Трагическая судьба человека в тоталитарном государстве
Вместе с огромным числом прекрасных произведений прошлого столетия в литературу современную пришли и те «вечные вопросы», которые так волновали русских классиков и которые кто-то пытался решить проповедью «непротивления злу насилием», кто-то — строя свой «хрустальный дворец», еще кто-то призывал силой свергнуть ненавистный строй.
Времена настали другие, но проблемы остались те же: «что есть добро и что такое зло»; в чем смысл жизни и какова цель, к которой стремится человечество; зачем человеку свобода и где грань между свободой и своеволием, насилием, тиранией; что значит «равенство», а что — «равноценность»; есть ли бог и существует ли судьба. Каждый писатель давал на эти вопросы свои ответы, но приходили новые поколения, и спор о бытии возобновлялся. В 20-е годы нашего века его продолжило поколение «послереволюционных» писателей. Тогда еще живы были Короленко и Есенин, продолжали творить Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Горький, Маяковский. Пришли в литературу Булгаков, Зощенко, Платонов и множество «пролетарских» писателей, позже ставших «классиками советской литературы». Все это были люди, прошедшие огонь революции и воочию видавшие ужасы гражданской войны, в которой зверствовали и красные, и белые, и что было страшнее — расправы белогвардейцев или слово «ВЧК», сказать трудно.
В то время, когда так обесценилась человеческая жизнь, когда высшей правдой было объявлено «единение» с партией, а целью жизни — «болотные огоньки» коммунизма, мало кто вспоминал о вечных моральных принципах, о нравственном законе, о чести, долге и совести. Все это не нужно стало простому человеку: партия снимала с него все такого рода заботы, а вместе с этим уничтожала и его индивидуальность. Сбрасывая вместе с грузом религиозных пережитков и предрассудков с себя ответственность за происходящее, люди избавлялись от «старой, буржуазной» морали, не утруждая себя созданием новой, «пролетарской», и потому можно было силой отбирать у крестьянина весь его хлеб, оставляя лишь крохи, расстреливать людей без суда, сжигать неугодные книги, осквернять храмы и могилы.
Как никогда, остро встали перед обществом проблемы нравственности. И писатели первыми забили в набат. Так появился в 1920 году роман-антиутопия Евгения Замятина «Мы». В нем автор рисует «общество будущего», общество, основанное на разуме, логике, где все рассчитано и математически точно. Каждый человек знает свое место в системе строгой иерархии, а во главе всех стоит Благодетель, существо высшее, необыкновенное и наиболее «правильное». В этом обществе нельзя мыслить и чувствовать не как все, да и лучше не раздумывать вообще, надо уметь пользоваться математическими формулами. Жизнь каждого человека протекает на виду у всех (хотя есть «личные» часы) в домах с прозрачными стенами (прямо как у Чернышевского, и кажется, что Замятин полемизирует с его идеалом счастливой жизни) и вместе со всеми, люди даже ходят строем по четыре в каждом ряду (нельзя не вспомнить глуповцев Салтыкова-Щедрина), у человека нет имени — есть номер. Полнейшее обезличивание, зато никакого «беспорядка». В этом обществе нет ни тени «неправильности», все заранее запрограммировано. Человеческая индивидуальность подавляется, все становятся «винтиками» в одном огромном механизме, где нет места естественным человеческим чувствам и желаниям. Писатель подчеркивает бесчеловечность этого общества. Его позиция: бесчеловечный — значит безнравственный. Поэтому Замятин развенчивает модную в те годы идею о том, что надо «каплей литься с массами» и отказываться от собственного «я» для построения счастливого будущего.
«Роль литературы в жизни человека» (Блок «Год литературы»)
... очень длинным. И эта великая роль литературы в формировании нравственных качеств человека относится не только прозе, но и к стихам. В этом году исполнилось 120 лет со дня рождения выдающегося русского ... И читатель шаг за шагом следует вместе с писателем по дороге с его любимыми или нелюбимыми героями, проживая их жизнь, сочувствуя и сопереживая им, страдая, радуясь ...
Уже в конце 20-х годов Андреем Платоновым был написан «Котлован». Сюжет «Котлована» таков: группа землекопов роет огромную яму для фундамента большого дома (опять проекция на «Что делать?» Чернышевского), в котором будут жить счастливые люди. Писатель считает, что это общество, то, что называется «коммунизмом», нежизнеспособно. Символ будущей жизни — девочка Настя — погибает.
В этом произведении писатель показывает коллективизацию так, как видело ее крестьянство, и поэтому сквозь строчки сквозит ужас перед неотвратимой бедой. У Платонова раскулачивание проводит медведь-молотобоец, он останавливается и рычит у каждой «прочной и чистой» избы. А перед объединением в колхоз люди прощаются друг с другом. «После целования люди поклонились в землю — каждый всем и встали на ноги, свободные и пустые сердцем». «Хорошо, — сказали со всего Оргдвора. — Мы ничего теперь не чуем, в нас один прах остался». Писатель считает, что коллективизация не только связана с человеческими жертвами (Чиклин и не замечает, как убивает мужика; «кулаков» для ликвидации классов решили собрать на один плот, чтобы «кулацкий сектор ехал по речке в море и далее»).
Писателю так понятны страдания этих людей, у которых отнимают и веру, и надежду, и цель жизни, и само желание жить. Их представления о добре и зле, о чести, совести, справедливости втаптываются в грязь, а вместо этого насильно вдалбливается идеал единственно возможной морали — морали классовой, «безжалостной» и «беспощадной», оправдывающей все, что делается от имени партии.
В другом романе Платонова, «Чевенгур», поставлены проблемы не меньшей значимости. Одна из важнейших — проблема человека в революции. В романе мы видим совсем не много «людей революции», тех, кому Октябрь помог найти место в жизни и открыл новые горизонты, чьи сомнения разрешил. Это не только коммунисты (Дванов, Чепурный), но и беспартийные, просто люди, для которых революция стала высшим судией, мерилом нравственности. Все же остальные герои — народ, крестьяне — живут совсем другими моральными категориями, им как будто открыты истина, вечные законы жизни. Революция для таких людей — событие, никак не затрагивающее глубинных процессов бытия, хода истории, почти не влияющее на их собственную жизнь. Она — как ветер, срывающий с дерева листья, но не беспокоящий корней. Писатель задает вопрос о возможности создания новой жизни людей при новом строе, о том, нравственна ли революция и приемлем ли коммунизм, для построения которого она совершена.
Медицина и словесность. Русские и зарубежные врачи-писатели. ...
... врачом. Рассказ наряду с несколькими другими входит в цикл «Записки юного врача». ** ... реферате мне хотелось бы осветить проблематику слияния этих двух сфер деятельности – литературной и врачебной, главенствующие особенности языка и стиля писателей-врачей, а также изучить основные вехи творческой жизни ... Булгаков, Викентий Викеньтьевич Вересаев (Смидович) – список писателей-врачей ... человека. ...
Платонов описывает фантастический город Чевенгур, где коммунизм якобы уже построен, и картина этого «рая на земле» довольно непривлекательная. Люди там вообще ничего не делают, так как «труд способствует происхождению имущества, а имущество — угнетению», «за всех и для каждого работало единственное солнце, объявленное в Чевенгуре всемирным пролетарием». А «труд раз навсегда объявлялся пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием. » Однако каждую субботу люди в Чевенгуре «трудились», перетаскивали с места на место «на руках» сады или передвигали дома. В Чевенгуре жителей осталось совсем мало, притом одни «трудящиеся массы»: «Буржуев в Чевенгуре перебили прочно, честно, и даже загробная жизнь их не могла порадовать, потому что после тела у них была расстреляна душа».
