Варлам Шаламов

В нашей литературе разбросанно и неполно отражена чрезвычайно важная в воспитательном плане , рассказывающая в доступной и художественно полноценной форме о детстве и отрочестве знаменитых русских людей. <…>

• Детство знаменитых людей — это всегда источник подражания, примера, желания повторить судьбу любимого героя. У ребят огромная и законная тяга к такого рода литературе. <…>

— Это происходит в силу пренебрежения к важной стороне дела, ибо нельзя думать, что биографических материалов детства мало. Их достаточно. Просто автор никогда не ставит себе этой задачи. Торопясь к изображению взрослой деятельности, мало доступной, конечно, ребятам. — заявка в издательство «Детская литература» о написании книжной серии наподобие ЖЗЛ по совместной с идее, которая не реализована и поныне^[1]

Годами, десятилетиями в журналах , а просто слова, соединённые в строчки, имеющие рифмы и размеры, но не имеющие в себе ни грана поэзии. Об этих «произведениях» пишутся статьи, даже книги, и бедный читатель не видит для себя другого выхода, как вовсе прекратить читать стихи, читатель объявил стихотворную голодовку.

Читательское доверие к поэзии, к стиху утрачено, и никто не знает, как его завоевать вновь.

Появляется такой чувствительный и тонкий поэтический инструмент, как — чуть не единственный настоящий лирический репортёр нашего времени из молодых поэтов.

Подумать страшно, как много сил и материальных средств расходуется на т. н. социалистический реализм, на то, чтобы убедить читателей в том, в чем убедить писателя нельзя. Забывается, что писатель — это прежде всего читатель, преодолевший чужое зрение и научившийся видеть сам. Если он видит сам — рано или поздно он найдет средства изображения свои, т. е. убедит читателя в своём мире или в кусочке мира, расширит арсенал познания жизни (в прошлом ли, в настоящем ли).

Нужно ли поэту писать прозу? Обязательно… <…>

• Воспитанная многолетней работой над стихами привычка к экономии и лаконичности, к выбору точного слова, самым благодетельным образом действует.

Нужно ли прозаику писать стихи? Я думаю, нужно, да почти все прозаики и пишут. <…> Но име[ют] достаточно вкуса, чтобы не публиковать этих стихотворений.

Я хочу считать себя поэтом, единственным русским поэтом, показавшим душу человека на лагерном Крайнем Севере, — вот единственная моя претензия.

Разумеется, никаких тайн искусства Дальний Север мне не открыл. <…> Мои стихи — пример душевного сопротивления, которое оказано растлевающей силе лагерей.

Есть книги-доносчицы. Неискушённые в тонкостях писательского ремесла следователи ставят знак равенства между вымыслом и действительностью, между художественным правдоподобием и жизнью. Удивительным образом за литературного героя отвечает не писатель, а сам герой — или прототип героя.

Антропоморфизм — без которого не обходится ни один поэт — это лишь элементарное, наиболее простое выражение чувства природы поэта. <…>

— Что самое главное в лирике? Живая жизнь, живое чувство. Пейзаж, который не говорит по-человечески, — это ещё не пейзаж и вряд ли годится для стиха.

В искусстве существует закон «всё или ничего», столь сейчас популярный в кибернетике. Иными словами, нет стихов менее квалифицированных и более квалифицированных. Есть стихи и не стихи . Это деление более правильное, чем деление на поэтов и не поэтов. Всё нехудожественное в искусстве — антихудожественно, враждебно истинному искусству.

Рассказ «Мышкина дудочка» <…> — грусть необычайная. Вера в призвание, героизм,

сила. Урок мужества, героической жизни, нищей жизни без скидок.

(вместе с Белым ) — бесспорный учитель русской прозы ХХ века. Но в отличие от Белого в Ремизове очень мало игры, а все всерьёз, никакой формальности музыки и словотворчества.

Поэзия — это жертва, а не завоевание. Обнажение души, искренность, «самоотдача» — непременные условия поэтической работы. <…>

— Стихи не рождаются от стихов. Не существует поэтов для поэтов. Поэт для поэтов только один — жизнь.

Ярчайшая, потрясающая переписка эта «игра в приказы» — всю чудовищность которой не очень чувствует, передавая всё это с лирической непосредственностью. (Письма отца — самое страшное, пожалуй, по тупости, по бедности интеллектуальной.) <…>

• в сущности немного попытка «реабилитации» отца — явно неудачно, но простительно, да и весь характер этот гнусный проступает сквозь любую защиту достаточно определённо.

