Конспект ООД «Рассматривание картин И. Левитана «Сумерки. Луна», Ф. Васильева «Болото в лесу»

метки: Картина, Левитан, Сумерки, Чехов, Природа, Художник, Писатель, Вдали

Государственная Третьяковская галерея, Москва

«Сумерки. Стога»

• картина русского художника Исаака Левитана (1860—1900).

  Картина написана в 1899 году, хранится в собрании Государственной Третьяковской галереи (инв. 5737).

  Размер картины — 59,8 × 84,6 см[1].

История и описание

В поздний период творчества Левитан обращается к спокойным, умиротворенным сюжетам. Любимым временем суток для художника становятся сумерки и поздний вечер. Темы полей и стогов в пейзаже не новы, к ним обращались и другие художники. Серия изображений стогов Моне[2] вдохновила Левитана на колористические искания в конце 1890-х годов[3].

В картине «Сумерки. Стога» художник обратился к излюбленному Моне мотиву, но решил её в ином ключе.

Картина «Сумерки. Стога», одна из последних работ Левитана, написана в 1899 году в доме Чеховых, в Ялте. В книге Софьи Пророковой «Левитан» приведена история создания этого произведения: «В кабинете топился камин. Антон Павлович разгуливал, заложив руки за спину, и сокрушался о том, что ему, прирождённому северянину, приходится жить вдали от снега, берез и глухих лесов. Левитан попросил Марию Павловну принести картон, пристроил его в длинном углублении камина. Разговоры смолкли. Левитан писал. Когда он отошел от картона, все увидели луну, поднимающуюся за стогами. Словно сильным запахом свежего сена повеяло в комнате. Родной пейзаж. Теперь он всегда будет перед глазами Чехова, когда он поднимет их от листочков, исписанных убористым почерком. Он будет напоминать о далёкой природе севера и о несравненном художнике. Картина понравилась Чехову. Он писал о ней О. Л. Книппер: „У нас Левитан. На моём камине он изобразил лунную ночь во время сенокоса. Луг, копны, вдали лес, надо всем царит луна“»[4].

Работу характеризует мягкий голубовато-зеленый колорит, статичность композиции, спокойный мазок, отказ от мелких подробностей и обобщение формы. Холодная гамма богата серо-голубыми и сине-зелёными оттенками. Левитан не отказывается от плановости и строит композицию уравновешенной, определяя композиционным центром луну на небе, от которой исходит легкий свет. Сглаженным крупным мазком Левитан добивается характерного этому времени суток ощущения спокойствия и тишины. Мягкий, богатый оттенками колорит, полностью передает умиротворенное настроение и спокойное состояние природы.

Описание картин: сирень в исполнение Левитана

Моне клод «стог сена в живерни» описание картины, анализ,

... Я люблю пейзажи. Они заставляют мечтать. Удачи вам. Сочинение по картине Стог сена в Живерни — Клод Моне Работа «Стог сена в Живерни» написана знаменитым французским импрессионистом Клодом Моне в 1886 году. ... просто сидит и смотрит на картины. И этот ответ вызвал восторг у музейщиков. В картине «Стог сена в Живерни» в центре находится яркое пятно сена и сухой травы, а людям, ...

Одной из ярких картин удивительного художника по имени Исаак Левитан является «Белая сирень». Написана она в необычном жанре – «цветочный натюрморт». Этот шедевр отличается трогательностью, чувственностью и реалистичностью. Это маленький кусочек природы на темном фоне.

«Белая сирень»

На первом плане яркого изображения – ветка белой сирени. Она помещена в темно-синюю вазу. Каждый маленький цветок прорисован до мельчайших подробностей. Структура картины просто поражает своей реалистичностью. Хочется протянуть руку и дотронуться до изящного растения, хочется наклониться к ней, чтобы испытать аромат.

Ощущение весны

Смотришь на картину, накатываются на удивление позитивные эмоции. Создается впечатление, что наступил теплый весенний день, все распускается, расцветает.

На картине тщательно прорисованы не только цветки растения, но и его листья. Небольшие скрученные листочки разбавляют белую цветочную массу, дарят ощущение реалистичности и естественности.