Судьба нескольких десятков людей, которые не имели права существовать, потому что жили чуть лучше других, была решена предревкома Чепурным лично. Теоретически расстрел «буржуев» был обоснован «вторым пришествием. », когда началась расправа над «буржуями», «товарищ Пиюся» совершил «одиночное убийство», вызвавшее возмущение секретаря Цика Прокофия (коммунисты «сзади не убивают»), В ответ Пиюся заявил, что коммунистам «нужен коммунизм, а не офицерское геройство. » Платонов восстает против такой «философии», он, так же как и Достоевский, считает, что цель не может оправдывать средства, нельзя построить счастье людей за счет жизни человека. Лишить человека права существовать — значит совершить величайшее преступление против нравственности: это огромный грех и злодеяние.
В романе писатель решает и проблему истинного и ложного. Истинное — это все естественное, искреннее, вышедшее из души; это все человеческое. Ложное — все привнесенное, навязанное «сверху», противоречащее здоровой человеческой морали; это все безнравственное. Для Платонова естественно единение, слияние человека с природой, восприятие человека как части природы, которая взращивает его, дает ему силы, формирует его душу.
Страшно, когда человек несвободен. Трагедия целого поколения, лишенного простого права быть людьми, с потрясающей силой встает в «Колымских рассказах» Варлама Шаламова. Он пишет о том, как люди, потеряв свободу, уже не могут следовать нравственному закону: ведь внутренняя свобода — это возможность поступать по совести, согласно принципам. В сталинских лагерях действует один принцип: человек человеку волк. И действительность такова, что невозможно выжить, не поступившись убеждениями хоть в малом, не потеряв чувства собственного достоинства. Третьего не дано. Сам писатель выжил, чтобы рассказать правду, какой бы страшной она ни была. Он показал, как тоталитарная система, убивая одних, из других делает моральных уродов, преступников и убийц.
Герой рассказа «Ягоды» (повествование ведется от первого лица) настолько ослаб, что не способен поднять упавшее бревно. Конвоир Серошапка грозится пристрелить его. На другой день заключенные валят пеньки на участке, очерченном «вешками» — связками сухой травы. За ним—«запретная зона». Один из зеков — Рыбаков — собирает в консервную банку ягоды с целью выменять их у повара на хлеб. Банка наполняется слишком медленно, и Рыбаков выходит на два метра за «запретку». «Сухо щелкнул выстрел, и Рыбаков упал между кочек лицом вниз. «Тебя хотел, — сказал Серошапка, — да ведь не сунулся, сволочь. »
Судьба поэта и революция (по творчеству О.Э. Мандельштама) / ...
... судьбе и судьбе России. Автор как бы погружает читателя в мир чувств и образов, навеянных смерчем революции. Потрясает сравнение собственной печали с "птицей серою". Вот где проявляется поэтическое мастерство! Мандельштам ... у Осипа Мандельштама началось увлечение поэзией, музыкой, театром. Воспитанию его литературных вкусов содействовал директор Тенишевского училища В. В. Гиппиус, поэт-символист, ...
В рассказах Шаламова множество смертей, которые с полным правом можно считать насильственными, даже если человек погибает от голода или измождения, а не от пули конвоира или удара бригадира. Смертей так много, что как бы перестаешь их замечать. Персонажи рассказов относятся к смерти других заключенных буднично-равнодушно, как к неизбежному, обыденному явлению, почти полностью утратившему свой трагизм. В рассказе «Шерри-брен-ди» психологически точно и подробно описывается, как умирает от истощения поэт. Он уже не встает с нар, у него уже нет сил даже на то, чтобы есть. Когда же жизнь кончилась, его не списывают сразу, как положено: «изобретательным соседям его удавалось при раздаче хлеба двое суток получать хлеб на мертвеца; мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка». Ничего не забыл писатель. А ведь от него, как и от других, требовали забыть! Но позиция Шаламова была твердая: «На свете нет ничего более низкого, чем намерение «забыть» эти преступления».
Сталинщина, тоталитаризм, отцы и дети, историческая память.
В поэме Александра Твардовского «По праву памяти» все эти вопросы приобретают общечеловеческое звучание. Тиран, диктатор, Сталин в поэме не велик, скорее принижен. Он то, к чему меньше всего подходит слово «вождь», это всего лишь злая, ничтожная игрушка в руках того самого народа, который, прежде чем стать «лагерной пылью», сделал его богом на земле. Поэт бросает горький упрек своему поколению, своему народу, который допустил такое. По интонации поэма напоминает лермонтовскую «Думу», только у Лермонтова упрек звучит явственнее, сильнее.
Другая проблема — проблема исторической памяти, то есть осуществления связи между поколениями:
- Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу.
Забыть то, что было, невозможно. Настоящее и будущее немыслимы без прошлого, без его тяжелых уроков. Переосмыслить прошлое, очистить свою совесть, покаяться, задуматься о том, как можно поправить ошибки (если еще можно), необходимо. И если это сделано, то
- и впредь как были — будем, —
Какая вдруг ни грянь гроза, —
Людьми
из тех людей,
что людям,
Не пряча глаз,
Глядят в глаза.
Русская поэзия всегда была беспощадно честной, открыто совестливой, в ней и в самые мрачные времена не умолкали голоса «печали и гнева». В поэме-цикле «Реквием» Анна Ахматова рисует мрачную картину тюрем, страха и страданий миллионов людей. Вся страна становится жертвой машины смерти:
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Поэтесса передает трагические противоречия времени, народную судьбу, пережитую автором как свое личное, безысходное горе. Ощущая себя частицей народа, родины, мать оплакивает не только собственного сына, но и всех безвинно осужденных:
Хотелось бы всех поименно назвать,
Тема трагической судьбы человека в произведениях В. Шаламова
... Шаламов, человек трагической судьбы, долгие годы проведший в страшных колымских лагерях. Он стал автором потрясающих по силе психологического воздействия произведений, ... ”. В рассказе “Сентенция” автор с почти научной точностью анализирует состояние человека в этой нечеловеческой жизни, ... человек просмотрели эту страницу. или войди и узнай сколько человек из твоей школы уже списали это сочинение. ...
Да отняли список, и негде узнать.
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде.
И все же побеждает материнское жизнетворящее начало. «Надо снова научиться жить» — эта строка стихотворения «Приговор» становится главной в поэме.
Произведения, подобные «Реквиему» и «По праву памяти», исключительно созвучны духу нашего времени — требованиям гласности, прямого и откровенного разговора о наболевшем.
Беспощадно запечатлел пережитое Юрий Домбровский. В романе «Факультет ненужных вещей» он подробно и последовательно исследует сталинизм как явление. Писатель показывает нравственную силу «ненужных вещей» — совести, чести, достоинства, которые, хотя их и ломают, и пропускают через конвейер, и топчут, все равно не уничтожить. Потому что разве можно уничтожить Истину?
Анализируемые произведения при всем их своеобразии, при такой несхожести судеб и взглядов их
авторов, объединяет чувство беспощадной правдивости и искренности. Они пронизаны тревогой и болью за то, что происходило и происходит со страной и народом. Они заставляют еще и еще раз задуматься о нравственном состоянии нашего общества.
Трагическая судьба человека в тоталитарном государстве
Самостояние человека — залог величия его.
Эпоха тоталитаризма — величайшая трагедия в истории страны. Построенный Сталиным «казарменный социализм», опираясь на командно-административную систему и культ личности, превращал людей в машины, раскидывал их по лагерям, ломал человеческие судьбы, цена людской жизни стала ничтожно малой. Но, как и во все времена у всех народов, находились люди, которые осмеливались писать и думать иначе, поэтому в литературе тридцатых-соровых годов появляются произведения, направленные против существующего строя. Такие литераторы заранее обрекали себя на нечеловеческие условия жизни, а порой лишались этого бесценного дара — машина ГПУ работала безотказно.
