Тютчев ф. и. Сообщение о тютчеве кратко Дружба двух поэтов тютчев и гейне сообщение

метки: Тютчев, Дружба, Генрих, Гагарин, Россия, Мюнхен, Жизнь, Начало

В начале 1828 года Тютчев познакомился и вскоре близко сошелся с уже знаменитым к тому времени Генрихом Гейне, который более полугода прожил тогда в Мюнхене. Хотя Гейне был старше Тютчева всего на шесть лет, он уже издал около десятка книг (первая из них вышла в 1821 году), получивших широкую и шумную известность и сделавших его кумиром немецкой молодежи.

Тютчев увлекся его стихами вскоре после приезда в Германию, очевид­но, после выхода второй, уже зрелой книги Гейне «Трагедии с лирическим интермеццо» (1823).

Не позже 1824 года Тютчев перевел на русский язык гейневское стихотворение («На севере мрачном, на дикой скале…»), а к моменту знакомства с Гейне этот первый перевод его стихов на русский язык уже был опубликован в России (правда, стихи эти прославились в России в другом, более вольном переводе Лермонтова, сделанном через семнадцать лет после тютчевского — «На севере диком стоит одиноко…»).

В ноябре 1827 года Гейне был приглашен в Мюнхен в качестве редакто­ра журнала «Новые политические анналы». Кроме того, он рассчитывал стать профессором уже стяжавшего тогда славу Мюнхенского университета.

Первое время пребывания в Мюнхене Гейне в письмах жалуется на свое одиночество в этом городе. Но 1 апреля 1828 года он сообщает в письме к немецкому писателю Карлу Варнгагену фон Энзе (с которым вскоре сбли­зится и Тютчев), что часто встречается «с молодым русским дипломатом и моим лучшим другом Тютчевым». Про тютчевский дом в Мюнхене, где он постоянно бывает, Гейне говорит: «Я повсюду умею найти какой-нибудь прекрасный оазис».

Нет сомнения, что эти оценки были искренними. Даже через четыре года после того как Гейне уехал из Мюнхена, он в письме к одному из своих приятелей поручает обратиться к их общему мюнхенскому знакомому-публицисту Линднеру: «Спросите его, в Мюнхене ли еще Тютчевы, что они делают. Не забудьте об этом. Скажите Линднеру, пусть мне напишет».

Тютчев до 1830 года перевел еще шесть стихотворений Гейне; по всей вероятности, хотя бы некоторые из них были переведены уже после зна­комства с автором. Трудно сомневаться в том, что Тютчеву были весьма интересны беседы и споры с Гейне, который являл собой одну из самых знаменитых фигур в тогдашней немецкой литературе.

Казалось бы, Тютчев должен был дорожить дружбой с такой знамени­тостью, как Гейне, не говоря уже о том, что русский поэт всегда отдавал должное его стихам. Но все же дружба довольно скоро расстроилась; после 1830 года Тютчев, по-видимому, уже не имел желания общаться с Гейне

«Прекрасное мгновенье жизни» (по лирике Тютчева)

... Тютчев тосковал по России даже когда прожил в Мюнхене уже несколько лет. Есть одна сторона жизни ... Тютчева исключительное место. Уже в юности Тютчев чувствует, как быстротечна жизнь, и он ловит ее мгновенья ... всем особенностям русского стародворянского и православного уклада. Основатель рода Тютчевых - Захарий Тютчев был ... красотой. Ею восхищались многие. Генрих Гейне называл ее «божественной Амалией» и ...

[ Вполне естественно, что в 1832 году, желая получить сведения о Тютчевых, Гейне не обращается непосредственно к ним].

Правда, почти через четверть века, накануне Крымской войны, он посетил Гейне во время своей поездки в Париж, но эта встреча была вы­звана чисто «деловыми» соображениями.

Расхождение Тютчева с Гейне имело серьезный, принципиальный ха­рактер, и потому на нем нужно остановиться. Кстати сказать, через два десятилетия аналогичное расхождение привело к драматическому и даже трагическому финалу дружбы Герцена с немецким поэтом Георгом Герве-гом (история эта очень ярко и подробно изображена в «Былом и думах», которые Гернен, как он сам объясняет, даже и стал писать для того, чтобы обнаружить всю суть именно этой истории,- хотя его повествование раз­рослось затем в гораздо более широкую картину).

Тютчев столкнулся в лице Гейне с такой «моделью» поведения и созна­ния, которая совершенно не соответствовала русским понятиям о писателе и деятеле культуры. Между прочим, позднее это выявил Герцен в тех же своих «Былом и думах». Он рассказывал, как уже после смерти Гейне он

взялся читать вышедший в свет двухтомник его писем: «Письма наполняют­ся литературными сплетнями, личностями впересыпочку с жалобами на судьбу, на здоровье, на нервы, на худое расположение духа, сквозь которое просвечивает безмерное, оскорбительное самолюбие… Гейне кокетничает с прусским правительством, заискивает в нем через посла, через Варнгагена и ругает его. Кокетничает с баварским королем (хорошо знакомым Тют­чеву-Я К.) и осыпает его сарказмами, больше чем кокетничает… и выку­пает свое дрянное поведение… едкими насмешками».

Тютчев столкнулся со всем этим прямо и непосредственно. Летом 1828 года прекратилось издание журнала, редактируемого Гейне, и последний решил предпринять путешествие в Италию, где еще не бывал, чтобы затем вернуться в Мюнхен: он заручился покровительством баварского министра внутренних дел Шенка, который был к тому же писателем, и надеялся, что тот выхлопочет ему должность профессора в университете.

Из Италии Гейне 1 октября 1828 года писал Тютчеву именно в том духе и стиле, которые так не понравились Гернену:

«Я должен вам написать — быть может, вы сумеете быть мне полезным…

Вам известно положение дела о назначении меня профессором… При­лагаю письмо, которое я написал Шенку и которое прошу вас тотчас же любезно ему передать. Навестите его через несколько дней — ведь он знает, что вы мой истинный друг… Вы дипломат, вы легко сможете так разузнать о положении моих дел, чтобы Шенк и не подозревал, что я про­сил вас об этом, и не счел себя свободным от обязательства написать мне лично… Он знает, что для суда потомства это будет иметь значение.

Еще одно слово. Скажите главному приказчику коттовской литератур­но-эстетической лавки в Мюнхене (его имя Витмейер), что я прошу его, если он получил для меня письма, отослать их во Флоренцию».

Здесь все по-своему «замечательно»: и объяснение, что письмо это по­сылается, так как Тютчев может «быть полезным», и наказ «тотчас» пере­дать письмо для Шенка, и предложение лгать Шенку, и абсолютная уверен­ность, что потомство высоко оценит благодетелей Гейне, и использование Тютчева в качестве своего рода посыльного в лавку (хотя, конечно, Гейне сам мог бы отправить письмо приказчику) и т.д.

Творчество тютчева

... в ней есть язык… Сочинение на тему Поэтический мир Ф. И. Тютчева (о творчестве поэта) – по русскому языку и литературе В ... в силу трагического, рокового неравенства людей в любви. Поэзия Тютчева, писал советский литературовед А. В. Чичерин, населена «образами измученных, ... к этим женщинам нашла отражение в творчестве поэта. Тютчев скончался в 1873 году, после того, как потерял нескольких близких ...

В декабре 1828 года Гейне вернулся в Мюнхен и провел здесь две неде­ли. Профессором его не назначили, он был крайне огорчен, и Тютчевы его утешали. Неудачи Гейне, по-видимому, заставили Тютчева простить почти оскорбительное письмо.

В начале июня 1830 года, направляясь в отпуск в Россию, супруги Тют­чевы проезжали через Гамбург и посетили Гейне в его доме в гамбургском пригороде Вандсбек. Но хозяин был в дурном настроении и, не сдержива­ясь, обрушил все свое раздражение на жену поэта. Он сам потом понял всю неуместность своего поведения и писал 21 июня того же года Варнгагену фон Энзе: «Одной из моих добрых знакомых пришлось вдоволь наслушать­ся моего брюзжанья… Это у меня болезнь, и болезнь постыдная. Ведь именно эта добрая знакомая (к чему скрывать ее имя — Тютчев с женой и свояченицей выказали мне трогательное внимание, навестив меня по пути в Петербург), эта же самая добрая знакомая утешала меня в горестные минуты…»

Дело здесь было, конечно, не только в «несдержанности» Гейне. Тют­чев, несомненно, увидел в манерах Гейне проявление целой системы пове­дения.

Видный советский критик и литературовед Абрам Лежнев всесторонне исследовал эту «систему» в своей обстоятельной книге «Два поэта (Тютчев и Гейне)». Он не углубляется в конкретные взаимоотношения героев своей книги, но ясно обнаруживает, так сказать, несовместимость Тютчева и Гейне. Следует подчеркнуть, что

А. Лежнев вообще-то ставит Гейне исключительно, даже чрезмерно высоко,- поэтому не может быть и речи о каких-либо наговорах на Гейне,- скорее уж о некоторых умолчаниях.

«В личном и общественном поведении Гейне,- писал Лежнев,- многое может неприятно поразить. Он перешел в христианство по мотивам прак­тическим и утилитарным. Он брал деньги у своего дяди-миллионера, в доме которого ему пришлось вынести столько унижений… Уже взрослый чело­век и знаменитый писатель, он получал от него регулярную ежегодную подачку, своего рода жалованье… Он принимал пенсию от правительства Луи-Филиппа; когда после Февральской революции 1848 года это раскры­лось и независимость политических высказываний Гейне была поставлена под вопрос, он сослался на Маркса, который будто бы хотел выступить в его защиту; это была неправда, но Маркс промолчал, не желая наносить удар смертельно больному писателю… [Уже после смерти Гейне К. Маркс, прочитав его статью об этой истории, писал Энгельсу (17 января 1855 года: «Он (Гейне.- В. К.) рассказывает подробно выдумку о том, как я и другие приходили утешать его… Мучимый нечистой совестью- ведь у старой собаки чудовищная память на всякие такие гадости,- он старается льстить» (К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве. М.: Искусство, 1957. Т. 2. С. 291).]

