Герой «Горе от ума», Чацкий , Герой «Горе от ума», Чацкий
Резонером можно назвать его только постольку, поскольку автор его устами выражает свои мысли и переживания; но Чацкий — лицо живое, реальное; у него, как и у всякого человека, есть свои качества и недостатки. Мы знаем, что Чацкий воспитывался сперва в доме Фамусова, вместе с Софьей учился у учителей-иностранцев.
Но такое образование не могло удовлетворить его, и он уехал за границу, чтобы там пополнить пробелы своего образования. Путешествие его длилось 3 года, и вот мы видим Чацкого снова на родине, в Москве, в доме Фамусова, где протекало его детство. Как всякому человеку, вернувшемуся после долгого отсутствия домой, все ему мило, все возбуждает приятные воспоминания, связанные с детством; он с удовольствием перебирает в памяти знакомых, в которых он, по свойству своего острого ума, непременно видит смешные, карикатурные черты, но делает это вначале безо всякой злобы и желчи, а так, для смеха, для прикрасы воспоминаний: «… француз, подбитый ветерком»…, а «…этот…черномазенький, на ножках журавлиных…
» Перебирая всякие типичные, иногда карикатурные стороны московской жизни, Чацкий горячо говорит, что когда
«…постранствуешь, воротишься домой, И дым отечества нам сладок и приятен!»
Этим Чацкий совершенно отличается от тех молодых людей, которые, возвращаясь из-за границы в Россию, относились ко всему русскому с презрением и восхваляли только все то, что они видели в ЧУЖИХ странах. Именно благодаря этому внешнему сравнению родного русского с иностранным развилась в ту эпоху в очень сильной степени галломания, которая так возмущает Чацкого. У него разлука с родиной, сравнение русской жизни с европейской, вызвали только еще более сильную, более глубокую любовь к России, к русскому народу. Вот почему, попав вновь после трехлетнего отсутствия в соседу московского общества, он под свежим впечатлением видит всю утрировку, все смешные стороны этой галломании. Но горячий от природы Чацкий уже не смеется, он глубоко возмущается при виде того, как «французик из БОРДО» царствует среди московского общества только потому, что он — иностранец; возмущается тем, что все русское, национальное вызывает насмешку в обществе:
Как европейское поставить в параллель С национальным — странно что-то!
Говорит кто-то, возбуждая общий смех одобрения. Доходя в свою очередь до преувеличения, Чацкий в противовес общему мнению говорит с негодованием:
«Хоть у китайцев бы нам несколько занять Премудрого у них незнанья иноземцев». «Воскреснем ли когда от чужевластья мод, Чтоб умный, добрый наш народ Хотя по языку нас не считал за немцев?»
Сравнительная характеристика Чацкого и Фамусова
... торопится вписаться в полк шутов». Сочинение на тему «Фамусов и Чацкий в комедии Грибоедова Горе от ума» Главный положительный герой комедии «Горе от ума» Чацкий принадлежит к людям декабристской натуры. ... необходимо обучить только нежности и танцам, в все просвещение и учение — это вздор. Герой видит все беды страны лишь от чрезмерной образованности народа, поэтому говорит, что была бы его ...
В этих словах Грибоедова звучат слова Чацкого
Чацкий вскользь иронизирует над этими «полками» иностранных учителей, «числом поболее, пеною подешевле», которым доверялось воспитание дворянской молодежи. Отсюда незнание своего народа, отсюда непонимание тяжелого положения, в котором находился русской напод. благодаря крепостному праву. Устами Чацкого Гибоедов высказывает мысли и чувства лучшей части дворянства, возмущавшегося несправедливостями, которые влекло за собой крепостное право, боровшегося с произволом заядлых крепостников.
Чацкий яркими красками изображает картины такого произвола, вспоминая одного барина, «Нестора негодяев знатных», обменявшего нескольких из своих верных слуг на трех борзых собак; другого, — любителя театра, — который «На крепостной балет согнал на многих фурах От матерей, отцов отторженных детей»; — Он заставил «всю Москву дивиться их красе». Но потом, для того, чтобы расплатиться с кредиторами, распродал по одиночке этих детей, изображавших на сцене «амуров и зефиров», разлучив их навсегда с родителями…
Чацкий не может спокойно об этом говорить, душа его возмущается, сердце болит за русский народ, за Россию, которую он горячо любит, которой он хотел бы послужить. Но как служить?