Живой пример тому — судьба поэта О. Мандельштама, который в своих стихах отразил всю безысходность, ужас и пустоту своего времени. «Мы живем, под собою не чуя страны», — писал поэт. Вполне естественно, что итогом творчества поэта стала ссылка в Воронеж, где в условиях полунищенского существования он продолжал писать. Главной темой его творчества в ссылке становятся размышления о свободе и неволе. Мандельштам продолжает писать о запретном, за что подвергается еще большим гонениям, за которыми последовал транзитный лагерь, где поэт умер от голода и болезней. Судьба О. Мандельштама — пример существования человека в тоталитарном государстве. Поэт до конца остается верен своим принципам, что и приводит его к трагической гибели.
Судьба человека в тоталитарном обществе — это только одна из многочисленных граней участи свободолюбивой личности в условиях диктата государства. Наиболее полно отразил эти грани А. И. Солженицын в романе «В круге первом», в котором описаны совершенно разные люди, показано, как государство контролирует своих граждан во всех сферах личной и общественной жизни. Главное, говорит писатель, что ни у кого нет никакой гарантии, никакой уверенности в том, что завтра «великая рука террора» и «всевидящее око ГПУ» не остановятся на твоей кандидатуре, будь ты министр или рядовой советский человек.
Люди живут в постоянном страхе, напряжении, потому что каждый второй в этом обществе — доносчик, способный в случае «необходимости», при малейшей оплошности написать донос, содержащий самые невероятные, но неизменно порочащие сведения о конкретном «кандидате» на место в ГУЛАГе. И в этой ситуации люди ведут себя по-разному: одни просто стараются быть тише воды, ниже травы и не замечать происходящего, другие стремятся выслужиться перед режимом, а третьи становятся на тернистый путь сопротивления.
Духовная жизнь общества
... проблема и в данном случае нетривиальных решений не нашла. Истоки проблемы ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА коренятся в ДВОЙСТВЕННОСТИ материально-духовной природы самого человека. Духовная сторона бытия человека возникает ... человеческой духовности. Коль скоро практическая деятельность человека строится по законам объективного мира, то и наша духовная жизнь должна следовать этим законам. Речь не ...
По этому пути пошел главный герой романа «В круге первом» Глеб Нержин. Он прослыл в шарашке главным защитником интересов арестантов. Его непримиримость с существующим положением вещей наиболее ярко выявляется в спорах с Львом Рубиным, где Нержин предстает перед читателем в качестве ярого противника советского строя, «казарменного социализма». Герою Солженицына гораздо ближе и понятнее либеральные идеи Западной Европы и Америки. Он понимает, что, попав раз в сети ГУЛАГа, непросто, точнее, практически невозможно, снова вернуться к нормальной полноценной жизни, и поэтому Глеб Нержин еще упорнее, еще яростнее доказывает свои убеждения, отстаивает свои права.
В этом случае оказывается справедливым высказывание А. С. Пушкина: «Самостояние человека — залог величия его». Самостояние Глеба Нержина как раз и явилось «залогом его величия». Он оказывается в нравственном отношении сильнее своих притеснителей и остается верен своим убеждениям, не сгибаясь ни перед какими ударами и поворотами судьбы.
Говоря о самостоянии человека, нельзя забывать о том, что каждого жизнь проверяла на прочность в годы войны. Примеров тому в истории русской литературы последних десятилетий довольно много. Так, в произведении Василя Быкова «Сотников» оказываются неразрывно связанными темы подвига и самостояния личности, ведь совершить подвиг невозможно, не оказывая сопротивления чему-либо или кому-либо, будь то психологическое состояние или конкретные люди. Сотников совершает подвиг благодаря своей силе духа, верности и твердости своих убеждений, позволяющих ему противостоять собственному страху и боли, и подвиг служит «залогом величия» героя Быкова.
Таким образом, литература второй половины XX века лишний раз подтверждает мысль: именно в том, насколько внутренне силен человек, и заключаются его величие и значимость в этом мире.
Тема судьбы человека в тоталитарном обществе
Произведения литературы о судьбе человека в тоталитарном обществе (список): Е. Замятин «Мы», А.Платонов «Котлован», «Чевенгур», А. Солженицын «Один день Ивана Денисовича», «Архипелаг ГУЛАГ», «В круге первом», «Раковый корпус», В.Шаламов «Колымские рассказы», В.Гросссман «Жизнь и судьба», А. Рыбаков » Дети Арбата» и др., Г. Владимов «Верный Руслан», Ю.Даниэль»Искупление»
Тема человека и тоталитарного государства в литературе
Осмысление темы человека в тоталитарном обществе началось в 20-е годы с появлением жанра антиутопии — романом Е.Замятина «Мы». Написанный в годы военного коммунизма роман Замятина стал предупреждением человечеству. Человек в тоталитарном обществе лишен имени, а значит, индивидуальности, он обозначен буквой и цифрами. Вся деятельность его регламентируется государством, вплоть до сексуальных отношений. Для того чтобы проверять правильность течения жизни, необходима целая армия наблюдателей. Жизнь героя и его сограждан проникнута верой в Благодетеля, который лучше других знает, как сделать жизнь прекрасной. Выборы Благодетеля превращаются во всенародный праздник.
Жизнь и творчество Н.А. Некрасова
... Николай Алексеевич проиграл ему большую сумму денег. Как оказалось потом, карты были помечены длинным ногтем противника. После этого случая Некрасов решил больше не играть с людьми, ... были связаны последние десять лет жизни писателя. В это время Некрасов пишет эпическую поэму «Кому на ... посвятил своей супруге и последней любви Зинаиде Николаевне Некрасовой. Писатель умер 27 декабря 1877 года (8 января ...
Неотъемлемая черта тоталитарного общества — убеждение человека, что то, что ему дает государство, — благо, что нет страны лучше на свете.
Тоталитарному государству необходимы ученые, которые помогли бы усилить его мощь, но не нужны люди с фантазией, потому что фантазия заставляет человека думать, видеть то, что государство предпочитало бы скрыть от своего гражданина. Именно любовь заставляет героя бунтовать, но бунт его сломлен: пассивно наблюдает он убийство своей возлюбленной, он, лишенный фантазии. Именно любовь становится врагом тоталитаризма, потому что она делает человека индивидуальностью, заставляет его забыть образ Благодетеля. Материнская любовь О-90 заставляет ее протестовать, бежать из государства, чтобы сохранить ребенка, а не отдавать его государству. Роман «Мы» имеет общечеловеческое значение, он — отражение любого тоталитарного режима, основанного на подавлении человеческой личности.
Романы Солженицына
Произведения А.Солженицына основаны на материале, пережитом самим автором. Писатель — ярый противник Советской власти как власти тоталитарной. Он пытается показать характеры людей, судьбы которых изломаны обществом. Так ситуация в романе «Раковый корпус» — модель разных представителей советского мира, собранных в больнице одной бедой — болезнью (раком).
Каждый образ — это стойкая система убеждений: Олег Костоглотов, бывший зек, ярый противник системы, понимающий весь ее антигуманизм; Шулубин, русский интеллигент, участник революции, внешне принимает официальную мораль, страдая от ее несоответствий; Русанов — человек номенклатуры, для которого все предписанное партией и государством принимается безоговорочно, он не мучит себя нравственными вопросами, но подчас извлекает выгоду из своего положения. Главный вопрос споров — нравственная ли существующая система. По мнению автора и его героя, Олега, ответ однозначен: система безнравственна, она отравляет души детей еще в школе, приучая их быть как все, лишая их личности;, она низводит литературу до обслуживания своих интересов (воссоздать образ прекрасного завтра), это система со смещенной шкалой ценностей, которая требует того же от человека. Судьба же человека зависит от того выбора, который он сделает.
