Средневековая архитектура

метки: Средневековье, Архитектура, Форма, Национальный, Итальянский, Страна, Церковь, Дворянство

С конца XIV в. в Западной Европе ум­ножаются признаки приближающегося кри­зиса феодального способа производства. Не­прерывный рост производительных сил и связанное с ним оживление внутренних рынков и внешней торговли сопровождаются развитием товарно-денежных отношений, подтачивавших аграрную базу феодализма. В многочисленных городах закладыва­лись основы господства нового класса, фор­мировалось мировоззрение, идущее на сме­ну идеологии средневековья.

Пробуждение наступало постепенно. Но в XV—XVI в. все многообразные факто­ры развития новых общественных отноше­ний, зревшие исподволь, как бы объедини­лись в концентрированном усилии свалить феодализм и церковь. Эволюция средневе­кового общества сломила сопротивление устаревших феодально-теократических схем, и они рухнули, очистив место новым вея­ниям, в которых вся совокупность общест­венной жизни и культуры явилась свиде­тельством наступившего перелома.

Этому сложному и противоречивому процессу сопутствовали два явления все­мирно-исторического значения: «Возрожде­ние» (Ренессанс) и «Реформация». В обоих случаях эти термины, призванные выразить идейную сущность происшедшего переворо­та, не раскрывают содержания понятия: как Реформация не была восстановлением первоначальной чистоты христианского ве­роучения, так и Ренессанс не был возрож­дением античности.

Естественно, что колыбелью этого пере­ворота оказались города, бурное развитие которых способствовало появлению нового человека, деятельного, трезвого, узнавшего цену времени и материальных благ, цену жизни. Шаг за шагом наступал этот новый человек на все, что стесняло его свободу, ограничивало его энергию, что мешало ему строить свою жизнь и наслаждаться ею. Одно за другим рушились окостеневшие средневековые представления и учрежде­ния— цехи и гильдии, монастырские кон­грегации и городские коммуны. Стены со­словной исключительности дали трещины.

Самый принцип коллегиальности учреж­дений, веками сковывавший предприимчи­вость личности, требовал пересмотра. На­ступало время индивидуального мастерства и личной инициативы, приближалась эпо­ха национальных монархий: идеи «священ­ной римской империи» и папской теократии исчерпали себя в столкновении миродержавных притязаний обеих сторон. В конце концов, сам католицизм в результате Ре­формации становился не более как одним из вероисповеданий христианского мира. Единство сменялось множественностью.

Проблема жизни, смерти и бессметия в истории философии

... идеи противоречивого единства этих феноменов. Наибольшее внимание здесь уделялось смерти и обретению бессмертия в жизни иной, а сама человеческая жизнь ... занимались и занимаются и мифология, и различные религиозные учения, и искусство, и многочисленные философии. Но в отличие от мифологии и религии, ... Они перешли в другое состояние, но не ушли в иной мир. Вот почему в этой культуре символика смерти ...

Одной из важнейших особенностей это­го движения было освобождение личности от тирании отвлеченностей, отказ от слепо­го подчинения авторитетам, замена веры данными личного опыта. Дух пытливой кри­тики подтачивал не только неподвижную догму официально-церковного миросозерца­ния, но и самый ее фундамент: религиоз­ное предание и священные тексты. Позна­ние объективного мира раскрывало новые горизонты, а поиски реально прекрасного на земле вместо отвлеченной красоты по­тустороннего скоро привели к гибели аске­тического идеала.

В раннее средневековье религия не бы­ла делом личного убеждения, не была да­же государственным установлением в древне-римском понимании официального куль­та. Она охватывала все аспекты личной и общественной жизни, и мышление вне дог­матической схемы было так же невозмож­но, как немыслима была сама жизнь вне церкви и ее функций. Вся совокупность яв­лений объективного мира, от капризов сти­хий до мучительной тайны смерти, объявлялас ь истиной, недоступной бессильному разуму смертных, и поскольку земля счи­талась временным и постыдным местопре­быванием человека, наблюдение природы и действительности считалось бесцельным.

1. Становления и развития сред­невековой архитектуры в Италии

Архитектура и мировоззрение средне­вековья развивались во взаимодействии, и повсеместное распространение, относитель­ное единообразие и многовековая стойкость готики в немалой степени закрепили за­медленную эволюцию идеологии католиче­ского средневековья. Оставаясь функцией феодального строя с его унифицированным мировоззрением, готика, при всех своих ме­стных особенностях, была по сути дела ар­хитектурой типологически и стилистически единой, архитектурой городских церквей. Только в XVI в., когда Реформация объ­явила веру делом личного опыта каждого, положение изменилось: формообразующий процесс освободился от диктатуры церкви. Реформация, хотя и не создавшая собст­венной архитектуры, открыла путь возрож­денным формам языческой античности, в начале XVI в. хлынувшим через Альпы из Италии.

Процесс становления и развития сред­невековой архитектуры в Италии имел свои особенности, и ретроспективно эта архи­тектура действительно представляется не более как мостом, перекинутым от антич­ности к ренессансу. В Италии практически отсутствовал важный элемент средневеко­вой культуры — кельтские переживания. На протяжении всего средневековья здесь либо скрещивались, либо чередовались не только антагонистические политические ин­тересы, но и противоречивые культурные влияния, мешавшие кристаллизации форм, которые обладали бы отчетливой и после­довательной линией развития. Древняя местная традиция каменного строительст­ва препятствовала проникновению в Ита­лию северных каркасных конструкций, тем более, что здесь отсутствовали условия, вызвавшие за Альпами поиски новых кон­структивных решений. В то же время идей­но-художественное содержание архитекту­ры средневековой Италии с ее культурой, проникнутой смутными воспоминаниями античности, отвечало эстетическим запро­сам и характеру мировоззрения народа ку­да больше, чем формы готики, проникну­тые влиянием чуждой психики. Как бы то ни было, но в конструктивном отношении сравнительно вяло развивавшаяся и много­образная архитектура средневековой Ита­лии противостоит единству и энергичной логике развития зодчества заальпийской Европы.

Города Возрождения в Италии. Развитие Флоренции, Рима, Венеции ...

... архитектуры. Сложная пропорция средневековых зданий сменяется упорядоченным расположением колонн, пилястр и притолок, на смену несимметричным очертаниям приходит полукруг арки, полусфера купола, ниши, эдикулы. Развитие Архитектуры Возрождения привело к нововведениям в ...

Тектонический язык архитектуры Ита­лии в средние века имел собственную мор­фологию и собственный синтаксис. Его чару­ющая выразительность достигалась совер­шенно иными средствами, чем к северу от Альп. Само чувство архитектурного прост­ранства было здесь иным, и композиция, как правило, избегала непосредственного слияния вертикальных и горизонтальных объемов. При всей пестроте архитектурных форм Венеции, Ломбардии, Рима, Сици­лии, Тосканы — повсюду решающим оста­валось прекрасное, как его понимало обще­ство, веками смотревшее на Восток как на источник света и унаследовавшее от позд­ней античности не только предания, но и бесчисленные памятники. Однако эстетиче­ские идеалы, отвергавшие всякую неуме­ренность чувства, в том числе и религиоз­ного, не могли быть идеалами средневеко­вой церкви. Возможно, что именно поэтому эволюция средневековой идеологии, свобод­но читающаяся в романской архитектуре и в готике, отражена сравнительно слабо в архитектуре Италии того времени. Здесь нет ни повсеместности, ни единства архи­тектурных систем Севера, нет такой после­довательности развития и четких хроноло­гических границ романской системы и готической. Бывшая сердцем средневековой Италии, наиболее свободная от чуждых влияний, Тоскана создала свою архитектуру, испол­ненную античных воспоминаний, одинаково далекую как от романских, так и от готи­ческих концепций. Таким образом, в отли­чие от Севера в Италии, к тому же от­носительно богатой монументальными со­оружениями светского характера, архитек­тура и религиозная идеология развивались в значительно меньшей зависимости одна от другой. С тем большей решительностью быстротой освобождалось общество Италии от тирании религиозных отвлеченностей, и с появлением новых идеалов прекрасного, обусловленных обновленным мировоззрением, легко и свободно возник­ла архитектура итальянского Возрождения.

Интенсивное общение европейских на­родов с Италией в XVI в. вызвало широ­кое проникновение итальянских художест­венных и архитектурных форм за Альпы, где изменившиеся социально-политические условия и новая идеология искали соот­ветствующего выражения в архитектуре. Но, усваивая заимствуемые в Италии фор­мы, другие народы неизбежно переживали их в свете собственных культурно-историче­ских традиций и национальных особенно­стей собственного «возрождения», шедше­го навстречу итальянскому.

2. Зарождение Ренессанса

В силу неравномерности эволюции за­падноевропейского феодализма и под вли­янием местных условий отдельные государ­ственно-политические образования Евро­пы подошли к своему «возрождению» XV— XVI в. разновременно и своими собствен­ными путями. Поэтому хронологические рамки Возрождения крайне условны и пе­риодизация итальянского Ренессанса, при­нятая даже со всеми необходимыми ого­ворками, не может быть применена к Ев­ропе в целом. Дифференцируясь по нацио­нальным признакам, Европа к этому вре­мени перестала быть относительно — единым организмом.

Пятнадцатый век был временем кристал­лизации национальных государств. В это время уже определяются как государствен­ные образования нового типа католическая Испания, будущая абсолютистская Фран­ция Валуа и Бурбонов, торгово-промыш­ленная Англия Тюдоров. На востоке воз­никает великое русское национальное го­сударство, бесповоротно скинувшее ярмо зависимости и под властью дальновидных государей сумевшее сплотить народ в его титанической борьбе с силами варварства и разрушения. Под самым боком Европы место распавшихся арабских эмиратов за­няла могучая деспотия Сулеймана Вели­колепного, изгнавшего крест с Леванта. Глухая стена, возникшая на традиционных путях заморской торговли Европы, заста­вила предприимчивых купцов искать новых коммуникаций с Востоком. Внезапно рушились стены привычного мира, и раскрыв­шиеся необъятные пространства и красоч­ные цивилизации далекого Востока и Ново­го Света решительно опровергли канони­ческое представление о безысходной замк­нутости земной «юдоли печали и слез».

Украинское культурно-национальное возрождение

... национальное возрождение Каковы наиболее характерные черты этого феномена? Во-первых, на рубеже XVIII-XIX вв. зарождается современный украинский литературный язык и современная украинская литература; во-вторых, в ... студентом Петербургской академии искусств. Именно в студенческие годы раскрылся его поэтический дар и был издан «Кобзарь». В 1843 г. Шевченко приехал на Украину для занятий живописью, а ...

