Петербург – это город, который манит своей таинственностью и своим величием. Его превозносили в своих произведениях писатели и художники. Его образ воспевали композиторы. Он всегда буде манить, восхищать и останется неразгаданной загадкой. Петербург, он разный, постоянно меняющийся, словно актер, примеряющий маски. Причем не всегда он праздничный и величественный, иногда он будничный и серый. Но всегда грандиозный. Разным он даже предстает в произведениях одного писателя. Так у Пушкина, он то радостный и праздничный, то хмурый и мрачный. Многоликость города помогает писателям точнее передать чувства, эмоции, переживания героев. В Петербурге, как в зеркале, отражается настроение героев. Иногда сам город становится действующим лицом, играет главную роль в произведении.
Основная цель исследования – проследить какую роль играет Петербург в произведениях русских писателей
Задачи:
- Проследить в каких произведениях русских писателей встречается описание Петербурга
- Какую роль он играет в понимании произведений
- Какой образ Петербурга предстает в произведениях писателей 19 века
- Каким он предстает в произведениях писателей 20 века
Актуальность выбранной темы — очень важно в любом городе сохранить его душу, заложенную основателями. Жизнь меняется, время диктует свои условия. Но необходимо сохранять историческое ядро города. И, показывая, каким Петербург предстает в творчестве наших писателей, можно привлечь внимание к проблеме сохранения исторических ценностей города.
Петербург в произведениях А. С. Пушкина
А. И. Герцен сказал: «Пушкин – до глубины души русский – русский петербургского периода».
Едва ли есть на земле другой город, который был бы столь же вдохновенно воспет, как Петербург Пушкиным. Открыв для себя и запечатлев в бессмертной поэзии красоту города на Неве, Пушкин одухотворил его, украсил своим гением и стал, таким образом, соучастником того высокохудожественного понятия, которое мы называем «Петербург».
Возвышенный образ Петербурга создан А.С.Пушкиным в повести «Медный всадник». Уже название произведения выводит образ города на первый план, а символом столицы становится памятник ее основателю.
Петербург Достоевского Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный
... умеющая радоваться тому, что на мгновенье «улица вдруг блеснет». Фантастика, контрасты — вот Петербург Достоевского. Петербург Достоевского Город пышный, город бедный, Дух неволи, стройный ... Достоевского не так безысходно: в этом мрачном городе мелькнет хоть «один луч света». В душе героя и писателя мечта о городе прекрасном, созданном для счастья людей. Об ...
В начале вступления лаконично изображен Петр в тот исторический момент, когда он, отвоевав устье Невы и побережье Финского залива, решает основать здесь город. Описание Петербурга дается как сжатая до одной картины история быстрого роста города и превращения его в величественную и прекрасную столицу могучей русской державы:
«И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова»
Восхищение красотой города чувствуется в описании Петербурга. Скрытый лиризм сказывается в олицетворениях (город «вознесся горделиво» над Невой, «одетою в гранит»).
Сдерживаемый до сих пор восторг находит себе полный выход в пафосе последней части вступления:
«Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит…»
Это – высокая лирика, где чистое чувство любви к городу и эстетический восторг, вызываемый его красотой, неотделимы от патриотической гордости поэта.
Пафос вступления поднимается все выше и, наконец, достигает своей кульминации в заключительном восклицании:
«Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия…»
Петербург – это не только прекрасный город, но и символ могущества, величия России.
Историю и современность поэт объясняет, создавая емкую символическую картину Петербурга. «Град Петров» — это не только историческая сцена, на которой развертываются и подлинные, и вымышленные события. Петербург – символ петровской эпохи, «петербургского» периода русской истории. Город в поэме Пушкина многолик: это и «памятник» его основателю, и «монумент» всей петровской эпохе, и обычный город, терпящий бедствие и занятый повседневной суетой. Наводнение и судьба главного героя Евгения – только часть петербургской истории, один из многочисленных сюжетов, подсказанных жизнью города.
В развитии сюжета и обрисовке Евгения ярко выступает идея — нет России единой, а есть Россия верхов и Россия низов. Есть два Петербурга. В одном из ранних стихотворений о столице это – «город пышный» и «город бедный», город, чей восхищает «стройный вид», но где царит «дух неволи».
В сознании Евгения Петербург не существует как «полнощных стран краса и диво»: он не замечает величия гранитных берегов Невы, прелести узора чугунных оград, стройных громад дворцов и башен. Эти эстетические оценки связаны с совершенно чуждым Евгению миром представлений, с иной жизнью города, который летом приносит наслаждение темно-зелеными садами, прозрачным сумраком белых ночей, где зимой
Про санкт-петербург (2, 3, 4, 5, 6, 7, 8 класс)
... Город на Неве строили талантливые архитекторы из Голландии, Италии, Франции, России. Они строили для нас. Нам и беречь этот город. Автор текста: Ирис Ревю Достопримечательности Санкт-Петербурга – Сочинение ... В этот статье приведены примеры школьных сочинений на ...
«Бег санок вдоль Невы широкой,
Девичьи лица ярче роз,
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой»
Сознание Евгения отягощено кругом представлений, которые Пушкин тщательно отбирает: Петербург окраин, ветхий домик Параши с некрашеным забором и одинокой ивой. Евгений погибает в этом Петербурге, на одиноком, пустынном острове, таком же пустынном и унылом, каким было место, где когда-то Петр стоял, полный «великих дум» .
Петербург полон резких конфликтов, неразрешимых противоречий. И это чувствуется уже во вступлении. Пушкин подчеркивает двойственность Петербурга: он «вознесся пышно, горделиво», но «из тьмы лесов, из топи блат». Это город-колосс, под которым болотная топь. Задуманный Петром как просторное место для грядущего «пира», он тесен: по берегам Невы «громады стройные теснятся». Петербург – «военная столица», но таким его делают парады и гром пушечных салютов. Это «твердыня», которую никто не штурмует, а Марсовы поля – поля воинской славы – «потешные».
Вступление – панегирик Петербургу государственному, парадному. Но чем больше поэт говорит о парадной красоте города, тем больше создается впечатление, что он какой-то неподвижный, призрачный. «Корабли толпой» «к богатым пристаням стремятся», но людей на улицах нет. Поэт видит «спящие громады пустынных улиц». Сам воздух города – «неподвижный». «Бег санок вдоль Невы широкой», «и блеск, и шум, и говор балов», «шипенье пенистых бокалов» — все красиво, звучно, но лиц жителей города не видно. В гордом облике «младшей» столицы скрывается что-то тревожное. Пять раз во вступлении повторяется слово «люблю». Это признание в любви к Петербургу, но произносится оно как заклинание, понуждение любить. Кажется, что поэт всеми силами старается полюбить прекрасный город, вызывающий в нем противоречивые, тревожные чувства. Тревога звучит в пожелании «граду Петра»:
«Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия.
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия…»
Красота города-твердыни не вечна: он стоит прочно, но может быть разрушен стихией. В самом сравнении города с Россией – двойственный смысл: здесь и признание неколебимости России, и ощущение зыбкости города. Впервые появляется образ не укрощенной до конца водной стихии: она представляется могучим живым существом. Стихия побеждена, но не «умирилась». «Волны финские», оказывается, не забыли «вражду и плен старинный свой». Город, основанный «назло надменному соседу», сам может быть потревожен «тщетной злобою» стихии.
Уже во вступлении намечен главный принцип изображения города, реализованный в двух частях «петербургской повести», — контраст. В первой части образ Петербурга меняется, с него словно спадает мифологическая позолота. Исчезают «золотые небеса», их сменяют «мгла ненастной ночи» и «бледный день». Это уже не пышный «юный град», «полнощных стран краса и диво», а «омраченный Петроград». Он во власти «осеннего хлада», воющего ветра, «сердитого» дождя. Город превращается в крепость, осажденную Невой. Нева – тоже часть города. В ней таилась злая энергия, которую освобождает «буйная дурь» финских волн. Нева, прекращая свое «державное течение» в гранитных берегах, вырывается на волю и разрушает «строгий, стройный вид» Петербург. Словно сам город берет себя приступом, разрывая свое чрево. Обнажается все, что было скрыто за фасадом «града Петра» во вступлении, как недостойное одических восторгов:
Образ Петербурга в творчестве А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя и Ф.М. Достоевского
... выявить характерные особенности Петербурга Пушкина, Гоголя, Достоевского; определить роль Петербурга в каждом произведении; установить, какие приемы используют разные писатели в создании образа Петербурга. Петербург - не только ... тянула художников совершать свои шедевры? Архитектурные ансамбли города неповторимы в своей красоте, мосты над Невой воспринимаются как триумфальные ворота над могучими ...
«Лотки под мокрой пеленой,
Обломки хижин, бревны, кровли,
Товар запасливой торговли,
Пожитки бедной нищеты,
Грозой снесенные мосты,
Гроба с размытого кладбища
Плывут по улицам!»
Народ появляется на улицах, «теснится кучами» на берегах Невы, на балкон Зимнего дворца выходит царь, Евгений со страхом смотрит на бушующие волны, тревожась о Параше. Город преобразился, наполнился людьми, перестав быть только городом-музеем. Вся первая часть – картина народного бедствия. Осажден Петербург чиновников, лавочников, нищих обитателей хижин. Нет покоя и мертвым. Впервые появляется фигура «кумира на бронзовом коне». Живой царь бессилен противостоять «божией стихии». В отличие от невозмутимого «кумира», он «печален», «смутен». Однако наивно видеть в этом только беспомощность перед стихией, скорее это «нежелание помочь тысячам погибавших в волнах и оставшихся без крова. Для тех, кто вершил судьбы людей, основной заботой было представить все, что произошло, не как народное бедствие с ужасающими последствиями, а как происшествие, не выходящее из круга природных событий и естественных катастроф» (Б.Мейлах).