Несколько иначе напишет об этом А.Солженицын в «Архипелаге»: он скажет, что в тоталитарном обществе от судьбы человека зависит и его прозрение (рассуждение о том, что и он мог оказаться не зеком, а офицером НКВД).
Произведения Г.Владимирова
Тоталитарный строй искажает лучшие черты человеческого характера, оставляет след на всю жизнь. «Верный Руслан» — история лагерной собаки.
Г. Владимов показывает, что даже после роспуска лагерей лагерные собаки продолжают ждать исполнения своего долга — больше они ничего не умеют. И когда на станцию приезжают молодые строители, которые колонной идут на место стройки, собаки окружают их, что сначала кажется молодежи смешным, а потом ужасным. Тоталитарный строй учит человека любить хозяина и беспрекословно подчиняться ему. Но есть в романе сцена, которая показывает, что подчинение не безгранично: зеки отказываются выйти из барака на мороз, тогда начальник лагеря приказывает открыть двери и поливать внутренность барака ледяной водой, и вот тогда одни из овчарок, самая талантливая, зажимает шланг зубами: так зверь протестует против бесчеловечности людей. Умирающему Руслану снится мать, та, которую государство отняло у него лишив его подлинных чувств. И если сам Руслан вызывает сочувствие, то образ его хозяина отвратителен в своей примитивности, жестокости, бездушии.
Ю.Даниэль и роман об оттепели
Ужас тоталитаризма и в том, что даже души людей достаточно благополучной судьбы изломаны тоталитарным режимом. Действие повести Ю.Даниэля «Искупление» происходит в период хрущевской оттепели. Главный герой повести — талантлив, честен, счастлив, у него много друзей, его любит замечательная женщина. Но вот на него обрушивается обвинение: мимолетный давнишний знакомый героя возвращается из лагеря: он убежден, что его посадили по доносу героя. Но писатель изначально утверждает, что герой не виновен. И вот без суда и следствия, без объяснений герой оказывается в изоляции: от него отвернулись не только коллеги, но и друзья, не выдержав, уходит любимая. Люди привыкли к обвинениям, они верят всему; неважно, что в данном случае меняются полюса (враг народа — стукач).
Герой сходит с ума, но перед этим он понимает, что в этом обществе виновны все, даже те, кто прожил спокойную жизнь. Все отравлены ядом тоталитаризма. Изжить его, как изжить из себя раба, — процесс жизни не одного поколения.
Судьба человека в тоталитарном обществе трагична — таков вывод всех произведений на эту тему, но отношение к тем или иным людям у разных отечественных писателей различно, как различны и из позиции.
Материалы публикуются с личного разрешения автора — к.ф.н. Мазневой О.А.
Трагическая судьба человека в тоталитарном государстве
Вместе с огромным числом прекрасных произведений прошлого столетия в литературу современную пришли и те “вечные вопросы”, которые так волновали русских классиков и которые кто-то пытался решить проповедью “непротивления злу насилием”, кто-то – строя свой “хрустальный дворец”, еще кто-то призывал силой свергнуть ненавистный строй…
Времена настали другие, но проблемы остались те же: “что есть добро и что такое зло”; в чем смысл жизни и какова цель, к которой стремится человечество; зачем человеку свобода и где
Тогда еще живы были Короленко и Есенин, продолжали творить Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак, Горький, Маяковский… Пришли в литературу Булгаков, Зощенко, Платонов и множество “пролетарских” писателей, позже ставших “классиками советской литературы”.
В нем автор рисует “общество будущего”, общество, основанное на разуме, логике, где все рассчитано и математически точно. Каждый человек знает свое место в системе строгой иерархии, а во главе всех стоит Благодетель, существо высшее, необыкновенное и наиболее “правильное”. В этом обществе нельзя мыслить и чувствовать не как все, да и лучше не раздумывать вообще, надо уметь пользоваться математическими формулами… Жизнь каждого человека протекает на виду у всех (хотя есть “личные” часы) в домах с прозрачными стенами (прямо как у Чернышевского, и кажется, что Замятин полемизирует с его идеалом счастливой жизни) и вместе со всеми, люди даже ходят строем по четыре в каждом ряду (нельзя не вспомнить глуповцев Салтыкова-Щедрина), у человека нет имени – есть номер.
Полнейшее обезличивание, зато никакого “беспорядка”. В этом обществе нет ни тени “неправильности”, все заранее запрограммировано. Человеческая индивидуальность подавляется, все становятся “винтиками” в одном огромном механизме, где нет места естественным человеческим чувствам и желаниям.
Писатель подчеркивает бесчеловечность этого общества. Его позиция: бесчеловечный – значит безнравственный. Поэтому Замятин развенчивает модную в те годы идею о том, что надо “каплей литься с массами” и отказываться от собственного “я” для построения счастливого будущего.
Уже в конце 20-х годов Андреем Платоновым был написан “Котлован”. Сюжет “Котлована” таков: группа землекопов роет огромную яму для фундамента большого дома (опять проекция на “Что делать?” Чернышевского), в котором будут жить счастливые люди. Писатель считает, что это общество, то, что называется “коммунизмом”, нежизнеспособно.
Символ будущей жизни – девочка Настя – погибает.
В этом произведении писатель показывает коллективизацию так, как видело ее крестьянство, и поэтому сквозь строчки сквозит ужас перед неотвратимой бедой. У Платонова раскулачивание проводит медведь-молотобоец, он останавливается и рычит у каждой “прочной и чистой” избы… А перед объединением в колхоз люди прощаются друг с другом. “После целования люди поклонились в землю – каждый всем и встали на ноги, свободные и пустые сердцем”. “Хорошо, – сказали со всего Оргдвора. – Мы ничего теперь не чуем, в нас один прах остался”.
Писатель считает, что коллективизация не только связана с человеческими жертвами (Чиклин и не замечает, как убивает мужика; “кулаков” для ликвидации классов решили собрать на один плот, чтобы “кулацкий сектор ехал по речке в море и далее”).
Писателю так понятны страдания этих людей, у которых отнимают и веру, и надежду, и цель жизни, и само желание жить… Их представления о добре и зле, о чести, совести, справедливости втаптываются в грязь, а вместо этого насильно вдалбливается идеал единственно возможной морали – морали классовой, “безжалостной” и “беспощадной”, оправдывающей все, что делается от имени партии.
В другом романе Платонова, “Чевенгур”, поставлены проблемы не меньшей значимости. Одна из важнейших – проблема человека в революции. В романе мы видим совсем не много “людей революции”, тех, кому Октябрь помог найти место в жизни и открыл новые горизонты, чьи сомнения разрешил.
Это не только коммунисты (Дванов, Чепурный), но и беспартийные, просто люди, для которых революция стала высшим судией, мерилом нравственности. Все же остальные герои – народ, крестьяне – живут совсем другими моральными категориями, им как будто открыты истина, вечные законы жизни… Революция для таких людей – событие, никак не затрагивающее глубинных процессов бытия, хода истории, почти не влияющее на их собственную жизнь. Она – как ветер, срывающий с дерева листья, но не беспокоящий корней…
Писатель задает вопрос о возможности создания новой жизни людей при новом строе, о том, нравственна ли революция и приемлем ли коммунизм, для построения которого она совершена.
Платонов описывает фантастический город Чевенгур, где коммунизм якобы уже построен, и картина этого “рая на земле” довольно непривлекательная. Люди там вообще ничего не делают, так как “труд способствует происхождению имущества, а имущество – угнетению”, “за всех и для каждого работало единственное солнце, объявленное в Чевенгуре всемирным пролетарием”. А “труд раз навсегда объявлялся пережитком жадности и эксплуатационно-животным сладострастием…” Однако каждую субботу люди в Чевенгуре “трудились”, перетаскивали с места на место “на руках” сады или передвигали дома.