Весна показана в привычной для каждого из нас форме. Задний фон картины размыт. На нем нельзя ничего понять. Это позволяет не отвлекаться на лишних деталях и позволяет сосредоточиться на собственных ощущениях.

«Весна. Белая сирень»

Еще одной удивительной картиной является «Весна. Белая сирень». Она написана в жанре пейзаж пастелью. Благодаря мягкому и рассыпчатому материалу получилось удивительное легкое, воздушное и нежное изображение. На нем нет четкости и ясности, но есть яркие эмоции и чувства.

Изображена на картине лестница, которая ведет на террасу усадьбы. Вокруг разместились кусты белой сирени. Они являются своеобразными охранниками дома, но сейчас они предлагают войти внутрь.

На картине вечерние сумерки. Они позволяют передать таинственные эмоции. Гроздья сирени отличают небесной белизной. Создается впечатление, что они передают теплоту майского дня. Призрачные и изогнутые тени добавляют картине загадочные.

В своей картине «Весна. Белая сирень» Левитан продумал каждую мелочь. Смотря на картину понимаешь, что свет в доме не горит, потому что еще не достаточно потемнело. В окнах усадьбы отражается небосвод, который отражает уходящий день. Очень ярко ощущается холодность воздуха, появление тумана и первых капель росы чувствуется необычайно близко.

Передать сумерки достаточно сложно, но Левитану это удалось. Вечерний воздух и таинственная атмосфера переданы до секунды. Художнику удалось поймать момент, который длится в жизни каждого дня несколько минут.

Отзывы

Искусствовед Алексей Фёдоров-Давыдов писал[5]:

«После дождя. Плёс», «Март» и «Сумерки. Стога» можно назвать характерными произведениями, отмечающими, как вехи, внутреннюю и внешнюю живописную эволюцию левитановского творчества. Упрощая, порою стилизуя формы в своих поздних полотнах, Левитан остается до конца реалистом. Кажущиеся едва намеченными формы деревьев, изб, стогов на самом деле переданы чрезвычайно верно. Здесь у Левитана, как и у Серова, в основе всегда точный рисунок и уверенный, определенный мазок. Это упрощение, но такое, которое достигается лишь огромным знанием предмета изображения и верным, тренированным глазом, дисциплиной рисунка и живописи.

Искусствовед Фаина Мальцева отмечала[6]:

В сочетании лирического и эпического начала заключены неповторимое обаяние и трогательная нежность пейзажа «Сумерки. Стога». Сила воздействия этого произведения кажется неисчерпаемой именно потому, что оно способно вызвать широкий круг жизненных ассоциаций и вместе с тем донести до зрителя лирические чувства, пережитые пейзажистом перед лицом натуры.

Примечания

1. Государственная Третьяковская галерея — Сумерки. Стога. (рус.).

   Третьяковская галерея. Дата обращения 3 декабря 2020.

2. Клод Моне «Стога сена». Описание (неопр.)

   ИМПРЕССИОНИСТЫ
3. Левитан И. И.

   Письма, документы, воспоминания / Общ. ред. А. А. Фёдорова-Давыдова. — М., 1956. — С. 188.

4. Софья Пророкова.

   Об Исааке Левитане

   (неопр.)
5. Алексей Федоров-Давыдов.

   Статья о творчестве Исаака Левитана

   (неопр.)
6. Мальцева Ф. С.

   Мастера русского пейзажа: вторая половина XIX в. Часть 4. И. И. Левитан. — М., 2001. — С. 38.

Судьбы скрещенье… Чехов и Левитан

Галина Чурак

Рубрика:

НАШИ ПУБЛИКАЦИИ

Номер журнала:

#3 2010 (28)

Героиня опубликованной в 1895 году повести А.П.Чехова «Три года», посетив на Святой неделе вместе с мужем художественную выставку и переходя из зала в зал, «остановилась перед небольшим пейзажем… На переднем плане речка, через нее бревенчатый мостик, на том берегу тропинка, исчезающая в темной траве, потом справа кусочек леса, около него костер: должно быть ночное стерегут. А вдали догорает вечерняя заря.