В монастырской Европе романское ис­кусство, как уже говорилось, и не могло иметь национального лица. В строительном деле средне-вековая традиция этого време­ни (клюнийская, цистерцианская) могла в частностях меняться под воздействием все­сильного в средние века «духа местности», но ее основные планировочные, конструк­тивные и композиционные принципы повсю­ду оставались неизменными. Хотя готика была в основном созданием мастеров Иль-де-Франса, в XIII в. ее не рассматривали как национальную архитектуру Франции. Да и при всех территориаль­ных разновидностях готики в своей худо­жественной сущности она всегда остава­лась архитектурой всего городского средне­вековья Европы.

Но если в XIII в. науки и искусства феодального мира были унифицированы мировоззрением, в принципе непримиримым с идеей национальной обособленности, то с падением доктрины универсализма, вы­раженной в понятиях империи и теокра­тии, создаются необходимые предпосылки для национальной окрашенности как обще­ственной, так и художественной деятель­ности общества. Церковной монополии на грамотность приходит конец, а с ней конча­ется и идеологическая диктатура церкви. Уже с XIV в. университеты выходят из своей изолированности на арену идеологи­ческой борьбы. В Салерно, Неаполе, Тулу­зе, Монпелье благодаря своим восточным связям они откровенно отдаются изучению естественных наук и прежде всего медици­ны. Болонья,— этот древний центр изуче­ния римского права, —превращается в идейную твердыню светской власти. Даже в центрах, оставшихся верными богосло­вию,— в Сорбонне, Оксфорде, Праге,—все чаще делаются попытки критиковать свя­щенные тексты. Плоды схоластики переста­ют удовлетворять тех, кто искал истину.

Естественно, что процесс образования национальных государств протее-кал скорее там, где внешнеполитическая обстановка, война или угроза объединенным интересам короны и ранней буржуазии требовали сплочения всех сил под единоличной вла­стью государя, в руках которого зыбкие границы государственных образований к XV в. принимают более устойчивые очер­тания. В пределах этих государств скла­дывается внутренний рынок. С развитием письменности развивается общенациональ­ный язык каждого народа. Паломничество сменяется частыми и регулярными путе­шествиями, которые все больше знакомят людей с родной землей.

Универсализму папства наносится но­вый удар образованием национальных церк­вей, правда, еще в лоне католицизма. В се­редине XV в, «бурская прагматическая санкция» кладет начало «галликанской церкви», т. е. иерархии, подчиненной не римскому папе, а королю Франции. Ре­формация XVI в. покончила с единством церкви, став в ряде стран знаменем нацио­нального самоопределения. Так, некогда единый путь культурно-исторического раз­вития средневековой Европы с XVI в. по­лучил национальные разветвления.

Италия в творчестве Ф. Стендаля

... Июльская революция 1830 года принесла Стендалю сильное разочарование. В марте 1831 года он снова едет в Италию. Участвует в итальянском национально-освободительном движении. В Италии он продолжает работать над ...

В условиях начавшегося распада фео­дальных отношений и ожесточенного сопро­тивления центробежных сил средневековья абсолютизм явился необходимой предпо­сылкой возникновения национальных госу­дарств и дальнейшего развития националь­ной культуры. Железная последователь­ность Капетингов помогла Франции раньше других завершить национальное объеди­нение. В этой классической стране феодаль­ной раздробленности и ранних коммун процесс централизации в XV в. пришел к своему логическому завершению.

В XVI в. с возникновением националь­ных государств и развитием национальной культуры унитарная архитектура католиче­ского средневековья также дифференциру­ется по национальному признаку как в ти­пологическом, так и стилистическом отно­шении,

Так как основным носителем националь­ного самосознания в той или иной стране выступал господствующий класс, нацио­нальные особенности в архитектуре Воз­рождения имели в каждой стране свою со­циальную обусловленность. В националь­ном архитектурном типе той или иной стра­ны формулировались все местные компо­зиционные и стилистические особенности архитектуры нового времени. Естественно, что чем прогрессивнее был господствую­щий класс как в социально-экономическом, так и в идеологическом плане, тем более «Национальным», жизнеспособным и стой­ким оказывался ведущий архитектурный тип данной страны, тем более свободным и творческим — развитие ее архитектуры

Архитектура редко обнаруживала свою классовую сущность с большей откровен­ностью, чем в Италии конца XV и начала XVI вв. Возникнув наряду с другими фор­мами материальной и духовной культуры Возрождения как стихийное проявление общего подъема молодой буржуазии, она оставалась народной до тех пор, пока эво­люция итальянского общества не привела к появлению нового дворянства и к пря­мому господству титулованных ростовщи­ков и кондотьеров.

Пятнадцатый век был для большинства итальянских городов временем крайней по­ляризации классовых сил, временем обо­стрившихся классовых противоречий и пол­ного упадка коммунальных вольностей. Ранняя бур­жуазия искала сильной власти. Впрочем, не одни кондотьеры превращались в тира­нов. Нередко ими становились купцы, бан­киры, даже римские папы. Новые власти­тели делаются родоначальниками целых династий. В качестве функции начавшихся новых производственных отношений имен­но в итальянских городах зарождается идея наследственного абсолютизма.

Одним из важнейших последствий Воз­рождения было оправдание индивидуализ­ма, который возникал повсюду как реакция на средне-вековую идеологию. Действитель­ность в прямом смысле слова на каждом шагу венчала удачу. Не находя в прошлом под­держку своим политическим притязаниям, они презирали вчерашний день и покрови­тельствовали гуманистам — людям своего времени, врагам недавнего прошлого

В архитектуре Италии к началу XVI в. представители новой знати владели стро­ительной инициативой практически моно­польно. В то же время сама природа архи­тектуры делала зодчего в гораздо большей мере, чем художника, зависимым от заказ­чика. В таких условиях, естественно, ведущее место в архитектурной типологии принадлежало жилищу богатого и сильно­го человека, сначала еще наполовину зам­ку, но затем, когда новый порядок востор­жествовал окончательно, репрезентативно­му в своем облике дворцу, из архитектуры которого исчезли все факторы обороны. Путь этой архитектуры — в основном путь от ранних и суровых дворцов Флоренции к роскошным палаццо начала XVI в., рас­сеянным уже по всей Италии, путь от Альберти и Микелоццо к плеяде великих мастеров во главе с Брабанте. Такой социоло­гически законно-мерный архитектурный тип явился в то же время итогом непрерывно­го и последовательного развития крайне ин­дивидуалистического мироощущения, ко­торому была созвучна конструктивная ло­гика и гуманистическая обусловленность возрождавшихся античных форм. В мате­риальной культуре деятельный дух населе­ния итальянских городов искал и находил антитезу архитектурных форм средневе­ковья.

Архитектура Возрождения

... традициям, в результате чего строения эпохи Возрождения в разных регионах могут иметь немного сходных черт. В самой Италии архитектура Возрождения перешла в маньеристскую архитектуру, представленную в довольно различных ... в другие итальянские города, во Францию, Германию, Англию, Россию и другие страны. 1. Историография renaissance Термин «Возрождение» для обозначения соответствующего периода ввёл ...

Именно в процессе эволюции городско­го дворца развивалось архитектурное мыш­ление итальянского Возрождения. В архи­тектурном типе палаццо оно сформиро­валось и получило свое наиболее закончен­ное выражение. Однако к концу первой чет­верти XVI в.. эта архитектура достигла та­кой зрелости и гибкости, что ее конструк­тивно-художественный язык, в котором ор­дерная система приобрела теперь очень важное значение, уже мог служить адекват­ным средством выражения любого компо­зиционного замысла. Вот почему при всей классовой ограниченности эта архитектура фактически стала национальной, хотя эко­номические и политические условия не по­зволили стране объединиться.

В Италии не было центральной власти, не существовало объективных предпосылок для дальнейшего развития производительно­го и прогрессивного класса ранней буржу­азии, класса, которому принадлежало бу­дущее. Призывы лучших людей конца XV в. к объединению страны остались неуслы­шенными. Усвоив пресловутую свободу в выборе политических средств, провозгла­шенную Маккиавелли, Италия, разбитая на враждебные друг другу мелкие тира­нии, забыла о той великой цели, которая могла, как думали, оправдать эти средства.

Поэтому единство художественных идеа­лов и архитектурно выразительных средств, достигнутое итальянским зодчеством в пер­вой четверти XVI в., не могло быть разви­то. Архитектура и искусство получают в середине столетия новую окраску, в кото­рой с нарастающей силой начинают прояв­ляться черты, обусловленные неумолимым ходом трагических для национальных судеб Италии явлений ее экономической и полити­ческой действительности.

Дальнейшее развитие наиболее прогрес­сивных тенденций итальянского Возрожде­ния можно проследить в творчестве отдельных ярких индивидуальностей, среди кото­рых особое место принадлежит Андреа Палладио. В его виллах, дворцах и общественных сооружениях по-новому раскры­лись и получили дальнейшую разработку композиционные приемы и выразительные средства римской архитектуры начала века.

Отвлеченность такой архитектуры де­лала ее вненациональной, и она легко при­вивалась повсюду, где формы как бы де­кретировались сверху единоличной волей заказчика. Она кажется созданной для то­го абсолютизма, который становится во главе национальных государств распадав­шейся католической Европы.

3. Возрождение в Италии

Важнейшей особенностью архитектуры итальянского Возрождения, принципиаль­но отличавшей ее от архитектуры средне­вековья, была эмансипация как творческо­го, так и собственно строительного процес­са от влияний цеховых традиций. Коллек­тив исполнителей оказывался безусловно подчиненным индивидуальной творческой воле автора. Впервые после античности ремесленную эмпирику вытесняла «ученая» архитектура, стремившаяся построить свои конструктивно-художественные принципы на прочном научно-теоретическом основа­нии. Вначале не столько пристальное изу­чение античных образцов, сколько вдумчи­вое и свободное исследование общих зако­нов природы, ее физических явлений, опре­деляло новые конструктивные и компози­ционные приемы; причем гуманистический характер возникавшей таким образом ар­хитектуры проявлялся как >в ее соразмер­ности человеку, так и в решающей роли, которую играла личность в самом строи­тельном процессе от его начала до конца.

Формирование национальной культуры во Франции XVI века и особенности ...

... решения главной задачи дипломной работы — раскрытия и выявления типичных особенностей французского Возрождения, связанных с развитием и формированием национальной культуры. Глава 1. Социально-экономическое и политическое развитие Франции в I-й ...