В Чевенгуре жителей осталось совсем мало, притом одни “трудящиеся массы”: “Буржуев в Чевенгуре перебили прочно, честно, и даже загробная жизнь их не могла порадовать, потому что после тела у них была расстреляна душа”.
Судьба нескольких десятков людей, которые не имели права существовать, потому что жили чуть лучше других, была решена предревкома Чепурным лично. Теоретически расстрел “буржуев” был обоснован “вторым пришествием…”, когда началась расправа над “буржуями”, “товарищ Пиюся” совершил “одиночное убийство”, вызвавшее возмущение секретаря Цика Прокофия (коммунисты “сзади не убивают”), В ответ Пиюся заявил, что коммунистам “нужен коммунизм, а не офицерское геройство. ” Платонов восстает против такой “философии”, он, так же как и Достоевский, считает, что цель не может оправдывать средства, нельзя построить счастье людей за счет жизни человека. Лишить человека права существовать – значит совершить величайшее преступление против нравственности: это огромный грех и злодеяние.
В романе писатель решает и проблему истинного и ложного. Истинное – это все естественное, искреннее, вышедшее из души; это все человеческое. Ложное – все привнесенное, навязанное “сверху”, противоречащее здоровой человеческой морали; это все безнравственное.
Для Платонова естественно единение, слияние человека с природой, восприятие человека как части природы, которая взращивает его, дает ему силы, формирует его душу.
Страшно, когда человек несвободен. Трагедия целого поколения, лишенного простого права быть людьми, с потрясающей силой встает в “Колымских рассказах” Варлама Шаламова. Он пишет о том, как люди, потеряв свободу, уже не могут следовать нравственному закону: ведь внутренняя свобода – это возможность поступать по совести, согласно принципам.
В сталинских лагерях действует один принцип: человек человеку волк. И действительность такова, что невозможно выжить, не поступившись убеждениями хоть в малом, не потеряв чувства собственного достоинства. Третьего не дано.
Сам писатель выжил, чтобы рассказать правду, какой бы страшной она ни была. Он показал, как тоталитарная система, убивая одних, из других делает моральных уродов, преступников и убийц.
Герой рассказа “Ягоды” (повествование ведется от первого лица) настолько ослаб, что не способен поднять упавшее бревно. Конвоир Серошапка грозится пристрелить его. На другой день заключенные валят пеньки на участке, очерченном “вешками” – связками сухой травы.
За ним-“запретная зона”. Один из зеков – Рыбаков – собирает в консервную банку ягоды с целью выменять их у повара на хлеб. Банка наполняется слишком медленно, и Рыбаков выходит на два метра за “запретку”. “Сухо щелкнул выстрел, и Рыбаков упал между кочек лицом вниз. “Тебя хотел, – сказал Серошапка, – да ведь не сунулся, сволочь. ”
В рассказах Шаламова множество смертей, которые с полным правом можно считать насильственными, даже если человек погибает от голода или измождения, а не от пули конвоира или удара бригадира. Смертей так много, что как бы перестаешь их замечать. Персонажи рассказов относятся к смерти других заключенных буднично-равнодушно, как к неизбежному, обыденному явлению, почти полностью утратившему свой трагизм. В рассказе “Шерри-брен-ди” психологически точно и подробно описывается, как умирает от истощения поэт.
Он уже не встает с нар, у него уже нет сил даже на то, чтобы есть. Когда же жизнь кончилась, его не списывают сразу, как положено: “изобретательным соседям его удавалось при раздаче хлеба двое суток получать хлеб на мертвеца; мертвец поднимал руку, как кукла-марионетка”. Ничего не забыл писатель.
А ведь от него, как и от других, требовали забыть! Но позиция Шаламова была твердая: “На свете нет ничего более низкого, чем намерение “забыть” эти преступления”.
Сталинщина, тоталитаризм, отцы и дети, историческая память…
В поэме Александра Твардовского “По праву памяти” все эти вопросы приобретают общечеловеческое звучание. Тиран, диктатор, Сталин в поэме не велик, скорее принижен. Он то, к чему меньше всего подходит слово “вождь”, это всего лишь злая, ничтожная игрушка в руках того самого народа, который, прежде чем стать “лагерной пылью”, сделал его богом на земле.
Поэт бросает горький упрек своему поколению, своему народу, который допустил такое. По интонации поэма напоминает лермонтовскую “Думу”, только у Лермонтова упрек звучит явственнее, сильнее.
Другая проблема – проблема исторической памяти, то есть осуществления связи между поколениями:
…Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу…
Забыть то, что было, невозможно. Настоящее и будущее немыслимы без прошлого, без его тяжелых уроков. Переосмыслить прошлое, очистить свою совесть, покаяться, задуматься о том, как можно поправить ошибки (если еще можно), необходимо. И если это сделано, то
…и впредь как были – будем, –
Какая вдруг ни грянь гроза, –
Людьми
из тех людей,
что людям,
Не пряча глаз,
Глядят в глаза.
Русская поэзия всегда была беспощадно честной, открыто совестливой, в ней и в самые мрачные времена не умолкали голоса “печали и гнева”. В поэме-цикле “Реквием” Анна Ахматова рисует мрачную картину тюрем, страха и страданий миллионов людей. Вся страна становится жертвой машины смерти:
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
Поэтесса передает трагические противоречия времени, народную судьбу, пережитую автором как свое личное, безысходное горе. Ощущая себя частицей народа, родины, мать оплакивает не только собственного сына, но и всех безвинно осужденных:
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать…
О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде…
И все же побеждает материнское жизнетворящее начало. “Надо снова научиться жить” – эта строка стихотворения “Приговор” становится главной в поэме.
Произведения, подобные “Реквиему” и “По праву памяти”, исключительно созвучны духу нашего времени – требованиям гласности, прямого и откровенного разговора о наболевшем.
Беспощадно запечатлел пережитое Юрий Домбровский. В романе “Факультет ненужных вещей” он подробно и последовательно исследует сталинизм как явление. Писатель показывает нравственную силу “ненужных вещей” – совести, чести, достоинства, которые, хотя их и ломают, и пропускают через конвейер, и топчут, все равно не уничтожить.
Потому что разве можно уничтожить Истину?
Анализируемые произведения при всем их своеобразии, при такой несхожести судеб и взглядов их
авторов, объединяет чувство беспощадной правдивости и искренности. Они пронизаны тревогой и болью за то, что происходило и происходит со страной и народом. Они заставляют еще и еще раз задуматься о нравственном состоянии нашего общества.
Тема трагической судьбы человека в тоталитарном государстве в «Колымских рассказах» В. Шаламова
Я двадцать лет живу в пещере,
Горя единственной мечтой, Что,
вырываясь на свободу И сдвинув
плечи, как Самсон, Обрушу
каменные своды На многолетний
Сталинские годы — один из трагических периодов в истории России. Многочисленные репрессии, доносы, расстрелы, тяжелая, давящая атмосфера несвободы — вот лишь некоторые приметы жизни тоталитарного государства. Страшная, жестокая машина авторитаризма ломала судьбы миллионов людей, их родных и близких.
В. Шаламов — свидетель и участник тех ужасных событий, которые переживала тоталитарная страна. Он прошел и ссылку, и сталинские лагеря. Инакомыслие жестоко преследовалось властью, и за желание говорить правду писателю пришлось заплатить слишком дорогую цену. Опыт, вынесенный из лагерей, Варлам Тихонович обобщил в сборнике «Колымские рассказы». «Колымские рассказы» — памятник тем, чья жизнь была загублена в угоду культу личности.