Он (Гейне.- В. К.) не знает меры в своей полемике… для того, чтобы уничтожить противника, он не щадил его интимной жизни…»

И далее А.Лежнев говорит: «Мы вспоминаем слова Пушкина о Вольте­ре, которого русский поэт осуждает за то, что тот не умел держаться с достоинством и независимо. Не применимы ли они еще в большей степени к Гейне? И мы невольно сравниваем… линию поведения Гейне со спокой­ной прямотой Герцена, со страстной монолитностью Тютчева… чисто прочерченным путем Пушкина… Мы удивлены: в отсталой России писатель

Життя і творчість Ф. І. Тютчева

... року К. А. Фарнхагену фон Ензе Гейне називав будинок Тютчев у Мюнхені (у 1826 році Тютчев женився на вдові росіянина дипломата Елеонорі Петерсон) ... книги природи", у чому переконує нас усі його подальша творчість. Університет Тютчев закінчив за два роки. Навесні 1822 року він був ... року. Не раз у листах до рідних і знайомим Тютчев жартівливо писав про те, що занадто затяглося його чекання підвищення, ...

умел уже соблюдать свое достоинство, а в общественно более развитой Германии… это оказывается не по силам!..» (стоит отметить, что А.Лежнев едва ли уместно говорит здесь об «отсталости» России; в модели поведения Гейне проступает скорее буржуазный «прогресс», нежели нечто архаическое).

Касается А.Лежнев и мюнхенского периода, отмечая, что Гейне «старался притворяться умеренным во время своего пребывания в Мюнхене (имея в виду профессорскую кафедру)» и вел «странные переговоры… с близкими разным правительствам людьми, в том числе и с каким-то жули­ком — о получении брауншвейгского ордена».

Тютчев, конечно, не мог не знать тех поступков Гейне, о которых гово­рит Лежнев. Кроме того, Тютчев, без сомнения, был знаком с резкой поле­микой, которую вели против Гейне такие виднейшие мюнхенские мыслите­ли, как Франц Баадер, Йозеф Геррес и особенно проживший долгую жизнь Иоганн Деллингер (1799-1891), опубликовавший в 1828 году в издававшем­ся в Мюнхене журнале «Эос» четыре критических статьи о Гейне (Тютчев с глубоким сочувствием писал о Деллингере много позднее, в начале 1870-х годов, когда последний выступил как вождь «старокатоликов»; об этом пой­дет речь в своем месте).

В поведении и мировосприятии Гейне Тютчев столкнулся с тем, что стало особенно чуждо и враждебно ему в Европе,- с тем, чему он сам, в частности, дал позднее такое определение: «Принцип личности, доведен­ный до какого-то болезненного неистовства». В этом смысле короткая дружба с Гейне много дала Тютчеву.

Как известно, Гейне эмигрировал вскоре из Германии во Францию и опубликовал там два эссе — «Романтическая школа» (1833) и «К истории религии и философии в Германии» (1834) [Вначале они печатались под другими названиями.] в которых было немало безос­новательных — и к тому же крайне резких — нападок на крупнейших гер­манских мыслителей и писателей, начиная с Канта и Гёте.

Так, Гейне писал об основных сочинениях Шеллинга, что «в области философии природы, где ему и приходилось орудовать среди цветов и звезд, он должен был пышно расцвести и воссиять… Как выпущенные на свободу школьники… вырвались ученики г-на Шеллинга на лоно природы… шумно ликуя, кувыркаясь и неистовствуя вовсю».

«…с тех пор, как благодаря ему получила значение натурфилософия, поэты стали гораздо глубже воспринимать природу,- чисто иронически (как это ясно из дальнейшего) писал Гейне о Шеллинге в «Романтической школе»,- Одни погрузились в природу всеми своими человеческими чувст­вами, другие нашли некоторые чародейские формулы, чтобы проникнуть в нее, разглядеть ее и заставить природу заговорить по-человечески. Первые были подлинными мистиками и во многих отношениях походили на индийских подвижников, которые хотят раствориться в природе и в конце

голоса растений, ему раскрывалась тайна каждой юной розы…

Нужно ли выпускнику прошлых лет писать

... правилах приема, утвержденных организацией самостоятельно. Нужно ли выпускнику прошлых лет без аттестата 11-го класса сдавать итоговое сочинение для допуска на ЕГЭ-2017? Итоговое сочинение (изложение) как условие допуска ... Может ли обучающийся с ограниченными возможностями здоровья писать сочинение, а не изложение? Для получения допуска к ГИА лица с ОВЗ имеют право писать как сочинение, так ...

Великое сходство между обоими поэтами заключается в том, что их по­эзия была, собственно, болезнью. Вот почему высказывалась мысль, что обсуждать их произведения дело не критика, а врача» (курсив мой.-Я К.).

Возмущенный этими сочинениями Гейне, Чаадаев писал Александру Тургеневу (в 1835 году): «Знаете, как я назвал Гейне? Фиески [«Классический» заговорщик, изображенный в знаменитой трагедии Шиллера «Заговор Фиеско в Генуе»] в филосо­фии… Смею думать, что этот новый Фиески немногим лучше старого; но, во всяком случае, его книга есть покушение, во всем подобное бульварному, с тою только разницею, что короли Гейне законнее короля Фиески; ибо это… все помазанные науки и философии. В остальном тот же анархический принцип… как тот, так и другой бесспорно вышли из парижской грязи».

Прямые отклики Тютчева на эти эссе Гейне не дошли до нас. Но, как убедительно доказывает современный немецкий литературовед Ганс Роте, именно эти сочинения Гейне послужили поводом для написанного в 1835-м — начале 1836 года стихотворения Тютчева:

Не то, что мните вы, природа:, Не слепок, не бездушный лик -, В ней есть душа, в ней есть свобода., В ней есть любовь, в ней есть язык…, Они не видят и не слышат., Живут в сем мире, как впотьмах,, Для них и солнцы, знать, не дышат,, И жизни нет в морских волнах., Лучи к ним в душу не сходили,

Весна в груди их не цвела,

При них леса не говорили,, И ночь в звездах нема была!, И языками неземными,, Волнуя реки и леса,, В ночи не совещалась с ними, В беседе дружеской гроза!..

Не их вина: пойми, коль может,

Органа жизнь глухонемой!, Души его, ах, не встревожит

У Гейне в первом из названных эссе имеется прямое утверждение [Ср у Тютчева – «не слепок, не бездушный лик»] , что природа-де есть только слепок человеческого языка: «Человеку,- писал Гейне,- подобно библейскому Богу, достаточно высказать мысль, и создается мир, возникает свет или возникает тьма, воды отделяются от суши… Мир есть отпечаток слова» (то есть «слепок»).

Нельзя не сказать в связи с этим о предельной объективности Тютчева. Отвергнув в целом ряде отношений эстетическую позицию и самое поведе­ние Гейне, поэт не перестал ценить лучшие его стихи. Это недвусмысленно выразилось в том, что в одно время с почти гневным «Не то, что мните вы, природа…» Тютчев создает своего рода вариацию на стихи Гейне — «Из края в край, из града в град…»,- а через несколько десятилетий, уже неза­долго до кончины, как бы возвращаясь к своей молодости, пишет стихо­творение «Мотив Гейне» («Если смерть есть ночь, если жизнь есть день…»), опирающееся на раннее гейневское восьмистишие.

Правда, этими двумя стихотворениями (если не считать явно не предна­значенного для печати перевода чисто юмористической гейневской вещицы «В которую из двух влюбиться…») полностью исчерпываются «контакты» Тютчева с Гейне после 1830 года, когда поэт, очевидно, решил порвать все связи с последним. Но тем многозначительнее объективность Тютчева.

Летом 1833 года в Мюнхен прибыл на должность атташе молодой князь Иван Гагарин (1814-1882), внук того самого Гагарина, дом которого приоб­рели в 1810 году родители Тютчева. Молодой человек не мог не быть инте­ресен Тютчеву уже хотя бы потому, что он был связан с Московским уни­верситетом и начал свой жизненный путь как «архивный юноша», то есть служил в том самом Московском архиве Коллегии иностранных дел, через который ранее прошло большинство любомудров. Но еще более он был интересен как представитель нового поколения русских людей, вступавше­го в жизнь через десятилетие после тютчевского. Наконец, насколько нам известно, среди русских, живших в Мюнхене, не было никого, кто мог выступить в качестве полноценного собеседника Тютчева. Гагарин же, несмотря на свою молодость, был понимающим и острым собеседником, который, в частности, смог по-настоящему оценить поэзию Тютчева (не стоит забывать, что для таких собеседников, как Шеллинг или Гейне, по­эзия Тютчева не существовала).

Каким я вижу будущее России к 2050 году

... в будущем перед большинством развитых государств мира стоит и будет стоять основопологающая для их дальнейшего развития проблема-это нехватка ресурсов и территорий. Наша страна уникальна тем, что у нас ... "Венера". К 2050 году Россия построит первую базу на планете Марса и начнет осваивать ее. Наши ученые найдут новые полезные ископаемые на Марсе, которые помогут России осваивать вселенную. Через ...

Тютчев, без всякого преувеличения, полюбил Гагарина. Когда через два года тот уехал в Россию, Тютчев писал ему:

«С момента нашей разлуки дня не проходило, чтобы я не ощущал ва­шего отсутствия. Поверьте, любезный Гагарин, немногие любовники могут по совести сказать то же своим возлюбленным… Чувствую, что если бы я дал себе волю, то мог бы написать вам большое письмо для того только, чтобы доказать вам недостаточность, бесполезность, нелепость писем… Боже мой, да как можно писать? Взгляните, вот подле меня свободный стул, вот сигары, вот чай. Приходите, садитесь и станем беседовать; да, станем беседовать, как бывало, и как я больше не беседую».

Через полгода Тютчев спрашивает в письме к своим родителям: «А что поделывает Иван Гагарин? — и не без горечи замечает: — Чего он не дела­ет, я знаю. Он не пишет своим друзьям».

Это был, впрочем, несправедливый дружеский укор. Гагарин явно от­носился к Тютчеву с еще большим и горячим чувством, которое не покида­ло его всю жизнь (а он почти на десять лет пережил Тютчева).