У было необычайно чистое поэтическое горло, лирический голос удивительной чистоты. Трудно сказать, кого из русских поэтов можно поставить рядом с Есениным по непосредственности, безыскусственности, искренности, правдивости лирического тона. Песенность была даром Есенина. Его стихотворные строфы всегда делятся на отдельные строки по смыслу, как в песне — то самое качество, от которого уходила Цветаева. У Есенина было два учителя: Блок и Клюев , все остальные влияния были легко преодолены. <…>

— Пейзажные образы Есенина — это не очеловеченная природа, а просто поэтические сравнения без символики. — повторено в «Есенине»

Замечательный русский поэт относится к числу тех, кто ещё ждет «реабилитации».

Вся история русской поэзии — есть история ввода в поэтический язык житейской прозы, разговорного языка.

был поэтом «божьей милостью». По чистоте «поэтического горла» он не уступает Есенину. Только словарь его ужасен.

не просто подражатель и продолжатель Ремизова и Замятина , но и показывает многое своё. Его проза — особым образом поэтизированная проза, где технические элементы стиха — рифма, звуковой повтор, аллитерация заменены имеющими то же значение прозаическими фигурами.

пытается зачеркнуть двадцатый век русской поэзии, и от того-то поэтический отдел «Нового мира» так беден и бледен.

Рифма — чисто глазная. Основу «слуховой» рифмы положил Алексей Константинович Толстой — он истинный отец неточной рифмы в нашей поэзии.

«Синие гусары» были эстетической уступкой, лирическим отступлением на главном направлении стиха. Это едва ли не единственное стихотворение Асеева , где он использует тактовик — чужой размер, оружие конструктивистов, которым лефовцы не пользовались. Сам по себе весёлый ритм «Синих гусар» барабанил о лефовском провале и свидетельствовал о распаде «Нового Лефа».

Многие блоковские стихи использовались в качестве стимулирующего средства, испытанной инъекции тестостерона в художественной жизни российской интеллигенции.

Девяносто процентов русских лирических стихотворений написано ради последней строфы.

Есенин был высококвалифицированейшим, образованным профессионалом, выступающим во всеоружии современной поэтической техники, сам один из её создателей в период его подъёма — времён . <…>

• Совершенство художественной ткани очень велико. B одной и той же строфе встречаются различные звуковые узоры, гармонирующие между собой и подчиненные единой эмоциональной цели. Эмоциональная энергия зависит от беспрерывного нагнетания повелительного наклонения различных глаголов. Все эти много­численные «не» являются надежным звуковым повтором, механически обеспечивающим поэту внимание слушателей. <…>
• ещё одна звуковая особенность. B каждой строке этого длинного стихотворения присутствует шипящая буква.

Суть новаторства Маяковского заключается отнюдь не в своей стихотворной практике, не в особенности своей рифмы, не в гениальной своей драматургии. Суть новаторства заключается в том, что Маяковский дышит будущим и поддерживает всё новое, всё передовое, что возникает на литературном пути тогдашней советской России.

оставил после себя огромное литературное наследство. Паралитик, прикованный к телевизору, умерший в Москве в возрасте 77 лет, до последнего часа жизни возводил всё новые и новые здания в своём городе литературы, проводил всё новые и новые литературные пробы, ставил новые заявочные столбы. Огромное наследство опубликовано <…>. Целый Монблан — неопубликованный, всё это ещё ждёт лопаты исследователя. Каменский не то, чтобы забыт, а слишком недостаточно оценён.

У стихов есть тёмная власть, с которой надо бороться самым энергичным образом или ей следовать. Третьего не дано.

202 раза повторяется слово «холод» в 144 стихотворениях, составляющих книгу «Полынный ветер».

Это не оплошность не безвкусица, не бедность, а тончайшее мастерство и богатство поэтического словаря .

Слово «холодная» автор разумеет не в какой-то сверхмодной, ультрасовременной аллегории, в роде «холодная война», а в самом реальном, климатическом, физическом смысле <…>.

Жигулин — уроженец и «запрограммирован» на воспевание среднерусской природы. Среднерусская природа вошла в его стихи, но заняла там очень скромное место, далеко уступающее совсем другим географическим меридианам. <…>

— Жигулину ещё не поздно избавиться от заимствований и чужих влияний при тех больших рубежах, которые взял в новом цикле стихотворений молодой поэт. — рецензия на поэтический сборник А. Жигулина «Полынный ветер», 1975

Начиная первую строку, строфу, поэт никогда не знает, чем он кончит стихотворение. Но звуковой каркас будущего стихотворения, его очень приблизительная идея — при полной силе эмоционального напора — существует. Стихи всегда — эмоциональная разрядка и в этом их важнейшая особенность и повелительность.