Юлия вообразила, как она сама идет по мостику, потом тропинкой, все дальше и дальше, а кругом тихо, кричат сонные дергачи, вдали мигает огонь. И почему-то ей стало казаться, что эти самые облачка, которые протянулись по красной части неба, и лес, и поле она видела уже давно и много раз, она почувствовала себя одинокой, и захотелось ей идти, идти и идти по тропинке; и там, где была вечерняя заря, покоилось отражение чего-то неземного, вечного».

Писатель останавливает свою героиню перед пейзажем И.И.Левитана «Тихая обитель». Здесь точны многие детали, например, на Святой неделе в Московском училище живописи, ваяния и зодчества ежегодно проходили выставки Товарищества передвижников. На очередной из них, 19-й по счету, открывшейся в 1891 году, зрители увидели картину уже известного к тому времени живописца, но именно она сразу сделала его знаменитым. По поводу «Тихой обители» Чехов писал сестре, что «Левитан празднует именины своей великолепной музы. Его картина производит фурор… успех у Левитана не из обыкновенных»1. В описании пейзажа Чехов уходит от абсолютной точности деталей, изображенных художником, но он удивительно верен в выражении общей его атмосферы, состояния полного душевного слияния человека и природы, близкой и понятной ему, которая благодаря мастерству художника дарит человеку отрадные мгновения «чего-то неземного, вечного». Такое понимание писателем «души» левитановского пейзажа исходило из любви к природе каждого из них и взаимного понимания личности и творчества друг друга.

Немного найдется в русской литературе и изобразительном искусстве столь близких по стилистике и решению художественных задач писателей и живописцев, как Чехов и Левитан. Неслучайно их имена и в специальных исследованиях, и в популярных изданиях часто ставятся рядом.

Знакомство писателя и художника состоялось в 1879-м, в год приезда Антона Павловича в Москву, где уже жила вся его семья. Один из братьев, Николай, был дружен с Левитаном, они оба учились в МУЖВЗ. Начинающий художник и будущий писатель встречались в дешевых меблированных комнатах то на Сретенке, то на Тверской, куда Чехов приходил к брату готовиться к экзаменам в университет и где собиралась шумная, увлеченная искусством молодежь. Уже с начала 1880-х, как вспоминал В.А.Гиляровский, и до конца жизни «Левитан всегда был около Чеховых»2. Все были бедны и молоды, Левитану и Чехову едва исполнилось 19 лет (они родились в разные месяцы одного и того же 1860 года).

Настоящее их сближение и дружба начались в 1885-м, когда Исаак Ильич вновь, как и в предыдущее лето, обосновался для работы на этюдах под Звенигородом близ Саввинского монастыря, где по соседству, в имении Киселевых Бабкино, жила дружная семья Чеховых. Узнав, что в полутора верстах, за рекой живет Левитан, его тут же «переселили» к себе, и он включился в полную дурачества и веселья бабкинскую жизнь. «Люди в Бабкино собрались точно на подбор», — вспоминал М.П.Чехов3. Владелец имения А.С.Киселев, племянник парижского посла и государя Молдавии графа П.Д.Киселева, был женат на дочери директора Императорских театров В.П.Бегичева. Их гостями были приезжавшие из Москвы актеры, музыканты, писатели. В Бабкине выписывали все толстые журналы, оживленно спорили о литературе и живописи, музицировали: вечерами здесь звучала музыка Бетховена, Листа и «только еще входившего в славу» П.И.Чайковского, «сильно занимавшего бабкинские умы»4. Гости и хозяева с наслаждением читали стихи. В это занятие с воодушевлением включался и Левитан, хорошо знавший поэзию. Его любимыми авторами были Е.А.Баратынский, Ф.И.Тютчев, И.С.Никитин, А.К.Толстой. У Киселевых рассказывались «удивительные» истории; некоторые из них впоследствии послужили сюжетами рассказов Антоши Чехонте. Бабкино сыграло исключительную роль в становлении и развитии таланта как писателя, так и живописца. В летние месяцы бабкинской жизни Антон Павлович сочинил десятки рассказов, Левитан создал множество натурных этюдов, которые легли в основу завершенных пейзажей. Молодой художник и начинающий писатель переживали пору «творческого половодья». Их развитие происходило почти параллельно. Чехов начал печататься в 1880-м; первые работы Левитана относятся к концу 1870-х. Картина «Осенний день. Сокольники» (1879), приобретенная П.М.Третьяковым в 1880 году, принесла юному пейзажисту первый успех и первое признание.