В третьей части показан Петербург после наводнения. Но городские противоречия не только не сняты, но еще более усилены. Умиротворение и покой таят в себе угрозу, возможность нового конфликта со стихией («Но торжеством победы полны, / еще кипели злобно волны, / Как бы под ними тлел огонь»).
Петербургская окраина, куда устремился Евгений, напоминает «поле боевое» — «вид ужасный», зато на следующее утро «в порядок прежний все вошло». Город вновь стал холодным и равнодушным к человеку. Это город чиновников, расчетливых торговцев, «злых детей», бросающих камни в безумного Евгения, кучеров, стегающих его плетьми. Но это по-прежнему «державный» город – над ним парит «кумир на бронзовом коне», воплощающий государство, неподвижное, тяжелое, давящее, пришедшее в противоречие с неукрощенной стихией и безжалостно сгубившее обездоленного Евгения.
Этот безвестно сгинувший на пустынном острове несчастный безумец, осмелившийся восстать против гениального в замысле реформаторского дела Петра, но осуществленного средствами варварского принуждения, чудесным образом оживет в русской литературе в облике Башмачкина, Поприщина, Голядкина… А парадный образ Петербурга приобретет иные черты. Стройная гармония дворцов и башен, широко распахнутые просторы площадей, державное течение Невы – все это преобразится «в стесненное скопище пыльных закоулков и мрачных дворов, безликих доходных домов, жалких чердаков и подвалов, где одна за другой происходят тяжелейшие человеческие драмы» (В.Орлов).
Анализ повести “невский проспект” гоголя: суть, смысл, идея
... Невский проспект» Невский проспект Гоголь Н. В Анализ повести «Невский проспект» Анализ повести «Невский проспект» Тема Петербурга в творчестве писателей XIX века занимает отнюдь не последнее место. Город, ... Невский проспект”: описание и анализ повести из энциклопедии «Невский проспект» — повесть Н.В. Гоголя. Создана в 1833—1834 гг. Впервые опубликована в книге «Арабески. Разные сочинения Н. Гоголя» ...
Да и у самого Пушкина этот новый аспект изображения и истолкования Петербурга проступил уже достаточно отчетливо.
«Город пышный, город бедный,
Дух неволи, стройный вид,
Свод небес зелено-бледный,
Скука, холод и гранит –
Все же мне вас жаль немножко,
Потому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьется локон золотой»
Здесь дана изумительно глубокая и тонкая характеристика Петербурга, аристократического города, хотя и прекрасного своей «стройностью», но олицетворяющего контраст богатства и нищеты.
Да, панорамное изображение города исполнено торжественности, праздничности, горделивости. Пушкин любуется им словно издали, избегая уличных сцен. Однако величественная красота Петербурга не заслоняет в поэме и ту его сторону, которая так беспощадно будет раскрыта позже в поэзии Некрасова: нищету, бесправие народа, руками которого был создан этот великолепный город.
Петербург — центр современной жизни, средоточие новых веяний, здесь наиболее сильно проявляется европеизация русского дворянства. В этой главе часто встречаются слова «модный», «современный». Необходимо обратить внимание на авторское отношение к западноевропейским веяниям. В романе нет грибоедовской злой иронии в адрес подражателей французам, можно говорить только о мягком юморе: … (Все, что в Париже вкус голодный, Полезный промысел избрав, Изобретает для забав, Юля роскоши, для неги модной, -(Все украшало кабинет философа восемнадцать лет. … По панталоны, фрак, жилет, (Всех этих слов на русском нет…
Можно заметить, что в Петербурге время стремительно бежит, для измерения времени в Петербурге используется «брегет».
Для петербургского дворянства характерны суета, мишурностъ: «везде поспеть немудрено «. День главного героя Евгения Онегина — воплощение суеты. (Бывало он еще в постели: К нему записочки несут, Что? Приглашенья? В самом деле, Три дома на вечер зовут…
(В этом обществе превыше всего честь и общественное мнение, которое создаёт особенный тип поведения. И вот общественное мненье!
« Пружина чести, наш кумир!
И вот на чём вертится мир!»
По повести невский проспект гоголя рассуждение
... он пишет. Проблема здесь в том, что каждый большой город можно описать практически так же, как Гоголь описал Петербург. И сегодня это очень хорошо понятно. Сочинение на тему невский проспект ... по делам и трудится в поте лица. А на проспекте появляются гувернеры, прогуливающиеся со своими воспитанниками. Они «делают набеги», в основном, в кондитерские и книжные лавки. В 2-3 часа дня Невский проспект ...
Второй раз мы видим Петербург в восьмой главе романа. Здесь сатира и сарказм по отношению к светскому обществу звучат острее, значительнее психологическое отличие Онегина от «пустого» света. В то же время показаны (или, по крайней мере, упомянуты) весьма достойные представители великосветского дворянства (например Ж.А.Вяземский).
Заметной фигурой в аристократическом обществе теперь уже является и Татьяна, глубоко симпатичная повествователю (в Татьяне сосредоточено все достойное и красивое, что есть в светском обществе).
Итак, образ Петербурга в романе отличается не только многоплановостью, местами контрастностью, но и гармонической целостностью.
Образ Петербурга в произведениях Гоголя.
Образ северной столицы впервые возник в творчестве Гоголя еще в повести «Ночь перед Рождеством». Панорама Петербурга, увиденная глазами кузнеца Вакулы, отличается выразительностью и поэтичностью.
Однако самого писателя город все чаще поражал картинами глубоких общественных противоречий и трагических социальных контрастов. За внешним блеском столицы автор все отчетливее различал бездушие и хищническую бесчеловечность города-спрута, губящего живые души маленьких, бедных людей, обитателей чердаков и подвалов. И вот столица представилась Гоголю уже не стройной, строгой громадой, а кучей «набросанных один на другой домов, гремящих улиц, кипящей меркантильности, этой безобразной кучей мод, нарядов, чиновников, диких северных ночей, блеску и низкой бесцветности». Именно такой Петербург и стал главным героем петербургских повестей Гоголя, открывает которые «Невский проспект». Недаром В.Г. Белинский писал: «Такие пьесы, как «Невский проспект»… могли быть написаны не только человеком с огромным талантом и гениальным взглядом на вещи, но и человеком, который при этом знает Петербург не понаслышке».
Наблюдая за образом жизни обитателей Петербурга, Гоголь в статье «Москва и Петербург», написанной в период создания петербургских повестей, отмечал, что население столицы состоит из различных социальных кругов, «не слитых между собою». В Петербурге «аристократы, служащие, чиновники, ремесленники… купцы – все составляют совершенно отдельные круги…». Жизнь этих различных петербургских кругов и стала главным предметом изображения в «Невском проспекте» Гоголя.
И хотя начинается повесть прославлением «всеобщей коммуникации Петербурга» («Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере, в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы!»), но улица как раз и отсутствует в описании Гоголя. Невский проспект привлекает его как «место, где показываются люди», где встречаются обитатели столицы, принадлежащие к разным социальным кругам.
Рано утром, «когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церковь и на сострадательных прохожих… проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их коми еще спят в своих голландских рубашках или мылят свою благородную щеку и пьют кофий; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавший вчера как муха с шоколадом, вылезает с метлой в руке, без галстука, и швыряет им черствые пироги и объедки. По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу… В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русский народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре. Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент. Можно сказать решительно, что в это время, то есть до двенадцати часов, Невский проспект не составляет ни для кого цели, он служит только средством: он постепенно наполняется лицами, имеющими свои занятия, свои заботы, свои досады, но вовсе не думающими о нем… В это время что бы вы на себя ни надели, хотя бы даже вместо шляпы картуз был у вас на голове, хотя бы воротнички слишком далеко высунулись из вашего галстука, — никто этого не заметит.
Петербург — город-символ в русской литературной традиции. Часть
... города, но само восприятие столицы у Гоголя — восприятие с точки зрения небогатого чиновника, часто провинциала. Гоголя называют наследником пушкинской традиции в изображении Петербурга. Обратим внимание на «Петербургские повести» Гоголя. Их пять: «Невский проспект»‚ «Нос», ...
В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций со своими питомцами в батистовых воротничках… в это время Невский проспект – педагогический Невский проспект.
Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они, наконец, вытесняются нежными их родителями… Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как-то; поговорившие со своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровье лошадей и детей своих, впрочем… прочитавшие афишу и важную статью в газетах о приезжающих и отъезжающих, наконец, выпивших чашку кофе и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особенным поручениям. К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии… В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека…
В три часа — новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых мундирах…
С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хоть одного чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в руках, какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны…
Но как только сумерки упадут на домы и улицы… тогда Невский проспект опять оживает… настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет… В это время чувствуется какая-то цель или, лучше, что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное…»
Описывая движущуюся толпу, Гоголь прибегает к сатирическому приему, который был применен им в «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем». На Невском ежедневно «происходит главная выставка всех лучших произведений человека». «Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой – прекрасный греческий нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая – пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый — перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой — галстук, возбуждающий удивление, осьмой – усы, повергающие в изумление…»
Образ Петербурга в творчестве Гоголя и Пушкина. Петербург в «Невском ...