Изобретательность цехового мастерства, при всей своей ограниченности создав­шего ряд остроумных строительных машин и прикладных приспособлений, не выходила, однако, за пределы опытного усовер­шенствования того, что было известно еще Архимеду. Только непосредственное изуче­ние законов природы наряду с возродив­шейся верой человека в собственные силы смогло обеспечить революционный скачок, который прервал тысячелетний застой тео­ретической науки такими открытиями не­зависимой мысли, как механика Леонардо да Винчи.

Запечатав семью печатями золотую книгу природы, католическое средневековье настолько сковало человеческий разум, что за тысячу лет беспрерывных, насилий и войн оружие практически не развивалось. Если в церковной архитектуре необходи­мость решения новых пространственных и идеологических задач привела в свое вре­мя к триумфу готической тектоники, кото­рая и явилась вершиной эмпирического мастерства, то фортификационная архи­тектура западного средневековья в соответ­ствии с примитивностью осадных орудий оставалась весьма консервативной. Только непосредственные контакты с Востоком в XII—XIII вв. внесли некоторые усовершенствования, как в стратегическую диспозицию оборонных элементов, так и в решение проблемы огнестойких перекрытий.

Само изобретение огнестрельного ору­жия сначала мало что изменило в средне­вековой крепостной архитектуре, и понадо­бился переворот Возрождения, чтобы бал­листика превратилась в науку.

Символом переворота, внесенного в ар­хитектуру наукой, служит купол флорен­тийского собора, сооруженный Брунеллеско. Не случайно первым значительным про­изведением новой архитектуры оказалось сооружение, в эстетике которого едва ли не решающую роль сыграла его револю­ционная конструктивно-художественная ха­рактеристика. В конструкции купола не было ничего античного, не имела она и средневековых прототипов, хотя форма ку­пола и была задана предшествующим про­ектом. Впервые мастер, столкнувшись один на один с грандиозностью стоявшей перед ним задачи, без всякой оглядки на цеховой опыт смело положился на самого себя, на результаты собственных наблюдений, вы­числений и умозаключений и одержал по­беду. Этот триумф свободного разума, казалось, оправдывал дерзостное предполо­жение ранних гуманистов, что человек и сам смог бы создать вселенную, будь у него необходимый материал и орудия. Младший современник Брунеллеско — ученый-гума­нист и архитектор Леон Батиста Альберти — прямо говорит, что могущество чело­века безгранично, стоит ему только познать самого себя и окружающий мир. Изданная им в 1486 г. архитектурная энциклопедия явилась первым сводом тогдашней архи­тектурной науки. Естественно, что с превра­щением архитектуры из ремесла в науку не практическая цеховая выучка, а знание всей совокупности теоретических положе­ний новой строительной дисциплины сопут­ствовало деятельности мастера, единолич­ный замысел которого теперь по необходи­мости облекался в форму детального пред­варительного проекта. В отличие от обоб­щенных средневековых моделей такой гра­фический проект полностью исключал лю­бую форму творческого участия техниче­ских исполнителей в создании того или иного архитектурного произведения.

Архитектура Италии в средние века

... Все это не могло не сказаться на характере архитектуры Италии. Традиции античности и средневекового Запада переплетаются здесь более ... ленными для каждой социальной группы. В частности, для дворянства они выражались идеей «до­стойного содержания»4, соответствующего положению ... культура средневековья выступает, прежде всего, как политическое господство дворянства, основанное на соче­тании прав на землю с ...

К началу XVI в. бурное строительство в Италии практически осуществлялось уже исключительно архитекторами, умевшими сочетать положения науки с новыми идеа­лами прекрасного. Неразрывно связанные в своей деятельности со всеми сферами ху­дожественного творчества, воодушевленные античными идеалами литературного гума­низма и памятниками славного прошлого, но в то же время проникнутые идеями своего времени, эти мастера нового типа, сохраняя индивидуальный почерк, воспи­тывали целые школы последователей, для которых, впрочем, индивидуализм и твор­ческая самостоятельность в отличие подмастерьев прошлого были едва ли не важнейшими из заветов учителя. Со второй половины XVI в., несмотря на все едино­образие тектонического языка, вытекавшее из основ ордерной системы, разгорается борьба индивидуализированных направле­ний архитектурной мысли, невозможная в эпоху средневековой архитектуры, всегда пытавшейся сочетать все, что казалось пригодным и целесообразным.

Не менее решающим условием станов­ления архитектуры итальянского Возрож­дения было появление нового заказчика, пришедшего на смену средневековым кол­лективам монастырей, городских коммун, цехов и гильдий. Богатство и власть гуманистически образованных тиранов и бан­киров, авантюристов и негоциантов — этих заказчиков нового времени — при всей пест­роте их красочных биографий сочетались с. художественным вкусом, воспитанным по­стоянным общением с людьми науки и ис­кусства.

С торжеством свободной и сильной лич­ности кончалась целая эпоха в истории градостроительства, эпоха, в которой с та­кой убедительной силон архитектура пока­зала свое градоорганизуюшее значение. Не случайно на протяжении тысячелетия центр тяжести архитектурного развития лежал в общественных сооружениях—церковных, гражданских, фортификационных. Но дви­жущие силы этой эпохи не способствова­ли сознательному градостроительству, и то, что в сфере ансамблевой застройки предпринималось личной инициативой, при­обрело градостроительную характеристику лишь в формально-художественном плане в сочетании с позднейшей архитектурной средой. Градостроительные функции новой архитектуры, в корне отличные от средне­вековых, сказались лишь в последующий период неокатолического барокко и абсо­лютизма. Но в XV—XVI вв. сам характер господствующей типологии новой архитек­туры исключал ее сколько-нибудь значитель­ную градоорганизующую роль. Во Франции и Англии новая архитектура вообще возника­ла, как правило, вне городов. В Италии и Испании представленная типами городских дворцов новая архитектура противопоста­вляла себя городу в целом.

В Италии единственный осуществленный градостроительный проект Возрождения — это деревня, превращенная за три года во­лей папы-гуманиста в роскошный ан­самбль. Однако, не имея иного оправда­ния, кроме чести быть родиной возвысив­шегося человека, Пиенца служит не столь­ко примером градостроительного искусст­ва своего времени, сколько памятником личного тщеславия Пия II, именем которо­го она и названа,

Неудовлетворенность социальными ус­ловиями действительности выражена преж­де всего обилием различных градострои­тельных утопий, теоретические схемы которых говорят именно о том, чего не было. Но эти проекты «солнечных государств», не получившие исторической санкции, а по­тому оставшиеся неосуществленными, принадлежат не столько истории матери­альной культуры, сколько истории идей.

Костюм эпохи Возрождения

... эпоху Возрождения Частые путешествия, развитие торговли, культурные связи между странами способствовали усиленному взаимовлиянию в искусстве, заимствованию внешних форм быта. В сближении форм костюма европейских стран эпохо Возрождения ... большое значение имело распространение моды. Возникшая в эпоху развитого средневековья мода как ...

За пределами Италии в период общего «возрождения» Европы стихийно протекав­ший формообразующий процесс новой ар­хитектуры развивался в принципиально иных условиях, дифференцируясь е зави­симости от местных общественно-политиче­ских особенностей каждой страны и от ха­рактера унаследованной строительной тра­диции. Здесь долго не было профессио­нала-архитектора, не было и такого множе­ства просвещенных заказчиков, которое обеспечило архитектуре итальянского Ре­нессанса ее быстрый и блистательный подъ­ем.

Новое искусство книгопечатания раз­множило бесчисленные альбомы трафарет­ных «антиков», заменивших отсутствующих профессиональных архитекторов, особенно в странах со стойкой цеховой традицией (Германия, Нидерланды).

Территориальная близость, торговые и политические связи, а также идейное об­щение южно-немецких городов с Ломбар­дией способствовали раннему проникнове­нию в Германию итальянских влияний,. Первые немецкие гуманисты получили об­разование в Болонье и Падуе, но в отли­чие от своих итальянских учителей заняли резко враждебные церкви позиции, напра­вив свои усилия на восстановление чисто­ты библейской традиции. Эта богословская окрашенность немецкого гуманизма очень скоро привела его к открытому конфликту с католической иерархией, а затем и к раз­рыву с официальной церковью.

4. Реформация в становлении наци­ональных государств Германии

Благодаря учению Лютера бюргер обретал внутрен­нюю свободу, ибо для своего «спасения» не нуждался больше в посредничестве церк­ви. Так немецкий гуманизм прямо привел к Реформации.

Роль Реформации в становлении наци­ональных государств общеизвестна. Однако германское лютеранство, возникнув пре­имущественно как бюргерское движение, скоро испугалось социального содержания, которое в него вложили крестьянские мас­сы, восставшие против феодального гнета, и утратив свою взрывчатую силу, превра­тилось в опору княжеского сепаратизма.

Неравномерное экономическое развитие Германии XV—XVI вв., отсутствие внутрен­них экономических связей и централизован­ной власти делали национальное объеди­нение страны немыслимым. «В то время как в Англии и Франции подъем торговли и промышленности привел к объединению интересов в пределах всей страны и тем са­мым к политической централизации, в Гер­мании этот процесс привел лишь к группи­ровке интересов по провинциям вокруг чисто местных центров и поэтому к политической раздробленности…» (Маркс и Энгельс. Соч. изд. 2-е, т. VIII, стр. 117).

Энгельс отмечал, что экономическая раздробленность Германии мешала немец­кому бюргерству вырасти в буржуазию в собственном смысле этого слова.

Особенности социальной структуры не­мецкого общества XV—XVI вв. с его го­родской культурой, отмеченной господством цехового строя и тиранией «духа местно­сти», по необходимости делали немецкий Ренессанс бюргерским. Воззрения бюргера были антагонистичны искусству.

В отсутствии общенациональных идеа­лов замкнутая ограниченность кругозора, прямо противоположная художественным тенденциям времени, в сочетании со свой­ственными протестантизму вообще иконо­борческими устремлениями объясняет неко­торые особенности архитектуры германско­го Возрождения, В то же время отсутстви­ем мощных общественных сил, связанных единством интересов и миросозерцания, объясняется отсутствие единообразного и четкого социального заказа. Германия не знала того широкого гражданского строи­тельства, которое характеризует развитие национальных государств в XVI—XVII вв. Здесь не было бурного усадебного строи­тельства Англии, церковно-дворцового стро­ительства Испании, светского строитель­ства Франции.

