О.Мамедов. Минутной младости минутные друзья». Поэт и друзья-вампиры. К 170-летию дуэли. – Издательство «Премьер». – Ростов-на-Дону, 2006. – 61 с.
Это эссе – о взаимоотношениях поэта с его бесчисленно-обременительными друзьями – посвящается 170-летию со дня трагической для русской словесности дуэли.
С того мгновения, когда мы ещё детьми узнаём о гибели Александра Сергеевича Пушкина на ужасной, таинственной, загадочной, непостижимой для детского ума «дуэли», – воспоминание об этой давней трагедии нас уже не покидает, становясь вечно носимой и невыносимой болью каждого российского человека.
Сколько раз, задыхаясь от горестного исхода главной дуэли во всей истории России, мы метались, перебирая в отчаянных размышлениях: может быть, всё могло сложиться иначе?
И бесполезно ненавидим роковую педантичность Данзаса, близорукость Натали, внезапную хворь тех, кто мог бы не допустить надвигающуюся трагедию…
Пушкин был обречен изначально!
И Лермонтов.
* * *
Мы так желаем им победы, что не задумываемся: а если бы Пушкин убил Дантеса? Можно ли представить Пушкина на следующее утро или через неделю после победной для него дуэли? Он пьет кофе? Он кутается в свой знаменитый халат? Он садится за стихи? Обратимся к рассуждениям Татьяны Мотиной:
«Интересная история: муж, часто бывающий в отъездах по делам, ревнивый, но любящий… жена, рожающая почти каждый год, женщина безумно красивая даже, по словам недоброжелателей. что может получиться в такой ситуации? Даже если она – женщина честная и не собирается изменять мужу физически, вряд ли она сможет устоять перед влюбленностью платонической, отнимающей и время, и душевные силы, которые ей некуда, кроме этого потратить. И что должен делать в такой ситуации муж, человек умный, но, как уже было сказано, ревнивый? И разыгрывается драма… в советское время принято было обвинять царизм, самого царя и царский двор, который просто-таки загубил свободолюбивого поэта. Кроме того, более чем достаточно доставалось бедной Наталье Николаевне, которая якобы и подвела мужа под монастырь… Даже самого Пушкина обвиняли в нежелании жить дальше, в том, что он задыхался, и смерть была единственным выходом из ситуации… обвиняли его даже за то, что, имея огромное количество долгов, он хотел таким образом расплатиться с ними. И каждая из этих версий имела бы право на существование, если бы постоянно не проявлялось несколько “но”, разносившие их вдребезги.
Дуэль пушкин лермонтов
... сказать, что они даже ненавидели друг друга и этот случай был лишь предлогом дуэли. Перед дуэлью Базаров хотел написать письмо отцу, ... Гринева в грудь. Дуэль состоялась не по правилам, секундантов не было вообще. Лермонтов «Герой нашего времени» Дуэль Печорина и Грушницкого ... Б. перестает быть врагом и становится врачом. Пушкин «Евгений Онегин» Глава 6. Дуэль Ленского и Онегина. Ленский увидел, что ...
Да не ссорился Пушкин с царем, хотя и бывали у них стычки — не ссорился! И сам царь, понимая значение Пушкина, предпочитал просто отслеживать все, что тот пишет через своих придворных и даже лично. И Наталья Николаевна вовсе не была настолько кокеткой, кроме того, она обо всем говорила с мужем и тайн от него, даже сердечных, не имела. ну, а сам Пушкин и в последние дни перед дуэлью строил новые планы выпусков «современника», писал книги, собирался копаться в архивах и думать не думал о скорой кончине… вызов на дуэль? Да ни для кого не секрет, что Пушкин и в молодости был заядлым дуэлянтом. темпераментно вызывал на дуэль всех, кто, как ему казалось, его чем-либо задел. ну а если бы он был убит раньше каким-нибудь поручиком за некие слова о прекрасном поле, сказанные в шуме карточной игры или в застолье? этого поручика тоже обвинили бы в том, что он специально погубил великий талант?..
Да, имела место интрижка со стороны Дантеса (или Геккерна).
Да, над Александром Сергеевичем решили зло подшутить — недоброжелателей у гениев всегда предостаточно. И сам Пушкин дал волю своему темпераменту, и Наталья Николаевна в какой-то момент проявила слабость, но называть это хитроумным планом по истреблению Пушкина я бы поостереглась. Все же, скорее всего, это неправда: жуткое, ужасное стечение обстоятельств — да, безусловно (у кого из нас не бывает черных полос в жизни!), но заранее продуманное убийство… это весьма неправдоподобно… хотя бы потому, что Пушкин мог бы попасть в Дантеса… а стрелок он был вовсе неплохой… И стрелял Александр Сергеевич первый… Кто знает, чем бы закончилась эта история, если бы умер Дантес?.. читайте Пушкина, читайте его письма, мемуары современников — возможно, именно у вас есть шанс найти до сих пор никем не увиденный ответ, удачи!»