... речью. Написать сочинение «Образ Петербурга в комедии «Ревизор» можно, взяв за основу предложенный материал. Петербург глазами А. ... Невский проспект. На этой улице для Гоголя сосредоточилось все самое негативное и восхитительное, что есть в городе. ... ученые (Чайковский, Менделеев, Достоевский). В современном СПБ ресторан находится на другой стороне Невского проспекта. Литературная лавка « ...
На Невском проспекте ценится не человек, не его достоинства – ценятся перстни, сюртуки, башмаки, то есть вещи, по которым определяется положение его в обществе, – вот смысл выставки «лучших произведений человека». В этой пестрой толпе все призрачно, все ложно, обманчиво и продажно. За прекрасными усами, бакенбардами, греческими носами прячется ничтожество и пошлость. В модных сюртуках, блестящих мундирах, в тысячах фасонов шляп, платьев, платков выставляются на обозрение читателя дворянская спесь, чванство и тупость. Здесь нет подлинной жизни, настоящей красоты.
Потому и оборвалась трагически жизнь молодого художника Пискарева, что он ложную красоту принял за подлинную. Красавица с Невского проспекта, неземное создание, оказалась продажной женщиной. Мечта о прекрасном столкнулась с реальной жизнью, с повседневной пошлостью. «Боже, что за жизнь наша! Вечный раздор мечты с существенностью!» — восклицает художник. Пискарев не вынес этого раздора, он погиб.
Жизнеспособными в Петербурге оказываются такие, как поручик Пирогов, олицетворение посредственности и пошлости. Немцы-ремесленники высекли его за волокитство. Высекли офицера русской армии! А что же он? Вначале негодовал, потом зашел в кондитерскую, «съел два слоеных пирожка», почитал «Северную пчелу», прогулялся по Невскому, успокоился и отправился к знакомому. «Там с удовольствием провел вечер и так отличился в мазурке, что привел в восторг не только дам, но даже и кавалеров». Вот она, гоголевская сатира! Вот чего стоит осанка офицера!
Да, «странно играет нами судьба, странные происшествия случаются на Невском проспекте!». Эти слова не раз повторяются в повести, доказывая, что Невский проспект и сказка Невского проспекта, которая оказывается грубой реальностью, соединяет несоединимых – поручика Пирогова и художника Пискарева. «..Это две полярные стороны одной и той же жизни, — пишет В.Г.Белинский в статье «О русской повести и повестях г.Гоголя», — это высокое и смешное обок друг другу». Это странный мир Гоголя, в котором причудливо «…сплавлены воедино реальность и фантастика, самое обыденное с самым необыкновенным. Все в этом ни на что не похожем мире предельно контрастно во внезапных переходах от комического к трагическому, от высокого к вульгарному. Все преувеличено, все стремительно рвется через край. Кареты в городе исчисляются «мириадами», и они валятся с мостов прямо в реку. Обычная городская площадь разрастается до размеров бескрайней пустыни… « И сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».( В.Орлов).
Таков Невский проспект – эта «всеобщая коммуникация», с которой Гоголь пытается сорвать обманчивый покров, наброшенный на безнадежную действительность. Писатель высказывает свою ненависть к парадной витрине империи Николая I с ее продажностью и равнодушием ко всему истинно прекрасному. Этот гневный авторский монолог подготовлен всем предшествующим рассказом, каждым эпизодом повести. Петербург у Гоголя предстает городом двойственным. Посмотрим как изображен Петербург в повести «Шинель». Это город, в котором «маленькие люди» пропадают бесследно. В нем одновременно существуют улицы, где и ночью светло, как днем, с живущими на них генералами, и улицы, где помои выливают прямо из окон, тут обитают башмачкины. Перехрд от одних улиц к другим Гоголь изобразил через их освещение и шинели чиновников: если на бедняцких улицах освещение «тощее» и воротник на шинели из куницы редкость, то чем ближе к богатым районам, тем ярче становится свет фонарей и тем чаще попадаются бобровые воротники. (В «Шинели» описывается свободное времяпрепровождение мелких чиновников и других бедных людей. Так, некоторые шли в театр или на улицу, другие на вечер, а третьи к какому-нибудь другому чиновнику поиграть в карты и попить чаю. Дворовые же и «всякие»люди сидели по вечерам в небольших лавочках проводя время за болтовней и сплетнями. Обо всем этом Гоголь рассказывает в противопоставление Акакию Акакиевичу, у которого все развлечение заключалось в переписывании бумаг. Богатые люди тоже ездят в театр, гуляют по улицам, играют в карты, только билеты они покупают подороже одеваются получше и, играя в карты, пьют не только чай, но и шампанское. Это словно два мира одного города. Они очень похожи, но в то же время различий между ними не меньше. Эти два мира встречаются в кабинете у значительного лица в качестве Акакия Акакиевича и самого значительного лица. И во время этой встречи значительное лицо одним своим видом и голосом чуть не убило несчастного Акакия Акакиевича. Так и богатая часть города при помощи своих денег полностью подчиняет себе бедную. ‘Бедная часть Петербурга — это словно тень второй, богатой части. Они имеют схожие очертания, но тень сера и не красочна, тогда как сам богатый город переливается всеми цветами радуги.
Город разрушений и унижений (по роману Ф. М. Достоевского «Преступление ...
... город, пейзаж, жилище, люди и т. д. — могут разрушить все хорошее, что есть в человеке, задавить его своим могуществом. Петербург предстает в романе городом разрушения и унижения. ... себе полное представление о Петербурге Достоевского, кроме пейзажа и жилища, нужно обратить внимание и на то, с ... «униженные и оскорбленные», этих людей город «задавил», «отобрал» у них право на нормальную жизнь. От всего ...
Петербург в творчестве Некрасова
В некрасовской поэзии, отличающейся исключительной тематической широтой, большое место занимает город. Очень рано узнав жизнь обитателей «петербургских углов», увидев всю безотрадную наготу их существования, поэт «мести и печали» создал целую вереницу «драматических и всегда типично петербургских стихотворных «новелл» — «Маша», «Княгиня», «Размышления у парадного подъезда», «Убогая и нарядная», «сцен» — «О погоде».
Иной раз Петербург в них назван прямо:
«Вчерашний день, часу в шестом
Зашел я на Сенную,
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую…»
Но даже если Петербург и не назван, он все ровно ощутим – в пейзаже, в обстановке, в «настроении»( В.Орлов).
В стихах и поэмах Некрасова Петербург предстает в разных обличиях, но чаще всего это город социальных контрастов:
…пышны в нем
«Театры, улицы, жилища
Счастливцев мира — и кругом
Необозримые кладбища…»
Свое внимание поэт уделяет не богатым кварталам, не обитателям дворцов, а «предместьям дальним», где, как «черные змеи», летят
«Клубы дыма из труб колоссальных,
Где сплошными огнями горят
Красных фабрик громадные стены…»
Поэт понимает, что богатства и красоты города захвачены сильными и сытыми хозяевами земли, отнявшими все радости у тех, кто создал эти богатства.
На город Некрасов смотрит глазами обездоленного разночинца-демократа, глазами обитателя чердаков и подвалов, голодного труженика. С жизнью этих пасынков города неизменно связаны его мысли.
О, город, город роковой!..
………………………………
Душа болит. Не в залах бальных,
Где торжествует суета,-
В приютах нищеты печальных
Блуждает грустная мечта.
В гуле и грохоте города он различает не «шум приятный», а «ужасный концерт», скрежет пил и молотков, которым в ответ «гремит мостовая», — «дикий крик продавца-мужика и шарманка с пронзительным воем». Он слышит в этом «ужасном концерте»
«Понуканье измученных кляч,
Чуть живых, окровавленных, грязных,
И детей раздирающий плач
На руках у старух безобразных…
В городе, смрадном и закопченном,
покрытом пеленой гнилого тумана,
Все сливается, стонет, гудет,
Как-то глухо и грозно рокочет,
Словно цепи куют на несчастный народ…»
В то же время Некрасов глубоко чувствует и тонко подмечает красоту городского пейзажа. Прекрасен город зимой, когда
«Улицы, здания, мосты
При волшебном сиянии газа
Получают печать красоты…
………………………………..
В серебре лошадиные гривы,
Шапки, бороды, брови людей,
И, как бабочек крылья, красивы
Ореолы вокруг фонарей!
Но бедняку, замерзающему в суровую стужу, не приходится любоваться красотой зимы, когда
Мрут, как мухи, извозчики, прачки,
Мерзнут дети на ложе своем.
Поэтому гораздо чаще Некрасов рисует мрачный, унылый городской пейзаж:
Грязны улицы, лавки, мосты,
Каждый дом золотухой страдает;
Штукатурка валится – и бьет
Тротуаром идущий народ…
Тяжело живется городской голытьбе. Каждый день для нее – «день безобразный – мутный, ветреный, темный и грязный». Улицы, на которых проживают бедняки, пропитаны «смесью водки, конюшни и пыли», здесь и ветер «удушлив не в меру, в нем зловещая нота звучит», и месяц глядит с ясного неба «с какой-то тоской безотрадной». «Сама интонация некрасовской речи, когда он заговаривает о Петербурге, по большей части совсем особая: так по-простецки, так буднично о волшебном Городе еще не говорили.
Люди бегут, суетятся,
Мертвых везут на погост…
Едут кой с кем повидаться
Чрез Николаевский мост…
Кругом все уныло, мрачно, безнадежно. Туманный рассвет, бесцветный день, мглистый вечер, ненастная ночь, студеный ветер, угрюмо плещущая Нева, дома – как тюрьмы… Совсем не мажорно, а «жидко» стучат военные барабаны, и имперским флагом над гордым дворцом ветер играет «как просто тряпицей». ( Каким вызовом звучит это ликующему возгласу Пушкина: «Люблю, военная столица, твоей твердыни дым и гром…») Поэт бродит по громадному городу-муравейнику и наблюдает сцены – одна другой безобразней и тяжелее»( В.Орлов).