Перемещение центра тяжести хозяйст­венной жизни Западной Европы с берегов Средиземного моря на берега Атлантики с новой силой сказалось на неравномерно­сти экономического развития Германии. С упадком швабских и рейнских городов чах­нут первые ростки немецкой национальной культуры. Место Нюрнберга и Аугсбурга занимают Любек и Данциг (Гданьск) — богатые центры вненационального Ганзей­ского союза с его торговыми интересами, часто прямо противоположными целям на­ционального единения. Космополитическая природа ганзейского патрициата, в процес­се ожесточенной классовой борьбы захва­тившего власть в этих городах, исключала сколько-нибудь прогрессивные националь­ные идеалы. Социальная сущность этой высшей прослойки бюргерства с ее гиль­дейской организацией сказалась как на об­щем характере, так и на типологии архи­тектуры северной Германии в период Воз­рождения. Здесь, на родине кирпичной готики, ратуши и гильдейские дома пред­ставляют собой ведущий тип новой архитек­туры.

При отсутствии социально-экономичес­кого и политического единства как архитек­туре южных городов, так и гражданским сооружениям севера Германии времени Возрождения не суждено было развиться в большой национальный стиль.

5. Франция

По-иному шло историческое развитие Франции , где уже в процессе Столетней войны с Англией были заложены основы национальной монархии Валуа. Преемни­ки парижского графа Гуго Капета путем династических браков, покупкой, завоева­нием или коварством систематически из поколения в поколение прибирали к рукам раздробленную территорию в. тень их Венсеннской цитадели не покрыла замки некогда могуществен­ных феодальных князей. С исчезновением бургундского герцогства сходят со сцены последние соперники Людовика XI. К это­му времени давно уже ликвидированы воль­ности средневековых коммун. Торговля и ремесло горожан, ставших «королевскими», призваны теперь работать на абсолютизм. Убедившись выгоде городского хозяйст­ва, абсолютизм становится на путь искусст­венного градостроительства, нередко пла­нируя свои «новые города» в полном пре­небрежении к реальным условиям их хо­зяйственной жизни-

Резкая сословная дифференциация от­мечает в начале XVI в. общественный строй Франции. Бесправное крестьянство, обре­мененное поборами, и рыхлый торгово-про­мышленный класс горожан оплачивали не­померную стоимость абсолютизма, в то время как два сословия, дворянство и ду­ховенство, свободные от налоговых тягот, пользовались всеми преимуществами ново­го строя. Основной силой, на которую опи­рался абсолютизм во Франции, было дво­рянство, особенно служилое, непрерывно пополнявшееся за счет продажи должностей. Царствования Карла VIII, Людовика XII и Франциска I в конце XV и в первой по­ловине XVI в., управлявших страной едино­лично, при помощи этой армии послушных чиновников укрепили французский абсолю­тизм с его честолюбивой внешней полити­кой, регулярной военной силой и развитой налоговой системой.

С кристаллизацией дворянской монархии совпал быстрый рост благосостояния страны. Агрессивная внешняя политика привела к ряду походов в Италию, пред­принимавшихся французскими королями с целью укрепления влияния молодого

нацио­нально государства. Этим «итальянским» походам обычно приписывается больнозначение в становлении французского Ренессанса. Прямое и длительное соприкосновение с культурой и цивилизацией Калии якобы не могло не открыть глаза на ее культурное превосходство грубова­тым и невежественным дворянам, недавно еще вышедшим из медвежьих углов Оверни, Пикардии и Бретани.

В таком взгляде на значение итальян­ских войн есть большая доля преувеличе­ния. В отличие от немецкого французское дворянство никогда не было «невежест­венным» — рыцарская культура Прованса, позволяющая в известном смысле говорить о французском «Ренессансе» еще в XIII в. превратилась в наследственную традицию французского дворянства. Непременное участие его чуть ли не во всех крестовых походах создало влиятельное культурно-историческое предание, основанное на дли­тельном общении Франции с цивилизаци­ей Востока. Неоспоримо первенствующее место парижского университета в средне­вековой схоластике. Гуманистические за­нятия многочисленных французских ученых, греческая и особенно латинская фило­логия привели к упорядочению и унифика­ции национального языка — главного ору­дия объединения и духовного возрождения Франции XV—XVI вв. Проза Фруассара и Жуанвилля не знает современного ей эк­вивалента в других странах. Университет в Тулузе в области рецепции римского пра­ва сделал для Франции не меньше, чем Болонья для Италии и Германской импе­рии, в то время как университет в Монпелье издавна считался цент-ром медицин­ской науки и колыбелью точных наук. К тому же культурные контакты между Францией и Италией не прекращались со времен Карла Великого. Светская культу­ра южно-французских городов мало, чем отличалась от итальянской.

Италия была «открыта» французами за­долго до итальянских войн, и «варварст­во» французского дворянства в значитель­ной мере мета-фора, пущенная в оборот итальянскими публицистами того времени, по античной традиции считавшими «варварским» все, что приходило из-за Альп, и в свое время окрестившими даже книгопе­чатание «варварским» искусством.

Внутренние предпосылки раннего куль­турного возрождения Франции слагались независимо от Италии в процессе собствен­ного исторического развития, которое и определяло национальные особенности французского Ренессанса и прежде всего его анти-буржуазный, подчеркнуто дворян­ский характер.

Светской направленности мировоззре­ния французского общества не импониро­вала моральная проповедь кальвинизма; французское мировоззрение в XVI в. скла­дывалось Вне воздействия богословского догматизма немцев или упрямой реакцион­ности испанского католицизма.

И все же походы в Италию сыграли оп­ределенную роль в обновлении художест­венных и общекультурных интересов фран­цузского общества XV—XVI вв. Сам Фран­циск I, его непосредственное окружение и подражавшая двору военная и граждан­ская аристократия научились у итальян­ских меценатов покровительствовать ху­дожникам.

Руками приглашенных во Францию итальянских мастеров Франциск I и его двор внедряли в художественный обиход своей страны итальянские приемы и фор­мы, которые со временем вошли в новое, глубоко национальное искусство Франции. Выдающиеся итальянские мастера, вклю­чая Леонардо, приглашались украсить ве­личие французского трона. Но архитектура Франции заслуженно гордилась блестящим прошлым, и первые итальянцы не могли сколько-нибудь глубоко изменить ее наци­ональное содержание, тем более что про­цесс становления новой архитектуры был уже в полном разгаре.

Как и всюду по эту сторону Альп, светская архитектура -во Франции стано­вится выразительницей новых идей. Как и всюду, «итальянские» формы, или «анти­ки», проникают и здесь через детали или орнамент, план же, общая объемная ком­позиция, а тем более конструкции остаются первое время традиционными, т. е. средне­вековыми.

В зодчестве Франции первой половины XVI б. в полном соответствии с националь­ным характером нового государственного строя и господствовавшего общественного сознания ранний Ренессанс сразу же об­ретает национальные черты, свидетельст­вующие, в частности, о стойкой преемствен­ности средневековой художественной тра­диции. Мастерами нового стиля создается принципиально иной тип сооружения — го­родской дворец и загородный увеселитель­ный замок. В планах замков на Луаре, как и в бесчисленных особняках провинциаль­ных городов, ясно прослеживается влия­ние абсолютистского строя молодого наци­онального государства. Каждый дворянин в организации своего быта повторял в соответствующем масштабе схему орга­низации королевского двора; челядь заме­няла свиту, разорительный этикет —дворцо­вый церемониал, а пространственная струк­тура загородных замков с их анфиладным расположением парадных помещений напо­минала королевский дворец.

Таким образом, не в Париже, а на бе­регах любимой Валуа Луары выросла на­циональная архитектура раннего француз­ского Ренессанса. Своеобразные аркатуры и высокий силуэт кровель, как бы подве­шенные по углам круглые башенки, сред­невековая неприязнь к горизонтальным ли­ниям и плоскостным фасадам наряду с подчеркнутой вертикальностью общей ком­позиции делают замки французских дворян совершенно отличными от итальянских па­лаццо. И долго еще непре-менное присутст­вие воды у стен замка как воспоминание о некогда неприступном рве будет вызы­вать средневековые ассоциации.

Национальные и социальные особенно­сти французского Ренес-санса определили лицо французской архитектуры того вре­мени. Уже в первой половине XVI в. она с предельной четкостью отразила дух но­вого времени и явилась функцией изменив­шегося государственного и социального строя. Возник национальный архитектур­ный тип, не знавший аналогии ни в прош­лом самой Франции, ни за пределами фран­цузского государства.

Национальная архитектура Франции впервые получила свое законченное выра­жение в этом «стиле короля Франсуа». В дальнейшем она смогла совершенно отка­заться от своих первоначально традицион­ных художественных форм и полностью заменить их заимствованными, но замена происходила в пределах уже созданного национального типа, в раннем формирова­нии которого приемы

средневекового на­родного зодчества успели сыграть опреде­ленную роль.

6. Испания

При всей многообещающей силе моло­дого и светского французского королевства сильнейшей национальной монархией XVI в. была католическая Испания.

Семь веков победоносной освободитель­ной борьбы с маврами, в 1492 г. завершив­шейся падением Гранады, рано воспитали в испанском народе чувство национальной солидарности и подготовили слияние двух важнейших государств испанского средне­вековья — Кастилии и Арагона.

Реконкиста сопровождалась усиленной и быстрой колонизацией земель, освобож­давшихся от мавров, что в условиях фео­дального землевладения, естественно, вело к росту численности мелкопоместного в своей массе дворянства.

Экономическое развитие Пиренейского полуострова также имело свои особенно­сти. Постоянные людские потери и непо­сильные налоги рано привели ремесленное производство и промышленность в состоя­ние застоя (не считая Каталонии), а сель­ское хозяйство неуклонно разорялось хищничеством крупных феодалов, в руках ко­торых оставалось овцеводство.

Прогрессирующему экономическому упадку страны и консерватизму господст­вующих в ней общественных отношений сопутствовало глубоко реакционное идеоло­гическое влияние католической церкви, иг­равшей особую роль в развитии реконки­сты, которой она стремилась придать ха­рактер крестового похода. Успех в этой борьбе, одновременно с победой националь­ных начал, знаменовал собой в то же вре­мя победу креста над полумесяцем, по­бед}, в которой действительность отказы­вала церкви на Востоке и которая с тем большей последовательностью использова­лась ею в Испании для укрепления своего авторитета. Национальное дело Кастилии становилось делом церкви. С другой сто­роны, суеверие народа приписывало покро­вительству церкви успехи реконкисты.