Ранние короткие рассказы Чехова с вглядыванием в типажи, характеры, повадки людей близки ранним работам Левитана: художник так же пристально изучает природу, всматривается в тончайшие тональные соотношения, в сложные взаимодействия цвета, освещения, воздушной среды. Он занят тем, чтобы выразить свойственный ему лиризм в создаваемом пейзаже, научиться передавать свои впечатления от природы в живом движении. У Левитана начала 1880-х много камерных, «коротких», как чеховские рассказы, картин и этюдов, одушевленных сердечным прикосновением к потаенной жизни природы: «Весной в лесу» (1882), «Первая зелень. Май» (1883), «Мостик. Саввинская слобода» (1884), «Речка Истра» (1885), «У церковной стены» (1885; все — ГТГ) и, наконец, начатая также в Бабкине «Березовая роща» (1885, ГТГ), которую художник завершил на Волге в 1889 году.

Как Чехов был требователен к каждому слову, стремясь к точности, краткости и выразительности, так и Левитан выверял и «уточнял» в этюдах свои первые впечатления. Этим свойством творческой индивидуальности объясняются неоднократные возвращения живописца к полюбившемуся мотиву и его повторения, звучащие всякий раз по-новому. Он повторяет «Первую зелень. Май», несколько раз пишет речку Истру с ее небыстрым течением и мягко всхолмленным подмосковным пейзажем. Первый вариант картины художник дарит Чехову, который никогда не расставался с ней. Эта работа и теперь висит в кабинете ялтинского дома писателя.

Именно истринский пейзаж открывался из окна чеховской комнаты в Бабкино, и его он описывал в письме к брату Михаилу: «Сейчас 6 часов утра. Тишина необычайная. Попискивают только птицы, да скребет что-то за обоями… Я пишу сии строки, сидя перед большим квадратным столом у себя в комнате. Перед моими глазами расстилается необыкновенно теплый, ласкающий пейзаж: речка, вдали лес, Сафонтьево, кусочек киселевского дома…»5 В летние вечера на просторном лугу часто устраивались веселые розыгрыши и представления, шуткам и молодому задору не было конца.

Когда Левитан заболел и вынужден был уехать в Москву, в письме Чехову он передавал «душевный поклон всем бабкинским жителям» и просил сказать, что не может дождаться минуты «увидеть опять это поэтичное Бабкино»6. Однако живописец не раз переживал здесь приступы меланхолии, впадал в тяжелую депрессию, которой был подвержен с ранней юности. Антон Павлович «прогуливал» друга и благотворно влиял на него спокойствием и гармонией своего характера. Чехову не раз приходилось «спасать» Левитана «от самого себя». По просьбе художника или его близких он приезжал к нему то во Владимирскую, то в Тверскую губернию и в самые критические минуты помогал обрести душевное спокойствие. Они вместе уходили на охоту, иногда по нескольку дней пропадая в лесу. Природа, которую любили и понимали оба, снимала у Левитана приступы давящей тоски, давала возможность полного единения с нею, находившего затем воплощение в пейзажах и выражение в чеховской прозе, достоинства которой живописец высоко ценил. Он видел в писателе близкого себе мастера словесного пейзажа. «Дорогой Антоша!.. я внимательно прочел еще раз твои «Пестрые рассказы» и «В сумерках», и ты поразил меня как пейзажист. Я не говорю о массе очень интересных мыслей, но пейзажи в них — это верх совершенства, например, в рассказе «Счастье» картины степи, курганов, овец поразительны», — писал он Чехову в июне 1891 года7.

