шкловский, вначале приславшие поздравительные телеграммы писателю. Но когда стала известна официальная реакция, они не поленились явиться в редакцию местной ялтинской газеты, где проводили отдых, и оставить обвинение Пастернака в «подлом предательстве»257.

Многие писатели, боясь потерять занимаемые должности и попасть в опалу, спешили поддержать общие настроения, осуждая писателя. Литературное сообщество было «охвачено тошнотворным, липким ужасом», и это вело к почти безумному обвинению. Масштаб нападок возрос до неимоверных размеров, выходя за рамки просто непринятия писателя. Дело, привлекающее к себе столько внимания, стало беспрецедентным258.

Следующим этапом в уничтожении Пастернака стало исключение его из Союза Писателей. Рано утром писатель приехал в Москву на заседание, но ввиду плохого самочувствия, не принял в нём личного участия, передав письмо со своими основными мыслями.

Он не извинялся за написание романа и его публикацию, считая, что он, будучи советским гражданином, имеет право писать произведения подобные

«Доктору Живаго». Он объяснял, что пытался опубликовать книгу в СССР и отложить издание в Италии, а также свои переживания по поводу цитирования романа в западной прессе. Он наивно надеялся, что радость по поводу премии, коснётся и всего общества, частью которого он является. Но он всецело отдавал себя на суд своим коллегам, в заключение утверждая, что счастья и славы им это не даст259.

И заседание было превращено в расправу над поэтом. Зал был переполнен, все места заняты. Письмо было гневно встречено и названо

«скандальным по своей наглости и цинизму». Почти все 29 человек, участвовавших в прениях резко и прямолинейно высказывали своё презрение к Пастернаку. Конечно, часть делала это просто в целях обезопасить себя и семью. Поликарпов был в замешательстве, стоит ли исключать писателя. Но в итоге, несмотря на некоторые сомнения, единогласным решением было принято лишить Бориса Леонидовича участия в Союзе Писателей260. В длинной официальной резолюции утверждалось, что роман «Доктор Живаго», вокруг которого поднялась «пропагандистская шумиха», отражает лишь безмерное самомнение автора, сопровождаемое нехваткой мыслей;

«Учитывая политическое и моральное падение Б. Пастернака, его предательство по отношению к советскому народу, к делу социализма, мира, прогресса, оплаченное Нобелевской премией в интересах разжигания войны,

Дочь Корнея Чуковского, Лидия, вспоминала, как, идя к Пастернаку в гости, чтобы сообщить новость об исключении, заметила, что за ней следили люди из чёрной машины. Теперь за Пастернаком и Ивинской велась постоянная слежка, причём это делалось в открытую. Зачастую пара разговаривала шёпотом262.

В такой угнетающей обстановке, когда жить спокойно стало просто невозможно, Пастернак отправил в Стокгольм телеграмму, написанную по- французски:

«В связи со значением, которое придает Вашей награде то общество, к которому я принадлежу, я должен отказаться от присужденного мне незаслуженного отличия. Прошу Вас не принять с обидой мой добровольный отказ. Пастернак». Представители Шведской академии ответили, что

«получили отказ с глубоким сожалением, сочувствием и уважением»263. До того от Нобелевской премии отказывались всего три раза: трое немецких ученых отказались от премии по приказу Гитлера. Одному западному репортеру Пастернак говорил: «Я принял решение в одиночку. Я ни с кем не советовался. Даже лучшим друзьям не сказал». Также, он сообщил в ЦК о своём решении264.

Такое решение далось ему нелегко, он сильно изменился, это было явно заметно по его растерянному взгляду и сменившей былую свежесть и бодрость душевному смятению265.

Однако и на этом власти не успокоились. Смирнов заявлял: Это еще более грязная провокация. Отказ от премии он назвал «еще большим предательством»266.