Просыпающееся национальное самосоз­нание закалялось в долгой и трудной борь­бе, а национальное чувство дворянства, возглавляющего эту борьбу, сочеталось с напряженной, часто фанатической религи­озностью. Поэтому в Испании объедини­тельным тенденциям короны сопутствовал беспримерный в XV—XVI вв. рост клери­кального влияния. Так церковь объективно противоречила своим теократическим иде­алам, способствуя процессу рождения на­ционального государства. В том, что исто­рически прогрессивный процесс националь­ной консолидации испанского народа оказался в то же время социально и идео­логически глубоко реакционным, и заклю­чается одно из основных противоречий ис­панской культуры XIII—XV вв.

Одновременно с освобождением страны шла болезненная ломка не только социаль­ных установлений, но и идеологических представлений. Кастильская феодальная система в отвоеванных областях сменила сравнительно демократический строй, гос­подствовавший на территории бывшего кордовского халифата. В атмосфере нетерпи­мости и удушающей дворянско-церковной дисциплины быстро угасал свободолюби­вый дух предприимчивости. В то время как повсюду зрели предпосылки победы свет­ского миросозерцания, в Испании, бывшей в период арабского владычества колыбелью положительных наук и свободы совести, церковь рукой дворянства, фанатичного и замкнутого в своей сословной исключительности, уже душила мысль и волю народа. Но совершенно естественно, что там, где благодаря продолжительному мавританско­му владычеству культура арабов успела пустить глубокие корни, процесс удушения народных начал никогда не смог востор­жествовать окончательно, а завоевавший досуг и богатство кастильский дворянин, строя свое жилище, невольно обращался к южным мавританским образцам, импони­ровавшим его тщеславию, тем более, что в собственном архитектурном наследии он не находил желательных форм.

Такие города, как Толедо, Сарагоса, Се­говия, Севилья и другие, насыщены памят­никами архитектуры, сочетавшей маври­танские и христианские приемы. Это были мавританские формы, в которые вкладыва­лось новое содержание.

Дальнейшему развитию стиля «мудехар» — попавшие под власть христиан мавры и евреи, пре­имущественно ремесленники.

содействовал ряд частных обстоя­тельств и прежде всего широкая практика превращения мечетей и синагог в церкви, а также захват мавританских замков и крепостей дворянством Кастилии и Араго­на. Пристройки и целые сооружения не­редко воздвигались руками «неверных»: в конце XV в. правительство оказалось вы­нужденным особым указом запретить мав­ританским каменщикам хотя бы выполне­ние изображений христианских святых.

К концу XV в. стиль «мудехар» господ­ствует в светской архитектуре от Мадрида до Балеарских

Несмотря на строго католические взгля­ды Фердинанда и Изабеллы и на все край­ности инквизиции, в стране, казалось бы, не должно было быть фанатической непри­миримости по отношению к настроениям, которые проникали в Испанию из Италии и Франции. Напряжение реконкисты оста­лось позади. Народ стоял на пороге столе­тия, обещавшего стране всемирно-истори­ческую роль. Богатства, приобретенные на юге, знакомство с его блестящей цивилизацией, казалось, должны были подточить непримиримость кастильского дворянства. Гуманизм робко проникал в Саламанкскии университет — эту твердыню доминиканско­го богословия. Но настороженная нена­висть ко всему иноземному и рано проснув­шийся высокомерный национализм испан­ского дворянства препятствовали более ин­тенсивному общению с югом Италии. К тому же основное положение итальянского гуманизма о внутренней свободе человека оставалось чуждым правоверию испанского дворянства, а ранняя буржуазия, которой эта идея могла импонировать, была в Ис­пании бессильна. Формы итальянского ис­кусства отталкивали воображение среднего кастильца своим откровенно языческим происхождением.

Испания собственным путем приходит к самобытной новой архитектуре, в которой композиционные традиции испанского на­родного зодчества отчетливо проявились в сочетании с пышным декором.

В этом новом стиле, названном позднее по аналогии с ювелирным искусством (платерия) стилем «платереско», с новой силой проявилась свойственная еще стилю «мудехар» орнаментальная трактовка архи­тектурных форм, покрывающих подобно каменному кружеву традиционные прост­ранственные построения.

Большое влияние на складывающийся таким образом Национальный стиль време­ни испанского Возрождения оказали огром­ные заалтарные композиции — «ретабло». Возносившиеся под самые своды, чаще все­го выполненные в дереве, раскрашенные и позолоченные, эти своеобразные сооруже­ния послужили, по-видимому, примером для целого ряда фасадов раннего «платереско». В XVI в. нигде не строили так много, как в Испании, справедливо гордившейся множеством превосходных архитекторов. Испанское дворянство тратило баснослов­ные средства, обретенные за морем, на по­стройку пышных резиденций. И лишенный «холода языческих форм», легко связуемый как с традиционной готикой севера страны, так и с южной по происхождению архитек­турой «мудехар», не противоречивший ос­новным конструктивным, композиционным и декоративным традициям страны, «платереско» имел все основания вылиться в за­вершенную, общенациональную архитекту­ру времени величия и возрождения объеди­ненной Испании. К тому же, в отличие от архитектуры «мудехар», в основном сла­гавшейся руками ремесленников, «платере­ско» в полном согласии с духом времени был уже архитектурой индивидуального мастера.

На протяжении нескольких десятков лет творчеством частично иноземных, но, пре­жде всего местных мастеров создается ар­хитектура, быстро идущая к расцвету. Как обычно, она начинает робко—с пристроек и украшений к уже существующим церков­ным сооружениям. Но очень скоро обнару­живается ее возмужалость, и она станови­тся архитектурой кастильского дворянства.

События первой половины XVI в. оп­равдали национальную гордость господст­вующего класса Испании. Призрак все­мирной империи, никогда не покидавший средневекового мира, надев корону Касти­лии и Арагона, казалось, становился ре­альностью. Испанские наместники повеле­вали Новым Светом, направляя на родину поток золота, и серебра. Шестнадцатый век нигде не принес такого удовлетворения национальному чувству, как в Испании. Однако уже к концу столетия, превратив­шись в меченосца воинствующей церкви, испанская империя, раздавленная и смя­тая наступающими прогрессивными силами национально-буржуазной и протестантской Европы, падает, подобно тому трагическо­му идальго, изнемогшему в неравной борь­бе с реальностью.

Последовательность и продолжитель­ность правления обоих королей Испании XVI в. позволяет условно разделить ис­панское Возрождение на два периода.

Император Карл V не был испанцем по своему воспитанию. Будучи одновре­менно германским императором и все еще преданный идее универсальной империи, он и его фламандское окружение, оказа­лись объективно проводниками новых на­строений, волновавших. Европу к северу от Альп. Карл продолжал рассматривать Рим как столицу будущей империи, и на­циональные интересы Испании были под­чинены этой идее.

Аристократия Испании, обогащенная впечатлениями как от культуры Сицилии, Неаполя и Рима, так и от пышных городов Фландрии и Брабанта, но в то же время гордая национальной культурной традицией, легко нашла в прошлом собственной архи­тектуры приемы и формы для выражения своего увлечения новым. Именно в этой благоприятной атмосфере и развивалась архитектура «платереско», достигшая рас­цвета ко второй половине XVI в. Испания справедливо считала ее архитектурой сво­его национального «возрождения», опреде­ляя термином «Греко-романо» чуждые ей архитектурные формы итальянского Ренес­санса в постройках Карла -и тех, кто хотел подражать его фламандскому двору.

Ко второй половине XVI в. углубляется разрыв между протестантскими странами, олицетворяющими буржуазный национа­лизм, и католической церковью, связавшей свою дальнейшую судьбу с судьбами импе­рии Карла V. В условиях быстро прибли­жающегося столкновения этих сил драма­тическим отречением в пользу сына (1556 г.) кончается правление Карла V. Империя Габсбургов раздваивается по национально­му признаку, и в Испании вместо гибкого и умного дельца на престоле оказывается зловещая и скучная фигура Филиппа II. Испания снова чувствует себя оплотом католической церкви.

В результате изгнания или истребления около трех миллионов трудолюбивых мав­ров, морисков и евреев экономика страны пришла в упадок. Угасла промышленность, сокращалась торговля, и без того обескров­ленная податью «алкабалы» (десятины).

Снова парализуются силы ранней буржу­азии, которая по ассоциации с буржуазией ненавистных Нидерландов кажется Филип­пу II прибежищем ереси и бунтарства. Однако грабеж колоний все еще доставляет огромные средства короне и дворянству.

Во второй половине XVI в. Филиппу II удалось оживить в стране тот дух религиоз­ной нетерпимости, с которым в памяти народа было связано торжество националь­ной свободы. Отсюда странное, на первый взгляд, противоречие: именно на период упадк а экономики и застоя в общественной жизни приходится расцвет культуры, осо­бенно театра, живописи и поэзии.

Если верить легенде, жаровня — орудие пытки святого Лаврентия, чьему покрови­тельству приписывалась единственная воен­ная победа величественного, но несчаст­ного царствования, — была взята в основу плана сооружения, призванного служить одновременно резиденцией и усыпальницей, монастырем и библиотекой.

На протяжении семидесяти лет торже­ственные и холодные массы Эскориала олицетворяли новое зодчество Испании, определяя эволюцию ее строительного искусства.

7. Нидерланды

Ранняя история Нидерландов богата напряженной и сложной классовой борьбой. В этой борьбе окреп неукротимый дух про­грессивной буржуазии, которая, скинув яр­мо испанского абсолютизма, создала пер­вую национальную буржуазную республику. Эта борьба, казалось, готовила страну к важной роли, которую ей пришлось сыграть в основном конфликте XVI в.

Первоначально ничто не благоприятст­вовало раннему появлению национального самосознания: двуязычие населения, несо­ответствие этнических границ политическим, разнохарактерность экономики отдельных. Областей. Зажатые между Германской им­перией и Францией Нидерланды часто слу­жили разменной монетой в игре чуждых им династических интересов.

С 1453 г. начался упа­док еще недавно процветавшей земли.

Каковы бы ни были симптомы быстро наступающего упадка, Фландрия вплоть до третьей четверти XV в. оставалась важней­шим владением бургундского дома, а Брюг­ге наряду с Дижоном — великолепной сто­лицей герцогства. Значение этого периода было огромно. Бургундским герцогам уда­лось объединить нидерландские земли. Сво­им покровительством местному дворянству они внесли новую струю в общественную жизнь страны и привили нидерландскому искусству вкус к пышности, с которым оно долго не могло потом расстаться. В этот золотой век геральдики печать манерности и стилизации легла на придворную литера­туру, наряды, прически, на внутреннее уб­ранство дворцов и замков. Богачи Брюгге и Рента, старавшиеся не отставать от окру­жения герцогов, тратили тысячи дукатов на бесполезное представительство.

