Повесть «Собачье сердце», написанную в 1925 году, М.А.Булгаков так и не увидел напечатанной. В ней речь шла о непредсказуемых последствиях научных открытий, о том, что эксперимент, забегающий вперед и имеющий дело с неадекватным человеческим сознанием, опасен. На первом плане в повести эксперимент гениального ученого-медика Преображенского со всеми неожиданными для самого профессора и его ассистента Борменталя трагическими результатами. Пересадив в чисто научных целях собаке человеческие семенные железы и гипофиз мозга, Преображенский, к изумлению своему, получает из собаки человека. Бездомный Шарик, вечно голодный, всеми, кому не лень, обижаемый, в считанные дни превращается в человека. И уже по своей инициативе получает человеческое имя Полиграф Полиграфович Шариков.
Повадки остаются у него собачьи, и профессору приходится заниматься его воспитанием. Эксперимент медико-биологический переходит в эксперимент нравственно-психологический.
Филипп Филиппович Преображенский не только выдающийся специалист в своей области. Он человек высокой культуры и независимого ума и весьма критически воспринимает все то, что творится вокруг с марта 1917 года. «Почему, когда началась вся эта история, все стали ходить в грязных калошах и валенках по мраморной лестнице?.. Почему убрали ковер с парадной лестницы?.. На какого черта убрали цветы с площадок?» «Разруха», — возражает ему Борменталь. «Нет, — парирует профессор. — Что такое Ваша разруха?.. Это вот что: если я вместо того, чтобы оперировать каждый вечер, начну у себя в квартире петь хором, у меня настанет разруха. Если я, входя в уборную, начну, извините за выражение, мочиться мимо унитаза и то же самое будут делать Зина и Дарья Петровна, в уборной начнется разруха.
Следовательно, разруха не в клозетах, а в головах. Значит, когда эти баритоны кричат «бей разруху!»-— я смеюсь… Это означает, что каждый из них должен лупить себя по затылку! И вот, когда он вылупит из себя всякие галлюцинации и займется чисткой сараев — прямым своим делом, — разруха исчезнет сама собой». Во взглядах Филиппа Филипповича немало общего со взглядами самого Булгакова.
Он-так же скептично относится к революционному процессу, который, по его убеждению, и порождает «галлюцинации», мешающие людям каждому заниматься своим делом. И так же решительно выступает против всякого насилия. Ласка — вот единственный способ, который возможен и необходим в обращении с живыми существами — разумными и неразумными. «Террором ничего поделать нельзя… Они напрасно думают, что террор им поможет. Нет-с, нет-с, не поможет, какой бы он ни был: белый, красный или даже коричневый. Террор совершенно парализует нервную систему». И вот этот консерватор-профессор, категорически отвергающий революционную теорию и практику переустройства мира, вдруг сам оказывается в роли революционера.
Оправдывает ли рискованный эксперимент профессора Преображенского ...
... Преображенского. Он ведёт себя вызывающе, нагло и очень самонадеянно. Крупнейший учёный, человек высокой культуры и потомственный приверженец высоких нравственных правил терпит поражение. Почему? Профессор не ... «душили-душили» . Булгаков предупреждает, что в жизни подобные эксперименты необратимы, цели не всегда оправдывают средства. Тем самым писатель говорит, что революция в России — это ...
Новый строй стремится из старого «человеческого материала» сотворить нового человека. Филипп Филиппович, словно соревнуясь с ним, идет еще дальше: он намерен сделать человека, да еще высокой культуры и нравственности, из собаки. «Лаской, исключительно лаской». И, разумеется, собственным примером. Результат известен. Попытки привить Шарикову элементарные культурные навыки встречают со стороны того стойкое и все возрастающее сопротивление:
«…Все у вас как на параде… салфетку — туда, галстук — сюда, да «извините», да «пожалуйста-мерси», а так, чтобы по-настоящему, это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме». С каждым днем Шариков становится все наглее, агрессивнее и все опаснее. Если бы «исходным материалом» для лепки Полиграфа Полиграфовича был один Шарик, быть может, и удался бы профессорский эксперимент. П
рижившись в квартире Филиппа Филипповича, Шарик вначале еще совершает кое- какие хулиганские поступки. Но в конце концов превращается во вполне благовоспитанного домашнего пса.