Поэзия к началу деятельности напоминала положение в современной науке, когда открытия буквально ждут вас на каждом углу, стерегут на каждом шагу.

Окраска слова зависит от согласных звуков и ими определяется. Звуковой повтор может быть построен на гласных — это укрепление в памяти формы слова или другое всегда присутствует в стихах большого поэта. Это — элемент творчества. Вершина русской поэзии пушкинский «» — непревзойдённый образец подобного рода. Пушкин в поэзии знал всё. <…>

— Пушкинской рифмой (глаголы с глаголами, существительные с существительными) очерчены языковые рубежи русской поэзии, намечены её границы. Поэты пушкинской и послепушкинской поры следуют за этой рифмой. — подробнее в статьях и «Природа русского стиха»

Возможности русской рифмы неисчерпаемы, и браться за разрушение «краесловия» — неблагодарное дело. Современная русская рифма есть скрепление, соединение различных частей речи, есть конструктивный элемент языка в борьбе с пустословием, со словесной неряшливостью за лаконизм, за точность поэтической речи.

Творческий процесс состоит больше в отбрасывании ненужного, недостаточно верного, ненадежного, мало яркого, чем в поисках. Для создания каждой строфы мир подставляет поэту мгновенно, или почти мгновенно, десятки, сотни картин прошлого, настоящего, будущего, и из этого великого множества, приведенного в создание поэта рифмой, отбрасывается или записывается некоторая часть наблюдений, знаний, иллюстраций… свободно доверяясь рифме, звуковому повтору, поэт, ещё не закрепляя на бумагу, встречается с десятками направлений. Где-то глубоко в сознании затаено настроение определенной силы и тона, затаена какая-то главная мысль, тема, которая ищет своего выражения в ещё не написанных стихах. Подчас эта звуковая работа подсказывает новые мысли, уводит в сторону от предполагаемого задуманного.

Человеческое чувство ищет выражение и находит его в стихах поэта, оставшихся в его памяти, происходит как бы разрядка настроения, чувства в чужие стихи. Эти чужие стихи вспоминаются или перечитываются, твердятся по многу раз и дают выход настроению. А когда никаких «подходящих» стихов не вспоминается, когда чувство не находит выхода в знакомых текстах, не находя в них соответствия, успокоения — тогда пишутся свои стихи. И в этом случае магнитный поисковый инструмент — рифма двигает пласты событий, впечатлений .

Поход против «канцелярита» — за чистоту русского языка — донкихотский поход. За «канцеляритом» стоит огромная сила. Не косность, не неграмотность, не лень, а сила самых грамотных, самых «интеллигентных» — дипломатический протокол . Это — традиция великой силы, где содержание открыто выступает в виде формы.

Вековая традиция, где вопрос, как загибать визитную карточку, приобретает драматический характер, где ссылаются на , где юридическая формула ровно восходит к временам Венского конгресса . Это перед этими «условностями» — которые отнюдь не условности, ибо они — живое оружие сегодняшних отношений — какая-то «дана сия» и «предъявитель сего».

Может быть, перед нами — новый ?

«Дробясь в волнении парили горизонты». «Ослепи­тельная алость грациозной зари журчала дымящей по­этичностью уходящего лета».

«Ассоциация неприятных дуновений».

«Жемчужный бархат мягких лучей».

«Изумрудная загадочность незнакомки».

«Жёлтая эмоциональная шептала небесные слова, полные задушевных импульсов». <…>

Автор подписывает своё письмо: C уважением граф Назаров. Что это — шутовство? Сокращение слова «»? Или свидетельство некоторого психического ущерба?

Музыкальная, объёмная фраза , до сих пор составляющая непобеждённую вершину русской прозы, стояла в начале славного пути, который прошла русская проза.

«Русская фраза — это лопата, всаженная глубоко в землю, и ею писатель поднимает глубокие пласты чувств и мыслей» — говорил один мой знакомый,..

будущего будет прозой знающих людей, которые, подобно Сент-Экзюпери , открывшему нам воздух, вернее, чувства людей воздуха — откроют нам душу другой профессии. Писатели будущего будут знать и им будут верить, как учёным, как специалистам не по написанию романа, а по знанию Человека в этом материале.