В стране превосходных каменоломен и первоклассных каменщиков было только шесть епископских кафедр и не существо­вало соборов, по пышности и величию рав­ных французским. Но ее процветавшие го­рода соперничали между собой бесчислен­ными приходскими церквами, до сих пор загромождающими узкие улицы Динана и Дуэ, Валансьена и Арраса, Ипра и Рента, Брюгге и Ауденарда. Они по-своему очень живописны, хотя и лишены величавой стройности французских церквей того вре­мени и почти всегда грешат в пропорциях.

Однако север Европы беден камнем, а в северных Нидерландах его и вовсе нет. Еще в римское время из местной глины здесь обжигали превосходный кирпич и че­репицу, а северные мастера кирпичной кладки всегда славились своим высоким искусством. Бесчисленные церковные, граж­данские и оборонные сооружения XIII— XV вв. от Балтийского моря до устья Ма­аса, сложенные из кирпича и нередко до­стигающие большой художественной выра­зительности, выдают общую строительную традицию, естественно восходящую к той местности, которая уже в раннее средневе­ковье была средоточием общественной, хо­зяйственной и культурной жизни северной Европы. Весь обширный хинтерланд Ганзы через города этого широко разветвлен­ного союза был связан с Нидерландами. Кирпичная архитектура северной Германии и Балтики в XIV—XV вв. в большей или меньшей степени несет на себе печать Ни­дерландов.

Созданная нидерландскими мастерами «красная» архитектура справедливо гор­дится не одним выдающимся памятником. Мастерским сочетанием кирпича и белого камня (традиционный нидерландский при­ем, получивший широкое распространение в гражданской и усадебной архитектуре Гол­ландии и Англии XVI—XVII вв.) вводились горизонтальные членения, логичные и жи­вописные. Естественно, что на севере Ни­дерландов жилые дома богатых горожан издавна строились именно из кирпича с типичными высокими, часто ступенчатыми, фронтонами и украшались белокаменными наличниками и поливным кирпичом. Благо­дарные особенности материала допускали широкую индивидуальность трактовки, столь понятную в потребностях людей, ра­но привыкших к относительному достатку, самоуверенности и общественной независи­мости.

Нидерланды были классической страной ратуш. В раннее средневековье ратуша дей­ствительно была здесь центром политиче­ской жизни, дворцом бюргерства, она не терялась, как в Италии, среди замков фео­дального нобилитета. Уже в бургундский период, в самом начале XV в. (1402 г.), была начата постройка одной из лучших нидерландских ратуш готического перио­да—ратуши в Брюсселе. Ратуша в Лувене, вероятно, вершина того, что вообще созда­ла готика в гражданском зодчестве. Соору­женное в 1448—1463 гг. под наблюдением Матье Лайенского — «главного мастера ка­менных дел города», — это здание, как и ратуша в Брюгге, лишена башни — древ­него символа теперь уже навсегда утрачен­ных гражданских свобод. Симметричная композиция, изящные угловые башни, окон­ные проемы, расположенные в три этажа, тонкое чувство меры в орнаменте и про­порциях при блестящей скульптурной тех­нике — все говорит о единстве и о том, что старые формы уже наполнены новым содер­жанием, глубоко светским.

По мере того, как приходило в упадок производство шерсти, центр тяжести эко­номической жизни страны перемещался на восток. Из года в год уменьшалось населе­ние западных городов. Этот процесс, раз­рушительный для некогда славной своими гражданскими традициями Фландрии, в XV в. приходит к своему логическому за­вершению.

С ростом производительности труда свя­занного с землей населения растет земель­ная рента, а с ней и благосостояние дво­рянства. Уже ранний абсолютизм бургунд­ского дома умел увидеть свою основную опору в преданном дворянстве и стремился увеличить его ряды многочисленными по­жалованиями и испытанной практикой про­дажи гербов. Новое дворянство, лишенное опасных для короны средневековых воспо­минаний, вполне удовлетворенное, а потому и свободное от политических притязаний, стало господствующей социальной силой Фландрии, и особенно Брабанта, уже ко второй половине XV в., т. е. много раньше, чем во Франции.

В архитектуре развивалось взаимодей­ствие двух формообразующих начал: с од­ной стороны, незатухающей народной тра­диции, восходящей к исконным ремеслен­ным приемам и городскому фольклору, а с другой, быта и вкусов дворянства, либо вернувшегося в город из своего деревен­ского одичания, либо вновь созданного, а потому вдвойне готового порвать со своим прошлым.

В XV в. нидерландские ратуши не в меньшей степени, чем дворцы итальянских тиранов, знаменуют конец городского само­управления: они превращаются во дворцы купеческой знати, почти в собственность правящих фамилий.

Но, несмотря на изменившиеся социаль­ные условия, патрицианское бюргерство в XV в. еще не умело создать нового типа. Архитектура продолжала развиваться под влиянием ремесленных навыков и цеховых представлений. Вероятно, в этом одна из причин того, что нидерландская архитек­тура меняла свое лицо крайне медленно. И, хотя раннесредневековые общественные традиции были утрачены задолго до шум­ного возвращения дворянства в город, дух корпорации, принявшей правда олигархи­ческую форму, наряду со строительными навыками ремесленного коллектива оста­вался решающим для облика городской ар­хитектуры. Пройдет еще немало времени, пока среди дворцов корпораций возникнут высокомерные особняки суконщиков и бан­киров, возведенных в дворянское достоин­ство.

Признавая лишь итальянское искусство, которое лучше подчеркивало вненациональ­ный характер империи, Карл V и подражав­шее ему дворянство и в архитектуре стреми­лись сохранить в чистоте уже сложившиеся формы итальянского дворцового зодчества. По прямому требованию любимого царе­дворца Карла V и будущего первого фак­тического правителя Нидерландов карди­нала Гранвеллы его дворец был выстроен в итальянском духе фламандскими архи­текторами Себастьяном и Якобом ван Нойен. Дворец Аренберг в Брюсселе

(1548 г.)—резиденция графа Эгмонта — был также итальянским по своему архитек­турному типу.

Архитектурный консерватизм нидер­ландской буржуазии, тем более стойкий, что он долго питался ее экономической мощью. лучше всего иллюстрируется тем фактом, что даже в начале второй четверти века (1525—1527 гг.) такое светское здание, как ратуша в Ауденарде, было сооружено в позднеготическом «пламенеющем» стиле.

Но время ратуш миновало. Уже под главным залом ратуши в Брюгге не было крытого рынка — патрициат окончательно отмежевался от лавочников и ремесленни­ков.

Как уже упоминалось, место средневеко­вого демократизма городских коммун за­няла откровенная олигархия, превратив­шая муниципальное самоуправление в ри­туальную фикцию. Подлинная сила была в руках монопольных «товариществ», из которых со временем разовьются разные заморские «компании», в руках замкнутых ассоциаций дельцов. В пышных и торжест­венных залах ратуш покорные обычаю «патриции» лишь утверждали то, что уже накануне решили в своих гильдейских или цеховых домах. Именно в многочисленных гильдейских домах Антверпена и Гента, Брюгге и Брюсселя, а не в типологически устаревших ратушах следует искать при­меры национального архитектурного стиля нидерландского Возрождения. Эта архи­тектура страны, шедшей к своему наци­ональному самоопределению сложным и противоречивым путем, имела решающее значение для развития зодчества северной Европы.

Архитектура Нидерландов восприняла итальянские влияния рано и своеобразно. Богатство местного городского патрициа­та развило у него вкус к той пышности, ко­торая отличала позднесредневековую куль­туру предшествующего, бургундского пе­риода. В первой половине XVI в. торгово-промышленные Нидерланды строили еще в основном общественные здания (гиль­дейские дома, муниципальные здания), ку­да и оказались перенесенными в первую очередь формы итальянского Ренессанса, воспринимавшиеся и здесь как средство неумеренного декоративного обогащения типа зданий, сложившегося еще в средние века. Альбомы новых «итальянских» образ­цов, в большом числе издававшиеся в это время именно в Нидерландах, предназна­чались для ремесленников. Характер мате­риала (кирпич), типология, коллективность ремесленного исполнения, не говоря уже о разнице в классовой обусловленности и об отсутствии античных воспоминаний, ма­ло способствовали восприятию архитекту­ры, созданной в совершенно иных истори­ческих условиях, в качестве целостной тек­тонической системы, имеющей собственные закономерности. Однако именно потому, что заимствуемые формы воспринимались совершенно иным обществом, нежели италь­янские, и применялись в своеобразном кон­тексте архитектуры, создавшейся в процес­се самобытного развития Нидерландов в первой половине XVI в., складывался прин­ципиально иной тектонический язык, под­час прямо противоположный канонам итальянского Ренессанса. Формы архитек­туры Нидерландов своей выразительностью в немалой степени обязаны именно чужеродности своей морфологии.

Несомненны социальные корни Нидер­ландской буржуазной революции (1566— 1579 гг.), несмотря на внешне вероисповед­ный характер борьбы протестантской бур­жуазии против Католицизма абсолютист­ской Испании. Прогрессивные обществен­ные силы семи северных провинций до­бились независимости Голландии, в то вре­мя как Фландрия и Брабант, утратившие экономическую и социальную базу своего былого свободолюбия, остались в орбите испанского абсолютизма. Дальнейшее раз­витие архитектуры разделившихся Нидер­ландов пошло раздвоенным путем, и ми­ровоззрение провинций, оставшихся ис­панскими, противостоит в начале XVII в. мировоззрению Голландии, как Рубенс противостоит Рембрандту. Экономический упадок и застой общественной жизни ста­рых городов юго-западных Нидерландов, где буржуазии пришлось уступить свое господство дворянству, привели к торжест­ву реакции, надолго превратившей буду­щую Бельгию в одну из цитаделей контр­реформации, иезуитов и неокатолического барокко.

Процветание буржуазной Голландии, с другой стороны, обеспечило этой части Ни­дерландов передовое место в ряду моло­дых национальных государств, и, хотя ико­ноборческие тенденции господствовавшего здесь кальвинизма и ограничили ее архи­тектуру рамками скромности и строгой функциональности, сооружавшиеся голланд­цами в большом числе общественные зда­ния и небольшие усадебные дома долго еще следовали композиционным традициям первой половины XVI в., общим для Нидер­ландов в целом.