октября Семичастный, секретарь ЦК ВЛКСМ, по личной просьбе Н.С. Хрущёва выступил на пленуме, посвященном сорокалетию комсомола с докладом о Пастернаке, транслировавшимся по телевидению и радио. В своей речи, помимо шквала упрёков, он высказал предложение об высылке Пастернака из страны. Узнав об этом из газет, Борис Леонидович предложил жене Зинаиде возможность эмиграции. На что, ответила отказом. Говорил об этом и с Ивинской, но в итоге, понимая, что всей своей сущностью он связан с Россией, забросил эту идею: «Пусть будут родные будни, родные березы, привычные неприятности и даже — привычные гонения»267.

Но гонения на Пастернака приобретали всё более чудовищный характер. В его адрес приходили письма с прямыми угрозам, однажды в его дачу швыряли камнями, выкрикивая при этом антисемитские лозунги. Жить в Переделкино становилось неспокойно.

О. Ивинская, желая помочь возлюбленному, составила проект письма Хрущёву с просьбой не высылать Пастернака из страны. Окончательный вариант она писала вместе а Ариадной Эфрон, только что вернувшейся из 16- летней ссылки. Пастернак согласился подписать его, лишь добавив, что он связан рождением с Россией, а не с Советским Союзом. У него не было сил сопротивляться.

«Уважаемый Никита Сергеевич.

Я обращаюсь к Вам лично, ЦК КПСС и Советскому Правительствупрошу не принимать по отношению ко мне этой крайней меры. Положа руку на сердце, я кое-что сделал для советской литературы и могу еще быть ей полезен.

Дочь Ивинской, Ирина, отдала письмо охраннику на Старой площади в ЦК, попросив передать его лично Хрущёву269.

Своего пика гонения достигли на следующий день, когда в Доме кино 800 писателей приняли участие в обсуждении высылки Пастернака из страны и подтверждении его исключения из СП. Собрание было открыто Сергеем Смирновым, а всего выступили 15 ораторов270. Обвинения были стандартные, озвученные и в прошлые разы: отдалённость от народа, посредственность прозы шокирующего романа, предательский сговор с иностранцами и тому подобное.

Все, принявшие участие в прениях предельно жёстко говорили о Пастернаке. Причём в числе гонителей опять были его товарищи, ранее состоявшие в хороших отношениях с писателем. Хотя тот же самый Борис Слуцкий и Владимир Солоухин позже называли свои выступления несмываемым пятном, позорившим их: «Допустим, мы все были трусами,

приспособленцами, лизоблюдами, предателями и ублюдками, которые никогда не «отмоются», но где были друзья Пастернака: — Почему они молчали? Ни звука, ни шороха. Почему? Ни одного возгласа, замечания или слова в защиту поэта». Хотя Е. Евтвушенко хотел высказаться в защиту, но ему отказали. Позже он писал: «30 лет этот грех покоился в глубине Но гласность, как вешние воды, растопила покров тайны, и ваша старая вина вышла на свет, как рука убитого ребенка показывается из-под тающего снега Я никогда не считал свой отказ героизмом. Однако разве нет разницы между прямым соучастием в преступлении и отказом соучаствовать?»271.

В итоге Смирнов объявил о единогласном подписании резолюции, когда его перебила невестка Сталина Анна Аллилуева, только вернувшаяся из лагерей, явившись оппонентом при голосовании против272.

Новостные заголовки газет по всему миру пестрили подробностями о травле Пастернака на родине. Мировая общественность находилась в изумлении от того, как порицают писателя в родной стране за получение столь почётной награды. За границей создавались плакаты и карикатуры на данную тематику. Из разных уголков мира в СССР приходили коллективные письма с поддержкой Пастернака273. Фельтринелли, воспользовавшись своими связями, так жеспособствовал этому. Группа известных писателей, в том числе Т. С. Элиот, Стивен Спендер, Сомерсет Моэм, Э. М. Форстер, Грэм Грин, Дж. Б. Пристли, Ребекка Уэст, Бертран Рассел и Олдос Хаксли присылали в Союз писателей СССР телеграмму с протестами. Меры по защите принимал международный неправительственный ПЕН-клуб. По радио «Освобождение» транслировались доброжелательные отзывы от зарубежных писателей, поддерживающих и восхвалявших его. И среди соотечественников было много людей, подбадривающих писателя. За всё время после получения Нобелевской премии Пастернаку было написано около 25 тысяч писем274.