Показывая в рассказах образы осужденных по пятьдесят восьмой, «политической» статье и образы уголовников, также отбывающих наказание в лагерях, Шаламов вскрывает многие нравственные проблемы. Оказавшись в критической жизненной ситуации, люди показывали свое подлинное «я». Были среди заключенных и предатели, и трусы, и подлецы, и те, кого «сломали» новые обстоятельства жизни, и те, кто сумел в нечеловеческих условиях сохранить в себе человеческое. Последних было меньше всего.
Самыми страшными врагами, «врагами народа», были для власти политические заключенные. Именно они находились в лагере в самых жесточайших условиях. Уголовники — воры, убийцы, грабители, которых рассказчик иронично называет «друзьями народа», как это ни парадоксально, вызывали у лагерного начальства куда больше симпатии. Они имели разные поблажки, могли не ходить на работу. Им многое сходило с рук.
В рассказе «На представку» Шаламов показывает игру в карты, в которой выигрышем становятся личные вещи заключенных. Автор рисует образы блатарей Наумова и Севочки, для которых жизнь человека ничего не стоит и которые убивают инженера Гаркунова за шерстяной свитер. Авторская спокойная интонация, с которой он завершает свой рассказ, говорит о том, что такие сцены для лагеря — обычное, будничное явление.
Рассказ «Ночью» показывает, как у людей стираются грани между плохим и хорошим, как главной целю становилось — выжить самому, чего бы это ни стоило. Глебов и Багрецов ночью снимают одежду с мертвеца с намерением добыть себе вместо нее хлеб и табак. В другом рассказе осужденный Денисов с удовольствием стягивает портянки с умирающего, но еще живого товарища.
Жизнь заключенных была невыносимой, особенно тяжело им приходилось в жестокие морозы. Герои рассказа «Плотники» Григорьев и Поташников, интеллигентные люди, ради спасения собственной жизни, ради того, чтобы хотя бы один день провести в тепле, идут на обман. Они отправляются плотничать, не умея этого делать, чем спасаются от лютого мороза, получают кусок хлеба и право погреться у печки.
Герой рассказа «Одиночный замер», недавний студент университета, изможденный голодом, получает одиночный замер. Он не в силах выполнить это задание полностью, и наказание ему за то — расстрел. Жестоко наказаны и герои рассказа «Надгробное слово». Ослабевшие от голода, они вынуждены были заниматься непосильным трудом. За просьбу бригадира Дюкова улучшить питание вместе с ним самим была расстреляна вся бригада.
Очень ярко демонстрируется губительное влияние тоталитарной системы на человеческую личность в рассказе «Посылка». Очень редко политические заключенные получают посылки. Это огромная радость для каждого из них. Но голод и холод убивает человеческое в человеке. Заключенные грабят друг друга! «От голода наша зависть был тупа и бессильна»,— говорится в рассказе «Сгущенное молоко».
Автор показывает и зверство надзирателей, которые, не имея никакого сочувствия к ближним своим, уничтожают жалкие куски заключенных, ломают их котелки, осужденного Ефремова избивают до смерти за кражу дров.
В рассказе «Дождь» показывается, что работа «врагов народа» проходит в невыносимых условиях: по пояс в земле и под непрекращающимся дождем. За малейшую оплошность каждого из них ждет смерть. Великая радость, если кто-то покалечит сам себя, и тогда, может быть, ему удастся избежать адской работы.
Заключенные и живут в нечеловеческих условиях: «В бараке, набитом людьми, так тесно, что можно было спать стоя. Пространство под нарами было набито людьми до отказа, надо было ждать, чтобы присесть, опуститься на корточки, потом привалиться куда-нибудь к нарам, к столбу, к чужому телу — и заснуть. ».
Искалеченные души, искалеченные судьбы. «Внутри все было выжжено, опустошено, нам было все равно»,— звучит в рассказе «Сгущенное молоко». В этом рассказе возникает образ «стукача» Шестако-ва, который, рассчитывая привлечь рассказчика банкой сгущенки, надеется подговорить его на побег, а потом донести об этом и получить «вознаграждение». Несмотря на крайнее физическое и нравственное истощение рассказчик находит в себе силы раскусить замысел Шестакова и обмануть его. Не все, к сожалению, оказались такими догадливыми. «Они бежали через неделю, двоих убили недалеко от Черных ключей, троих судили через месяц».
В рассказе «Последний бой майора Пугачева» автор показывает людей, дух которых не сломили ни фашистские концлагеря, ни сталинские. «Это были люди с иными навыками, привычками, приобретенными во время войны,— со смелостью, умением рисковать, верившие только в оружие. Командиры и солдаты, летчики и разведчики»,— говорит о них писатель. Они предпринимают дерзкую и отважную попытку побега из лагеря. Герои понимают, что их спасение невозможно. Но за глоток свободы они согласны отдать жизнь.
«Последний бой майора Пугачева» наглядно показывает, как Родина обошлась с людьми, сражавшимися за нее и провинившимися лишь в том, что по воле судьбы они оказались в немецком плену.
Варлам Шаламов — летописец колымских лагерей. В 1962 году он писал А. И. Солженицыну: «Помните самое главное: лагерь — отрицательная школа с первого до последнего дня для кого угодно. Человеку — ни начальнику, ни арестанту, не надо его видеть. Но уж если ты его видел — надо сказать правду, как бы она ни была страшна. Со своей стороны я давно решил, что всю оставшуюся жизнь я посвящу именно этой правде».
Шаламов был верен своим словам. «Колымские рассказы» стали вершиной его творчества.
Исследовательская работа «Тема трагической судьбы человека в тоталитарном государстве»
О том, насколько трагично может сложиться судьба человека в тоталитарном государстве, можно судить по повестям А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и В. Быкова «Облава».
Повесть «Один день Ивана Денисовича»: «Лагерь глазами мужика».
Писать что-либо в зоне, в лагерных бараках, в тюремных выгонах было, как известно, строжайше запрещено. Солженицын обходил запрет по-своему: в лагере он писал, например, автобиографическую эпопею «Дороженька» в стихах заучивал её. Кое-какие главы из неё он затем восстановит. Рождались и, к счастью, не умирали и другие замыслы… «Секрет» возникновения повести «Один день Ивана Денисовича» и жанровую форму её (детальная запись впечатлений, жизнеощущений одного рядового дня из жизни зэков, «сказ» о себе заключённого) писатель объяснял так:
« Я в 1950 году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и думал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути дела, достаточно описать всего один день в мельчайших подробностях, и день самого простого работяги, и тут отразиться вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а – рядовой, вот то самый день, из которого складывается жизнь» (Звезда.- 1995.- №11).
Этот внешний расчёт, реализованный через девять лет, оказался судьбоносным: нигде в литературе не было лагеря, о нём ещё молчали, и будничный, статичный, спокойный рассказ был более потрясающим, чем концентрация страхов, мук, фантастических ситуаций, криков о терроре. Ужасало людей обычное, к чему они уже привыкли, и что уже не считалось катастрофой гуманизма.
Иван Денисович Шухов, обыкновенный советский человек, деревенский мужик, жил и работал в колхозе. Грянула война, и он был призван на фронт. В феврале 1942 года на Северо-Западном фронте вся армия попала в окружение. Люди бродили по лесам голодные и без патронов. Немцы вылавливали их группами. Вот в такой группе и побывал Шухов в плену пару дней, откуда впятером им удалось бежать и чудом выйти к своим. Но свой же автоматчик на месте уложил двоих, ещё один боец умер от ран, а двое, оставшихся в живых, рассказали правду. За что их, как фашистских агентов, отправили за решётку на десять лет, обвинив в измене родине. Следователи силой заставили Шухова оговорить самого себя: не согласишься – расстреляют, согласишься – десять лет лагерей, но всё же, как жизнь, какая ни есть…
Скачать:
| Вложение | Размер |
|---|---|
| konferentsiya._andreeva_tatyana.doc | 58 КБ |
Предварительный просмотр:
МУНИЦИПАЛЬНОЕ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ
«ОСНОВНАЯ ОБЩЕОБРАЗОВАТЕЛЬНАЯ ШКОЛА №78»
Заводского района города Саратова
«Тема трагической судьбы человека в тоталитарном государстве»
Андреева Татьяна Андреевна, 9 «Б» класс
Карпова Ольга Владимировна,
Учитель русского языка и литературы
[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/sochinenie/na-temu-sudba-cheloveka-v-totalitarnom-gosudarstve/
Высшая квалификационная категория
О том, насколько трагично может сложиться судьба человека в тоталитарном государстве, можно судить по повестям А.И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича» и В. Быкова «Облава».