И письма Тютчеву он писал в те годы достаточно регулярно, даже если не получал на них ответа. Еще 2. мая 1836 года Тютчев сообщал ему: «Все ваши письма доставляли мне большое удовольствие, все были читаны и перечитаны,- на каждое из них у меня было по крайней мере по двадцати ответов. Вино­ват ли я, что ответы эти не дошли до вас, не будучи написаны?..» И пытался оправдать себя: «Знайте, что в течение нескольких месяцев это проклятое молчание тяготит меня, как кошмар, что оно меня душит, давит… II хотя, чтобы устранить его, достаточно было бы весьма легкого движения паль­цев,- до сей минуты мне не удавалось произвести этого спасительного движения…» Далее Тютчев объясняет свое молчание «проклятой ленью». Но в уже цитированном выше письме тому же Гагарину он дал, надо ду­мать, гораздо более верное объяснение, провозгласив «недостаточность, бесполезность, нелепость писем».

Нельзя не сказать здесь, что до нас дошло около 1300 писем Тютчева,- то есть слишком много для безнадежно «ленивого» человека. Но очень характерно, что почти 500 из них — это письма ко второй жене поэта, Эрнестине Федоровне, которая понимала его, пожалуй, более, чем кто-либо. [Нельзя не добавить к этому, что еще около 200 тютчевских писем к ней, напи­санных до брака, она сожгла]. Вот почему не так уж трудно было писать ей, хотя и в этих письмах Тютчев постоянно жалуется на невозможность полноценно высказать то, что он мыслит и чувствует.

Авто диссертации по истории, специальность ВАК РФ 07.00.02 диссертация ...

... опыта земства, состоит в настоятельной необходимости передачи функций его непосредственного жизнеобеспечения самому обществу, в лице советов, муниципалитетов, призванных воспринять, продолжить и ... земских учреждений. В период царствования последнего монарха России самоуправление было предметом постоянных нападок со стороны ... 70-х г.г.-ко-нец 80-х г.г. Первый этап- это поиск форм и методов земской ...

Гагарин, при всей их дружбе, не был, очевидно, для Тютчева таким идеальным адресатом. В следующем после только что цитированного письма Тютчев говорит: «Я получил от вас за последнее время два добрых и прекрасных письма, доставивших мне все то удовольствие, какое я могу получить от писем… И за все эти благодеяния я… не подал даже ни малей шего признака жизни. Сознаюсь — это низко, но… Пусть ваша дружба окажется выше моего молчания».

Гагарин проявил свою дружбу к Тютчеву в полной мере. Приехав в кон­це 1835 года в Петербург, он не без изумления увидел, что ни Жуковский, ни Вяземский, ни сам Пушкин не знают поэзии Тютчева, которую Гагарин ставил исключительно высоко. Он начал действовать — и действовать энергично. Настоятельными просьбами в письмах он вынудил Тютчева переслать ему стихи. В это самое время из Мюнхена уезжал для службы в Министерстве иностранных дел барон Крюднер, и сама прекрасная Амалия доставила Гагарину тютчевские рукописи.

Под давлением Гагарина Тютчев сообщил ему также, что целый ряд ру­кописей его стихотворений находится у Раича, который не сумел их опуб­ликовать, так как его журнал «Галатея» в 1830 году перестал издаваться (до 1839 года).

Тогда Гагарин обратился к знакомому ему по университету Шевыреву, и последний, получив рукописи у Раича, прислал ихмолодому энтузиасту.

Гагарин не смог осуществить свой замысел целиком (он ведь намере­вался издать книгу стихотворений Тютчева), так как в июле 1837 года был отправлен министром иностранных дел Нессельроде за границу и возвра­тился лишь через два года. Но, тем не менее, в результате усилий Гагарина более двух десятков высших творений поэта появилось в пушкинском журнале «Современник».

Рукописи Тютчева, не превратившиеся тогда в книгу, Иван Гагарин бе­режно хранил четыре десятилетия, и нельзя не сказать о том, что только благодаря его заботе до нас дошли такие тютчевские творения, как «Тени сизые смесились…», «Нет, моего к тебе пристрастья…», «Сижу задумчив и един…», «Я лютеран люблю богослуженье…» и многие другие. До конца своих дней Гагарин исключительно высоко ценил Тютчева. Но все же пути их необратимо разошлись уже к концу 1830-х годов, и это расхождение имело очень существенный, непосредственно исторический смысл.

Гагарин сам рассказывал о том, что, оказавшись в Мюнхене, постоянно «сравнивал Россию с Европой». Объясняя это стремление, он говорил: «Я видел в Европе различные нации, весьма несхожие между собою, обла­дающие каждая своим особым характером: тем не менее у всех них было нечто общее… которого я не находил в России… Россия в сравнении с другими странами имела отличительный характер, отделявший ее от этих стран гораздо более глубокой разграничительной линией, чем та, которую можно заметить между Германией и Италией, Англией и Францией, Испа­нией и Швецией. Отчего происходит это различие? В чем состоит та общ­ность, которая существует между различными европейскими нациями и остается чуждою России? Такова вставшая передо мною в Мюнхене задача, решения коей я с тех пор не переставал искать».

Лирика Тютчева и Фета 6, 10 класс

... своих произведениях Сочинения по литературе: Вечные темы в лирике Ф. И. Тютчева и А. А. Фета Радостное юношеское ... Тютчева и А. Фета можно выделить три основные направления. Это любовная лирика, стихи о природе и стихи на тему жизни и ... Тютчев и Фет опережают свое время. Они — предшественники и учителя поэтов «серебряного века». Последние годы жизни стали для Фета временем раздумья над смыслом жизни и ...

В конце концов Гагарин пришел к отрицанию России во имя Европы. Во время пребывания в России он сблизился с Чаадаевым (в частности, именно Гагарин передал в октябре 1836 года Пушкину оттиск знаменитого чаадаевского «Философического письма»).

О своих взаимоотношениях с Чаадаевым Гагарин позднее писал: они «имели громадное влияние на мою будущность, и я исполняю долг благодарности, громко заявляя, что я всем обязан этому человеку». Однако Гагарин явно не воспринял истинную суть чаадаевских воззрений, в которых беспощадная национальная самокритика органически сочеталась с убежденностью в великом, имеющем громадное всемирно-историческое значение будущем России (ведь не кто иной, как Чаадаев, писал в 1837 году: «Мы, так сказать, самой природой вещей предназначены быть настоящим совестным судом по многим тяжбам, которые ведутся перед великими трибуналами человеческого духа и человеческого общест­ва»).

Гагарин усвоил только чаадаевскую национальную самокритику, довел ее до крайних пределов и вскоре уже утверждал, что Чаадаев «отстал» от его, гагаринской, мысли. В 1842 году Гагарин перешел в католичество.

Герцен записывал в своем дневнике 8 января 1843 года: «…в наш век сделаться католиком… сделаться иезуитским пропагандистом! Жаль откро­венность, с которой бросаются в эти мертвые путы. Таков князь Гагарин, он считает Чаадаева отсталым. Понять можно… ум и горячее сердце, Бог привел взглянуть на Францию, на Европу… А тут случайная встреча с иезуи­том, с безумным католиком; перед непривычным глазом развертывается в первый раз учение, мощно развитое из своих начал (которые вперед втес­няют своим авторитетом)… Таланты Чаадаева делают его более ответст­венным…»

Герцен, таким образом, усматривает в судьбе Гагарина вину Чаадаева (с которым позднее будет горячо спорить Тютчев).

Известно, что Чаадаев склонен был идеализировать католицизм. Пушкин писал ему 19 октября 1836 года: «Вы говорите, что источник, откуда мы черпали христианство, был не чист, что Византия была достойна презрения и презираема и т.п. …У греков мы взяли Евангелие и предания, но не дух ребяческой мелочно­сти и словопрений. Нравы Византии никогда не были нравами Киева. Наше духовенство до Феофана (имеется в виду церковный деятель Петровской эпохи Ф. Прокопович.- В. К.) было достойно уважения, оно никогда не пятнало себя низостями папизма… Согласен, что нынешнее наше духовен­ство отстало. Хотите знать причину? Оно носит бороду, вот и все. Оно не принадлежит к хорошему обществу».

В эти суждения нам следует вдуматься, ибо Пушкин здесь говорит многое из того, что, по всей вероятности, мог бы сказать о чаадаевском «письме» и Тютчев (хотя это вовсе не значит, что поэты были близки во всех отноше­ниях).

С другой стороны, необходимо видеть и глубочайшее различие между Чаадаевым и Гагариным. Первый во многом отрицал прошлое России, но во имя ее великого будущего; последний же явно не видел для России никако­го будущего, кроме безусловного подчинения Западу и, в частности, пере­хода русских в католическое вероисповедание. В 1843 году Гагарин покинул Россию и стал священником ордена иезуитов.

Тема россии в лирике тютчева. Анализ стихотворения Тютчева «Умом ...

... в звучание этой темы? Как исследователи определяют значение любовной лирики поэта? Какой предстает Россия в лирике Тютчева? Какие образы-символы передают в лирике поэта его представление о назначении России? Современнике в 1836–1838 гг., ... как его величайшую заслугу. В полной мере и самого Тютчева следует назвать «верноподданным России». Его истинно патриотическая позиция: беспредельная любовь к ...

И Тютчев, несмотря на несомненную глубокую привязанность к своему мюнхенскому молодому другу, никогда, насколько нам известно, более не поминал Гагарина, как бы вычеркнув его из своего сознания.