В связи с запущенной кампанией продажи «Доктора Живаго» в мире достигли тиражи этой книги достигли небывалых высот, только в США за первые шесть недель было продано 70 тысяч экземпляров275.

Международная реакция призывала освободить писателя от оскорблений и ущемлений его личности. Джавахарлал Неру на пресс- конференции выразил уважение к Борису Леонидовичу, сказав, что он достоин отмены ограничений. Некоторые страны прекратили культурно- научный обмен с СССР на срок, пока не реабилитируют Пастернака.

Такая международная реакция была не на руку Кремлю, власти желали уладить конфликт. По неожиданному звонку Поликарпова Ивинская вместе с ним приехала на дачу к Пастернаку, чтобы отвезти писателя в Кремль для разговора. Борис Леонидович думал, что его вызывает лично Хрущёв. Но беседа состоялась с тем же Поликарповым, который сказал, что пришло время мириться, и надо будет написать новое обращение от Пастернака, только теперь адресованное не Хрущёву, а всему народу. Хотя большинство из них, присылая свои отзывы в «Литературную газету», не знали ничего о самом Пастернаке и его творчестве до начала злосчастного скандала вокруг его персоны276.

И вот с подачи Поликарпова Пастернак написал письмо в «Правду» с прежним убеждением, что его премия должна быть гордостью для советского народа. Но опубликованное обращение было исправлено, по словам Ивинской. «Это была работа завзятых фальсификаторов», — вспоминала Ивинская. Когда она показала Пастернаку переписанный вариант письма, он

«просто махнул рукой. Он устал. Он хотел одного: чтобы вся эта ненормальная ситуация закончилась»277. В тексте подчёркивалась добровольность отказа от премии и сожаление о том, что книга была издана, а также несогласие с трактовкой романа о непринятии революции и т.д. Его подпись под письмом разочаровала многих писателей, А.И Солженицын посчитал это слабостью, а Ахматова рассматривала все тяготы, обрушившиеся на Пастернака несерьёзными, сравнивая с тем, что перенесла сама278.

Однако акт «покаяния», по сути, не изменил положения Пастернака, ведь он до сих пор не получал гонорары за свои издания, ему не давали переводить зарубежные труды и не ставили пьесы в его переводе. Денег не хватало на то, чтобы обеспечить семью, ему даже приходилось занимать у друзей.

Пастернак был возмущён мелочностью властей и не прекратившейся критикой со стороны советских идеологов, твёрдо стоящих на своём. Пастернак устал от такого давления, в минуту уныния он написал стихотворение «Нобелевская премия»:

Я пропал, как зверь в загоне.

Где-то люди, воля, свет, А за мною шум погони, Мне наружу ходу нет279.

Он выразил свои чувства в этих строках, которыми дал понять о своём насильственном покаянии в том письме, хотя многие внимательные читатели распознали это сразу. Но данные строки не были опубликованы на родине, они вышли в печать за границей, так как сам автор по неосторожности передал их американскому журналисту Энтони Брауну, который без ведома Пастернака поспособствовал изданию280. И вот опять в прессе поднялось волнение. Реакция советской стороны не заставила себя ждать, так, 14 марта 1959 года у Пастернака состоялся разговор с генпрокурором СССР Романом Руденко, предлагавшим лишить поэта советского гражданства и депортировать за написанное. Но Президиум Верховного Совета СССР не реализовал это281. После этого Борис Леонидович старался больше не принимать зарубежных гостей, избегая разговоров с ними. Он понимал, что может понести ещё большую ответственность за свои поступки. За ним по- прежнему велась слежка и был дан запрет посещать массовые мероприятия. Агенты КГБ записывали имена всех посетителей поэта, при том, что его окружение сильно сократилось282.

В то время ЦРУ не прекращало предпринимать меры по распространению «Доктора Живаго». С его помощью роман попадал в СССР контрабандой и провозился обычными людьми из США. Версия карманных изданий была напечатана для более удобной перевозки. В том числе, на Венском фестивале молодёжи и студентов 1959 года, спонсором которого были коммунистические организации, предпринималась раздача «Доктора Живаго» помимо ещё 30 тысяч привезённых книг. Целью данного мероприятия было ознакомить участников с идеями, противостоящими коммунизму, особенно советских и восточноевропейских283.