«Счастье» (1888) Антон Павлович считал лучшим своим рассказом. Скоротечная жизнь человека — песчинки в громадном мироздании — и вечная жизнь природы, равнодушной к людям, была стержнем этого повествования: «В синеватой дали, где последний видимый холм сливается с туманом, ничто не шевелилось, сторожевые и могильные курганы, которые там и сям высились над горизонтом и безграничной степью, глядели сурово и мертво: в их неподвижности и беззвучии чувствовались века и полное равнодушие к человеку, пройдет еще тысяча лет, умрут миллиарды людей, а они все еще будут стоять, нимало не сожалея об умерших, не интересуясь живыми, и ни одна душа не будет знать, зачем они стоят и какую степную тайну прячут под собою»8.

Близкие мысли и настроения овладевали и Левитаном, склонным к анализу своих душевных состояний, часто переживавшим внутренний разлад и лишь в природе находившим «божественное нечто. что даже и назвать нельзя»9. «Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения…»10 Такое «прозрение» для художника становилось источником глубоких страданий, которыми он делился с Чеховым.

Наиболее полно размышления о смысле жизни, вечности, месте человека в окружающем мире Левитан воплотил в самом философском своем произведении — полотне «Над вечным покоем» (1894, ГТГ).

«В ней я весь, со всей своей психикой, со всем моим содержанием», — утверждал он11.

Картина суммировала многие впечатления художника. Впервые масштабность природы он пережил в крымской поездке 1886 года, когда с вершины скалы взглянул на море и вдруг ощутил, что среди этой вечной красоты «человек чувствует свое полнейшее ничтожество»12. Затем была Волга с ее неохватными далями и «громадным водным пространством, которое просто убить может»13, рождавшими мысли о беспрервывном бесплодном разладе с самим собой. Грандиозность природы в сопоставлении с человеком и его эмоциональным состоянием художник еще раз пережил через несколько лет у подножия Монблана, когда «до трепета» ощутил величие гор. Ему представилось тогда, что достаточно одного маленького усилия, «и протянешь руку Богу». В поездке по Финляндии в 1896 году он вновь почти физически ощутил трагический смысл слова «века». «Вечность, грозная вечность, в которой потонули поколения и потонут еще. Какой ужас, какой страх!»14

Состояния и настроения Левитана, которыми он делился в письмах с Чеховым, служили, конечно, предметом их разговоров, схождений и несогласий и при частых встречах, начиная с первого бабкинского лета.

Л.Н.Толстой относил к его лучшим произведениям, а также множество других светлых, исполненных поэзии и чуть минорного «чеховского» настроения повестей и рассказов.

Нередко чеховские герои воспринимают мир совсем «по-левитановски». «Мелитону, думавшему о погибели мира, слышалось в игре что-то очень тоскливое, чего бы он охотно не слушал. Самые высокие пискливые ноты, которые дрожали и обрывались, казалось, неутешно плакали, точно свирель была больна и испугана, а самые нижние ноты почему-то напоминали туман, унылые деревья, серое небо. Такая музыка казалась к лицу и погоде, и старику, и его речам» («Свирель», 1887).

Письма художника к Чехову часто наполнены юмором, написаны в весело-ироническом тоне: «Получили ли вальдшнепа? 1) Здоровы ли все? 2) Как рыба? 3) Каково миросозерцание? 4) Сколько строчек?» — спрашивает Левитан своего друга15. «Как поживаешь, мой хороший? — обращается Исаак Ильич к Чехову. — Смертельно хочется тебя видеть. Может быть, соберешься к нам на несколько дней? Было бы крайне радостно видеть твою крокодилью физиономию.»16, а одно из писем заканчивает словами: «Будь здоров и помни, что есть Левитан, который очень любит вас, подлых!»17 Ответные письма Антона Павловича, как и других корреспондентов Левитана, не сохранились. Незадолго до смерти живописец уничтожил свой архив. В объемном эпистолярном наследии Чехова краткие, но емкие упоминания о друге-художнике и его произведениях обнаруживают чуткость писателя, готовность включиться во «врачевание» страдающей души, а главное — тонкое понимание левитановского искусства.