Он видит старую лошадь, жестоко избиваемую погонщиком:
Чуть жива, безобразно тоща,
Надрывается лошадь-калека,
Непосильную ношу влача.
Он видит солдата, несущего детский гроб и сурово плачущего, старушонку в мужских сапогах, провожающую на кладбище горемыку-чиновника, голодного, босого, оборванного бедняка, укравшего калач.
Закушенный калач дрожал в его руке;
Он был без сапогов, в дырявом сюртуке;
Лицо являло след недавнего недуга,
Стыда, отчаянья, моленья и испуга…
Нищие, ремесленники, голодные дети, писатели, умирающие в больницах для бедных, нескончаемой вереницей проходят перед читателем в «городских» стихах Некрасова.
«Мерещится мне всюду драма!»- восклицает поэт.
В одном из ранних стихотворений «Еду ли ночью по улице темной» (1847) Некрасов суровыми словами рассказывает об одной из таких драм: в семье голодного бедняка умер единственный ребенок, и мать, чтобы накормить мужа и купить ребенку гробик, пошла на улицу. Об этом стихотворении Тургенев писал Белинскому: «Скажите от меня Некрасову, что его стихотворение меня совершенно с ума свело; денно и нощно твержу я это удивительное произведение – и уже наизусть выучил».
Город с его социальными контрастами Некрасов назвал «роковым» и забыть о нем никогда не мог. Видения городского ада преследовали Некрасова всю жизнь. Поэт знал, что именно здесь, в городе, «цепи куют на несчастный народ», и в ряде своих городских стихов он нарисовал отталкивающие портреты тех, кто кует эти цепи.
Он говорит о торгашах, которые
…просыпаются дружно
И спешат за прилавки засесть:
Целый день им обмеривать нужно,
Чтобы вечером сытно поесть…
Поэт пишет о «владельцах роскошных палат», не любящих «оборванной черни», ростовщиках, чиновниках-взяточниках, генералах, банкирах и многих других. Некрасов с ненавистью и презрением посылает им страстные проклятья.
Но поэт знал и другой город, город подавленных, но не покорившихся низов, город Белинского, Чернышевского, Добролюбова – борцов за народное счастье.
…В стенах твоих
И есть и были в стары годы
Друзья народа и свободы.
А посреди могил немых
Найдутся громкие могилы.
Об этом городе Некрасов говорил:
Ты дорог нам, — ты был всегда
Ареной деятельной силы,
Пытливой мысли и труда.
Никто из русских поэтов до Некрасова не писал так часто о городе, а главное, никто из них не видел в городе столько ужасов и горя, сколько увидел он. Сила воздействия его стихотворений была настолько велика, что некоторые из современных Некрасову писателей, вольно и невольно, переносили в свои произведения его поэтические наблюдения. Так, отдельные сцены из цикла стихотворений «О погоде» нашли свое воплощение в романе Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание».
Некрасов может быть назван зачинателем городской поэзии, поэтическим предшественником таких глубоко своеобразных певцов города, как Брюсов и Маяковский.
Петербург в произведениях Ф. М. Достоевского
Понятие «Петербург Достоевского» давно и прочно вошло в обиход критиков и исследователей русской литературы. Всякий, кто хоть раз бывал в «северной Пальмире», читая петербургские романы Достоевского, мысленно обязательно проецирует происходящие в них события на улице и площади реального Петербурга. Поскольку писатель сам не имел возможности снимать квартиры в богатых районах столицы, а жил на так называемых «серединных улицах», то и его герои сторонятся «пушкинских» кварталов. Они живут на Гороховой, Мещанской, Подьяческой, в домах «без всякой архитектуры», кишащих цеховым и ремесленным населением. Хотя автор часто с топографической точностью указывает адреса своих героев и маршруты их передвижений по городу, Петербург Достоевского – это не литературный двойник реального города, а целый своеобразный мир, в котором страдают от унижений и оскорблений, терзаются над «проклятыми вопросами бытия» герои его произведений.
Петербург в романах Достоевского — это не только фон, на котором разворачиваются драматические события, но и душа этих событий, символ жизни ненормальной, неблагополучной, безнравственной.
«Уже в «Петербургской летописи» (1847) город возникает в образе желчного, «с ног до головы сердитого» субъекта, изливающего свое раздражение решительно на все, что его окружает. «Весь горизонт петербургский смотрел так кисло, так кисло… Петербург дулся. Видно было, что ему страх как хотелось сосредоточить, как это водится в таких случаях у гневливых господ, всю тоскливую досаду свою на каком-нибудь подвернувшемся постороннем третьем лице…а потом уже и самому куда-нибудь убежать с места и ни за что не стоять более в Ингерманландском суровом болоте».
Достоевский …глубже всех проник в непостижимую силу воздействия города на психику и поведение его обитателей»(В.Орлов).
Потому и городской пейзаж в романах Достоевского – пейзаж психологический. Он органически связан с душевым состоянием автора, с внутренним миром его героев.
В романе «Преступление и наказание» безрадостный городской пейзаж соответствует больным, диким мыслям Родиона Раскольникова, замышляющего убийство. Главный герой часто проходит через Сенную, где «жара… страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу…». Блуждая вместе с Раскольниковым по Петербургу, мы остро ощущаем прежде всего невыносимую духоту. Это ощущение духоты становится лейтмотивом романа и приобретает всеобъемлющий смысл. Неслучайно одни и те же слова автор вкладывает в уста Свидригайлова и Порфирия Петровича — слова, передающие главную потребность смятенной души: «Всем человекам надобно воздуху, воздуху, воздуху-с… прежде всего!» Человек задыхается в городе, под «тяжелым петербургским небом».
Точно так же тяжко обездоленному человеку и в комнатах, где он живет. Здесь тоже невыносимо душно, нечем дышать. В таких душных и темных комнатах голодают люди, умирают их мечты, а в умах их зарождаются преступные мысли. Так, в каморке, похожей на шкаф или гроб, где часами лежал и думал свои тяжелые думы Раскольников, созрела у него идея убийства. Да и что другое могло родиться в его воспаленном мозгу, если на героя постоянно давит низкий потолок его крошечной клетушки!
Как воплощение несчастной судьбы Сони рисуется ее комната. Она «походила как будто на сарай, имела вид весьма неправильного четырехугольника, и это придавало ей что-то уродливое. Стена с четырьмя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько; другой же угол был уж слишком безобразно тупой».
Тусклое освещение придает всей картине зыбкость. Слова «что-то», «как-то», «куда-то» усиливают это впечатление, и кажется, что контуры и краски на полотне художника размыты. Эпитет «ужасно» — не просто синоним слова «очень», он аналогичен эпитетам: «безобразно тупой», «что-то уродливое». Невольно рождается представление о темной силе, которая калечит Сонину жизнь. Именно в такой комнате должно было прозвучать страшное признание Раскольникова.
Интерьеры, как и городской пейзаж, не только рисуют быт социальных низов, но и связаны с раскрытием психологии героев романа. «Крошечная клетушка» Раскольникова, «проходной угол» Мармеладова, номер в гостинице, где проводит последнюю ночь Свидригайлов, — это темные, сырые «гробы», которые теснят человека, заставляют его нравственно и физически болеть. Характерной чертой, по которой мы узнаем обстановку и людей, затронутых болезнью, является раздражающий, навязчивый желчно-желтый цвет. Он преследует читателя и героев романа везде: у Раскольникова (окна «выходили на какой-то желтый забор»), в квартире старухи-процентщицы («грошовые картины в желтых рамках»), в комнате Сони («желтые, обшмыганные и истасканные обои»), в кабинете Порфирия Петровича («мебель из желтого отполированного дерева»), на улице («желтое, испитое лицо женщины-самоубийцы»).
Вся жизнь в Петербурге Достоевского приобретает фантастически-уродливые очертания, и реальное кажется нередко кошмарным видением, а бред и сон — реальностью. В ночь после убийства Раскольников очнулся от забытья и услышал «страшные, отчаянные вопли с улицы» («из распивочных пьяные выходят»).
Это — реальность. Но столь же реально рисуется и его бред: «Он очнулся в полные сумерки от ужасного крику…» Раскольникову в бреду чудится безобразная сцена избиения его хозяйки. Очевидно, он не раз был свидетелем подобных сцен наяву.
Реалистически точно и конкретно описан болезненный сон Раскольникова: «маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка», молодой мужик «с толстой такой шеей и с мясистым, красным, как морковь, лицом»; живые впечатляющие детали: «бабенка щелкает орешки и посмеивается»… Все это не похоже на сон.
А вот другая сцена: «склонившись над водою», смотрит Раскольников «на последний розовый отблеск заката». Вдруг он вздрогнул, пораженный «одним диким и безобразным видением». Но на сей раз это не бред, а вполне реальный эпизод: пьяная женщина бросилась с моста в воду.
Реальность и бред, явь и кошмар – все сплелось в Петербурге, который Свидригайлов назвал «городом полусумасшедших».