«Служить бы рад — прислуживаться тошно», говорит он, намекая на то, что среди множества государственных чиновников он видит лишь Молчаливых или таких вельмож, как дядя Максим Петрович.
В мире Фамусовых Чацкий одинок: все общественное мнение против него. Все кругом него считают, что служа, необходимо прислуживаться; никто не видит зла в крепостном праве; все считают, что русское, «национальное» нельзя ставить в параллель с европейским, все увлечены галломанией… Вот, откуда происходит горе Чацкого, горе от ума его. Он чувствует всю трудность благородной борьбы с целым обществом, вечную борьбу «отцов и детей». Душа его испытывает «миллион терзаний» из-за горячей любви к родине, которой он хочет, но не может помочь. Он не понимает, что его слова, его благородные порывы не могут остаться без плода в будущем. Недаром Гончаров сказал, что слова Чацкого были тем громом, при котором русский человек крестится,(«Миллион терзаний»).
Чацкий видит только настоящее и понятно страдает. К этому «горю» его ума прибавляется сердечное горе, — измена Софьи, которую он «без памяти» любит. К разочарованию в любви примешивается еще горькое и унизительное сознание того, кто ему предпочтен! Человек, воплощающий в себе все то, что так противно Чацкому. «Молчалины блаженствуют на свете», с горечью говорит он. Может показаться странным, что Чацкий при своем остром уме и проницательности не видит с первого взгляда холодности Софьи, не понимает ее колкостей. Это лишний раз доказывает, что Чацкий — живой человек, а не резонер, — человек, способный увлекаться и ошибаться. В последнем действии он упрекает Софью:
«Зачем меня надеждой завлекли? Зачем мне прямо не сказали?»
Тогда как Софья и не думала «завлекать его надеждой» и не скрывала своей холодности. Чацкий приходит в бурное отчаяние, когда узнает о любви Софьи к Молчалину. Его сердечное горе сливается с страданьем и горем ума, он кипит негодованием и готов
Чацкий – передовой человек своего времени (по пьесе Горе от ума)
... и трудности. Подобное мировоззрение родилось вместе с Чацким и стало началом освободительного и правозащитного движения в России. Чацкий-передовой человек своего времени по комедии Горе ... Вот почему Чацкий — герой не только своего времени, но и современник всех поколений. И нельзя не ... принять за образцы?» — с горечью спрашивает Чацкий, видя вокруг «прошедшего житья подлейшие черты». Его поражают ...
«…на весь мир Излить всю жизнь и всю досаду». «Вон из Москвы! восклицает он, Сюда, я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, Где оскорбленному есть чувству уголок! Карету мне, карету!»
В этом бурном порыве отчаяния видна вся пылкая, неуравновешенная, благородная душа Чацкого.
Краткий пересказ
«Горе от ума» А.Грибоедова, реж. Владимир Рецептер
(Санкт-Петербургский Пушкинский театральный центр в Театре Наций)
Все виденные мной постановки «Горе от ума», какими бы они ни были разными (от меньшиковской и ефремовской — там еще покойная Софья Пилявская играла, а Фамусова — Невинный, боже мой… — до нынешнего спектакля Малого с Юрием Соломиным в роли Фамусова) совпадали в одном: они были явлениями «большого стиля» (удачными или нет — вопрос другой), с именитыми исполнителями не только в главных, но и во второстепенных ролях, с кульминацией в третьем акте и мощной сценой бала (для Меньшикова даже специальную музыку Гаврилин написал, великолепную музыку).