В Америке исходили из того, что использование романа не навредит писателю больше, чем он сам. Предполагалось, что агенты под видом обычных туристов будут обсуждать с советскими гражданами тему свободы в обществе, контролирование со стороны государства мыслей интеллигенции и управление умами масс, подвергать сомнению основы принципов социалистического реализма. Таким образом, роман ставший сенсационным во всём мире стал находить своего читателя по всему миру, дойдя и до страны, где был создан. В Советском Союзе роман официально был издан только в 1988 году284.

Итак, роман, являющийся венцом творческой деятельности Пастернака, превратился в орудие для борьбы на культурном фронте Холодной войны между Советским Союзом и США. Стоит сказать, что в рамках тайной интеллектуальной кампании, проводимой ЦРУ, книжная программа оказалась достаточно успешной, распространив среди граждан социалистического блока более свободолюбивые настроения и недовольство тесными идеологическими ограничениями. Интересен тот факт, что с начала 1950-х до распада СССР, ЦРУ способствовало распространению 10 миллионов книг и журналов на территории восточного блока. И история с «Доктором Живаго» была одной из первых, когда книга играла роль рычага политического давления.

Сам того не желая, Пастернак оказался в центре событий, взволновавших всю мировую общественность. Публикация романа за рубежом вызвала огромный общественный резонанс и повлекла за собой обширный поток разнородных оценок. Самой высокой из них явилось присуждение автору «Доктора Живаго» Нобелевской премии и мировое признание его таланта. Однако на родине это была рассмотрено как предательство и пособничество западному миру во главе с США, за что Пастернак горько поплатился, будучи дискредитированным властными структурами и писательским сообществом Советского Союза. Что является наиболее ярким примером, того, как самой эпохой и господствующим строем был обусловлен сценарий выстраивания отношений внутри творческой среды.

Но, несмотря на все обвинения и притеснения в адрес Пастернака, его фигура стала своеобразным символом свободы и сопротивления против подавления творческого начала и личности творца, являя собой пример непримиримости с идеологическим удушьем.

Заключение

Подводя итоги, хочется сделать краткие выводы в ходе исследования.

Итак, в данной работе с помощью корпуса источников и научной литературы была рассмотрена биография великого писателя и поэта, со всей сложностью перипетий его жизненной линии. Деятельность Пастернака была представлена в контексте исторического периода и характерной для него литературной среды Советского Союза.

Стоит ещё раз подчеркнуть, что литературное наследие Бориса Леонидовича явилось плодом, порождённым самой эпохой, её духом и умозрениями, витавшими в воздухе. Соединив в своём творчестве черты символистов и футуристов, к лагерям которых он принадлежал, в итоге, поэт выработал индивидуальный стиль с характерной для него спецификой. Время, в которое жил и творил Борис Леонидович Пастернак, было насыщено целым потоком исторических событий, которые коренным образом меняли судьбу нашей страны в прошлом столетии: это две революции и две мирровый войны, сталинские репрессии. Именно в такой обстановке происходило самоопределение и самоидентификация Пастернака как поэта. В своём становлении он перешагнул из одного социо-культурного и временного пласта в другой, заняв свою нишу в среде советской интеллигенции. При том, почти с самого начала существования Советского Союза и смены властей, Пастернак чётко дал понять, что не будет выразителем государственной идеологии и исполнителем госзаказа.

Несмотря на всю раскованность действий и, своего рода, не преклонение перед властью, она относилась к нему с терпимостью, а порой и выражала свою признательность и восхищение произведениям писателя, особенно в довоенный период.