Повесть «Один день Ивана Денисовича»: «Лагерь глазами мужика».
Писать что-либо в зоне, в лагерных бараках, в тюремных выгонах было, как известно, строжайше запрещено. Солженицын обходил запрет по-своему: в лагере он писал, например, автобиографическую эпопею «Дороженька» в стихах заучивал её. Кое-какие главы из неё он затем восстановит. Рождались и, к счастью, не умирали и другие замыслы… «Секрет» возникновения повести «Один день Ивана Денисовича» и жанровую форму её (детальная запись впечатлений, жизнеощущений одного рядового дня из жизни зэков, «сказ» о себе заключённого) писатель объяснял так:
« Я в 1950 году, в какой-то долгий лагерный зимний день таскал носилки с напарником и думал: как описать всю нашу лагерную жизнь? По сути дела, достаточно описать всего один день в мельчайших подробностях, и день самого простого работяги, и тут отразиться вся наша жизнь. И даже не надо нагнетать каких-то ужасов, не надо, чтоб это был какой-то особенный день, а – рядовой, вот то самый день, из которого складывается жизнь» (Звезда.- 1995.- №11).
Этот внешний расчёт, реализованный через девять лет, оказался судьбоносным: нигде в литературе не было лагеря, о нём ещё молчали, и будничный, статичный, спокойный рассказ был более потрясающим, чем концентрация страхов, мук, фантастических ситуаций, криков о терроре. Ужасало людей обычное, к чему они уже привыкли, и что уже не считалось катастрофой гуманизма.
Иван Денисович Шухов, обыкновенный советский человек, деревенский мужик, жил и работал в колхозе. Грянула война, и он был призван на фронт. В феврале 1942 года на Северо-Западном фронте вся армия попала в окружение. Люди бродили по лесам голодные и без патронов. Немцы вылавливали их группами. Вот в такой группе и побывал Шухов в плену пару дней, откуда впятером им удалось бежать и чудом выйти к своим. Но свой же автоматчик на месте уложил двоих, ещё один боец умер от ран, а двое, оставшихся в живых, рассказали правду. За что их, как фашистских агентов, отправили за решётку на десять лет, обвинив в измене родине. Следователи силой заставили Шухова оговорить самого себя: не согласишься – расстреляют, согласишься – десять лет лагерей, но всё же, как жизнь, какая ни есть…
Рядом с ним в заключении живёт и работает Алексей, который получил двадцать пять лет срока только за свою веру. Ещё в бригаде два эстонца. Один- рыбак с побережья, другой – маленьким был вывезен родителями в Швецию, но вернулся на родину. Тут то его и взяли как иностранного агента. Обоих посадили на двадцать пять лет.
Писатель поведал только об одном дне политического заключенного, но при этом выявилось столько искорёженных судеб, загубленных человеческих жизней. Вот, например, история бригадира Тюрина, сильного, умного, смелого человека, который всё своё умение, ловкость, природную хватку обратил на то, чтобы облегчить жизнь своей бригаде. Сын кулака, добровольцем ушёл в Красную Армию, но скрыл своё социальное происхождение. Отличник боевой и политической подготовки, но это ничто по сравнению с тем, чей он сын. За шесть часов уволили из армии, выгнали на улицу в лёгком обмундировании в ноябре. Кое-как добрался домой, а там уже ждут. Отсидел один срок, дали другой.
Сотни тысяч невинных людей упекали в заключение, где царили произвол и безнаказанность. Сильные люди, как, например, Иван Денисович, Выживали, приспосабливались. Шухов не лебезил, не угождал, но и не лез на остриё без надобности. В лагерях подрабатывал, чем только мог. Освоил профессию каменщика, его уважали, с ним делились, и он делился, помогал ослабевшим. Слабые люди, мало приспособленные к жизни, в лагерях, как правило, гибли.
Писатель, пережив восьмилетний кошмар, поведал читателям о рабском труде заключённых, обо всех унижениях человеческого достоинства, правдиво показав, что в тоталитарном государстве человек не может быть свободным, а значит, и счастливым.
Задумаемся на миг: Солженицын, не ища потрясающего сюжета, рассказывает о лагере как о чём-то давно существующем, имеющее своё прочное место в литературе. Любая подробность в повести – буднична и символична, она отсеяна, отобрана не автором, а многими годами лагерного бытия. Так же, в повести отобран жаргон, тоже ставшим большим событием после публикации книги. Здесь уже своя философия, свои сокращения слов, особые знаки беды.
Заметим, что язык повествования поразил читателей не только новизной (как и материал), но сложным составом речевых пластов. Такого сложного сплетения речевых пластов – от лагерно- блатной лексики («опер», «качать права», «стучать», «шмон») до просторечивых словоупотреблений «загнуть» (сказать с преувеличением), «вкалывать» (работать), «пригребаться» (придираться)- не знала русская проза 60-х годов. Повесть Солженицына и в языковом плане преодолела привычные людям рассказы.
Легко заметить, что в повести как бы два то сливающихся, то разливающихся голоса, два рассказчика, активно (но не навязчиво) помогающих друг другу.
Безусловно, первым мы слышим голос автора, усваиваем его угол зрения, его чувство. Чем больше мы вслушиваемся в повествующим монолог автора, всматриваемся в подробности быта, в фигуры заключённых, представленных автором, тем яснее становиться следующее: а ведь многое автору как бы «подсказывает» соавтор, Шухов! Именно он начинает обострять, усиливать наблюдательность автора, он вносит свой язык, свой угол зрения на течение дня. Монолог автора о лагере становиться «сказом», стилизованной исповедью героя. Александр Твардовский неслучайно сказал о повести: «Лагерь, с точки зрения мужика, очень народная вещь».
Нет нужды во всём соглашаться с писателем, представляющим тюрьму своеобразным спасительным ковчегом. Конечно, если сравнивать эту повесть с тюрьмой в наши дни, то можно задуматься. Тогда большинство людей сидело, грубо говоря, просто так, ни за что. Они ничего не совершили, были абсолютно чисты перед государством. Их сажали не по правилам. В наши же дни, преступность значительно возросла, и так уже сказать нельзя.
В итоге, каждый человек всегда остаётся при своём мнении о тех временах. Кто-то считает, что тогда было лучше, чем сейчас, а кто-то наоборот. Глубокое вживание автора в героя, взаимное перевоплощение их, двуединство точек зрения обусловили и свободу сюжетного развёртывания характера Ивана Денисовича, и всех конфликтов повести, скрытых и явных. Ограниченное пространство «дня» стало на редкость просторным. Цепочка деяний, помыслов героя стала цепочкой актов, утверждающих нравственное величие героя, в итоге – представлений самого писателя о красоте и идеальности человека, живущего «не по лжи».
Оценки повести- дебюта Солженицына в целом определялись её актуальностью утверждении идей «оттепели», полезностью в критике культа личности. Только немногие заметили в ней праведническую точку зрения в Иване Денисовиче, баптисте Алёше, праведных не на словах, а на деле, заметили, что даже последний диалог Ивана Денисовича с Алёшей-баптистом имеет глубинную перекличку с диалогом Ивана Карзамасова с Алёшей.