Питерский спектакль принципиально другой — камерный настолько, насколько возможно. Музыкальное оформление практически отсутствуют, только в 3-м акте из-за сцены слабенько звучит фортепиано. Декорацией выгорожена небольшая треугольная площадка, где в полном составе гости Фамусова, предусмотренные пьесой, не смогли бы разместиться при всем желании. Но зато оформление, при всей скромности, довольно точно стилизовано под ампир — и сценография, и костюмы исторические, без сегодняших общепринятых заморочек. Впрочем, заморочки при таком глубоком проникновении в природу драматургического текста вряд ли сделали бы спектакль хуже, разве что способствовали его более успешной коммерческой и пиаровской судьбе (В пьесе для этого так много возможностей… Вот Софья рассказывает выдуманный сон Фамусову: «И я искала траву какую-то, не вспомню наяву…» — ну так и напрашивается на «современное прочтение»).
А если это обстоятельство в расчет не брать, то можно только, следуя за режиссером, увидеть то, что как будто бы всегда было в хрестоматийной пьесе из школьной программы, но почему-то в глаза не бросалось.
Во-первых, «Горе от ума» — это комедия положений. За сатирой в примитивно-школьном ее понимании это не всегда удается разглядеть. Но питерский спектакль позволяет воспринимать происходящее на сцене именно так: «шел в комнату, попал в другую» — практически Марко Камолетти получается. Собственно, свою социальную сатиру и философию Грибоедов нанизывает именно на водевильный сюжет, в которых он чувствовал себя органично, но надо же было проявить внимание, а еще и некоторую смелость, чтобы сыграть «Горе от ума» достаточно легко, не потеряв при этом глубины и ненадуманной сложности. Во-вторых, это пьеса о любви. Об этом, конечно, вроде бы всегда все помнят, но все равно то обстоятельство, что Софье предоставлен выбор между Скалозубом, Молчалиным и Чацким, и у каждого есть свои аргументы за и против, иногда отходит на задний план по отношению к обличительным монологам героя-резонера. Обличения у Рецептера тоже все на месте, и звучат настолько актуально, что, если дела так пойдут и дальше, «Горе от ума» скоро запретят вслед за «Боратом» (2-й акт и вовсе как будто списан с передовиц «Новой газеты»).
Однако Чацкий, который их произносит, никак не тянет на героя: болтливый очкастый «ботаник», немногим лучше Репетилова (внешнее сходство с которым в спектакле максимально подчеркнуто, вплоть до прически, одинаковых очков и костюма, совпадающего до мельчайших деталей один в один у Чацкого и Репетилова).
Достойна ли Софья любви Чацкого в комедии Горе от ума, Грибоедов. ...
... драма осложняет его общественную драму, ожесточая Чацкого все более против всей дворянской Москвы. Любовь в понимании Чацкого и Софьи" из произведения А.С.Грибоедова "Горе от ума" Комедия "Горе от ума" Грибоедова, несомненно, является произведением ...
А ведь Софья Павловна его по-настоящему любит. Любила всегда, страдала, когда он от нее слинял, отправившись на поиски «ума», с грехом пополам нашла Молчалина, чтобы хоть на ком-то сердце успокоилось, и тут вдруг Чацкий снова явился-не запылился. Софье, конечно, обидно, она растеряна, готова все простить и снова его принять, но Чацкий, обвиняющий москвичей в том, что за три года ничего не изменилось, сам-то тоже не изменился, к Софье возвращаются все былые чувства, а возлюбленный только «вольность хочет проповедать», не до любви ему, то есть от нее он любви требует, а сам в ответ ничего достойного предложить не в состоянии. Дальнейшее поведение Софьи, оскорбленной в своих чувствах девушки, вполне объяснимо. Такая трактовка категорически не совпадает с выводами, к которым приходит, например, Гончаров в «Мильоне терзаний» и большинство его последователей (Гончаров, напротив, указывая на сходство некоторых ситуацих «Горя от ума», «Евгения Онегина» и «Героя нашего времени», противопоставляет горячечную искренность Чацкого рассудочности Онегина и Печорина в любовных делах, тогда как Софью, при всей симпатии к ней, воспринимает как жертву общества и уж конечно не допускает мысли о том, что причина ее поведения — женская ревность, вызванная неуверенностью во взаимности со стороны Чацкого), но в спектакле выглядит абсолютно естественно и убедительно.