Еще в ранние «бабкинские» годы, когда они щедро открывали друг другу души, Чехов писал их общему знакомому архитектору Ф.О.Шехтелю: «В природе столько воздуха и экспрессии, что нет сил описать. Каждый сучок кричит и просится, чтобы его написал […] Левитан…»18. Радуясь привезенным пейзажистом из Крыма этюдам, Чехов замечает: «Талант его растет не по дням, а по часам»19. Шутливо, но одновременно с гордостью за друга он называет его «гениальным Левитаном» и замечает, что в его работах начала появляться улыбка. Посетив в Париже Salon 1891 года, Чехов с удовлетворенностью сообщает сестре: «В сравнении со здешними пейзажистами. Левитан король»20. И позже, в 1895 году вновь утверждает, что «Левитан — это лучший русский пейзажист»21.

Писатель хорошо понимал особенности натуры Левитана. Когда Антон Павлович по дороге на Сахалин спускался на пароходе «Александр Невский» по Волге, перед ним открывалось широкое волжское пространство, он видел «заливные луга, залитые солнцем монастыри, белые церкви. Плёс, в котором жил томный Левитан»22, — все, что становилось предметом пейзажей художника. Чехов тут же подмечал: «Левитану нельзя жить на Волге. Она кладет на душу мрачность»23. Писатель сожалел, что Исаак Ильич с ним не поехал. Горы Сибири и Енисей поразили Чехова своей оригинальностью и красотой. «Прогулка по Байкалу, — писал он, — вышла чудная, во веки веков не забуду.»24

Чехов особенно ценил простые по мотиву пейзажи Левитана, изображающие непритязательную русскую природу: перелески, тихие закаты, сельские избы. Ему хотелось иметь одну из таких работ — картину «Деревня» — «серенькую, жалконькую, затерянную, безобразную, но такой от нее веет невыразимой прелестью, что оторваться нельзя: все бы на нее смотрел и смотрел»25. Подобные пейзажи, среди которых протекает жизнь многих чеховских персонажей, с такой же, можно сказать, левитановской простотой и пониманием души природы, он выводит на страницах своих произведений: «Далеко за берегом, на темном бугре, как испуганные молодые куропатки, жались друг к другу избы деревни. За бугром догорала вечерняя заря. Осталась только одна бледно-багровая полоска, да и та стала подергиваться мелкими облачками, как уголья пеплом» («Агафья», 1886).

В свою очередь художник чутко воспринимал каждое новое произведение писателя, радовался его успехам. В 1886 году он просил из Ялты, чтобы Антон Павлович написал о содержании письма Д.В.Григоровича, в котором тот приветствовал Чехова, как настоящий талант, «который дается редко» и призван к тому, чтобы создать «превосходные», «истинно художественные произведения», не размениваясь на литературные мелочи. Ранняя чеховская проза отточила мастерство рассказчика, выработав предельную экономность литературного слова, отсутствие длиннот, выразительность кратких описаний, будь то характер человека или включенный в повествование как бы между прочим пейзаж, всегда безошибочно точно соединяющийся с человеком и одушевленный им.

«Река спала. Какой-то ночной махровый цветок на высоком стебле нежно коснулся моей щеки, как ребенок, который хочет дать понять, что он не спит» («Агафья»).

В описаниях природы Чехов сознательно ушел от прекрасных, но длинно-поэтических «пейзажей в прозе» Тургенева. Антон Павлович признавал их высокие достоинства, но считал, что современной словесности «нужно что-то другое». Высоко ценил краткость и выразительную поэтичность чеховских сочинений Толстой: «Никогда у него нет лишних подробностей, всякая или нужна, или прекрасна»26. Так же прост, немногословен, а часто как будто и не договорен, пейзаж Левитана. Важнейшим для него был выбор мотива и его тончайшая живописная инструментовка. В своей немногословности живописец уходит от подробной разработанности пейзажей И.И.Шишкина и повествовательности своего любимого учителя А.К.Саврасова. Поэтическое восприятие природы и максимальный лаконизм художественного языка сближали чеховскую прозу и пейзажную живопись Левитана.