Через всё своё творчество он пронёс приверженность собственному стилю и не изменил самобытности слога. Что нашло своё отражение в самом масштабном произведении Пастернака «Доктор Живаго», романе, длинною в

жизнь. Эта книга явилась результатом многолетнего труда поэта, его духовных и философских исканий, сформировавшихся уже в зрелые годы. Воплощение многих, ранее используемых образов, читается на страницах книги. По словам самого писателя, «Доктор Живаго» вобрал в себя лучшее из предыдущих литературных опытов, что было по достоинству оценено мировой общественностью, в виде присуждения Пастернаку Нобелевской премии. Однако советская сторона отреагировала диаметрально противоположно, вынудив писателя отказаться от награды и провести последние годы жизни в затворничестве в Переделкине.

Тогда от него отвернулось большинство друзей из писательского сообщества, пытавшихся оградить себя от контактов с опальным поэтом. Хотя Пастернак не держал зла на бывших товарищей, понимая, чем они руководствуются. Ведь господствующая идеологическая система и жёсткий механизм государственного аппарата могли в любой момент поглотить каждого, кто отойдёт от заданного правительством направления. Эпоха, когда творил Пастернак, в своём большинстве, была временем тотального контроля над всеми сферами человеческой жизни. И любое неповиновение могло привести к страшным последствиям, однако, писатель остался жив и в годы большого террора, скосившего значительную часть творческой интеллигенции, он не однократно отказывался подписывать коллективные письма против осуждаемых. Помимо того, он поддерживал своих репрессированных и заключённых друзей и их родственников, не отворачиваясь от них, только потому что они попали в немилость к властям. Для Пастернака верность своим принципам и совести было выше временного признания от лица государства. Поэтому он всегда действовал согласно личным убеждениям, а порой и вопреки государственным.

Необходимо отдельно обозначить незаменимый вклад литературной деятельности писателя для советской культуры и мировой поэзии 20 века. Высочайшее мастерство и неповторимая тональность стихов позволяют Пастернаку занять одно из первых мест в мощном поэтическом движении

первой четверти 20 века, на стыке исторических эпох, и обуславливают его высокую репутацию в поэзии последующих десятилетий. Его персона ярко выделяется на фоне эпохи, занимая в ней особое место. Масштабом его личности и таланта обусловлено огромное количество поклонников по всему миру. Надо сказать, что до сих пор прилавки книжных магазинов заполнены его произведениями, будоражащими умы читателей, сюжеты его трудов находят своё отражение в киноэкранизацициях, созданных и за пределами нашей страны, на его стихи написан ряд песен отечественных исполнителей, по мотивам его трудов ставят театральные постановки. Проблемы, поднимаемые на страницах его произведений, пожалуй, можно отвести к числу «вечных». Пастернак всегда пытался проследить и воплотить в своих трудах сложную цепь переплетений во всем мире, взаимную связь всего его многообразия. Автор пытался осмыслить место человека среди всего сущего и постичь суть бытия.

Судьбу Пастернака, на самом деле, можно назвать одной из самых удивительных среди литераторов прошлого века, наполненную одновременно трагическим и героическим смыслом. Великий, считавшийся самым аполитичным, поэт стал политическим символом свободы и борьбы против подавления личности, явившись примером непоколебимости, несмотря на все притеснения со стороны советских властей.

Как известно, при жизни творца трудно признать в нём гения, многими современниками он воспринимается скорей как посредственность, нежели чем, что-то по истине выдающееся. Персона Бориса Леонидовича Пастернака, заклеймённая в последние годы его жизни, была реабилитирована лишь спустя тридцать лет после его смерти, когда решение об исключение его из Союза писателей было отменено и его имя стало упоминаться в обучающих программах.

.1.Сборники документов

1.Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике. 1917-1953 / Под ред. А. Н. Яковлева. М.: МФД, 1999. 872 с.

2.Золотоносов М. Н. Гадюшник. Ленинградская писательская организация: избранные стенограммы с комментариями. Из истории советского литературного быта 1940-1960-х годов. М.: Новое литературное обозрение, 2013. 880 с.

1.2.Письма

3.Генсировская Г. Письмо Бориса Пастернака Иосифу Сталину // Невский альманах. 2003. № 9. С. 45

4.Мандельштам О. Э. Полное собрание сочинений и писем в трёх томах. Т.3. Проза. Письма. М.: Прогресс-Плеяда, 2011. 1002 с.