Татьяна Мотина. А истина всегда посередине
Судьба по-своему ужасно хранила наших поэтов. И ужас этот состоял в том,
что ПУШКИН НЕ МОГ СТАТЬ УБИЙЦЕЙ!
что ЛЕРМОНТОВ НЕ МОГ СТАТЬ УБИЙЦЕЙ!
А в дуэли это значит только одно: если ты не можешь стать убийцей, значит, тебе по силам быть только убитым.
С тех пор мы и мучаемся от безысходности ситуации. И с тех пор знаем – дантесы и мартыновы стреляют без промаха. И на протяжении всех этих ста семидесяти лет они продолжали стрелять. Да и мы сегодня по-прежнему безоружны против них.
Нам, благоговеющим перед памятью поэта, странно читать отзывы иного рода – «в лицее он превосходил всех чувственностью, а после, в свете, предался распутствам всех родов, проводя дни и ночи в непрерывной цепи вакханалий и оргий. Должно дивиться, как и здоровье, и талант его выдерживали такой образ жизни, с которым естественно сопрягались и частые гнусные болезни, низводившие его часто на край могилы. Пушкин не был создан ни для света, ни для общественных обязанностей, ни даже, думаю, для высшей любви или истинной дружбы. У него господствовали только две стихии: удовлетворение чувственным страстям и поэзия; и в обеих он ушел далеко… вечно без копейки, вечно в долгах, иногда без порядочного фрака, с беспрестанными историями, с частыми дуэлями, в близком знакомстве со всеми трактирщиками, непотребными домами и прелестницами петербургскими, Пушкин представлял тип самого грязного разврата» (воспоминания М.А. Корфа о Пушкине. В кн.: «Пушкин, его лицейские товарищи и наставники», статьи и материалы Я. Грота. Изд. 2-е, с.250-251).
Вот уж случай, когда не знаешь, что и сказать: оценки гения современниками – всегда непредсказуемая загадка и тяжкий крест!
* * *
Я слышал, что между великими людьми всегда складываются небъяснимо сложные отношения. Иначе они, наверное, не были бы великими.
Сложность — привилегия великих. И только гениальные люди просты.
Но простота гениальных — не упрощенность, а НЕМЫСЛИМАЯ СЛОЖНОСТЬ, достигшая состояния НЕМЫСЛИМОЙ ПРОСТОТЫ, то, что – вы не поверите – недоступно простым людям. Хотя простым людям не легче от того, что они изначально просты, что их простота не выстрадана, не результат саморазрешившейся сложности, а дана, так сказать, по праву естества.
* * *
Вот и к Пушкину у его величественных потомков по поэтическому цеху тоже сложное отношение: то они сбрасывают его с корабля современности, то, напротив, вновь ищут чистый гений поэта в мутных водах быстро текущего бытия…
Видимо, там, где начинается чувственное, там исчезает рациональное.
Мне же проще – я один из множества: обыкновенный благодарный читатель великого Пушкина, потрясенный простотой его сложного стиха (или, что не менее потрясает – сложностью его простого
стиха).
* * *
Давно, случайно я заглянул в письма Пушкина. И уже не мог оторваться.
Теперь я знаю — всю жизнь Поэт писал, сам того не сознавая, одно великое произведение, которое (занимая, между прочим, в десятитомном собрании его сочинений целых два тома) скромно озаглавлено: «ПИСЬМА».
Письма Пушкина «обладают высокой самостоятельной ценностью, представляя в своей совокупности естественно сложившееся художественное произведение, в котором раскрылась до конца внешняя и внутренняя жизнь Пушкина-художника и в то же время умнейшего человека своего времени» (см.:
В письмах Пушкина всё: это и портрет эпохи, и стихи, и дружеские зарисовки, и повседневные заботы, но главный герой-человек, предстающий во всей наготе своих истинных чувств, повседневных забот, во всей своей интимной (господи, прости) открытости, – это САМ ПУШКИН, облик которого – по мере чтения сокровенных, не предназначенных для чтения посторонними (уж во всяком случае они писались явно не для нас), строк — становится буквально объёмным. И эта объемность вырастает вопреки желанию самого Пушкина, который меньше всего думал о том, чтобы говорить о себе, да еще в выгодно-парадном виде.
* * *
Может показаться невероятным, но нигде так не проступают мельчайшие подробности великого человека, как в его письмах.
Вот она, диалектика – ПИСЬМА К ДРУГИМ ВСЕГДА ОКАЗЫВАЮТСЯ ПИСЬМАМИ К СЕБЕ (и о себе).