Но Гагарин не мог забыть Тютчева. После смерти поэта он прислал Ивану Аксакову все имевшиеся в его руках рукописи, а также рассказал в ряде писем о своей давней дружбе с Тютчевым…

Известны факты, свидетельствующие о том, что Гагарин не сумел во­обще отринуть и свои чувства к родине. В середине пятидесятых годов он хотел вернуться в Россию (правда, не без намерения проповедовать здесь католицизм), но ему это не было разрешено правительством. До нас дошел любопытный рассказ русской паломницы, присутствовавшей в 1859 году на пасхальных торжествах в Иерусалиме. Описывая православные празднест­ва, она отметила, что на них «смотрели с любопытством католические монахи и иезуиты, между которыми находился и наш русский князь Гага­рин, 18 лет тому назад перешедший в латинскую церковь… Я нечаянно взглянула на князя Гагарина — вижу: у него градом текут слезы и радостию сияет лицо… Не есть ли это поздний плод раскаяния?.. Где же он — пред­ставитель искреннего своего Убеждения?.. На возвышении кафедры со словом поборничества за права папы, или здесь — в толпе народа, со слеза­ми на глазах как с невольною данью родному чувству…»

Надо думать, именно «родное чувство» побудило Гагарина хранить бес­ценные рукописи Тютчева и подготовить (в 1862 году) за границей двух­томное издание сочинений Чаадаева, которого ранее он обвинил в «отсталости». При этом важно отметить, что знакомство Гагарина с основ­ными сочинениями Чаадаева, по всей вероятности, еще более развеяло его представление о близости взглядов великого русского мыслителя к его, гагаринской, позиции. Нетрудно представить себе, например, как был смущен или даже возмущен католик Гагарин, прочитав следующее рассуж­дение Чаадаева: «России выпала величественная задача осуществить рань­ше всех других стран все обетования христианства, ибо христианство оста­лось в ней (в отличие от Европы.-В.К.) не затронутым людскими страстя­ми и интересами…»

Впрочем, кто знает? Может быть, оказавшись в центре клубка иезуит­ских «страстей и интересов», Гагарин начал сомневаться в своем выборе? Но это было уже его личным делом. Так или иначе Гагарин не вынес испыта­ния, «искушения» Европой.

Иван Аксаков писал: «Самое двадцатидвухлетнее пребывание Тютчева в Западной Европе позволяло предполагать, что из него выйдет не только «европеец», но и «европеист», т.е. приверженец и проповедник теорий европеизма — иначе поглощения русской народности западною, «общече­ловеческою» цивилизацией. Если вообразить всю обстановку Тютчева во время его житья за границей, то, кажется, судьба как бы умышленно под­вергала его испытанию…

Невольно недоумеваешь, каким чудом, при известных нам внешних усло­виях его судьбы, не только не угасло в нем русское чувство, а разгорелось в широкий упорный пламень… Тютчев положительно пламенел любовью к России; как ни высокопарно кажется это выражение, но оно верно…»

В словах Аксакова много правды, но не вся правда. Сам Тютчев — о чем уже говорилось — думал иначе и гораздо истиннее. Он писал, что мы сплошь и рядом подменяем понятие «Цивилизация» понятием «Европа». В Западной Европе общий уровень развития цивилизации был в начале XIX века зна­чительно выше, чем в России, и в этом все дело. Гагарин же целиком и полностью отождествил «Европу» и «цивилизацию» и видел единственное «спасение» в том, чтобы заменить все русское европейским, начиная с церк­ви и религии, которые в то время еще объединяли наибольшее число лю­дей как в России, так и па Западе.

Неточность представлений Ивана Аксакова особенно ясно выступает в дальнейшем его рассуждении. Он писал о Тютчеве:

«Что же выработал за границей его ум, так долго и одиноко (имеется в виду оторванность от русских людей,- В. К.) созревавший в германской среде? Явится ли он «отсталым» для России, но передовым представителем европейской мысли? Какое последнее слово западного просвещения при­несет с собою?

Он и действительно явился представителем европейского просвеще­ния. Но велико же было удивление русского общества… когда оказалось, что результатом этого просвещения, так полно усвоенного Тютчевым, было не только утверждение в нем естественной любви к своему отечеству, но и высшее разумное ее оправдание; не только верование в великое политиче­ское будущее России, но и убеждение в высшем мировом признании рус­ского народа и вообще духовных стихий русской народности».

Тут та же неточность: Тютчев явился представителем не специфически «европейского», но истинно всемирного «просвещения», которое в тот исторический момент достигло наибольшей высоты и размаха в русле германской мысли. Вспомним, что Гёте, Шеллинг и Гегель с этой высоты предугадывали великое грядущее России, ее духовный и культурный рас­цвет. И тютчевское «убеждение в высшем мировом призвании русского народа» (речь шла, разумеется, не о некоем «превосходстве» русских над другими народами, но об их равноправном участии в высшем духовном

развитии мира) могло и должно было сложиться на почве всемирной, а не замкнуто, самодовлеюще русской,- или же европейской — точек зрения.

Многим казалось, что, усваивая «европейское просвещение», нельзя-де понять «мировое призвание» России, и наоборот: углубляясь в русские «духовные стихии», невозможно разглядеть всемирность европейской — в частности, германской — мысли. И в результате приходится, следователь­но, отвергнуть либо Европу, либо Россию (что и сделал Гагарин).

Между тем Тютчев уже очень рано поднялся до подлинно всемирной точки зрения. И для того, чтобы увидеть «мировое призвание русского народа», ему вовсе не нужно было отрицать Запад,- точно так же, как Гёте, Шеллинг и Гегель для утверждения западных ценностей не нужда­лись в отрицании России; они, как мы помним, напротив, предрекали ей великую самобытную будущность.

Тютчев непримиримо выступал лишь против таких западноевропейских идеологов, которые пытались с порога отвергнуть «мировое призвание» России. Он писал, в частности, следующее: «Европейский Запад — только половина великого органического целого, и претерпеваемые Западом, по-видимому, неразрешимые трудности обретут свое разрешение только в другой половине…»

И, если глубоко разобраться, расхождение Тютчева с Гагариным со­стояло вовсе не в том, что первый «выбрал» Россию, а последний — Европу. Тютчев сумел освоить высшие достижения европейской культуры, и это помогло ему подняться до всемирной точки зрения, с которой в своем истинном значении предстала и Россия; вспомним, как писал Тютчев о книге Вяземского: «Именно потому, что она европейская (то есть находится на должном уровне «цивилизации».- В.К.), ваша книга — в высокой степени русская». Между тем Гагарин воспринял только внешний и узкий смысл европейского «просвещения» и попросту попытался переселиться из одной «половины великого органического целого» в другую. Не сумев стать «в высокой степени русским», он (и это всецело закономерно!) не смог сде­латься и «в высокой степени европейцем», какими были Гёте пли Шеллинг. И он как-то ощущал свою неполноценность, иначе почему бы этот фанатик католицизма разрыдался при зрелище православных торжеств?

Через много лет Тютчев с беспощадной резкостью (которая не была ему свойственна в молодые годы) написал о людях типа Гагарина:

Напрасный труд — нет, их не вразумишь,-, Чем либеральней, тем они пошлее., Цивилизация — для них фетиш,, Но недоступна им ее идея., Как перед ней ни гнитесь, господа,, Вам не снискать признанья от Европы:, В ее глазах вы будете всегда, Не слуги просвещенья, а холопы.

Между прочим, Ивана Гагарина, по сути дела изменившего родине, не раз обвиняли еще и в том, что он состряпал пасквильный «диплом», став­ший одной из главных причин трагической пушкинской дуэли. Однако это уже излишний поклеп. Гагарин в 1836-м — начале 1837 года был как раз в самых добрых отношениях с Пушкиным 1 , которому именно он открыл поэзию Тютчева (кстати, Гагарин еще и не впал тогда в свое отступничест­во от России).

Вместе с тем Гагарин постоянно бывал в доме министра иностранных дел Нессельроде, где Пушкина злобно ненавидели. В оправ­дание Гагарина можно сказать, что в доме этом бывал тогда и сам Пушкин, хотя бы уже потому, что он числился на службе в Министерстве иностран­ных дел. Гагарин же в это время хлопотал о назначении за границу и, впол­не понятно, дорожил своими отношениями с семьей Нессельроде.

Перекладывать вину на Гагарина — значит прикрывать истинных злоде­ев. И в высшей степени вероятно, что слухи о мнимой виновности Гагарина пошли именно из дома Нессельроде. Но к этой теме мы еще вернемся в связи с рассказом о взаимоотношениях Тютчева и Пушкина.

_____________________________________________________________________________________

1 Кстати сказать, отец матери Гагарина, Михаил Алексеевич Пушкин, был родным братом бабушки поэта, Марии Алексеевны (по мужу — Ганнибал), и Иван Сергеевич приходился, таким образом, Пушкину троюродным братом…

Федор Иванович Тютчев в Германии»

Fjodor Iwanowitsch Tjutschew in Deutschland

Содержание

1. Начало карьеры ……………………………………………………………… 3

2. В культурной столице Европы …………………………………………… 4

3. Любовь, измены и конец дипломатической карьеры ……………. 9

4. Лирика поэта немецкого периода ………………………………………12

5. Послесловие …………………………………………………………………. 14

6. Пребывание Ф.И. Тютчева в Германии (1822-1844) ……………. 14, Литература ………………………………………………………………………. 15, Приложение …………………………………………………………………….. 16

Наверное, нет в России человека, который не знал бы имени Тютчева, не слышал бы его «Люблю грозу в начале мая», «Зима напрасно злится, прошла ее пора», «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется» и, конечно, хрестоматийного «Умом Россию не понять…»

Но, может быть, не все знают, что больше двадцати лет своей жизни Тютчев провел в Германии, что именно здесь он сформировался как поэт, здесь были написаны многие его шедевры и что самый знаменитый, русский романс «Я встретил вас — и всё былое в отжившем сердце ожило…» посвящен немке.

1. Начало карьеры

Федор Иванович Тютчев родился 5 декабря 1803 года в богатой дворянской семье в родовом имении, находившемся в селе Овстуг Орловской губернии Брянского уезда. Мальчик рос любимцем и баловнем семьи, что наложило отпечаток на его характер. «Ум сильный и твёрдый — при слабодушии и бессилии воли», — так охарактеризовал его И. Аксаков, первый биограф Тютчева. Видимо, эти особенности сказались и на формировании его карьеры, и в личных отношениях.

Он пристрастился к чтению, очень быстро и легко осваивал иностранные языки.

В двенадцать лет он уже переводил оды Горация, в шестнадцать поступил на словесное отделение Московского университета, а спустя три года окончил его. Перед ним открывалась блестящая карьера. Тютчев определился на службу в Государственную коллегию иностранных дел.

В июне 1822 года дядя Тютчева граф Остерман-Толстой взял его с собой за границу. Ему удалось пристроить юношу внештатным сотрудником русской дипломатической миссии в Баварии в городе Мюнхене.