5.Пастернак Б. Л. Письма к родителям и сестрам. М.: Новое лит. обозрение, 2004. 892 с.

6.Пастернак Б.Л. и Пастернак З.Н. Второе рождение. Письма к З.Н. Пастернак. Воспоминания. М.: У-Фактория, 2007. 480 с.

7.Пастернак. Б.Л. Существованья ткань сквозная. Переписка с Евгенией Пастернак. М.: НЛО, 1998. 720 с.

8.Рильке Р.М. Дыхание лирики: Переписка с Мариной Цветаевой и Борисом Пастернаком: Письма 1926 г. М.: Арт-Флекс, 2000. 300 с.

9.Шевеленко И.Д., Коркина Е.Б. Марина Цветаева. Борис Пастернак. Души начинают видеть. Письма 1922-1936 годов. М.: Вагриус, 2004. 720 с.

10.Эфрон А.С. А. Эфрон Б. Пастернаку / / Письма из ссылки (1948- 1957).

Париж.: УМЦА-пресс, 1985. С. 180.

1.3.Воспоминания

11.Берлин И. Встречи с русскими писателями в 1945 и 1956 годах // Звезда. 1990. № 2. С. 129-157.

12.Вильмонт Н. Н. О Борисе Пастернаке: Воспоминания и мысли. М.: Советский писатель, 1989. 224 с.

13.Герштейн Э. Г. Мемуары. Спб.: Инапресс ,1998. 528 с.

14.Гладков А.К. Не так давно: пять лет с Мейерхольдом, встречи с Пастернаком, другие воспоминания. М.: Вагриус, 2006. 620 с.

15.Гладков. А.К. Встречи с Пастернаком. М.: Арт-Флекс, 2002. 115 с.

16.ДАнджело С. Дело Пастернака: Воспоминания очевидца. М.: Новое лит. обозрение, 2007. 192 с.

17.Евтушенко Е. А. Мученик собственной совести // Советская культура. 1988. № 15. С. 22-37.

18.Евтушенко Е.А. Шестидесантник. Мемуарная проза. М.: АСТ, Зебра Е, 2008. 832 с.

19.Ивинская О. В. Годы с Борисом Пастернаком: В плену времени. М.: Либрис, 1992. 464 с.

20.Мандельштам Н.Я. Вспоминания. М.: Согласие, 1999. 576 с.

21.Масленникова З. А. Борис Пастернак. Встречи. М.: Захаров, 2001. 336 с.

22.Пастернак Е.Б. Б. Пастернак: Материалы для биографии. М.: Советский писатель,1989. 688 с.

23.Пастернак Е.Б. Борис Пастернак. Биография. М.: Цитадель, 1997. 728 с.

24.Пастернак Ж.Л. Хождение по канату: мемуарная и философская проза, стихи. М.: Три квадрата, 2010. 643 с.

25.Пастернак З.Н. Воспоминания. Письма. М.: АСТ, 2016. 413 с.

26.Пастернак Л.О. Заметки об искусстве. Переписка. М.: Азбуковник, 2013. 798 с.

27.Смолицкий В.Г. «Я жил в те дни»: биографические этюды о Борисе Пастернаке. М.: Звезда и Крест, 2012. 162 с.

28.Столяров О.О. «И творчество, и чудотворство»: год в музее Б. Л. Пастернака. Дневниковые записи. М.: Центрифуга, 2010. 79 с.

29.Чуковский К.И. Дневник. 1901-1969. М.: Прозаик, 2012. 955 с.

30.Эренбург И.Г. Люди, годы, жизнь. Собрание сочинений в 8 томах. Т.8, 2000. 736 с.

31.Эфрон А.С. Откуд у теби толико светлости: (1948-1957).

Вршац: КОВ, 2004. 148 с.

1.4. Художественные произведения, переводы и автобиографические работы Б.Л. Пастернака

32.Пастернак Б.Л. Воздушные пути. М.: Советский писатель, 1982. 496 с.