8. Англия

Каковы бы ни были формы идеологи­ческого конфликта, раз-делившего Европу XVI в. на два враждебных лагеря, корни его лежат в глубине переворота, вызван­ного бурным развитием торговли и про­мышленности и ростом буржуазии, на­стойчиво требовавшей для себя экономиче­ского, классового и национального самоопределения. Естественно, что ее устремления наталкивались на противодействие сил дво­рянства и церкви, объединенных в рыхлой католической империи Филиппа II.

Географические открытия конца XV в, перекроили экономическую карту средне­вековой Европы и перенесли в города Ни­дерландов узел экономической и полити­ческой жизни. Как и в средневековой Тос­кане, в основе процветания этих городов лежит производство шерсти, оно же слу­жит символом богатства и экономического могущества ранней буржуазии Нидерлан­дов. Но ткацкие станки Фландрии издав­на ткали как шерсть Кастилии и Эстремадуры, так и ту, которую во все возра­стающем количестве поставляла соседняя и во многом родственная Нидерландам Англия, к середине XVI в. быстро превра­тившаяся из захолустной провинции Евро­пы в морскую державу, захватывающую один за другим испанские рынки и угрожа­ющую важнейшим путям сообщения импе­рии Филиппа II. Явно политический харак­тер английского протестантизма имел и экономические корни: англичане, по словам современника, «презирали папу, турка и дьявола, но может быть больше всего папу, который отдал азиатскую Индию португаль­цам, а Вест-Индию — Испании».

Острота неразрешимых экономических, политических и идеологических противоре­чий между отжившими социальными сила­ми средневековья и молодой буржуазией во второй половине XVI в. достигла своей кульминации в смертельной схватке меж­ду дворянско-католической Испанией, с од­ной стороны, и буржуазно-протестантской Англией, с другой. Восстание и отпадение Нидерландов, гибель Великой Армады, двадцатипятилетняя эпопея пирата и по­литика Фрэнсиса Дрейка, на волнах Ат­лантического океана навсегда подорвавше­го могущество испанской державы, — только эпизоды гигантской борьбы нового против старого. Борьба эта привела к тита­ническому напряжению материальных и духовных сил обоих народов, противосто­явших друг другу во всеоружии своего на­ционального самосознания, выраженного, однако, в совершенно противоположных со­циально-экономических системах. Такое напряжение творческой энергии двух вели­ких держав не могло не привести к одно­временному расцвету культуры как Испа­нии, так и Англии.

Маркс считал Англию колыбелью капи­тализма. Это была первая страна, безого­ворочно порвавшая с прошлым и ставшая на путь бурного капиталистического раз­вития, сумевшая раньше других отождест­вить интересы дворянского абсолютизма с интересами новых прогрессивных общест­венных сил.

Процесс распада феодального строя и зарождения капиталистической формации повсюду имел свои особенности, и в Англии он шел быстрее и решительнее, чем где-либо. Здесь рано возникают капиталисти­ческие отношения. Производство шерсти оказывается выгоднее земледелия, и овце­водство стремительно вытесняет хлебопа­шество. Землевладельцы захватывают, об­носят изгородями и превращают в выпасы для овец не только общинные земли, но и наделы зависимых мелких держателей, ко­торых в процессе этих «огораживаний» сгоняют с земли. Повсюду сносятся хижи­ны крестьян. Деревни практически исче­зают, уступая место усадьбам крупных фермеров-овцеводов и мелкопоместных дво­рян (сквайров, джентри).

В конце XV в., с приходом к власти Тю­доров, этот процесс ускоряется. Битва при Босворте (1485 г.) положила конец войне Роз и открыла новую эру в истории стра­ны. Силы феодальной знати оказались по­дорванными тридцатилетней усобицей, а пришедшему к власти практичному Генри­ху VII Тюдору интересы мелкопоместного дворянства, на которое он опирался, были ближе притязаний аристократии. К тому же он пользовался поддержкой купцов, суконщиков, ремесленников — всех, жаж­давших мира и порядка. Первые Тюдоры, стремившиеся к утверждению своих сомни­тельных прав на престол, добили уцелев­шие остатки старой знати законом «о пред­полагающейся измене» и кровавой проце­дурой суда Звездной палаты. Конфиско­ванные земли были распроданы мелкопо­местным овцеводам.

Последовавшая за этим реформация нанесла удар церкви — второй, не менее могущественной силе феодализма. Не го­воря уже об идеологических и политиче­ских последствиях, разрыв с Римом (1534 г.) отдал в руки мелкопоместных владель­цев основную массу монастырских владе­ний—почти четвертую часть территории страны.

Сельское дворянство быстро набирало силы. Но ему противостояли массы лишившихся земли людей, бродящих по стране в поисках работы и хлеба. Ряды этой бродячей армии безработных постоянно по­полнялись за счет дальнейших огоражи­ваний, ликвидации монастырей и роспуска феодальных дружин. Бедственное положе­ние масс усугублялось систематической порчей монеты и так называемой «револю­цией цен», которые безудержно росли, в то время как заработок оставался неиз­менным. Стихийные восстания, законы про­тив огораживаний, «кровавое законода­тельство против экспроприированных» (К.Маркс), которое обрушилось на вынуж­денных бродяг, — все это ничего не могло изменить. Толпы голодных и деклассиро­ванных людей вносили дезорганизацию в жизнь государства и служили постоянным источником тревоги. Однако промышлен­ность Англии Тюдоров росла именно за счет дешевой рабочей силы, причем разви­тию промышленности способствовала по­кровительственная политика правительст­ва. Массовая иммиграция ремесленников-протестантов, особенно из Нидерландов и Франции, благоприятствовала развитию новых отраслей промышленности и совер­шенствованию процессов производства. В пределах идеальных политических границ защищенного морем острова, в условиях товарно-денежного хозяйства окончатель­но складывается внутренний рынок. Раз­вивается мануфактурный способ производ­ства, и недавно еще глухая земледельче­ская окраина средневековой Европы, Англия, быстро идет к экономическому и политическому могуществу. К концу XVI в. Промышленность, торговля и мореплава­ние почти целиком поглотили свободную рабочую силу, а с ростом спроса на сель­скохозяйственные продукты возродилось земледелие. Фермеры и джентри стали прибегать к найму батраков. Так капита­листический способ производства охватил и деревню, решительно расшатывая фео­дальный строй.

Быстрый экономический прогресс вто­рой половины XVI в. сопровождался фор­мированием английской нации. Неукроти­мый абсолютизм Тюдоров обеспечивал централизацию и устойчивость в стране. Двор заговорил на одном языке с ферме­рами и простолюдинами: именно в это время благодаря массовым передвижениям.

При пришел к своему национальному самосоз­нанию, главным и настойчивым выразите­лем которого стал новый «средний» класс, последовательно рвущийся к господству. Однако, владея конфискованными землями церкви и старой знати, мелкопоместное дворянство поневоле отвергало если не формы, то сущность средневековой общест­венной жизни и, отрешившись от сослов­ной исключительности, росло за счет не только торгово-промышленной буржуазии, но и многочисленных искателей приключе­ний, чиновников и баловней удачи. Отныне не происхождение, а имущественный ценз, богатство, подчас случайное, определяет принадлежность к этому деятельному «сред­нему» классу, который со второй полови­ны XVI в. и является основным носите­лем строительной инициативы.

Важнейшее значение для становления английской нации имела реформация. Хотя первая серьезная критика Библии возник­ла в Англии и духовным отцом Яна Гуса и великих реформаторов XVI в. был англи­чанин Виклиф, разрыв с Римом не был вы­зван догматическими расхождениями. Это был юридический акт, оставивший старый ритуал и иерархию почти без изменений. Только во главе церкви вместо папы италь­янца стал национальный монарх. Абсолю­тизм укреплялся тем более, что с роспус­ком монастырей (1536—1539 гг.) ликвиди­ровалась «агентура» Рима и одновременно обогащалась казна.

Явившись выражением национальной оппозиции Риму, реформация не встретила сопротивления со стороны народа. Англия не знала религиозных войн. Феодальная Европа распадалась на национальные госу­дарства, а вместе с этим унитарная куль­тура католического средневековья диффе­ренцировалась по национальному призна­ку, причем этот процесс нигде не проходил с большей быстротой и последовательно­стью, чем в Англии, где созревали все пред­посылки для ранней смены формаций.

прирожденный

Казалось, что общество, еще недавно погруженное в дрему бездеятельности, вне­запно обнаружило, что его энергия не ну­ждается в санкции церкви. Лучшей иллю­страцией религиозной индифферентности времени Тюдоров служат тот факт, что за сто лет (1550—1650 гг.) в Англии не было построено ни одного значительного церков­ного здания. Покинутые монастырские цер­кви и сооружения либо приспособлялись под склады, либо перестраивались в жилища и производственные помещения («ма­нуфактуры под общей кровлей»).

Феодальный абсолютизм Тюдоров, воз­главлявший «возрождение» Англии в XVI в., имел свои особенности: при всем своем подобострастии все же ‘продолжал существовать парламент, корона не располага­ла постоянной армией, а мелкопоместное дворянство, руководившее местным самоуп­равлением, с тем большим основанием пред­ставляло нацию. Эти три фактора и свалили абсолютизм, когда он стал на пути капи­талистического развития в середине XVII в.

Однако будущее страны уже было ре­шено, когда непобедимая Армада католи­ческой Испании, олицетворявшей силы ре­акции и средневековья, оказалась разби­той у английских берегов (1588 г.).

Победа над Испанией открыла перед английской буржуазией беспредельные ‘перспективы, тем более, что к этому времени вследствие бурного развития промышленности, тор­говли и мореплавания нищета и разруха сменились относительным благоденствием. Конец царствования Елизаветы Тюдор явился не только итогом знаменательного века, названного именем династии, но и блистательным апофеозом английского Воз­рождения. По сравнению с былой отстало­стью это возрождение кажется еще более ослепительным. Оно наиболее ярко прояви­лось в литературе и строительстве конца XVI в., и его лучи освещают ретроспектив­но весь век Тюдоров. На самом же деле бурная первая половина столетия была еще временем становления базы, только

впоследствии определившей формы и со­держание английского Возрождения. Об­щий уровень культуры еще оставался низ­ким. Гуманизм не принял в Англии того деятельного и публицистического характе­ра, который в Италии сделал его крестным отцом Ренессанса.