Что же могут чувствовать люди, оказавшиеся на петербургской улице, где «…опять жара…опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные»? Они, как и Раскольников, ощущают «бесконечное, почти физическое отвращение ко всему встречающемуся и окружающему, упорное, злобное, ненавистное». А потому неудивительной кажется и реакция обывателей на удар бича по спине Раскольникова: «Кругом, разумеется(!), раздавался смех». В сцене же сумасшествия Катерины Ивановны «иные смеялись, другие качали головой: всем вообще было любопытно поглядеть на помешанную с перепуганными детьми». Только любопытно? Увы! Город знаменитых зодчих и ваятелей «мрачно, резко и страшно» влияет на душу человека. Изменить это влияние не в силах даже «великолепная панорама» Невы, потому что от нее веет «неизъяснимым холодом», духом «немым и глухим».
Вероятно, поэтому Раскольников в исступлении, ненависти, бреду мечется по Петербургу, где и пейзажные картины, и уличные сцены, и интерьеры «углов», и различные детали вырастают какой-то тяжеловесной громадой над одиноким мечтателем, толкая его на преступление. А писателя – на великий труд.
«Грустный, гадкий и зловонный Петербург летом,- сообщал Достоевский в разгар работы над «Преступлением и наказанием», — идет к моему настроению и мог бы даже мне дать несколько ложного вдохновения для романа…» Однако вдохновение, как видно, оказалось подлинным, жизненным и сильным. «В «Преступлении и наказании» внутренняя драма своеобразным приемом вынесена на людные улицы и площади Петербурга. Действие все время перебрасывается из узких и низких комнат в шум столичных кварталов. На улице приносит себя в жертву Соня, здесь падает замертво Мармеладов, на мостовой истекает кровью Катерина Ивановна, на проспекте перед каланчой застреливается Свидригайлов, на Сенной площади пытается всенародно покаяться Раскольников… Петербург неотъемлем от личной драмы Раскольникова: он является той тканью, по которой рисует свои узоры его жестокая диалектика»(Л.Гроссман).
В этом фантастическом образе города, враждебного человеку и природе, воплощен протест писателя-гуманиста против господствующего зла, против ненормально устроенного современного ему общества. Да, Петербург Раскольникова существует, никак не пересекаясь с городом Евгения Онегина: зимним, с хрустящим снегом, поздним рассветом, Адмиралтейской иглой. И оттого-то еще более страшной представляется картина летнего Петербурга у Достоевского, когда «от природы отстать не желая, зацветает в каналах вода…»
Но живет в душе писателя и его героя, наряду с представлением о безумном, уродливом городе, и мечта о городе прекрасном, созданном для счастья людей, воплотившем дух здорового, гармоничного общества.
В самую страшную минуту своей жизни, идя на преступление, Раскольников думает «об устройстве высоких фонтанов и о том, как бы они хорошо освежали воздух на всех площадях. Мало-помалу он перешел к убеждению, что если бы распространить Летний сад на все Марсово поле и даже соединить с Михайловским садом, то была бы прекрасная и полезнейшая для города вещь». Эта мечта о городе ином, не душном, а «добром», не случайно рождается у Раскольникова именно тогда, когда он идет на преступление, которое порождено миазмами «злого города», где царят «грязь и вонь и всякая гадость».
«Этот новый Петербург, открытый Достоевским, остался в русской литературе второй половины XIX века явлением единственным и неповторимым, — писал В.Орлов. – Возвращение к нему было делом будущего».
Петербург в произведениях Лермонтова
Стоя у окна и любуясь тучами, плывшими над Летним садом и Невою, он набросал свое знаменитое стихотворение “Тучки небесные, вечные странники”. Когда он кончил читать его, передает очевидец, “глаза его были влажны от слез. Лермонтов проводил не так много времени в северной столице, поэтому образ этого города нашел не столь мощный отклик в его произведениях. Но одно яркое впечатление он предал в одном из своих лучших стихотворений.
Образ Петербурга в произведениях Гончарова.
Образ Петербурга можно проследовать через образ главного героя — Ильи Ильича Обломова.
Илья Ильич Обломов — русский помещик, живший в Петербурге на доходы от своего имения. В Обломовке в далекие детские годы, сложилась важная и в последующей жизни во многом определяющая черта характера Ильи Илъича — поэтическая мечтательность. Здесь же Гончаров, вслед за Пушкиным, подчеркивает, что дворянская культура неразрывно связана с народной почвой. Эти сословные традиции, с одной стороны, сыграют печальную роль в становлении характера Обломова, превратясь отчасти в черты
«обломовщины». Но эти же устои позволят герою сохранить естественность и свободное состояние души, что окажется выше житейского практицизма Штольца. В обломовском сне, в его отношении к прошлой жизни таятся разгадки последующих действий героя. Обломова нельзя до конца понять, если не осознать сказочно-мифологической природы его характера, воспроизведенной именно в «Сне Обломова».
Сказка из «Сна Обломова» переходит в жизнь героя и поселяется вместе с ним на (Выборгской стороне, «настоящее и прошлое слились и перемешались». И вновь герой погружается в «сонное царство», только оно уже именуется «жизнь». Же случайно в романе Гончарова герой попадает из обломовского рая не куда-нибудь, а именно в Петербург — город полу-русский, полу — европейский, холодный, чиновный, полный суеты. (Все здесь противоположно нравам в Обломовке: обременительная служба, неискренние отношения между людьми, даже погода — пасмурная и унылая. Образ Ильи Ильича- это воплощенная ностальгия по прошлому. Как грустит человек о своем детстве, maк грустит и народ о своем прошлом, которое всегда кажется лучше настоящего.
Петербург в произведениях Л. Н. Толстого.
Петербург для Толстого — это источник искушения и всяческих бед. Жизнь светского Петербурга пагубным образом влияет на Пьера после того, как он стал наследником графа Безухова. Он пускается во все тяжкие: пьет, кутит, устраивает нелепые шалости вроде случая с медведем, ведет праздный, бессмысленный образ жизни.
Подобно напряженной искусственности архитектуры этого города, искусственность и фальшь царят в душах представителей петербургского высшего света. Интриги, придворные сплетни, карьера, богатство — вот их интересы, вот все, чем они живут. Все здесь насквозь пропитано ложью: и дежурные улыбки Анны Павловны Шерер, и лакированные от чужих нескромных взглядов плечи Элен, и чопорность Бергов, и холодная любезность таких, как Друбецкой. В этом обществе нет ничего правдивого, естественного, простого (того, что так ценит в человеке Толстой).
Их речь, жесты, интонация и поступки определяются «условными правилами светского поведения». Город, в котором они живут, сыграл с ними мрачную шутку, наложив свой отпечаток на их души: он сотворил их по своему образу и подобию.
Несмотря на то, что два величайших писателя по-разному изобразили Петербург в своем творчестве, отношение их к городу одинаковое: оба они не любят и не принимают его.
Петербург в произведениях А. Блока
Читая и анализируя произведения А.Блока, мы можем установить традиционные связи с литературой 19 века, показав, какое отражение нашла эта тема в творчестве Ф.М. Достоевского, Н.В. Гоголя, Н.А. Некрасова. Кроме того, сможем увидеть, в чем проявилось новаторство А.Блока.
Образ города в творчестве Блока мы будем рассматривать, используя ассоциативный метод. А. Блок – истинный петербуржец, он родился и умер в этом городе, именно с ним связаны важные вехи в биографии поэта. Рассматривая развитие темы города в творчестве поэта, мы видим, как претерпевает она изменения в зависимости от пережитых впечатлений. Изучение данной темы предполагается на следующих произведениях: «В ночи, когда уснет тревога», «В тихий вечер мы встречались», «Дни свиданий, дни раздумий», «Стихи о Прекрасной Даме», «Снежная маска», «Сытые», «Фабрика», «Незнакомка».
Тема «Образ Петербурга в творчестве А.Блока» предваряет две центральные темы: тему Родины в лирике, тему историческую, а именно: судьба России в революционной переделке жизни. Поэтому в качестве перехода целесообразно рассматривать и поэму «Возмездие», так как в этом произведении находит свое продолжение тема Петербурга. С помощью вышеперечисленных произведений мы раскроем сложность позиции автора, с одной стороны – его неслиянность с судьбой масс, а с другой – причастность к судьбе России мы увидим традиции в изображении города униженных и оскорбленных, а также проявление новаторства: Петербург – город стихий, апокалипсиса.
В этой любви, отравленной предчувствием разлуки, нет полноты блаженства, детской безмятежности, нет того, что, как казалось Блоку, он испытывал в Бад Наугейме. Всё, что обрёл он у озера, на аллеях парка в безмятежные дни летней свободы, то потерял на холодных улицах Петербурга, где тьма живёт дольше, чем свет.
Смена, чередование этих полюсов создают особый ритм книги. Внутри больших пространств: Петербург, Шахматово, т.е. города и царства природы, проявляется конкретность: улицы, площади, храмы дома – это в Петербурге; леса, поля, вольные тропы и дороги, чистые горизонты – в Шахматове. Город у Блока – это сумерки, сомнение, отчаяние, это зима с её метелью. Мрачный ряд городских образов иногда согревается надеждой. Зима может быть с неожиданными солнечными днями, внушающими бодрость и веру.
Городской пейзаж пока ещё не освоен Блоком художественно, только выборочно его отдельные приметы фиксируются поэтом. Только один раз в первом разделе “Стихов о Прекрасной Даме” встречается специфическая примета Петербурга. Это Нева.