33.Пастернак Б.Л. Доктор Живаго. М.: Азбука, 2011. 672 с.

34.Пастернак Б.Л. Не я пишу стихи: Переводы из поэзии народов СССР. М.: Советский писатель, 1991. 352 с.

35.Пастернак. Б.Л. Охранная грамота. М.: АСТ, 2008. 320 с.

36.Пастернак Б.Л. Собрание сочинений в пяти томах. М.: Художественная литература, 1992.

37.Пастернак Б.Л. Полное собрание сочинений в одиннадцати томах. М.: Слово, 2005.

1.5. Труды деятелей партии и правительства

38.Жданов А.А., Маленков Г.М. Сталин и космополиты. М.: Алгоритм, 2012. С. 254.

2. Научная литература:

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/diplomnaya/pasternak/

2.1.Монографии

39.Агапов Б. Н. Поездка в Брюссель. М.: Правда, 1959. 64 с. 40.Аксютин Ю.В. Хрущевская «оттепель» и общественные настроения

в СССР в 1953-1964 гг. М.: РОССПЭН, 2004. 486 с.

41.Быков Д. Л. Борис Пастернак. М.: Молодая гвардия (ЖЗЛ) , 2007.

928 с.

42.Гаев. А. Б. Л. Пастернак и его роман «Доктор Живаго». Мюнхен, 1959. 24 с.

43.Гардзонио С. Реччиа А. «Доктор Живаго»: Пастернак, 1958, Италия / Пер. с итал. / Под общ. ред. М. Ариас-Вихиль М.: Река времён. 2012. 422 с.

44.Гаспаров Б.М. Борис Пастернак: по ту сторону поэтики. (Философия. Музыка. Быт) М: Новое лит. обозрение, 2013. 266 с.

45.Глушаков Е. Б. Великие судьбы русской поэзии: начало — середина ХХ века. М.: Наука, 2016. 216 с.

46.Громова Н. А., Рудник. А.Э. Москва Бориса Пастернака в событиях и лицах: к 125-летию поэта. М.: Литературный музей, 2016. 208 с.

47.Давыдова Т.Т., Сушилина И.К. История отечественной литературы XX века: от символизма до постмодернизма. М.: Моск. политехнический ун-т., 2016. 346 с.

48.Емельянова И.И. Легенды Потаповского переулка. М.: Эллис Лак, 1997. 395 с.

49.Зданевич И. М. Футуризм и всёчество, 1912-1914. М.: Гилея, 2014.

358 с.

50.Иванов В.В. Пастернак. Воспоминания. Исследования. Статьи. М.: Азбуковник, 2015. 695 с.

51.Иванова Н. Б. Борис Пастернак. Времена жизни. М.: Время, 2007.

464 с.

52.Иванова Н. Б. Борис Пастернак и другие. М.: Эксмо, 2003. 560 с. 53.Иванова Н. Б. Борис Пастернак. Участь и предназначение.

Биографическое эссе. СПб.: БЛИЦ, 2000. 344 с.

54.Катаева Т. Другой Пастернак: Личная жизнь. Темы и вариации. М.: Современный литератор, 2009. 608 с.

55.Куве П., Финн П. Дело Живаго. Кремль, ЦРУ и битва за запрещенную книгу. М.: Центрполиграф, 2014. 347 с.

56.Люсаков Д.Ю. Сталинские репрессии: чёрные мифы и факты.

Москва: Алгоритм, 2017. 318 с.

57.Мансуров Б.П. Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская. М.: Инфомедиа Паблишерз, 2009. 392 с.

58.Масленикова З. А. Портрет Бориса Пастернака. М.: Советская Россия, 1990. 288 с.

59.Оболенский И.В. Пастернак, Нагибин, их друг Рихтер и другие. М.: АСТ, 2015. 317 с.

60.Пайман А. История русского символизма. М.: Республика, 2000.

415 с.

61.Провинциальные страницы Бориса Пастернака / Под ред. Панькова А.В. Казань: Познание, 2015. 66 с.

62.Поливанов К. М. Пастернак и современники. Биография. Диалоги.