2. В культурной столице Европы

Должность, которую получил Ф.И. Тютчев, была весьма скромной. Как следует из самого названия, «внештатный» значит «не входящий в штат», то есть не имеющий ни конкретных обязанностей, ни жалованья. Тем не менее, для молодого выпускника университета место считалось удачным, поскольку сулило в будущем дипломатическую карьеру.

Бавария в то время не играла значительной роли в международной политической жизни, поэтому у Мюнхенской миссии почти не было настоящих дипломатических задач. Деятельность её сводилась к функциям информационного характера. С ними легко справлялся немногочисленный штат: чрезвычайный посол и полномочный министр, его первый и второй секретари. Что же касается двух внештатных атташе (один из них — Тютчев), то никаких определённых обязанностей они не имели и лишь изредка выполняли поручения посла.

Едва успев приехать в Мюнхен, 19-летний атташе русской миссии влюбляется в четырнадцатилетнюю Амалию фон Штернфельд. Спустя год после того, как молодые люди признались друг другу в своей любви и поклялись пожениться, как только Амалия достигнет совершеннолетия, она получила право именоваться графиней фон Лерхенфельд. Это означало крах всех мечтаний, поскольку для родителей юной графини сын надворного советника Федор Тютчев, происходящий из русской помещичьей семьи среднего достатка, был совершенно неприемлем в качестве зятя. На такой мезальянс они ни в коем случае не согласились бы. Во избежание скандала Тютчева отправили на полгода в отпуск в Петербург.

Когда он вернулся в Мюнхен, Амалия по настоянию родителей уже вышла замуж за барона Крюденера, который был старше ее на 22 года. Тютчев смирился, но сохранил память о своей первой любви на многие года.

Спустя много лет, когда поэту исполнится 66 лет, он вновь встретит свою первую юношескую любовь и напишет такие строки:

«Ich sah Sie – und mein Herz gedachte

Versunkener Vergangenheit.

Ich sah Sie, und in mir erwachte

Die längst entschwundne goldne Zeit…»

«Я встретил вас — и все былое

В отжившем сердце ожило;

Я вспомнил время золотое —

И сердцу стало так тепло…»

По истечении трёх лет службы Фёдору Ивановичу был пожаловано звание камер-юнкера. Это придавало ему определённый статус в светском обществе и открывало доступ к королевскому двору.

В 1826 году, в 23 года Тютчев женится в Мюнхене на милой, грациозной, умной, несколько старше его немке Элеоноре Петерсон (Eleonore Peterson), вдове русского дипломата.

В 1828 году Ф.И. Тютчев становится вторым секретарем дипломатической миссии с жалованием 800 рублей в год.

Баварская столица была в те времена одним из духовных центров не только Германии, но и всей Европы. Мюнхен той поры — это картинные галереи, музеи, библиотеки, писатели, философы, художники… Здесь кипела творческая, духовная жизнь. Здесь работал легендарный философ Ф. Шеллинг, с которым Тютчев встречался и с философским учением которого был хорошо знаком.

Здесь жил Генрих Гейне — один из самых смелых поэтов Германии. С Гейне Тютчева навсегда свяжет и личная дружба, и поэтическое родство. Генрих Гейне в одном из своих писем называл дом Тютчева в Мюнхене «прекрасным оазисом в великой пустыне жизни».

Тютчев перевел на русский язык множество стихотворений немецкого поэта, в его творчестве мы встретим вариации, аллитерации, парафразы и прямые цитаты из Гейне. Именно Тютчев первым познакомил русского читателя с Гейне: в 1827 году в журнале «Северная лира» появляется перевод знаменитого «На севере диком…».

Heinrich Heine

Ein Fichtenbaum steht einsam…

Ein Fichtenbaum steht einsam

im Norden auf kahler Höh‘.

Ihn schläfert; mit weißer Decke

umhüllen ihn Eis und Schnee.

Er träumt von einer Palme,

die fern im Morgenland

einsam und schweigend trauert

auf brennender Felsenwand.

« На Севере диком, на голой скале»

На Севере диком, на голой скале

Кедр одинокий под снегом белеет

И сладко заснул он в инистой мгле,

И сон его вьюга лелеет.

Про юную пальму все снится ему,

Что в дальних пределах Востока

Под пламенным небом на знойном холму

Стоит и цветет, одинока…

Принадлежность к дипломатическому корпусу, а также аристократические связи жены открывали Тютчеву доступ в придворные круги и светские салоны Мюнхена. Светская жизнь Мюнхена увлекала Тютчева — он быстро прослыл мастером остроумной и элегантной беседы. Граф Соллогуб писал в своих мемуарах: «…Ему были нужны, как воздух, каждый вечер яркий свет люстр и ламп, весёлое шуршание дорогих женских платьев, говор и смех хорошеньких женщин. Между тем его наружность очень не соответствовала его вкусам; он был собою дурён, небрежно одет, неуклюж и рассеян; но всё это исчезало, когда он начинал говорить, рассказывать; все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева»…

Другой его современник, князь И.С. Гагарин, находившийся в тоже время в Мюнхене, вспоминал в своих мемуарах: «В этом мире Тютчев был вполне на месте и встречал радушный приём, он вносил в гостиные свой пылкий ум, ум, скрывавшийся под небрежной внешностью, который, казалось, прорывался помимо его воли ослепительными остротами: его находили оригинальным, остроумным, занимательным».

В Мюнхене Фёдор Иванович изучает романтическую поэзию, немецкую философию и путешествует по Баварии, восхищаясь ее природой, Альпами и Дунаем.

Тютчев пишет стихотворение «Там, где горы, убегая».

Wo das Gebirge, weit geschwungen…

Wo das Gebirge, weit geschwungen,

In lichten Fernen sich verliert

Und wo die Donau, viel besungen,

Den ewigen Strom vorüberführt.

Da sah man einst, in alten Zeiten,

So heißt’s, in dunkelblauer Nacht

Die Feen übers Wasser gleiten

Und fuhren ihren Reigen sacht.

Der Mond belauscht der Wellen Lieder,

Indes die Ritterburgen schaun

Von ihren steilen Hängen nieder

Zu ihnen hin mit süßen Graun.

Und von des alten Turms Gemäuser,

Ganz abgeschlossen und allein,

Blinzelt herab ein kleines Feuer

Und sendet uberird’schen Schein.

Die Sterne droben sich ergötzen

und ziehn geordnet ihren Weg.

Sie hören nimmer auf zu schwätzen

Und pflegen trautes Zwiegespräch.

Там , где горы , убегая …

Уже вернувшись в Россию, Тютчев с нежностью будет вспоминать пейзажи южной Германии, красота которой нашла отражение и в его творчестве. В золотой фонд русской литературы и в школьные хрестоматии вошли такие шедевры Тютчева, как «Люблю грозу в начале мая» и «Зима недаром злится…» Оба этих стихотворения написаны в Баварии. И гроза в начале мая — баварская, и уходящая зима — баварская. В стихотворении «Зима недаром злится…» есть и прямое указание на это:

«Den Schnee rafft eine Hexe,

Vor hellem Zorn halb blind,

Und fliehend hinterläßt sie

Ein wunderschönes Kind…»

«Взбесилась ведьма злая

И, снегу захватя,

Пустила, убегая,

В прекрасное дитя…»

«Ведьма – на немецком языке это слово звучит как «eine Hexe» — это один из персонажей мюнхенского «фашинга» — традиционного карнавала, который заканчивается в канун Великого Поста.

4 ведущий

Так прошёл первый этап пребывания Тютчева в Мюнхене.

3. Любовь, измены и конец дипломатической карьеры

По словам современников и друзей Тютчева, женщины очень его любили. Конечно, он был очень образованным человеком, прекрасным собеседником, признанным светским острословом, «львом» аристократических салонов, но вот внешность…

Тютчев был маленького роста, тщедушный, вечно зяб, часто простужался… Один из друзей Тютчева так описывал его: «О наружности своей он вообще очень мало заботился. Волосы его были большею частию всклокочены и, так сказать, брошены по ветру, хотя лицо всегда гладко выбрито. В одежде своей он был небрежен и даже почти неряшлив. Походка была очень ленивая, роста был небольшого. Но широкий и высокий лоб, живые карие глаза, тонкий выточенный нос и тонкие губы, часто складывающиеся в пренебрежительную усмешку, придавали его лицу большую выразительность и даже привлекательность. И чарующую силу сообщал ему его обширный, сильно изощренный и необыкновенно гибкий ум… В его обществе вы чувствовали сейчас же, что имеете дело не с обыкновенным смертным, а с человеком, отмеченным особым дарованием Божиим, с гением…»

Первая жена Ф.И. Тютчева Элеонора, очень красивая женщина (о чем свидетельствуют ее портреты) совершенно беззаветно любила Тютчева. Она называла его Теодором — на немецкий лад, и с обожанием относилась к своему мужу, хотя толком так и не научилась говорить по-русски, и стихов мужа не читала. Но, несмотря на красавицу-жену, Тютчев не переставал уделять внимание и другим женщинам.

На одном из балов в Мюнхене Тютчев знакомится с Эрнестиной фон Дёрнберг. Незадолго до этой встречи у нее умирает муж, дипломат Фридрих фон Дёрнберг и оставляет большое состояние. Поэт начинает ухаживать за молодой вдовой и посвящает ей несколько своих стихотворений.

И вот одно из них:

Ich liebe deiner Augen Schlimmer…

Ich liebe deiner Augen Schlimmer,

Den Zauber ihrer Flammenspiele,

Schlägst du sie auf, dann ist es immer,

Als ob gleich einem Blitz vom Himmel

Dein Blick auf alle Welten fiele…

Doch heft’ger können sie betören

Noch, wenn dein Blick herniedersinkt,

Wenn Küsse Leidenschaft beschwören,

wenn durch geschloßne Lider blinkt

Verhaltnes Feuer: dein Begehren.

Люблю глаза твои, мой друг….

Люблю глаза твои, мой друг,

С игрой их пламенно-чудесной,, Когда их приподымешь вдруг, И, словно молнией небесной,, Окинешь бегло целый круг…, Но есть сильней очарованья:, Глаза, потупленные ниц, В минуты страстного лобзанья,, И сквозь опущенных ресниц, Угрюмый, тусклый огнь желанья.