Существовали два варианта прогулок с Любовью. Один – это путь рядом с ней, а второй – за ней. Скрываясь в темноте улиц, поэт следил за возлюбленной, воображал её в окружении неведомых всесильных спутников, соперников, фантазировал, что “она встречалась с кем-то, кого не видела и о котором я знал”. Городские улицы воображение Блока заселяло сказочными персонажами, союзниками и врагами. В стихах Блока мы знакомимся с ними. Два старца, просветлённые мудростью бед, бредут по каменной пустыне города. Кто-то зловещий “белый” стоит на перекрёстке. Морозным утром на улицах города появляется “дева в снежном инее”. Разнообразие города, его пестрота и многолюдность воспринимаются поэтом в одном цвете. Город выглядит серой, мёртвой массой, не имеет лица, тягостно уныл. Однако он сам, как и его лирический герой, испытывает прилив жизненных сил. Драматизм городской лирики вызывался не только напряжённостью встреч влюблённых, но и самим городом: контрастами окраин и центра, социальной несправедливостью.
В лирике поэта появляются новые мотивы. На первый план выходит урбанистическая тема с рабочими, фабриками, петербургской беднотой. Здесь Блок уже не стремится познакомить читателя с внутренним состоянием своего лирического героя — теперь поэта интересуют иные темы, он ставит перед собой иные, новые задачи. Поэт отходит от юношеской романтики, его интересуют городские события, волнует то, что происходит с жителями Петербурга. Северная столица в этом сборнике предстает как город «нищих», вынужденных для того, чтобы обеспечить себе хотя бы какое-то подобие человеческого существования, «гнуть измученные спины» под неусыпным присмотром «черного кого-то».
Поэт тонко чувствует беды и несчастья города, его жителей, не может закрывать на них глаза и продолжать описывать нереальные, сказочные миры, ища в них собственный покой и личное счастье. Хотя в этот период творчества Блока Петербург — это еще не реальный город, а скорее «фантасмагория», тем не менее, для него характерна тема ярких социальных контрастов.
Петербург с его пошлостью, грязью, убогой обстановкой становится фоном, на котором лирическому герою являются призрачные прекрасные видения, как та Незнакомка, которая посетила его в пьяном бреду. Стихотворение «Незнакомка» наполнено подробностями городского быта; читая его, мы не только видим картины петербургской жизни, но и отчетливо слышим пьяные окрики, детский плач, женский визг, скрип уключины. Описывая улицы, закоулки, кабаки Петербурга, Блок показывает трагедию русского человека начала XX века, судеб жителей родного поэту города.
Здесь все реально, а значит серо, узко, темно, тесно, душно… Поэт ведет читателя за собой «зловонными дворами» на чердак с «низким потолком».
Героями Блока становятся матрос, «на борт не принятый», спившийся и в конце концов замерзший в снегу; бедная женщина — заложница железной дороги, ею же и погубленная; солдаты, наполнившие поезд.
Место действия поэмы “Возмездие” – Петербург. Он создан Блоком в разнообразных красках, деталях. Читатель видит Петербург в солнечный осенний день и в метель, в серое мартовское утро и в белую ночь. Изображены разные районы города: Московская застава и каменный лабиринт “серединных” улиц. Мрачной эмблемой Петербурга кажется в поэме Петропавловская крепость – его твердыня, превратившаяся затем в тюрьму. Конечно же, говориться о Неве и о её набережных. Столь же разнообразны и городские типы: интеллигенты, офицеры, солдаты, революционеры, шпионы.
Уже в ранней лирике А.Блок стремится уйти от действительности . Однако это ему не помешало увидеть город «униженных и оскорбленных». Тем самым продолжить традиции Достоевского, Гоголя, Некрасова. А.Блок вместе с Петербургом и петербуржцами переживал исторические события, связанные с историей России и родного города. Поэтому Петербург у Блока — это еще и город стихий, апокалипсиса, предчувствие чего-то зловещего.
Петербург в произведениях А. Ахматовой
Петербург занимает особое место в творчестве Анны Андреевны Ахматовой. Себя она всегда называла петербурженкой, и есть какое-то таинственное соответствие между ее поэзией и духом Петербурга. Детство и юность ее прошли в Царском Селе, где витает дух Пушкина, где природа и архитектура сказочно прекрасны и загадочны, это город, о котором она писала: «О, пленительный город загадок, я печальна, тебя полюбив». Образ Пушкина встает перед читателем во всех стихотворениях Ахматовой, связанных с Петербургом и Царским Селом:
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен гулко и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.
Для Ахматовой Пушкин – не ушедший в прошлое собрат по перу, а современник, который только что прошел по дороге, оставил раскрытую книгу, начертил что-то тростью на песке, она постоянно обращается к нему, к его духу, к его поэзии, которой пронизан весь Петербург и Царское Село. В стихотворении «Царскосельская статуя» она описывает «Девушку с кувшином», которой Пушкин посвятил стихотворение «Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила…». Ахматова не только любуется этой статуей, она ревнует ее к Пушкину:
Я чувствовала смутный страх
Пред этой девушкой воспетой.
Играли на ее плечах
Лучи скудеющего света.
И как могла я ей простить
Восторг твоей хвалы влюбленной…
Смотри, ей весело грустить,
Такой нарядно обнаженной.
Пушкин – это символ Петербурга, вечно молодой, влюбленный, живой, дух которого незримо присутствует на улицах и площадях великого города.
Еще один символ Петербурга, неразрывно связанный с ним, с трагическими событиями в истории города, – Александр Блок:
Он прав – опять фонарь, аптека,
Нева, безмолвие, гранит…
Как памятник началу века,
Там этот человек стоит –
Когда он Пушкинскому Дому,
Прощаясь, помахал рукой
И принял смертную истому
Как незаслуженный покой.
Имя Пушкина присутствует и здесь, в стихах о Блоке, потому что эти два гения связаны друг с другом и с Петербургом.
Петербург Ахматовой предстает перед нами во всей своей величественной красоте: галереи и арки, каналы и мосты, соборы и памятник Петру, чугунные ограды, черная вода Невы – все нашло свое отражение в чеканных строках Ахматовой, продолжившей традицию Пушкина, ставшей его преемницей:
Вновь Исакий в облаченье
Из литого серебра.
Стынет в грозном нетерпенье
Конь Великого Петра.
Ветер душный и суровый
С черных труб сметает гарь…
Ах! Своей столицей новой
Недоволен государь.
Петербург Ахматовой тоже наполнен противоречиями, как и Петербург Пушкина: он прекрасен, но холоден, трагичен, в таком городе возможна лишь неразделенная любовь:
О, это был прохладный день
В чудесном городе Петровом!
Лежал закат костром багровым,
И медленно густела тень.
Пусть он не хочет глаз моих,
Пророческих и неизменных.
Всю жизнь ловить он будет стих,
Молитву губ моих надменных.
Любовь к Петербургу Ахматова выражает во всех стихах, посвященных ему:
Оттого мы любим строгий,
Многоводный, темный город…
Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,
Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.
А я один на свете город знаю
И ощупью его во сне найду.
Этот город создан для вдохновения, для поэзии:
Но ни на что не променяем пышный
Гранитный город славы и беды,
Широких рек сияющие льды,
Бессолнечные, мрачные сады
И голос Музы еле слышный.
Ахматова не отделяет себя от других петербуржцев, которые разделили с любимым городом все несчастья и невзгоды, выпавшие на его долю. После революции, когда часть интеллигенции покинула страну, Ахматова остается в родном городе, несмотря на то, что это грозит ей гибелью:
Никто нам не хотел помочь
За то, что мы остались дома,
За то, что, город свой любя,
А не крылатую свободу,
Мы сохранили для себя
Его дворцы, огонь и воду.
Иная близится пора,
Уж ветер смерти сердце студит,
Но нам священный град Петра
Невольным памятником будет.
Ленинградская блокада не могла не найти отражения в творчестве поэта, так как сама Ахматова была свидетельницей и участницей военных событий, пока не была эвакуирована в Ташкент. Цикл стихотворений «Ветер войны» показывает мужество и стойкость жителей и защитников Ленинграда, трагизм происходящего, боль за погибших:
Птицы смерти в зените стоят.
Кто идет выручать Ленинград?
Не шумите вокруг – он дышит,
Он живой еще, он все слышит:
Как на влажном балтийском дне
Сыновья его стонут во сне,
Как из недр его вопли: «Хлеба!» –
До седьмого доходят неба…
Но безжалостна эта твердь.
И глядит из всех окон – смерть.
Самые горькие и трогательные слова посвящены детям блокадного Ленинграда:
Щели в саду вырыты,
Не горят огни.
Питерские сироты,
Детоньки мои!
Под землей не дышится,
Боль сверлит висок,
Сквозь бомбежку слышится
Детский голосок.
После снятия блокады Ахматова пишет не радостные, победные стихи, а причитание:
Ленинградскую беду
Руками не разведу,
Слезами не смою,
В землю не зарою.
За версту я обойду
Ленинградскую беду.
Я не взглядом, не намеком,
Я не словом, не попреком,
Я земным поклоном
В поле зеленом
Помяну.
Но не только это испытание разделила с любимым городом Ахматова. Нашло отражение в ее творчестве и страшное время репрессий. Она полной чашей испила это горе, потому что ее сын был арестован, находился в лагере только за то, что его отцом был Николай Гумилев, замечательный поэт, расстрелянный большевиками в 1921 году. В поэме «Реквием» Ленинград предстает страшным, зловещим городом, несущим смерть:
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад,
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
В последней части поэмы Ахматова пишет о памятнике, который, может быть, ей когда-то поставят в Петербурге. Опять идет перекличка с Пушкиным, с его «Памятником». Но она просит поставить памятник около тюрьмы, где она столько выстрадала:
И пусть с потемневших и бронзовых век,
Как слезы, струится подтаявший снег,
И голубь тюремный пусть гулит вдали,
И тихо идут по Неве корабли.
Ахматова достойна того, чтобы ей поставили памятник в городе, который она так любила: Петербургу она посвятила свои лучшие строки, с ним разделила все беды и невзгоды.