Увы, с приходом мобильников (простите за суетное, возникающее рядом с вечным) завершился, видимо, и жанр эпистолярной прозы. Жаль, «эсэмэска» – это стиль эпохи особой, по-своему непреходящей, ценности — обнаженного девичьего пупка; скрывающему же свой пупок в камзоле или во фраке не пристало издавать коротенькое эсэмэсное «Вау!»
* * *
Но самое удивительное состоит в том, что эпистолярное наследие Пушкина – поистине тройное волшебство: в нём, как в увеличительном стекле, видны не только сам поэт, не только адресаты его посланий, но и – вы снова не поверите — мы с вами!
Таково парадоксальное следствие несанкционированного общения с гением.
* * *
Письма Пушкина – это школа чувств, школа благородства и цивилизации индивида.
Читайте эти письма. Вы станете лучше.
* * *
Но хорошо ли читать чужие письма?
Нет.
Что же делать?
Чужие письма – не читать.
Письма Пушкина – МОЖНО! Он нам, к его отчаянию, – не чужой. Да и мы ему свои. В этом-то и состоит трагичность судьбы каждого гения: он всегда, он изначально наш, и всё его, включая письма – тоже наше (хотя я сильно сомневаюсь, чтобы он многих из нас пустил бы к себе на порог – уж больно мы опростились за двести минувших лет).
Предвидя, что с ним могут сделать дорвавшиеся до его рукописей потомки, Пушкин в 1825 году, совсем молодым – ему было только двадцать шесть! – прозорливо писал в личном откровении П.А. Вяземскому:
- «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал, и мерзок — не так, как вы — иначе. — Писать свои Mеmoires заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать — можно;
- быть искренним — невозможность физическая. Перо иногда остановится, как с разбега перед пропастью — на том, что посторонний прочел бы равнодушно. Презирать… суд людей не трудно;
- презирать суд собственный невозможно» [1].
* * *
Психологи утверждают: ребёнок должен хотя бы раз в день ощутить тепло погладившей его руки близкого человека.
Загадка пушкинской личности – благородной, щедрой, экстравертной — в том-то и состоит, что маленького Пушкина не гладил никто. он рос постылым ребёнком в собственной семье, откуда его сбагрили (простите за чёткость выражения) при первой же возможности в лицей, который практически сразу перерос в кишинёвскую ссылку, а та — в ссылку в Михайловское. И здесь, уже взрослым, возмужавшим, огромным (ибо гении растут, обгоняя время и пространство), он встречает родственников – отца, мать, брата, сестру, до смерти напуганных его неясными злодействами, которые, хоть и неясны, но очень опасны, раз с ним борется сам царь и другие важные чины.
Их беспрестанно терзает тайный страх: Саша – в ссылке, за Сашей учреждён надзор, да еще многолетний! от такой близкой опасности голова пошла бы кругом не только родственников.
* * *
Но ожесточить поэта могла не только сердечная глухота близких.
Гений, рождённый быть в центре российской жизни – в центре историческом, политическом, интеллектуальном, до двадцати семи лет был на периферии империи – Крым, Кавказ, Молдавия, Михайловское.
Вот горькая хронология основных периодов первых 27-ми лет жизни Пушкина [2]:
* * *
1799. 26 Мая. У чиновника Московского комиссариата Сергея Львовича Пушкина (1771—1848) и жены его Надежды Осиповны, рожд. Ганнибал (1775—1835), в Москве родился сын Александр.
1811-1817. Учеба в Царскосельском лицее.
1817 (13 июня) – 1820 (6мая) — служба в ведомстве иностранных дел (Петербург).
1820. 6 мая. Отъезд из Петербурга в южную ссылку.
1824. 30 марта. Отъезд из Одессы в ссылку в Михайловское.
1826. 8 сентября. Приезд в Москву и аудиенция у Николая I, объявляющего Пушкину об освобождении его из ссылки.
И далее – последние десять лет невыносимой жизни в постдекабристком угрюмом николаевском Петербурге.
* * *
В литературе уже отмечалось, что «северная ссылка воспринимается поэтом как участь неизмеримо более горькая, чем пребывание в Кишиневе-Одессе». Такие признания, как «Михайловское душно для меня», «умираю от скуки», «кюхельбекерно», «глухая деревня», составляют неизменный мотив всей переписки. Фактически южная ссылка могла (с некоторой натяжкой) считаться переводом по службе под начало добрейшего генерала Инзова; в Михайловском же Пушкин узнал все горестные ощущения «поднадзорного». «Надзирающих» много: Рокотов, Пещуров, Иона, адеркас и даже отец поэта Сергей Львович. Подозревается в этом «достойном» занятии и генерал Керн» [3].