Влюблённые встречаются в окрестностях баварской столицы. Роман был очень бурным: обрывки случайных откровений говорят о «взрывах» и «слезах страсти»…

Эта связь накаляла обстановку в семье Тютчевых. В мае 1836 г. жена поэта Элеонора попыталась свести счёты с жизнью. В городе разразился скандал. Дипломат, замешанный в подобном скандале, нежелателен для посольства. Чтобы не компрометировать посольство, Тютчев был выслан в Турин, куда за ним последовала и Эрнестина.

Тютчев понимает бесперспективность своего положения, растет его раздражение. К этому добавляется постоянная нехватка денег. Тютчев удручён и растерян.

Командировка в Грецию не развеяла душевного настроя Тютчева. Вернулся он в Мюнхен усталый и расстроенный, недовольный своей поездкой, которая не дала желаемых результатов. Отчёт о командировке, написанный по нестандартной форме, руководитель дипломатической миссии, князь Г. И. Гагарин нашёл «недостаточно серьёзным» и отказался принять. Послу был чужд нервный и переменчивый характер Тютчева, его неспособность подчиняться дисциплине, его живой, ироничный ум. В результате в последующие два года Фёдор Иванович был практически отстранён от дел.

Гагарин отправил в Петербург письмо с просьбой о переводе Тютчева из Мюнхена. И в мае 1836 года Фёдор Иванович с семьёй выехал в Россию.

Так завершается второй, горестный период жизни поэта в Германии. Ему было лишь 33 года. Впереди многое, но дипломатическая служба в Баварии прекратилась навсегда. Блестящей карьеры не получилось. Фёдор Иванович здраво и иронично оценивает причины: «Так как я никогда не относился к службе серьёзно, справедливо, чтобы и служба также смеялась надо мной».

В 1838 году в России умирает его первая жена Элеонора.

Тютчев тяжело переживает смерть жены, но вскоре вновь женится – на Эрнестине Дёрнберг, самовольно выехав для венчания в Швейцарию. За это он был уволен с дипломатической службы и лишен звания камергера.

Позднее Тютчев провёл в Мюнхене ещё пять лет (1839-1844) со второй женой Эрнестиной, но уже выйдя в отставку.

4. Лирика поэта немецкого периода

Период жизни в Германии характеризуется подъемом в творчестве поэта. В эти годы были написаны шедевры философской лирики Тютчева. В стихах о природе была очевидна главная особенность тютчевского творчества на эту тему: единство изображения природы и мысли о ней, философско-символический смысл пейзажа, очеловеченность, одухотворенность природы.

Nicht, was ihr meint, ist die Natur…

«Nicht, was ihr meint, ist die Natur,

Nicht blind und geistlos von Gesicht –

Freiheit und Liebe sind in ihr,

Nicht seelos ist sie, fühllos nicht…»

Не то, что мните вы, природа

«Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик -, В ней есть душа, в ней есть свобода,, В ней есть любовь, в ней есть язык…»

В журнале «Современник» по рекомендации П.Вяземского и В.Жуковского была опубликована за подписью Ф.Т. подборка из 24 стихотворений Тютчева под названием «Стихи, присланные из Германии». Эта публикация стала этапной в его литературной судьбе, принесла ему известность.

Лирические стихи о любви, вошедшие в этот сборник, открывают всю глубину творчества Тютчева. В 1836 году он пишет стихотворение «Я помню время золотое…».

Ich denke noch der goldnen Zeiten…

Ich denke noch der goldnen Zeiten,

Geliebter Landschaft abgelauscht,

Wo einst der Tag versank uns beiden,

Wo tief im Tal die Donau rauscht.

Und auf dem Hügel, weißlich blinkend,

Wo man die Schloßruine sieht,

Da standest du, junge Fee, mir winkend,

Auf moosbewachsenem Granit.

Ich seh noch, wie dein Füßchen rührte

An das zertrümmerte Gestein,

Wie schon die Sonne langsam führte

Von dir hinweg den letzten Schein.

Ein leichter Wind vorüberziehend,

Mit deinem Kleide hat gespielt,

Der Apfelbaum mit seinen Blüten

Die Schultern zart dir eingehüllt.

Du schautest in die Ferne lange,

Ins Dämmerlicht des Himmelsdoms,

Der Tag verblich, mit hellem Sange

Zug dunkel hin der breite Strom.

Я помню время золотое, Я помню время золотое,, Я помню сердцу милый край., День вечерел; мы были двое;

Внизу, в тени, шумел Дунай.

И на холму, там, где, белея,

Руина замка вдаль глядит,, Стояла ты, младая фея,, На мшистый опершись гранит,, Ногой младенческой касаясь, Обломков груды вековой;, И солнце медлило, прощаясь, С холмом, и замком, и тобой., И ветер тихий мимолетом, Твоей одеждою играл, И с диких яблонь цвет за цветом, На плечи юные свевал., Ты беззаботно вдаль глядела…

Край неба дымно гас в лучах;

День догорал; звучнее пела, Река в померкших берегах., И ты с веселостью беспечной, И сладко жизни быстротечной, Счастливый провожала день;, Над нами пролетала тень.

5. Послесловие

К сожалению, время не пощадило многие здания в Германии, причастные к биографии Тютчева. Остался дом, в котором Тютчевы жили в 1844 г. перед отъездом в Россию. Это дворец графа Карла Рехберга. Сегодня адрес дворца — Hackenstr. 7 , во времена Тютчева — Hundskugel 1184. Сохранилось также здание российской дипломатической миссии, располагавшейся в 1822-1828 годах на Herzogspitalstrasse 12, на нем установлена мемориальная доска.

В Maxvorstadte, основном районе обитания Тютчева, находятся другие места, связанные с его именем: Karolinenplatz, Theatinerstraße, Briennerstraße, Ottostraße, Katlstraße, Ludwigstraße.

В старинной мюнхенской церкви Св. Сальватора (Salvatorkirche), где

венчались Ф.И. Тютчев и Элеонора Петерсон (Eleonore Peterson), которая уже тогда принадлежала православной общине и сегодня является главным греко-православным храмом Мюнхена, и в которой крестили пятерых детей Тютчева, родившихся в Германии, уже в наши дни в притворе церкви установили мемориальную доску с именами ее самых знаменитых прихожан. Среди них – «Teodor Tuttschev, russischer Diplomat und Dichter».

В 2003 году, к 200-летию поэта, в мюнхенском парке Finanzgarten, который получил новое название Dichtergarten (Сад поэтов) установлен памятник Федору Ивановичу Тютчеву — единственный памятник кому-либо из русскиx поэтов в Германии.

6. Пребывание Ф.И. Тютчева в Германии (1822-1844)

• 1822-1828 — Мюнхен, Герцогшпитальштрассе (Herzogspitalstrasse), 1139;
• позднее – 12;

• 1829 — Мюнхен, Оттоштрассе (Ottostrasse), 248 (позднее — 4);
• 1830 — Мюнхен, Каролиненплац (Karolinenplatz), 1 — площадь в Максфорштадте;

• июнь — июль 1838 — Мюнхен, Бриеннерштрассе (Briennerstrasse), 4 (пансион тётушки Элеоноры Тютчевой, баронессы Ганштейн), затем Виттельсбахерплац (Wittelbacherplatz), 2 — дом Нейзигель;

• сентябрь 1839 — Мюнхен, Бриеннерштрассе (Briennerstrasse), 18;

— февраль 1840 — Оттоштрассе (Ottostrasse), 250 (позднее — 6);

Литература

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/kursovaya/drujba-dvuh-poetov-tyutchev-i-geyne/

1. Тютчев Ф.И. «Как сердцу высказать себя…» = «Wie schwer spricht doch ein Herz von sich…»: избранная поэзия = Ausgewählte Gedichte (на русском языке с параллельным переводом на немецкий язык)/Ф.И. Тютчев = Fjodor Tjutschew (составители Н.И. Лопатина, А.О. Филиппов) – М.: Вагриус, 2008. – 368 с.

Генрих Гейне – немецкий друг Фёдора Тютчева

Посвящается светлой памяти Аркадия Полонского

160 лет назад, 17 февраля 1856 года, не дожив до 60 лет, умер замечательный немецкий поэт Генрих Гейне (Christian Johann Heinrich Heine).

Благодаря его дружбе с сотрудником русской дипломатической миссии в Мюнхене поэтом Федором Тютчевым, Россия узнала о творчестве немецкого поэта, а немецкий поэт – о сущности России.

Случайным совпадением жизненных ситуаций Генриха Гейне и Фёдора Тютчева, признанных поэтов любовной лирики, можно считать увлечение ими в молодые годы девушками с одинаковым именем Амалия. Амалия, которая имела отношение к Гарри Гейне (в те годы именно так его называли родители и друзья), была дочерью спесивого родственника, на содержании которого находился поэт. Он ненавидел этого своего дядюшку, хотя каждый месяц с нетерпением ждал очередного денежного перевода, чтобы выплатить долги хозяину квартиры, булочнику, портному, цирюльнику. Ему стыдно было, что Амалия может заподозрить понятную в такой ситуации расчётливость. Но стихи, посвященные даме сердца, от этого не стали хуже:

Когда бы цветы то узнали,

Как ранено сердце моё, –

Со мной они плакать бы стали,

Шепча утешенье своё … (Перевод М.Михайлова)

Знакомство с Тютчевым

На рейнские земли (а Гарри Гейне родился в Дюссельдорфе, в небогатой семье еврейского торговца текстилем Самсона Гейне (Samson (Sigmund) Heine) и его жены Бетти ван Гельдерн (Betty geb. van Geldern) распространялся наполеоновский вердикт о равноправии всех граждан независимо от национальности и вероисповедания. Поэтому мальчик, окончив гимназию, мог беспрепятственно учиться в любом немецком университете. В числе университетов, где учился Гарри, были Боннский, Геттингенский, Берлинский. Из одних он сам уходил, из других его исключали за неблаговидные поступки (например, сражение на дуэли).