Писатель В.Быков – участник Великой Отечественной войны. После окончания службы в армии в родной Белоруссии он работал в областной газете, а потом занялся литературным творчеством. Тема войны – основная тема в его творчества. Большую известность получили такие его повести, как “Альпийская баллада”, “Третья ракета”, “Сотников”, “Карьер”. В последние годы писатель обратился к теме драматических тридцатых годов. Повесть “Облава” относится именно к таким произведениям.
Повесть Василия Быкова: середина тридцатых годов двадцатого века, белорусская деревня, мирная жизнь.
Впервые у этого писателя после давних рассказов пятидесятых годов двадцатого века – мирная жизнь, одна она, даже странно, что такое возможно. Казалось, героям Быкова не суждено расстаться с войной – наяву или в воспоминаниях, а тут до неё ещё далеко, и даже догадки о ней нет, и этот-то герой – белорусский крестьянин Феодор Ровба – закончит свои дня без её помощи. В своей постели,- хотелось бы добавить,- всё-таки мирная жизнь, никакой стрельбы, да не добавляется.
Да и что значит «мирная», если для ее изображения годиться,- и это станет очевидным с первых страниц повести- испытания поэтика Быковской фронтовой и партизанской прозы. Знакомое тревожное, опасное пространство, которое нужно преодолеть, ускользающее, словно отнятое кем-то безжалостным время, сжимающееся кольцо беспощадных обстоятельств.…И одинокий человек – в том пространстве, в том кольце.
Если не знать, не чувствовать, о каких временах речь, то можно подумать, что этот человек, пробирающийся лесными дорогами, двойник партизанки Зоси Нарейко («Пойти и не вернуться») или подпольщика Сущени («В тумане»).
Но передумывается быстро: другая реальность заполняет душу Феодора Ровбы, другая враждебная сила гонит его…
Человек, противостоящий превосходящим силам, неизбежно приобретает черты героя и страдальца. Остаётся узнать, каковы превосходящие силы, какое над ними развевается знамя и кто этот гонимый, преследуемый человек? Может, нас призывают держать неправедную сторону и жалеть преступника? Может быть, сюжетные схемы войны, спроецированные на мирную, цветущую действительность, оскорбительны для неё, преисполненной доброты и покоя?
А что?- преступник и есть. Раз сбежал из мест заключения,- кто же ещё?
И превосходящие силы превосходят его законно: это же действует наше родное государство, его мудрая, справедливая, умиротворяющая сила, которой советские люди доверились полностью и абсолютно…
Вот и Феодор Ровба когда-то доверился. Он считал, что революция произошла для того, чтобы трудящийся человек жил хорошо. Он попробовал жить хорошо и даже приобрёл молотилку. Феодор Ровба стал отличаться от других молотилкой, и это его погубило. Нетрудовые доходы, эксплуататор.…Поди, объясняй каждому, что молотилка взята в кредит, что люди платят, кто, сколько может, по доброй воле…
Зависть- вот главная проблема, которая погубила Фёдора и механизм несчастья буднично прост. Один позавидовал, и другой позавидовал.… Вот ты и кулак, Ровба. Но писатель ясно видит, что простота механизма кажущаяся. Не доносы и кляузы определяют большую политику. Большая политика оказывается заботливой попечительницей и заказчицей самого низкого из письменных жанров. Низость отзывается на низость, и низость с низостью взаимодействует. Большая политика словно бы отказывается от прежней идеи, чтобы трудящийся человек жил тем лучше, что больше трудиться. Она хочет, чтобы люди были одинакового роста, как трава на газоне, а газон, как известно, нужно время от времени стричь.
Старый местечковый еврей Ноэм по дружески скажет Ровбе: «…бросай всё, бери детей в охапку и утекай. КУДА? Не важно куда- куда глаза глядят. Потом поздно будет…»
Старые люди предчувствуют непогоду. У них ломит кости. А что ломит, что болит, когда приближается политическое ненастье? Когда каменеют и свирепеют слова газет? Душа? Ум? Сама мысль?
Но как всё кинуть? А земля, хозяйство, односельчане, родня. Корни же тут, родина. Невозможно.
Хорошо, тогда тебя вырвут с корнем. И отрясут землю. И – выбросят.
И – выбросили. И не должен был он подняться и вернуться, а вот попробовал…
Облава, или возвращение Ровбы.… Но разве своих проведёшь, разве от них укроешься? «Гражданин Ровба. »- торжествующи, закричит облава.- «Ровба, вылазь!»
Где же оно родство соплеменных душ? Где родина мать, склонившаяся над своим гонимым, измученным, униженным сыном? Или родина – всего лишь знакомый с детства лес, дающий последнее укрытие, и осеннее поле, где можно отыскать несколько картофелин?
«Человек бы не убегал от людей, он бы что-то им сказал, и его бы выслушали». Значит, скажет Быков, он уже не человек. Он убегает, и он молчит. Он словно расчеловечился.
Нет, добавил бы я, его расчеловечили. Его постарались расчеловечить.
Возникает вопрос: кто?
Но вот вопрос: свои-то – кто? И до какой черты, отбрасывая все законы человечности, можно оставаться, считаться «своим»? Своим – кому? Кто они, от кого прячется на родной земле Феодор Ровба? Кто они, лишившие его всего, из чего состояла его жизнь?
Тем тягостнее и ужаснее вопрос, что среди голосов облавы и голос его сына, благополучно отказавшегося от отца. Разрушено само естество жизни, ничего не оставлено для надежды, и впервые о герое Быкова нельзя сказать: он выстоял. Выстаивать больше нет смысла. Во имя высшего смысла государства у человека отнят последний смысл его присутствия здесь. Если это «свои», то он им – «не свой» и умрёт он как «не свой». Он им не дастся.
У Феодора Ровбы была последняя мечта:…дойти, хоть доползти, чтобы хоть одним глазом взглянуть и умереть». Взглянуть на дом, где он, бывший батрак, был счастлив, на весь родной окрестный мир… Ничего он не желал, ни на что другое не надеялся…
Меняются времена, и кто-то спешит им соответствовать… Василию Быкову незачем не спешить, ни соответствовать… Его трагический герой был необходим обществу вчера, он, не меньше, чем вчера, необходим ему сегодня. Я не берусь настаивать на этом, у каждого свои пристрастия, но правде переменчивой, зависящей от политической погоды, я предпочитаю правду надежную, Быковскую, не перестававшую быть правдой в любые хмурые и светлые времена…
Большая судьба оказалась у героев этих рассказов. В чём-то их судьбы, конечно, сходятся, но есть и отличия. Они оба сидели в тюрьме. Лишь только Иван Денисович, можно сказать, доволен своей жизнью. Он не планирует побег, он работает, и невольно даже задумывается о том, что не хочет покидать своё заключение. Хотя ему через два года освобождаться. Он пользуется большим успехом среди своего окружения. Его все уважают, в то время как Фёдор Ровба сбегает из заключения. Он полностью недоволен своей жизнью, и я думаю, если бы у него была возможность всё изменить, он бы не отказался. Он приходит на свою Родину, и что же он там видит? Всё так изменилось за эти годы. Жена и дочь умерли, остался лишь сын, да и он его предал. Отказался от собственного отца. Фёдор был в такой надежде, что хоть сын его примет и обрадуется. Но вместо этого, сын был участником его смерти.
Вот такие две разные, но в тоже время и схожие судьбы. И как после этого можно считать, что в те времена было честное государство? Посадило двух людей ни за что. Просто так. Испортив судьбы этих людей.
Государственная машина переселяла целые нации, перекраивала карты, истребляла мыслящую интеллигенцию, подавляла и даже уничтожала науку (например, генетику).
Ничего не значила судьба отдельного человека, даже если он – лучший сын Отечества (пример: судьба маршала Жукова).