То обстоятельство, что к Грибоедову обратился именно Пушкинский центр, замечательно не только само по себе. Это действительно взгляд на Грибоедова через Пушкина, на «Горе от ума» — через «Евгения Онегина». Влияние комедии на роман очевидно, о генетическом родстве шедевров пишет в своих комментариях к «Онегину» Лотман, но вот так, в театральной практике это родство выявить, реализовать, тонко, с умом — не помнию ничего подобного. О том, что у Чацкого и Онегина был общий предполагаемый прототип (Чаадаев), можно прочитать в некоторых источниках. О сходстве Софьи и Татьяны мне литературоведческих исследований не попадалось (правда, я никогда пристально этим вопросом и не интересовался, возможно, они есть).
А в постановке Рецептера сходство героинь становится очевидным без всяких текстологических исследований, просто по факту. Софья переживает по отношению к Чацкому первую любовь, искреннюю, глубокую, а тот не готов к этому, ему бы все высмеивать, разоблачать, ему нужно всеобщее внимание, одного преданного женского взгляда мало; когда же Чацкий, подобно Онегину оказывается готов ответить Софье взаимностью не только на словах, но и сердцем, у нее на горизонте, помимо друга Молчалина, еще и Скалозуб, который пусть и не генерал, как муж Татьяны, но «метит в генералы» (и не зря все-таки Евдокия Ростопчина, сочиняя свой «сиквел» «Горя от ума», сделала 43-летнюю Софью Павловну женой военного губернатора Скалозуба и наградила ее двумя сыновьями, которым на момент действия «Возврата Чацкого в Москву» 17 и 19 лет, и двумя дочерьми, 18 и 20 лет, тогда как действительному статскому советнику Молчалину в жену досталась некая полька Гедвига Францевна, от которой у него тоже четверо детей; ну а Чацкий, как и следовало ожидать, к 48 годам холост и бездетен).
Любовь Чацкого и Софьи
... сюжет произведения и написать сочинение без фактических ошибок. Текст должен быть лаконичным, а повествование легким для прочтения. История взаимоотношений Софьи и Чацкого девушка сильно изменилась Чацкий раскрывает перед Софьей свои чувства, ... питает к ней никаких чувств. Все это услышала дочь Фамусова и выгнала его из дома. Александр укорил Софью в том, что она предала их любовь, произнес свой ...
Помимо характерологии, родство пьесы и романа в стихах обнаруживается и в копозиции (в частности, в 1-м акте Софья, фантазируя, рассказывает отцу свой сон с чудовищами, во многом похожий на тот бал монстров, что увидит Татьяна в «Евгении Онегине»), и даже в отдельных репликах «Горя от ума», который Пушкин впоследствии иронически обыгрывал («Герой… Не моего романа» — «С героем моего романа»: «Но все оставили меня» — «Вы не оставите меня» и т.д.).
На самом деле питерский спектакль — вовсе не костюмированный семинар по сравнительно-историческому литературоведению. Это вполне живое театральное действо, не без фантазии (князя Тугоуховского, к примеру, играет девушка-актриса в всклокоченном парике, графиня-бабушка — с усами, Скалозуб держится и говорит как контуженый и т.д.), но в рамках, предусмотренных первоисточником (даже то обстоятельство, что Репетилов, влетая в дом Фамусова, растягивается на полу, тоже прописано в пьесе, но сыграно так непосредственно, что публика ахает от неожиданности).
Правда, надо признать, что актерские работы — не самая сильная сторона постановки. Не потому, что они такие плохие. Но все как на подбор молодые исполнители делают персонажей Грибоедова, от Чацкого и Софьи до Фамусова и Хлестовой, ровесниками, причем не только внешне, но и по манере поведения. Отсюда «суровость», которую изо всех сил напускают на себя юные Фамусов и Хлестова, кажется наигранной. Не вполне внятен и финал: оттарабанив свой монолог и бросив в сердцах, как и положено, «Карету мне, карету!», Чацкий остается сидеть на стуле в сенях Фамусова, пока тот печалится по поводу мнения Марьи Алексевны.