Петербург в произведениях русской прозы конца двадцатого века
Петербург — удивительный город, Северная Пальмира. Какой значительный след оставил он в нашей русской истории. Как сильно и многообразно повлиял на наше общество, на нашу жизнь. И как тема, и как образ Петербург оставил глубокий след в русской литературе. Грозная стихия, закованная в гранит, вдохновила многих писателей. Петербург как живое существо, как литературный герой по-разному представлен в произведениях классики.
Тема Петербурга мало кого оставляет равнодушным. Каким же образом она находит свое продолжение в русской прозе конца двадцатого века? Петербург как самый мистический и таинственный город, город-призрак, город, живущий особой ночной жизнью, город, находящийся на краю, над бездной, противопоставленный Росси и особенно Москве,- эти и другие черты петербургского текста реализуются во многих произведениях современной литературы. В Петербурге поражает способность города превращать в символы любое свое содержание. В символ превращается и свет, и цвет Петербурга. Легенды и мифы о Петербурге органично входят в петербургский текст, который сам продолжает творить миф о городе. Сам город, наполненный историческими воспоминаниями, подсказывал писателям разных эпох сходные темы.
Для своего исследования я выбрала несколько произведений современной литературы. Это рассказ В. Пелевина “Хрустальный мир”, рассказ Т.Толстой “Река Оккервиль”, “Легенды Невского проспекта” М. Веллера.
Действие рассказа В. Пелевина “Хрустальный мир” происходит вечером 24 октября 1917 года на “безлюдных и бесчеловечных петроградских улицах”. Главные герои — два молодых юнкера — Юрий и Николай несут караул на улице Шпалерной, зажатой между Смольным и Литейным проспектом, выполняя приказ никого не впускать в сторону Смольного. В их диалог врывается город, мифологически суженный Пелевиным до одной улицы: “ улица словно вымерла, и если бы не несколько горящих окон, можно было бы решить, что вместе со старой культурой сгинули и все ее носители”. Трижды в рассказе улица названа “ темной расщелиной, ведущей в ад”. Здесь В. Пелевин явно перекликается с традиционным для серебряного века восприятием Петербурга как города на краю, города над бездной (А. Белый писал: “За Петербургом — ничего нет”).
У Пелевина город-мечта превращается в город-призрак, где все ненастоящее, искусственное, мрачное: “Юнкера медленно поехали по Шпалерной в сторону Смольного. Улица уже давно казалось мертвой, но только в том смысле, что с каждой новой минутой все сложнее было представить себе живого человека в одном из черных окон или на склизком тротуаре. В другом, нечеловеческом смысле она, напротив, оживала — совершенно неприметные днем кариатиды сейчас только притворялись оцепеневшими, на самом деле они провожали друзей внимательными глазами. Орлы на фронтонах в любой миг готовы были взлететь и обрушиться с высоты на двух всадников, а бородатые лица воинов в гипсовых картушах, наоборот, виновато ухмылялись и отводили взгляды. Опять завыло в водосточных трубах — при том, что никакого ветра на самой улице не чувствовалось”. И в этом звуке слышится предчувствие будущих потрясений.
А город продолжает вести неслышный разговор со своими героями: “ До чего же мрачный город, — думал Николай, прислушиваясь к свисту ветра в водосточных трубах, и как только люди рожают здесь детей, дарят кому-то цветы, смеются… А ведь и я здесь живу…”. Этот туманный, холодный город переменчив и фантасмагоричен. В городе происходят странные вещи, когда невозможно отличить реальное от призрачного. Возникают и исчезают в питерском тумане мифологические фигуры: Ленин трижды является Юрию и Николаю в обличье сначала интеллигента, затем толстой женщины, инвалида в коляске. В рассказе все жестче обозначается оппозиция “Литейный проспект” (как образ старого мира, мира культуры) — “Смольный” (как образ нового мира, к которому все время стремится этот странно картавящий человек).
Юрий и Николай живут в своем мире, где человек “вовсе не царь природы”, а с другой стороны, верят, что у каждого человека есть миссия, о которой он чаще всего не догадывается.
В финале рассказа, когда светлеет, наступает утро, а с ним — и новый мир, Шпалерная вдруг преображается: “Трудно было поверить, что осенняя петроградская улица может быть красива… Окна верхних этажей отражали только что появившуюся в просвете туч Луну, все это была Россия и было до того прекрасно, что у Николая на глаза навернулись слезы…”.
Пелевин сужает Петербург до одной улицы, которая в представлении героя становится символом всей России: “Перед Николаем, накладываясь на Шпалерную, мелькали дороги его детства: гимназия и цветущие яблони за ее окном; радуга над городом; черный лед катка и стремительные конькобежцы,
Освещенные ярким электрическим светом; безлистные столетние липы, двумя рядами сходящиеся к старинному дому с колоннадой. Но потом стали появляться картины как будто знакомые, но на самом деле никогда не виданные, — померещился огромный белый город, увенчанный тысячами золотых церковных головок и как бы висящий внутри огромного хрустального шара. И этот город — Николай знал это совершенно точно — был Россией…”. А на смену этому “белому городу” приходит новая эпоха, которая выглядит “чудовищем, в котором самым страшным была полная неясность его очертаний и размеров: бесформенный клуб пустоты, источающий ледяной холод”.
Семантика названия рассказа глубоко символична: в то время как герои рассуждают о гибели культуры и грядущем “великом хаме”, рушится их миражный, хрупкий, столь дорогой им “ хрустальный мир”.
Таким образом, Петербург у Пелевина — живое существо, литературный герой. Пелевин продолжает традицию Гоголя, для которого Невский проспект — олицетворение всего Петербурга, а для Пелевина Шпалерная — олицетворение Петербурга и всей России. В повести Гоголя он предстает городом двойственным. Писатель подчеркивает противоречие между его видимостью и сущностью: “все обман, все мечта, все не то чем кажется”. Так и для героев Пелевина в этом городе все призрачно и прозрачно.
Если действие рассказа Пелевина “Хрустальный мир” происходит в начале двадцатого века, то вместе с героем рассказа Т.Толстой “Река
Оккервиль” мы попадаем в Петербург конца двадцатого века. На улице “ ветрено, темно и дождливо”. С первых же строк город врывается в повествование не добрым, приветливым, гостеприимным, а “ мокрым, струящимся, бьющим ветром в стекла”, он предстает “злым петровским умыслом, местью огромного, пучеглазого, с разинутой пастью, зубастого царя-плотника, все догоняющего в ночных кошмарах, с корабельным топориком в занесенной длани, своих слабых, перепуганных подданных”.
Эти строки рассказа Т. Толстой возвращают нас к пушкинскому “ Медному всаднику”, где образ города — источник беды, он лишен милосердия, он заложен “на зло”. Т. Толстая рисует разыгравшуюся стихию наводнения: “Река, добежав до вздутого, устрашающего моря, бросались вспять, шипящим напором отщелкивали чугунные люки и быстро поднимали водяные спины в музейных подвалах, облизывая хрупкие, разваливающиеся сырым песком коллекции, шаманские маски из петушиных перьев, кривые заморские мечи, шитые бисером халаты, жилистые ноги злых, разбуженных среди ночи сотрудников”.
Главный герой рассказа Толстой — немолодой Симеонов, для которого блаженством становится в такой холодный сырой петербургский вечер запереться у себя в комнате и извлечь из рваного, пятнами желтизны пошедшего конверта Веру Васильевну — старый, Тяжелый, антрацитом отливающий круг, не расщепленный гладкими концентрическими окружностями — с каждой стороны по одному романсу”. Для Симеонова старая пластинка не вещь, а сама Вера Васильевна, чарующая его много лет своим голосом: “ Симеонов бережно снимал замолкшую Веру Васильевну, покачивая диск, обхватив ее распрямленными, уважительными ладонями; рассматривал старинную наклейку: э-эх, где вы теперь, Вера Васильевна?”.
“Хорошо ему было в его одиночестве, в маленькой квартирке, с Верой Васильевной наедине, и дверь крепко заперта от Тамары, и чай крепкий и сладкий, и почти уже закончен перевод ненужной книги с редкого языка”. Симеонову никто не нужен, ни любящая его Тамара, ни работа, ни друзья — только покой и воля, и его миф о бесплотной Вере Васильевне, которая будет петь для него, “ сливаясь в один тоскующий голос”.
Мимо симеоновского окна проходили петербургские трамваи, конечная остановка которых манила Симеонова своим мифологическим звучанием: “Река Оккервиль”. “ Симеонов туда никогда не ездил. Край света, и ничего там ему было делать… не видя, не зная этой, почти уже не ленинградской речки, можно было вообразить себе все, что угодно: мутный зеленоватый поток, например с медленным, мутно плывущим солнцем, серебристые ивы,.. красные кирпичные двухэтажные домики с черепичными крышами, деревянные горбатые мостики — тихий, замедленный как во сне мир; а ведь на самом деле там наверняка же склады, заборы, какая-нибудь гадкая фабричонка выплевывает перламутрово-ядовитые отходы…Нет, не надо разочаровываться, ездить на речку Оккервиль, лучше мысленно обсадить ее берега длинноволосыми ивами, расставить крутоверхие домики, пустить неторопливых жителей…, а лучше замостить брусчаткой оккервильские набережные, реку наполнить чистой серой водой, навести мосты с башенками и цепями, выровнять плавным лекалом гранитные парапеты, поставить вдоль набережной высокие серые дома с чугунными решетками подворотен,… поселить там молодую Веру Васильевну, и пусть идет она, натягивая длинную перчатку, по брусчатой мостовой, узко ставя ноги, узко переступая черными тупоносыми туфлями с круглыми, как яблоко, каблуками, в маленькой круглой шляпке с вуалькой, сквозь притихшую морось петербургского утра, им туман по такому случаю подать голубой”. Так Симеонов “встраивает” Веру Васильевну в декорации Петербурга Серебряного века.