Удивительная вещь, иронизирует автор, собачий ошейник. Когда на Шарика впервые его надели и вывели погулять на поводке, он «шел, как арестант, сгорая со стыда». Но очень скоро сообразил, «что значит в жизни ошейник. Бешеная зависть читалась в глазах у всех встречных псов… У Мертвого переулка какой-то долговязый с обрубленным хвостом дворняга облаял его «барской сволочью» и «шестеркой». «Ошейник — все равно что портфель», — мысленно острит сам Шарик. А перед операцией он уже подводит под свое новое, официально холуйское положение едва ли не философскую базу: «Нет, куда уж, ни на какую волю отсюда не уйдешь, зачем лгать… Я барский пес, интеллигентное существо, отведал лучшей жизни. Да и что такое воля? Так, дым, мираж, фикция… Бред этих злостных демократов…» Но по воле случая человечьи органы достались Шарику от уголовника. «Клим Григорьевич Чугункин, 25 лет, холост. Беспартийный, сочувствующий. Судился 3 раза и оправдан: в первый раз благодаря недостатку улик, второй раз происхождение спасло, в третий раз — условно каторга 15 лет». «Сочувствующий», приговоренный к каторге «условно» — это уже сама действительность вторгается в эксперимент Преображенского.
Вторгается она и по другой линии — в лице председателя домового комитета Швондера. У этого «кадрового» булгаковского персонажа в данном случае особая роль. Он даже статейки в газету пописывает, Энгельса читает.
И вообще ведет борьбу за революционный порядок и социальную справедливость. Жильцы дома должны пользоваться одинаковыми благами. Каким бы ни был гениальным ученым профессор Преображенский, нечего ему занимать семь комнат. Обедать он может в спальне, делать операции — в смотровой, где режет кроликов. И вообще пора уравнять его с Шариковым, человеком вполне пролетарского вида.
Рассуждение шариков булгакова и современные шариковы. шариковщина ...
... шариковых от других людей? Шариков гордится низким происхождением, своей необразованностью. Вообще, ... Швондер. Шариков ... Шарикова в повести "Собачье сердце". Звездный час Полиграфа Полиграфовича Шарикова Новая работа становится для Шарикова ... Шарикова в повести М.А. Булгакова "Собачье сердце" - большое художественное достижение Михаила Афанасьевича, как и все произведение в целом. Творчество Булгакова ...
Самому профессору отбиться от Швондера удается. Но отбить Шарикова он оказывается уже не в состоянии. Швондер уже взял над тем шефство и воспитывает его на свой лад. То, что происходит с Шариковым в повести, по мере того как с помощью Швондера он становится, так сказать, сознательным участником революционного процесса, в 1925 году выглядело как злейшая сатира на сам процесс и на его участников.
Через две недели после того, как сошла с него собачья шкура и ходить он стал на двух ногах, этот участник уже располагает документом, удостоверяющим его личность. А документ, по словам Швондера, который знает, что говорит, — «самая важная вещь на свете». Еще через неделю- другую Шариков становится совслужащим. И не рядовым — заведущим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных. Между тем натура у него та же, что и была, — собачье-уголовная. Чего стоит одно его сообщение о своей работе «по специальности»: «Вчера котов душили».
Впрочем, Полиграф Полиграфович котами уже не довольствуется… «Ну ладно, — вдруг злобно сказал он, — попомнишь ты у меня. Завтра я тебе устрою сокращение штатов». Это — той девушке-машинистке, которая, поверив, что он герой гражданской войны и вообще большой человек, готова с ним расписаться. А профессору — кукиш. А «по адресу опасного Борменталя» — револьвер. История с Шариковым завершается благополучно: вернув собаку в ее исходное состояние, профессор, посвежевший и, как никогда, веселый, занимается своим прямым делом, «милейший пес» — своим: лежит на ковре у дивана и предается сладостным размышлениям.
Но финал повести Булгаков оставил открытым. «Собачьим сердцем» завершился цикл сатирических повестей и рассказов Булгакова. Больше он ни тех, ни других не писал.