Это качество особенно выявилось в произведениях художника конца 1890-х годов. Определяющей концепцией его поздних произведений стало стремление к простоте мотива, предельному лаконизму форм и исключение из них всякой повествовательности. В эти годы Левитан часто писал ночные, сумеречные пейзажи, что оправдывало и объясняло отсутствие подробностей, словно сокрытых ночной завесой. «Лунная ночь. Деревня» (1897, ГРМ), «Лунная ночь. Большая дорога» (1897—1898, ГТГ), «Сумерки», «Сумерки. Стога» (оба — 1899, ГТГ), «Сумерки. Луна» (1899; ГРМ) — каждый из этих пейзажей исполнен в своей, но единой цветовой доминанте и в общей стилистике, сближающей Левитана с новым, молодым поколением живописцев. В «лунных» пейзажах художник достиг той обобщенности, основанной на понимании самого главного в природе, что позволяет «монументализировать» дыхание земли. Простые и ясные формы поздней живописи Левитана И.Э.Грабарь сравнивал с «лаконизмом японской гравюры». Именно об этих работах Чехов говорил: «До такой изумительной простоты и ясности мотива, до которых дошел в последнее время Левитан, никто не доходил до него, да не знаю, дойдет ли кто и после»27.

Навещая больного Чехова в Ялте в январе 1900 года, сам уже смертельно больной, Левитан поместил в каминную нишу в кабинете написанный здесь же во время разговора с другом небольшой пейзаж «Стога сена в лунную ночь». Пейзаж стал ответом художника на слова Чехова о том, как он тоскует по северной русской природе, как душевно тяжело ему живется среди вечнозеленых глянцевых растений, словно сделанных из жести, «и никакой от них радости». Он называл свою жизнь в Ялте «бессрочной ссылкой» и писал друзьям: «Без России нехорошо во всех смыслах»28. Левитан также безмерно любил среднерусскую природу и тосковал вдали от нее. Из первой ялтинской поездки он писал: «.природа здесь только в начале поражает, а после становится ужасно скучно и очень хочется на север <…> я север люблю теперь больше, чем когда-либо, я только теперь понял его.»29

Параллели в живописи Левитана и прозе Чехова во многом объяснимы общей эпохой, в которую они жили и которая выдвигала свои условия, общие закономерности художественного развития. Пейзажист и писатель, в свою очередь, влияли на нее своим искусством. Творческие сближения Чехова и Левитана, насколько это возможно в разных видах искусства, объяснимы в не меньшей мере тесным общением и дружбой двух великих представителей русской художественной культуры конца XIX столетия.

«Чехов, Левитан и Чайковский — эти три имени связаны одной нитью, и, правда, они были певцами прекрасной русской лирики, они были выразителями целой полосы русской жизни», — записала в своих воспоминаниях О.Л.Книппер-Чехова30.

1. Цит. по: И.ИЛевитан. Письма, документы, воспоминания / общ. ред. А.Федорова-Давыдова. М., 1956. С. 133 (далее -Письма, документы, воспоминания).

2. Цит. по: А.П.Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954. С. 95 (далее -Чехов в воспоминаниях).

3. Цит. по: Чехов в воспоминаниях. С. 77.
4. Там же. С. 78.
5. Цит. по: Письма, документы, воспоминания. С. 130.
6. Там же. С. 24.
7. Там же. С. 36-37.
8. Рассказ был опубликован с посвящением Я.П.Полонскому.
9. Цит. по: Письма, документы, воспоминания. С.30.
10. Там же.
11. Там же. С. 47.
12. Там же. С. 27.
13. Там же. С. 29.
14. Там же. С. 61.
15. Цит. по: Письма, документы, воспоминания. С. 23.
16. Там же. С. 38.
17. Там же. С. 36.
18. Там же. С. 131.
19. Там же.
20. Там же. С. 133.
21. Там же. С. 134.
22. Там же. С. 132.
23. Там же.
24. Там же. С. 133.
25. Цит. по: Письма, документы, воспоминания. С. 136.
26. Цит. по: Прыткое В. Чехов и Левитан. М., 1948. С. 13.
27. Цит. по: Письма, документы, воспоминания. С. 136.
28. Цит. по: Прыткое В. Указ. соч. С. 5.
29. Цит. по: Письма, документы, воспоминания. С. 28.
30. Чехов в воспоминаниях. С. 600.