Учеба у Гарри не стояла на первом месте. Он писал стихи, и влюблялся. Влюблялся и писал стихи. Об указанной выше аналогии Генрих Гейне, принявший 18 июня 1825 года протестантское вероисповедание и нареченный при крещении именем Кристиан Иоганн Генрих (Christian Johann Heinrich), скорее всего, узнал от самого русского поэта, работника русской дипломатической миссии в Мюнхене Фёдора Тютчева. Они познакомились весной (в феврале либо в марте) 1828 года, спустя четыре-пять месяцев после приезда Генриха Гейне в столицу Баварии (приезд состоялся 26 ноября 1827 года).

В Мюнхен Генриха Гейне привело приглашение знаменитого издателя, барона Иоганна Фридриха фон Котта (Johann Friedrich Freiherr Cotta von Cottendorf).

Издатель предлагал поэту стать сотрудником небольшой газеты и соредактором нового журнала «Политические летописи» («Neuen allgemeinen politischen Annalen»).

Другим редактором этого журнала был Линднер Фридрих Людвиг (Friedrich Ludwig Lindner) – человек, близкий к Гейне по своим политическим взглядам; он хорошо знал политическую обстановку Баварии и помогал Гейне налаживать связи с мюнхенским обществом. Генриху надоели придирки родственника по поводу расточительства племянника, упрёки в неспособности заработать на жизнь, и он принял предложение Котта.

Мотание по городам и университетам, казалось бы, закончилось. К тому же Котте пообещал похлопотать о должности профессора Мюнхенского университета: ведь ещё 20 июля 1825 года Генрих Гейне стал доктором юриспруденции в Геттингене.

Аркадий Полонский, исследователь мюнхенского периода жизни Фёдора Тютчева, в своей книге «Здесь Тютчев жил… Русский поэт в Мюнхене». (Киев, КМЦ «Поэзия», 2003. стр. 109-126) сообщает, что Гейне поселился в старом городе, и просил своих друзей писать ему по адресу «Генриху Гейне, доктору права, живущему в Рехбергском дворце на Хундскугеле».

В это время русская миссия тоже размещалась в старом городе по адресу Георгшпитальштрассе 12. Сам Тютчев жил неподалеку, на улице Отто в доме № 248. Так что встречаться им было не трудно. Пишут, что Фёдор Тютчев из газет узнал о приезде поэта с Рейна, и познакомился с ним: ведь к этому времени Генриха Гейне уже прославили книги «Путевых картин» («Reisenbilder», 1826), а также «Книга песен» («Buch der Lieder», 1827).

Автор этой статьи полагает, что, скорее всего, Тютчева и Гейне познакомил Линднер Фридрих Людвиг.

Родственные увлечения

Гейне и Тютчева сближали не только молодость и любовь к поэзии, но и тяга к философским размышлениям. И тут уместно отметить, что в отличие от советского поэта Владимира Маяковского («Мы диалектику учили не по Гегелю,/ бряцанием боёв она врывалась в стих…»), Гарри Гейне в Берлинском университете слушал лекции этого самого Георга Вильгельма Фридриха Ге́геля (Georg Wilhelm Friedrich Hegel).

Гейне больше, чем лекции (как он сам писал в «Письмах из Берлина»), интересовали частные беседы с этим создателем немецкой философии романтизма.

Как правильно замечает Аркадий Полонский, Тютчев и Гейне были довольно непохожие личности, но каждый из них понимал, с кем имеет дело. Спустя много лет, в бытность свою главою Комитета иностранной цензуры, Фёдор Тютчев говорил о Гейне как о поэте, поколебавшем «основания заграничного общества».

А пока они вращались в общей мюнхенской компании. Генрих Гейне непрестанно влюблялся в хорошеньких женщин. Среди его пассий можно предположить и младшую свояченницу Тютчева, 19-летнюю Клотильду фон Ботмер (Klotilde von Bothmer).

В письме от 1 апреля 1828 года в Берлин Гейне пишет: «Удивительные отношения с женщинами! Однако это не способствует ни моему здоровью, ни желанию работать». В этом же письме упоминается и «молодой русский дипломат, лучший друг Тютчев».

Генрих Гейне не скрывал, что ему нравилась и жена Федора Тютчева, одна из первых мюнхенских красавиц, урождённая графиня Эмилия Элеонора фон Ботмер (Emilia Eleonora von Bothmer).

В их гостеприимном доме с отличной кухней гостя с берегов Рейна привлекали не только красивые сестры, но и своеобразные рассуждения Федора Ивановича о европейской литературе, философии и политике. Тютчев так убежденно рассказывал о своей родине, что даже скептик Гейне уверовал в симпатию русских царей к европейскому либерализму.

Такие же разговоры вели два поэта во время прогулок по Мюнхену. Они любили стоять на высоком берегу Изара, откуда в хорошую погоду видны заснеженные вершины Альп.

Творческие контакты

Уже в своей дипломной работе «Тютчев и Гейне. История встречи и поэтического взаимодействия» (1918) молодой Юрий Тынянов, как и другие биографы Гейне, отмечает влияние рассказов Тютчева на очерки Гейне. Так, в одном из них, опубликованном в мюнхенской газете, редактором которой, как уже говорилось, состоял поэт: «… его попутчик, русский путешественник, вспомнил о боях на Балканах, где русские войска сражались с турецкими, и спросил: «Вы за русских?».

Федор Тютчев как работник дипломатического представительства России в Германии, не мог кривить душой, когда говорил Гейне о том, что государство Николая I бескорыстно защищает греческих вдов и сирот и противоборствует не только варварскому турецкому деспотизму, но и его западным союзникам. Не потому ли в третьем томе «Путевых картин» Гейне появились такие строки: «Если сравнить… Англию с Россией, то и самый мрачно настроенный человек не усомниться, к какой партии примкнуть. Свобода возникла в Англии на почве исторических обстоятельств, в России же – на основе принципов».

В этом очерке в полной мере проявилась и нелюбовь Генриха Гейне к духовным лицам, а также проблемы с вероисповеданием: «… Екатерина ограничила церковь, а право на дворянство даётся в России государственною службою…. Ведь русские в силу одного уже пространства своей страны свободны от узкого языческого национализма, они космополиты, или, по крайней мере, на одну шестую космополиты, ибо Россия занимает почти шестую часть всего населенного мира». Эту главу, которую можно назвать гимном свободе, Тютчев перевел на русский язвк в стихотворной форме.

Истины ради отметим, что не прошло и трёх лет, как вследствие подавления царскими войсками народного восстания в Польше взгляды Генриха Гейне на Россию изменились коренным образом.

Федор Иванович Тютчев первым (за ним последовали многие) перевел на русский язык знаменитое стихотворение Генриха Гейне «Сосна» («Ein Fichtenbaum…»):

На севаре мрачном, на дикой скале

Кедр одинокий под снегом белеет,

И сладко заснул он в инистой мгле,

И сон его вьюга лелеет.

Про юную пальму всё снится ему,

Что в дальних пределах Востока,

Под пламенным небом, на знойном холму

Стоит и цветёт, одинока.

Многие читатели с «молоком матери» впитали в себя совсем другой, лермонтовский вариант перевода стихотворения Гейне: «На севере диком стоит одиноко/На голой вершине сосна…». Но М.Ю.Лермонтов не до конца раскрыл тайный смысл немецких строчек: Гейне иносказательно говорит о двух влюбленных, а у Михаила Юрьевича оба они – женского рода!

Стихотворение «Сосна» очень понравилось Клотильде фон Бомер. Генрих Гейне подарил его молодой графине весьма необычным образом: он написал стихи на обратной стороне холста одной из картин Готлиба Гассена (Gottlieb Gassen).

Поэт посвятил Клотильде фон Бомер несколько стихотворений, включенных позднее в цикл «Новая весна» (Neuer Frühling).

Аркадий Полонский подсчитал, что Фёдор Тютчев перевёл или написал по мотивам Гейне не менее 10 стихотворений.

Мюнхенские проблемы

Сначала Мюнхен понравился Гейне. Он писал друзьям: «Мюнхен – город, созданный самим народом, и притом целым рядом поколений, дух которых до сих пор ещё отражается в постройках…, начиная от багрово-красного духа Средневековаья, выступающего в бронзе из готического портала храма, и кончая просвещенным духом нашего времени…».

И всё же мюнхенская погода была ему вредна: в зимние месяцы у него снова, как в детстве, усиливались головные боли. В письмах он сообщает, что тоскует по соленой влажности приморского воздуха. А весной, как только потеплеет, стремится в горы.

Его биографы подчеркивают, что поэт ощущает «хмель и похмелье славы, сознание того, что он способен и может сделать неизмеримо больше, чем сделал до сих пор; это порождает раздражительность и подозрения». Генрих написал прошение баварскому королю Людвигу I о помощи в продвижении его на должность профессора Мюнхенского университета.

Весьма помогал в этом деле и Федор Тютчев, в дом которого был вхож ректор этого университета.

Добиваясь профессорской кафедры, Гейне просит Котте как можно скорее передать Баварскому королю (от которого многое зависит) его книги, и объяснить при этом, что «автор стал значительно мягче душой, лучше, а, может быть, сейчас уже и вовсе иной, чем был в своих ранних произведениях. Я надеюсь, что король достаточно мудр, чтобы оценить клинок по его остроте, а не по тому, как хорошо или плохо им раньше пользовались» (цитируется по книге Льва Копелева «Поэт с берегов Рейна. Жизнь и страдания Генриха Гейне». Изд-во «Прогресс-Плеяда». Москва, 2003, стр. 168).

Содействовал Гейне также его рейнский земляк, министр вероисповеданий и просвещения Баварии (с августа 1828 до 1831 года – министр внутренних дел) Эдуард фон Шенк (Eduard von Schenk).

Шенк с уваженим относился к творчесту Гейне, да и сам пописывал стихи. Прошение Генриха Гейне баварскому королю Шенк сопроводил ходотайством «для всемилостейшего Вашего рассмотрения… прошение д-ра Генриха Гейне о принятии его на службу экстраординарным профессором здешнего университета… В его произведениях проявляет себя истинный гений; они вызвали величайший интерес во всей Германии».