Параллели. Прочтения. М. ГУ ВШЭ, 2006. 260 с.

63.Пыжиков А. В. Хрущевская оттепель: 1953-1964. М.: ОЛМА-Пресс, 2002. 509 с.

64.Радионова А.В.Путь Бориса Пастернака к «Доктору Живаго»: философские и мифопоэтические темы, образы. Смоленск: РГУТиС, 2012. 137 с.

65.Рапопорт Я. Л. На рубеже двух эпох. Дело врачей 1953 года. М.: Книга, 1988. 272 с.

66.История через личность: Историческая биография сегодня / Под ред.

Л.П. Репиной.М.: Квадрига, 2010. 720 с.

67.Сергеева-Клятис А.Ю Поэзия Бориса Пастернака 1920-х годов в советской журналистике и критике русского зарубежья. Москва., 2014. 391 с.

68.Сергеева-Клятис А.Ю. Пастернак. М.: Молодая гвардия, 2015. 363 с. 69.Сергеева-Клятис А.Ю.Пастернак в жизни. М.: АСТ, 2015. 560 с.

70.Толстой И. Н. «Доктор Живаго»: новые факты и находки в Нобелевском Архиве. Прага: Human Rights Publishers, 2010. 87 с.

71.Толстой И. Н. Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ. М.: Время, 2008. 504 с.

72.Троицкий Н.А. Борис Леонидович Пастернак: 1890-1960. Нью-Йорк, 1969. 148 с.

73.Труайя А. Борис Пастернак. М.: Эксмо, 2007. 240 с.

74.Флейшман Л. С. Борис Пастернак в двадцатые годы.

СПб.: Академический проект, 2003. 464 с.

75.Флейшман Л. С. Борис Пастернак в тридцатые годы. М., 1984. 444 с.

76.Флейшман Л. Пастернак и Нобелевская премия. М.: Азбуковник, 2013. 672 с.

77.Чудакова М.О. Булгаков и Пастернак. М.: Государственный музей Кв. № 50 М. А. Булгакова, 2010. 44 с.

2.2 .Статьи в периодических изданиях

78.Айги Г. Венок Бориса Пастернака: Писатель о писателе // Дружба народов.1993. №12. С. 186-197.

79.Кротков. Ю.В. Пастернаки // Грани. 1967. № 63. С. 84-90. 80.Асмус В. Ф. Пастернак об искусстве // Радуга. 1982. № 9. С. 68. 81.Бабаевский В. Пастернак и Сталин // Звезда.1992. №9. С. 192-200.

82.Рябов О.А. Библиофильские известия // Автограф Пастернака. 2010.

№ 7. С. 29-40

83.Мансуров Б.Б. Встреча русской эмиграции с «Доктором Живаго» Рец. на: Флейшман Л. Борис Пастернак И «холодная война» // Вестник Удмуртского университета. Серия «История и филология». 2015. №3. С. 187-193.

84.Пикач А. Фрагменты Бориса Пастернака // Звезда. 1990. №2. С. 166- 182.

85.Казинцев А. Путь: К 100-летию со дня рождения Б. Пастернака // Москва. 1990 №2. С. 182-192.

86.Ливанов В. Невыдуманный Борис Пастернак: Воспоминания и впечатления // Москва. 1993. №10. С. 164-180.

87.Ливанов В. Невыдуманный Борис Пастернак // Москва. 1993. №11.

С 170-192.

2.3 .Диссертации, авторефераты

88.Куцаенко Д.О. Концепт истории как определяющий фактор генезиса персонажей в романе Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго»: Дисс. канд. фил. наук. Армавир, 2011. 195 с.

89.Тюрин А.В. Ленинградское отделение Союза писателей СССР в годы хрущевских реформ: 1953 — 1964 гг.: Автореф. дис. канд. ист. наук. Санкт-Петербург, 2016. 26 с.

2.4.Интернет-ресурсы

90.Золотоносов М. Н. «Братья Ершовы» против «Доктора Живаго // Ленинградская двухдневка ненависти. НЛО, 2013, № 120. [http://magazines.russ.ru/nlo/2013/120/z7-pr.html ]