Чарующий голос Веры Васильевны, петербургская фантасмагоричность, странное загадочное название реки Оккервиль (так странно ее представить реальной) — все это дает возможность Симеонову чувствовать себя режиссером и мифотворцем одновременно: “Подать голубой туман. Туман подан, Вера Васильевна проходит, постукивая круглыми каблуками, весь специально приготовленный, удерживаемый симеоновским воображением мощеный отрезок, вот и граница декорации, у режиссера кончились средства, он обессилен… и только река Оккервиль, судорожно сужаясь и расширяясь, течет и никак не может выбрать себе устойчивого облика”.
Татьяна Толстая приводит своего героя к трагическому разрушению мифа. Оказывается, что Вера Васильевна жива и живет в Ленинграде, “в бедности и безобразии и недолго же сияла она и свое-то время, потеряла бриллианты, мужа, квартиру, сына, двух любовников и, наконец, голос, — в таком вот именно порядке, и успела с этими своими потерями уложиться до тридцатилетнего возраста”. Симеонов оказывается перед мучительным выбором: “Глядя на закатные реки, откуда брала начало и река Оккервиль, уже зацветавшая ядовитой зеленью, уже отравленная живым старушечьим дыханием, Симеонов слушал спорящие голоса двух боровшихся демонов: один настаивал выбросить старуху из головы…, другой же демон — безумный юноша с помраченным от перевода дурных книг сознанием — требовал идти, бежать, разыскать Веру Васильевну”.
“Буднично, оскорбительно просто — за пятак — добыл адрес Веры Васильевны в уличной будке; сердце стукнуло было: не Оккервиль? конечно, нет”. Такой же оскорбительно будничной оказалась и встреча с мифом. Вера Васильевна, Верунчик, как ее звали поклонники, оказалось толстой, шумной, грубой, здоровущей теткой — “волшебную диву умыкнули горынычи”. “Симеонов топтал серые высокие дома на реке Оккервиль, крушил мосты с башенками и швырял цепи, засыпал мусором светлые серые воды, но река вновь пробивала себе русло, а дома упрямо вставали из развалин”. И в рассказе Т. Толстой “маленький человек” Симеонов под влиянием города создает свой миф о Вере Васильевне. Не случайно Т. Толстая начинает рассказ с описания наводнения в Петербурге, так напоминающего нам судьбу “ маленького человека” из “ Медного всадника” Пушкина. Город отвергает Евгения, его принимает разыгравшаяся стихия, разрушившая его мечты, судьбу, жизнь. В рассказе Т. Толстой “ маленький человек” Симеонов живет в “ отвлеченном городе”, созданном в воображении героя, в городе-мечте, городе-мифе, который рушится при столкновении с действительностью. “Наводнение” происходит в душе героя, он сам “крушит, швыряет, засыпает мусором светлую мечту, НО …” этот противительный союз “но” и вторая часть предложения “река вновь пробивала себе русло, а дома упрямо вставали из руин” можно трактовать по-разному. Этот “самый умышленный и отвлеченный город в мире”, как считал Достоевский, погубил, разрушил еще одну судьбу “ маленького человека”, продолжая потрясать своим величием и красотой. Но мне хочется верить в оптимистический финал рассказа. Рушится один из мифов героя, миф о недосягаемой Вере Васильевне, но миф о городе на этой мифической реке Оккервиль, выдержит все наводнения и поможет герою обрести уют уже в реальной жизни, поможет увидеть, что рядом есть любящие его Тамара, работа, друзья.
Тему “маленького человека” в большом городе продолжает и М. Веллер в сборнике “Легенды Невского проспекта”, что сразу напоминает “Невский проспект” Гоголя. Повесть Гоголя начинается с восторженного гимна Невскому проспекту (“ Нет ничего лучше Невского проспекта…”), но чем дальше, тем отчетливее звучат сатирические ноты в этом праздничном описании ложно-призрачного столичного великолепия. Невский проспект для писателя — олицетворение всего Петербурга, тех жизненных контрастов, которые он включает в себя. Веллер, подобно Гоголю, начинает свое повествование с восторженного, несколько ироничного, гимна Невскому проспекту. “Первая и славнейшая из улиц Российской империи, улица-символ, знак столичной касты, чье столичье — не в дутом декрете, но в глубинном и упрямом причастии духу и славе истории, — Невский проспект. Царева першпектива, смольный луч в сердце государевом, и прочие всякие красивые и высокие слова, — Невский проспект, сам по себе уже родина, государство и судьба, куда выходят в 17 приобщиться чего-то такого, что может быть только здесь, навести продуманный лоск на щенячью угловатость, как денди лондонский одет и наконец увидел свет… усвоить моду и манеру, познакомиться, светский андеграунд — кино — театр — магазин — новости — связи — товар — деньги — товар — лица и прочие части тела, кофе и колесико, джинсы и сила, — короче, Невский, естественно, имеет собственный язык, собственный закон, собственную историю ( что отнюдь не есть все то, что общедоступная история Санкт-Петербурга и Ленинграда), собственных подданных и собственный фольклор, как и подобает, разумеется, всякой мало-мальски приличной стране”.
Ленинград Веллера столь же фантастичен, как Петербург Достоевского, хотя герои рассказов — люди известные и узнаваемые. У Веллера не встретишь описаний красот города и его природы, привычных черт “петербургского текста”, город предстает в реалиях быта, в ощущении “духа времени”. Достаточно посмотреть на оглавление: “Легенда о родоначальнике фарцовки Фиме Бляйшице”, “Легенда о заблудшем патриоте”, “Легенды “Сайгона””,”Легенда о морском параде”, “Баллада о знамени”, “Байки скорой помощи” и другие, чтобы понять, что анекдот, байка, случай — основа поэтики М. Веллера. Анекдот Веллера ориентирован на слушателя, понимающего с полуслова. Например, герой “Легенды о заблудшем патриоте” Макарычев с Карельского перешейка, где проводил день здоровья трудовой коллектив завода “Серп и молот”, случайно попал в Финляндию. Когда он после всяких приключений вернулся в Ленинград, то тут же им заинтересовались “с Литейного”, его уволили с работы, выселили с жилплощади, даже сняли с воинского учета. “ Что называется, “Родина-мать”раскрыла объятия, и в каждой руке у нее было по нокауту. Макарычев был не в той весовой категории, чтобы тягаться с матерью-родиной”. Веллер не уточняет, что находится на Литейном и воплощает собой “мать-родину”. В том ленинградском фольклоре, на который опирается Веллер, Литейный проспект и Большой Дом, ставший символом беззакония и террора, знаком беды, срослись. “Большой Дом — самый высокий дом в Ленинграде: из его окон видна Сибирь”, — так шутили горожане.
“Я никогда не вернусь в Ленинград. Его больше нет на карте. Истаивает, растворяется серый комок, и грязь стекает на стены дворцов и листы истеричных газет. В этом тумане мы угадывали определить пространство своей жизни, просчитывали и верили, торили путь , разбивали морды о граниты ; и были, конечно, счастливы, как были счастливы в свой срок все живущие…А хорошее было слово — над синью гранитных вод, над зеленью в чугунных узорах — золотой чеканный шпиль: Ленинград. Город-призрак, город-миф — он еще владеет нашей памятью и переживет ее. Пробил конец эпохи, треснула и сгинула держава, и колючая проволока границ выступила из разломов. Мучительно разлепляя веки ото сна, мы проснулись эмигрантами…Город моей юности, моей любви, моих надежд — канул, исчезая в Истории. Заменены имена на картах и вывесках, блестящие автомобили прут по разоренным улицам Санкт-Петербурга, и новые поколения похвально куют богатство и карьеру за пестрыми витринами — канают по Невскому”. В этих словах Веллера можно почувствовать грусть и сожаление. Он не случайно выбирает эти глаголы — прут, куют, канают, тем самым показывая несоответствие высокого названия города суетливой толпе с мелкими проблемами, в которой пропадает его величие, легендарность и призрачность.
Заключение.
Таким образом, тема Петербурга волновала и волнует писателей. Этот город неоднозначен, противоположные оценки его сосуществуют. “Петербург любили и ненавидели, но равнодушными не оставались”, — нельзя не согласиться с этими словами критика серебряного века Н.П. Анциферова. Писатели показывали, что Петербург — это все-таки память и ассоциации. Город, живущий своей жизнью и диктующий свои правила всем, кто в него попадает.
В изображении Петербурга современными писателями прослеживаются традиции русской классической литературы. Так же, как у Пушкина, Гоголя, Достоевского, в рассказах Пелевина, Т. Толстой, М. Веллера Петербург предстает городом-мифом, который часто враждебен “маленькому человеку”, живущему в нем. Писатели двадцатого века продолжают и тему “маленького человека” в большом городе. Герои пытаются выжить в этом городе, сохранив в себе человеческое достоинство, но Петербург подавляет их, разрушая его мечты и душу. И в этом тоже ощущаются традиции классики.
Петербург самый неоднозначный, самый противоречивый город. Он манит и отталкивает, поражает своей красотой и убивает своим холодом. Он разный, но всегда прекрасный. Его загадку будут разгадывать еще очень долго. Еще не одно поколение писателей и художников будут воспевать его в своих произведениях.