Не менее изолированным от народа был процесс проникновения в Англию элемен­тов итальянского Ренессанса. В стремле­нии создать наиболее пышное обрамление своему царствованию, увлекающийся и рас­точительный Генрих VIII, кардинал-гума­нист Уолси и подражавшая двору знать в погоне за модой обращались и к итальян­ским мастерам. Но среди участников «итальянских войн» не было англичан, и за редким исключением высокопоставлен­ные заказчики знали в начале XVI в. об Италии только понаслышке. Они, а тем бо­лее рядовые сквайры, не могли понимать гуманистической обусловленности заимст­вуемых художественных форм. Народу же эти «антики» оставались вовсе чуждыми.

Разрыв с Римом и папой полностью и надолго прервал непосредственную связь с Италией. Один за другим вынуждены бы­ли покинуть Англию немногочисленные итальянские мастера, и в дальнейшем но­вые формы, прежде всего архитектурные, насаждаются руками и примером нидер­ландских ремесленников.

Общая неустойчивость и обнищание практически остановили массовое строи­тельство в первой половине века: строились лишь отдельные дворцы и университетские колледжи, однако именно в это время слагается тип загородного дворца вельможи, где и были впервые применены итальян­ские декоративные детали. И все же при всей значительности этих живописных соо­ружений— не в них заключается основной вклад национального зодчества Англии в мировую архитектуру и не в архитектур­ном типе резиденции вельможи с наиболь­шей последовательностью отразилась на­циональная сущность английского Возрож­дения.

С приходом к власти Елизаветы на про­тяжении жизни одного двух поколений, как бы воскрешая традиции викингов, Англия становится по преимуществу морской дер­жавой. В то время как экспедиции, снаря­жавшиеся на континенте вслед за велики­ми открытиями Колумба и Васко да Гамы, были в основном предприятиями соот­ветствующих правительств, откровенно пи­ратские похождения английских купцов-флибустьеров были делом их личного му­жества и инициативы. В полную риска по­гоню за легкой наживой один за другим включаются суконщики и авантюристы, сквайры и бродяги, тем более что жажда обогащения за счет нападений на испан­ские владения и галеоны оправдывалась патриотическим характером борьбы с «па­пистской» Испанией. Все считается дозво­ленным, и позорная торговля неграми возни­кает именно в это время. Морской разбой становится, чуть ли не национальным пред­приятием, и в нем прямо или косвенно уча­ствует множество людей, не исключая са­мой королевы и ее двора.

Рука об руку с обогащением шло даль­нейшее открытие мира на воде и на суше. Поиски путей на восток «открыли» англий­ским купцам «Московию», Среднюю Азию, Левант, богатый пушниной север Америки. Издававшаяся в то время Хэклюйтом кол­лекция описаний английских путешествий, этот «прозаический эпос английского наро­да», знакомила всех с новыми героями дня, чья жизнелюбивая и предприимчивая энер­гия не только разбивала в прах аскетичес­кие идеалы прошлого, но и расширяла без­мерно границы реального мира с его кра­сочным многообразием и богатством.

При всей безнравственности отдельных явлений, сопутствующих этой коллектив­ной эпопее, последняя, несомненно, спо­собствовала решительной переоценке того, что раньше считалось добродетелью. Со­зерцательность и смирение уступили место деятельной энергии и самоуверенности, здравый практицизм купцов и мореходов восторжествовал над тиранией авторите­тов, и воображение, освободившись от ре­лигиозных пут, обратилось в источник творческой инициативы. Нигде средневеко­вое ожидание загробного блаженства не сочеталось с таким убожеством действи­тельности, как в нищей Англии Плантагенетов.

С не меньшей выразительностью сказал­ся характер этого времени в архитектуре и прежде всего в жилище, отразившем осо­бенности нового «рыцарства».

Вполне закономерно, что именно в Анг­лии, объективно оказавшейся самой пере­довой из национальных монархий Западной Европы эпохи Возрождения, архитектура отразила всю прогрессивность своего вре­мени не только в типологическом плане, но и в той творческой свободе, которая приве­ла к созданию специфически английских форм и композиций жилища — массового архитектурного типа, принципам которого на протяжении ряда столетий в значитель­ной мере суждено было определять компо­зицию индивидуального дома вообще и за­городного в частности.

При полном параличе церковного строи­тельства архитектура мелкопоместной и бур­жуазной Англии была главным образом архитектурой жилища. Именно в Англии, в полном соответствии с «возрождением» личности, центр тяжести архитектурного развития перемещался с монументального строительства на жилищное. Естественно, что, возникая в сельских местностях, эта архитектура была совершенно свободна от регламентирующего влияния столицы. Фор­мы ее слагались независимо от каких-либо канонов. Не отделимая от окружающей природы, она пронизана, с одной стороны, крайним и живописным индивидуализмом в частностях, а с другой,— удивительным единством пространственной и объемной композиции, четкостью своего национально­го типа. Европа XVI в., вероятно, не знает другого примера такого непосредственного и всеобъемлющего становления националь­ного архитектурного стиля, убедительно выразившего свое’ социальное содержание в определенном типе. Пример архитектуры Англии Тюдоров в этом отношении являет­ся

26

выдающимся.

Отсутствие зодчего в новом смысле сло­ва, стойкость бытовой традиции и преем­ственность основных композиционных ре­шений при умении вскрыть эстетику мате­риалов и конструкций — все это позволило свободно развивавшемуся формообразую­щему процессу прийти к архитектуре, хотя и новой, но в то же время глубоко нацио­нальной как по формам, так и по социаль­ному содержанию. Усадебная и сельская архитектура елизаветинского времени, бу­дучи архитектурой английского Возрожде­ния, иногда своеобразно сочетая приемы народного строительного искусства и древ­нюю композиционную традицию со ставши­ми модными «антиками», создала тип жи­лища, который имел непреходящие достоин­ства. Функциональность плана, вытекающая из устоявшихся бытовых особенностей, глубокое понимание конструктивной и художе­ственной логики материала при полной сво­боде в сочетании объемов отвечали как индивидуализму времени, так и врожден­ному чувству природы.

Прогрессивность и жизнеспособность архитектуры жилища нового человека, от­вечающей только его личным привычкам, вкусам и удобствам, в противоположность консервативности архитектуры Эскориала, отражали не только созидательный индиви­дуализм елизаветинского времени, но и пе­редовой характер борьбы Англии с кле­рикальным абсолютизмом Филиппа II.

Заключение

Процесс возникновения в XVI в. архи­тектуры, дифференцированной по нацио­нальному признаку, был подчинен законо­мерностям эволюции феодализма, общим для Европы, и то, что в этом отношении произошло в основных странах в период становления раннекапиталистических отно­шений, с теми или иными частными оговор­ками, относится ко всем народам, охвачен­ным в средние века системой западного феодализма и католической церкви.

При всем многообразии типов зданий, сооружавшихся в X—XV вв., центр тяжести архитектурного развития в средние века по необходимости лежал в церковном и фортификационном строительстве, возникшая таким образом сравнительно единообраз­ная архитектура, при всей важности своих местных особенностей, обязанных влиянию народной традиции, по своему социальному и идейному содержанию была прямо про­тивоположна тенденциям развития нацио­нального самосознания и национальной культуры.

Эволюция аграрных отношений и свя­занный с нею рост промышленности в Ев­ропе XV-—XVI вв. почти повсеместно при­вели к резкому усилению экономической мощи ранней буржуазии, к централизации опирающейся на нее государственной вла­сти. Этот процесс, имевший в каждой стра­не свои особенности, сопровождался как образованием национальных государств на государственно-правовой базе абсолютизма, так и окончательным разложением по на­циональному признаку былого единства средневековой идеологии. Возникшее на этой почве всеобщее для Европы «возрож­дение» XV—XVI вв. во всех своих специфи­ческих проявлениях получило в каждом случае национальное выражение, типичное для того или иного народа, точнее для тех общественных слоев, которым в той или иной стране принадлежало господство. Общий кризис в мировоззрении европей­ского общества того времени, вызвавший, в частности, внутреннюю эмансипацию лич­ности, получил отчетливое выражение в искусстве и особенно в архитектуре, т. е. в топ форме материальной культуры, кото­рая по самой своей природе наиболее объ­ективно выразила историческое содержание происшедшего переворота во всех его со­циальных и национальных особенностях.

Национальное лицо архитектуры Воз­рождения определялось не только и не столько приемами народного зодчества или особенностями местного художественного предания, сколько появлением четко выра­женного и социально обусловленного типа сооружений, в котором с наибольшей пол­нотой выразилась специфика времени и места. Если в Италии банкиров и кондоть­еров таким типом оказалось палаццо, в дво­рянской Франции Франциска I и его пре­емников — увеселительный дворец-замок, если для Нидерландов доминирующим ти­пом явилась ратуша или гильдейский дом, а для Испании — тип городской дворянской резиденции, выраженный как особенностя­ми композиции, так и национальными фор­мами стиля «платереско», то для Англии Тюдоров таким национальным типом стал усадебный дом «среднего» сословия, т. е. мелкопоместного дворянства, тесно слив­шегося с наиболее прогрессивным классом своего времени — ранней буржуазией.

При всем многообразии появившихся в XV—XVI вв. архитектурных типов (от роскошного палаццо до гильдейского клуба или скромного усадебного дома) общим для них был светский характер функцио­нального содержания.

Но, пожалуй, решающим отличием но­вой архитектуры от архитектуры средневе­ковья была ее гуманистическая сущность. Отказавшись от служения отвлеченным идеям, эта архитектура повсюду оставалась теперь более свободной от религиозной обусловленности. Об этом говорит как ее функциональное содержание, так и усвоен­ный ею тектонический язык.

В отличие от типологического и стили­стического единообразия средневекового зодчества Западной Европы архитектура Возрождения оказалась представленной в каждой стране определенным ведущим ти­пом, обусловленным спецификой склады­вавшейся там национальной культуры и особенностями господствовавшего классо­вого заказа. Так характеру исторического переворота, происшедшего в эпоху Возрож­дения, отвечали содержание и формы новой архитектуры.

Литература

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/kursovaya/hramyi-srednevekovya/

Н.Д.Колли, Г.А.Саркисиан- «Всеобщая история архитектуры 5 том».

29

Содержание

Введение 1

Становления и развития сред­невековой архитектуры в Италии 2

Зарождение Ренессанса 3

Возрождение в Италии 7

Реформация в становлении наци­ональных государств:

Германия 10

Франция 11

Испания 14

Нидерланды 17

Англия 21

Заключение 27