О, если бы кто-нибудь из современников Пушкина осознал, какой чудовищной по мучительности оторванности и одиночества каторгой стала для молодого гениального человека семилетняя жизнь в ссылке!
Может, в этом – объяснение дуэльных инцидентов, влюблённостей, попоек, картёжных историй?
ОН РВАЛСЯ ХОТЬ КУДА-НИБУДЬ, НО ВЫХОДА НЕ БЫЛО!
* * *
И тогда он сотворил невероятное:
ОН САМ СТАЛ ЦЕНТРОМ РОССИЙСКОЙ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ!
Это подвиг, практически не осознанный современниками ссыльных лет поэта, да и поздними историками русской литературы: центр отторг молодого Пушкина? тогда Пушкин сам передвинул центр к себе: своими письмами он объединил множество творческих личностей, поддерживал, ободрял, одобрял, критиковал, требовал – работайте! Сочиняйте! Публикуйте!
Это – особый, до сих пор мало оцененный подвиг одинокого, совсем молодого человека; подвиг, совершенный без всякой поддержки извне, без понимания со стороны дальних и близких того великого объединительного дела, которое совершал Пушкин. Подвижничество – так по праву можно сказать о том, что сделал жаждущий любви, тепла и дружбы молодой человек «лицейского» происхождения.
* * *
Семью поэту заменили друзья, общение с тогдашними властителями дум – письма, свободу заменило творчество. Творчество спасло его от гибели в провинциальной безвестности. И то сказать – сколько людей со схожей судьбой мыкались тогда по окраинам разбухавшей империи – о многих ли из них мы сегодня знаем?
* * *
Это эссе посвящено сложным отношениям молодого Пушкина с его друзьями – отношениям, которые раскрывают личность поэта с неожиданной стороны [4].
Всю свою нерастраченную любовь Пушкин отдал друзьям. Он любил их, заботился о них, восторгался ими, ревновал их.
И они любили его. И ревновали. И радовались его удачам – творческим, любовным, картёжным…
Но были ли эти отношения идиллическими?
Вневременная гениальность соприкасалась с мелочной суетностью повседневности.
Великое соприкасалось с малым, малое – с великим.
Конфликт был неизбежен.
***
Когда малое конфликтует с малым, неизбежны малые драмы.
Когда великое конфликтует с великим, неизбежны великие трагедии.
Но когда великое вступает в конфликт с малым, возникает нечто необъяснимое: для малых участников конфликта – это драма, для великих – трагедия.
Попытаемся приоткрыть некоторые страницы этой «драмы трагедии».
Примечания:
1. П.А. Вяземскому. Вторая половина ноября 1825 г. Из Михайловского в Москву.
2. Cм. подр.: Хронологическая канва биографии А.С. Пушкина. Составитель – М.А. Цявловский. Впервые опубликовано в кн.: А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений: В 6 т. М.; Л., 1931. — Т. VI, кн. 12.
3. Л. Вольперт. Дружеская переписка Пушкина михайловского периода. Статья издана: Пушкинский сборник. л. 1977; см. также: Вольперт Л.И. «…За две строчки перехваченного письма» // «Вышгород». — Таллинн. 1999. — N 2.
4. Как справедливо заметил в своей книге о Пушкине известный российский экономист Н.Я.Петраков — «пушкиноведение в последние полтора века выросло в довольно престижную сферу интеллектуальной деятельности, далеко выходящую за рамки классического литературоведения»; особенно неравнодушны к Пушкину – после филологов – экономисты: см., напр.: Аникин А.В. Муза и мамона: социально-экономические мотивы у Пушкина. М., 1989; он же — Пушкин, Россия, современность, политические и социально-экономические аспекты. — М., 1999; Н.Я. Петраков. Последняя игра Александра Пушкина. М., 2003; он же – Александр Пушкин: загадка ухода. М., 2005; Кочаш С.И. Финансово-экономические мотивы в творчестве А.С. Пушкина. — Новосибирск, 2000; В.М.Кульков. Пушкин и цивилизационное своеобразие России //Философия хозяйства: Альм. Центра обществ. наук и экон. фак. МГУ. М., 1999; Л.В.Лесков. А.С.Пушкин как зеркало философии хозяйства // там же; Е.Р.Ольховский. Первый гонорар А.С.Пушкина. – С.-Пб., 2000; сущий: к 200-летию со дня рождения А.С.Пушкина / Под ред. Ю.М.Осипова, Е.С.Зотовой. — М.:ТЕИС,1999; А.А.Шапошников. Пушкин – экономист //ЭКО, 1999,№6; В.Шкатов. экономическая жизнь в творчестве А.С.Пушкина // Экономист, 1999, №5; В.Федоров. Все ли мы знаем о Пушкине? // Экономист, 2000. №3; И. Устиян. Пушкин и политэкономия. Кишинев, 2002.
__________________________