Но Людовик I, которого называли королем художников, задумавшим возродить художественное государство, создать из баварской столицы новые Афины, не нашел возможным (и нужным?) предоставить баварскую кафедру выходцу с Рейна.

Уже в середине июля 1828 года Генрих Гейне покидает Мюнхен и уезжает в итальянское путешествие. Его короткое, почти 8-месячное, пребывание здесь становится важным, а во многом и решительным для него временем.

Эпилог

Последняя запись, предназначавшаяся 27-летней Камиле Зельден (Kamila Selden), последней привязанности поэта, была сделана в Париже рукой умирающего, разбитого параличом Генриха Гейне 14 февраля 1856 года: «Дорогая, Сегодня (в четверг) не приходи. У меня ужасная мигрень. Приходи завтра. Твой страждущий Г.Г.».

17 февраля, за несколько минут до смерти, он попросил свою жену Матильду положить ему на грудь цветы. «Цветы! Цветы! Как прекрасна природа!», – успел произнести поэт. В 4 часа утра его не стало…

Не те ли строчки, которые мы привели в самом начале этой статьи, вдруг вспомнил умирающий Гейне!?

Примечание:

Виктор Петрович Фишман, род. в Днепропетровске в 1934 г.; инженер-геофизик. Публикуется в периодической прессе Германии, России (журнал «Грани»), изредка – в Израиле, США. С 1996 года постоянно проживает в Германии.

Доклад о Федоре Тютчеве, изложенный в этой статье, расскажет Вам о великом русском поэте, представителе «золотого» века.

Сообщение о Тютчеве

Детские и юношеские годы будущего поэта

Он появился на свет 23 ноября 1803 года в деревушке Овстуг, что в Орловской губернии. Его родители были знатными и образованными людьми. Поэтому и сыну хотели дать соответствующее образование: дома с ним занимался учитель Семен Раич, который прививал ему любовь к поэзии. Уже в 12 лет Федор делал переводы трудов Горация и пробовал сочинять стихотворения. Одаренность мальчика поражала. В 14 лет он был принят в сотрудники Общества любителей словесности. А в 1816 году Тютчев стал вольнослушателем Московского университета. В 1819 году поступил на филологический факультет, который окончил всего за 2 года.

Жизнь за границей

Получив степень доктора словесности, но получил работу в коллегии иностранных дел. В 1822 году Тютчев отправляется на службу в Мюнхен. На время Федор Иванович вынужден был забросить литературную деятельность и посвятить себя дипломатической службе. Тем не менее, он продолжал писать стихи, правда, для себя, не афишируя этого. На родину попал только в 1825 году. Возвратившись в Мюнхен, он женится на Элеоноре Петерсон, взяв на себя опекунство 3 ее детей от первого брака. У пары также появились и свои дети – 3 прекрасных дочери. Город также подарил ему дружбу с философом Шеллингом и поэтом Гейне.

Весной 1836 года Федор Иванович передал в Петербург свои лирические произведения, которые были опубликованы в пушкинском журнале «Современник». В общем, его германская служба длилась 15 лет. Весной 1837 года поэт и дипломат получает отпуск и на 3 месяца отправляется в Санкт-Петербург.

По окончанию отпуска его перенаправляют в Турин в качестве первого секретаря и поверенного в делах русской миссии. В Италии умирает его жена и спустя год он снова женится на госпоже Эрнестине Дернберг. Это стало началом конца дипломатической карьеры, так как самовольно отправился в Швейцарию для проведения бракосочетания.

Федор Иванович целых 2 года пытался возвратиться на службу, но тщетно. Его навсегда исключили из списка чиновников Министерства. Тютчев после увольнения еще 4 лет прожил в немецком Мюнхене.

В отчий край поэт вернулся в 1843 году. Вначале он жил в Москве, после переехал в Санкт-Петербург. Весной 1845 года его взяли на работу в Министерство иностранных дел. Его карьера стала налаживаться. А вот прекрасные стихотворения поэта и публицистические статьи, хотя публиковались, но их никто не читал.

После себя Федор Иванович Тютчев оставил 24 лирических произведения, статью «Русские второстепенные поэты».

• Поэт был очень влюбчивым. Сначала он увлекался графиней Амалией, потом женился на Элеоноре Петерсон. После ее смерти Тютчев вновь сочетал себя узами брака с Эрнестиной Дернберг. Но ей Федор Иванович 14 лет изменял с Еленой Денисьевой, которая стала его третьей женой.
• У него было 9 детей от трех браков.
• Своим любимым женщинам он посвящал стихи.
• Постоянная деятельность государственного деятеля не дала ему развиться как профессиональному литератору.
• Два своих стихотворения посвятил

Уже в 1825 году всего после трехлетнего пребывания в Мюнхене — близкие замечают в Тютчеве перемену. Университетский товарищ Погодин сразу чует чужого, ему с Тютчевым «не говорится». «Он пахнет двором». [Н. Барсуков. Жизнь и труды М. П. Погодина, кн. I. СПб., 1888, стр. 310.]

Через 20 лет Тютчев вернулся в Россию «питомцем гордого и красивого Запада» (Аксаков); он родины не узнает, борется с ее впечатлениями именно здесь природа больше «молчит с улыбкою двусмысленной и тайной». Все больше сужается исследованиями круг его стихотворений, посвященных русской природе.

Так, по-видимому, отзыв тонкой ценительницы вел. кн. Марии Николаевны об «Осеннем вечере» относит и эти стихи к южнонемецкому миру. [Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым, т. I. СПб., 1896, стр. 183. То же: В. Брюсов. Ф. И. Тютчев. Летопись его жизни. — «Русский архив», 1903, кн. III, № 12, стр. 646.]

У Тютчева ни слова тоски о России, напротив, даже в поздние годы он с тоской подумывает о возвращении к нелюбезным берегам дорогой родины («ces plages inaimables de la chere patrie»).

«Стереть великолепия Вёве ледяной губкой петербургской зимы!»

Он вспоминает, что через 6 недель увидит опять Гостиный двор, грустно освещенный с 4-х часов фонарями Невского, — и содрогается. Достаточно говорено в тютчевской литературе об отсутствии у него живой любви к живой России (не абстрактной), и все же трудно объяснить это содрогание, эту физическую дрожь. Там, где Тютчев хвалит Петербург (а в нем более всего почти европейские «острова») или петербургское общество, — он хвалит их приближение к европейскому, милое для него сходство.

Сквозь политическую и философскую любовь к России явно в Тютчеве личное равнодушие, человеческая нелюбовь. «Здесь самый значительный и господствующий надо всем прочим факт — это отвратительная погода. <�…> Ah, quel pays, mon dieu, quel pays! — Et n»est on pas digne du mepris en y restant» [«Старина и новизна», 1915, кн. 19, стр. 163. «Ах, какая страна, мой бог, какая страна! И не достоин ли ты презрения, оставаясь в ней (франц.)].

В самом Тютчеве было, несомненно, какое-то личное, интимное очарование. Петр Киреевский поехал в Мюнхен кем-то или чем-то предубежденный против Тютчева, но был сразу обезоружен «тютчевским обхождением»; Тютчев из тех людей, которые полезны «даже только присутствием своим» [И. В. Киреевский. Полн. собр. соч., т. I. M., 1861, стр. 58].

Тогда уже Тютчев был несравненным собеседником, остроумным и изящным «жемчужноустом» (слово о нем кн. Вяземского).

Уже в 1825 году Погодин о нем записывает: «Мечет словами»..

Тютчев познакомился в Гейне прежде всего с поэтом; он знал и ценил его как поэта еще до личного знакомства; о восторженном отношении к гейневским стихам в тютчевском доме свидетельствовал сам Гейне. Таким образом, общение поэта Тютчева с поэтом Гейне совершенно не определено их встречей, она, быть может, только оживила интерес к его поэзии; большинство переводов Тютчева падает на 1830 год. В 1829–1830 годах Тютчевых посещают братья Киреевские и, несомненно, именно отсюда выносят интерес к творчеству Гейне.

Отношения Гейне к Тютчеву, разумеется, иного измерения. Тютчев был для него дилетантом, русским дипломатом и политиком, но не сколько-нибудь заметной поэтической величиной. Зато отношения к тютчевскому кружку отразились в его поэзии.

В обоих вышедших в 1832 году нумерах «Европейца» помещены гейневские «Письма о картинной выставке», которые вместе с «Парижскими письмами» Берне должны представить наиболее передовые и живые течения немецкой литературы. [Вероятно, помещение гейневских «Писем» сыграло свою роль в закрытии журнала.

Уже самый выбор произведения, в подлиннике полного нападок на Николая I и протестов по поводу Польши, мог показаться неслыханной дерзостью]. Мать Киреевских А. П. Елагина посылает стихи Гейне Баратынскому, который читает их с восхищением, — таким путем поэзия Гейне из тютчевского круга идет в пушкинский.

Но Тютчев предстал Гейне прежде всего как остроумный и образованный философски русский дипломат — как политический деятель и мыслитель. И вот в определении влияния в этом отношении Тютчева на Гейне важно было проследить их личное общение, на почве которого оно развивалось.

Из сказанного о Тютчеве и Гейне мы можем вывести несколько общих следствий, которые лягут в основу дальнейшего детального рассмотрения отношений обоих поэтов.

Во-первых, Тютчев принадлежал к сложному типу романтиков; использовав тематику романтизма, он в гораздо большей мере относится к классикам по своим приемам.

Во-вторых, но и как романтик он примыкает к тому крылу старших романтиков, образцом которых являются Новалис и Шеллинг, а не Тик. Тематика этих романтиков заключена главным образом в области натурфилософии и, не оправдывая применения одного из главных принципов романтической теории — романтической иронии, является одним из факторов, обусловивших «высокий» одический строй поэзии.

В-третьих, отдельные приемы Тютчева (семантическое употребление слов, синкретический эпитет и т. д.) восходят к романтическим образцам.

В-четвертых, строфа Тютчева, синтаксис и лексика восходят к образцам классическим. Поэтому частное исследование вопроса об отношении Тютчева к Гейне стремится выяснить размеры заимствований у писателя позднейшей формации, восходящего к крылу романтиков, Тютчеву не родственных (Тик, Брентано).

ФОТО ИЗ ИНТЕРНЕТА