Вернуться назад

Теги:

Ссылки

Работы Исаака Левитана

Солнечный день. Весна (1876—1877) Осень. Дорога в деревне (1877) Вечер (1877) Осенний день. Сокольники (1879) Берёзовая роща (1885—1889) После дождя. Плёс (1889) Вечер. Золотой Плёс (1889) Одуванчики (1889) Тихая обитель (1890) У омута (1892) Владимирка (1892) Вечерний звон (1892) Над вечным покоем (1894) Свежий ветер. Волга (1895) Март (1895) Золотая осень (1895) Весна. Большая вода (1897) (1899) Озеро (1899—1900)

Левитан. Сумерки. Стога.

В Крыму очень красиво, но, когда живешь там поневоле, красота не радует. Когда писатель Антон Павлович тяжело заболел, он по совету врачей поселился в Крыму. На каменистой крымской почве Чехов насадил прекрасный сад, выращивал розы, персики, миндаль, олеандры, но тосковал по милой сердцу северной природе. Крупные крепкие листья южных растений казались ему вырезанными из жести. Он огорчался, что березка в его саду не прижилась.

Однажды навестить Чехова приехал его друг художник Исаак Ильич Левитан. Чехов поведал ему, как тоскует он на берегу синего моря, у зеленых гор по желтой речке, бегущей широким лугом, по серому дождливому дню, по застланной бурыми листьями тропке в прозрачной березовой роще. И Левитан понял его тоску. Он попросил кусок картона, обрезал его так, чтобы впору было вставить в углубление на камине, и принялся за работу.

Он написал широкий луг и на нем темные стога скошенного сена, над землей между стогами тянется белый туман, вдали неровной полоской чернеет лес. Над лугом взошла луна — высветлила землю и макушки стогов, в лунном свете тускло засеребрился туман.

Левитан уехал, а скошенный луг, залитый лунным светом, остался в кабинете Чехова на камине. Чехов, работая за столом в кабинете, поднимал голову — и чудилось ему, будто идет он по этому лугу, слышит крик сонных коростелей, вдыхает прохладный воздух, напоенный влажным запахом росы и свежего сена, и на душе у него легко и просторно.

Ученик Левитана вспоминал, как выглядел их класс:

«Почти половина большой квадратной комнаты была превращена в уголок природы или очень натурально сделанную из настоящих деревьев, мха, елок и папоротника декорацию… Очень уж просто, совсем как это бывает в природе — в любом лесу можно встретить нечто подобное и равнодушно пройти мимо. Даже свет от окна падал так, как будто бы это не комната, а лесная поляна». Но Левитан того и хотел, чтобы его ученики умели открыть красоту, почувствовать настроение в самом простом, в том, что другие каждый день видят и мимо чего равнодушно проходят.

Сам Левитан был необыкновенно чуток к таким простым, неприметным уголкам природы. Шел по лесу — и вдруг останавливался, несколько минут стоял молча, потом поворачивался к спутникам: «Какая печаль!» — а на глазах слезы. Спутники глядели по сторонам, видели высокие мохнатые ели, засыпанные снегом, узкую прямую просеку и в конце ее — розово-желтое небо и красное догорающее солнце. А Левитан смотрел туда же, куда и остальные, видел еще что-то свое и повторял, страдая: «Какая печаль!»

Товарищ Левитана рассказывал: «Пойдем мы компанией в окрестности Москвы, бродим, бродим и ничего не найдем интересного. А Левитан сядет у первой попавшейся лужицы и приносит домой прекрасный, полный чувства этюд».

Порудоминский В.