Сочинение братья гракхи кто они

метки: Гракхи, Закон, Тиберий, Трибун, Римский, Народ, Римляна, Образ

Рим последней трети II века до р.Х. (быт и нравы)

Драму в двух действиях, свидетелями которой мы вскоре станем, разыгралась не на полях сражении, а в самом Риме. Пока ее герои еще не появились на сцене, присмотримся к декорациям, в которых предстоит им действовать. Для этого, читатель, я приглашаю тебя вновь совершить мысленное путешествие в Рим, подобное тому, что мы проделали почти полтора столетия назад — в начале 4-й главы.

По плитам Священной дороги мы опять ступаем на форум. Слева здание Регии, круглый храм Весты, храм Поллукса, за ним ряд лавок, вдалеке, у подножия Капито­лия храм Сатурна. Все нам знакомо. Зато справа от Дороги многое изменилось. Взгляд поражает грандиозное сооружение, о котором мы уже наслышаны. Это бази­лика Эмилия. Цензор Эмилий Лепид построил ее в 179-м году.

Чтобы охватить взглядом весь фасад здания, придется перейти на левую сторо­ну форума. Непосредственно на площадь длинным рядом колонн выходит крытая га­лерея. Она тянется метров на восемьдесят, не меньше. В глубине галереи, вплотную друг к другу, сплошной аркадой идут лавки. Час еще ранний, форум почти пуст, но торговцы уже сняли щиты, закрывавшие на ночь проемы лавок, и на каменных при­лавках-витринах в тени поблескивает серебряная посуда, просвечивают венки, кор­зины с фруктами и цветами. Поверх галереи идет ряд ступеней. Это — трибуна, откуда народ в дни больших праздников следит за боями гладиаторов на форуме (спе­циальные амфитеатры будут построены много позже).

За трибуной видна верхняя часть самой базилики, и можно оценить ее величину. Еще большее впечатление мы получим, если через один из четырех проходов, оставленных между лавками, войдем внутрь. Колоссальный объем высокого и практически пустого зала двумя рядами колонн разделен на три нефа. Средний из них, более широкий, чем боковые, хорошо освещен рассеянным светом, падающим из высоко расположенных окон. Находящийся прямо перед нами боковой неф — двухэтажный. С его антресолей удобно видеть средний неф, когда в нем толпится народ. Так бывает в дни громких судебных процессов, особенно если в прениях сторон принимают участие популярные ораторы и адвокаты.

Впрочем, свободное пространство базилики столь велико, что в других ее местах граждане могут в то же самое время предаваться самым разнообразным занятиям. Тут заключаются видные контракты на оптовую поставку товаров, там разгораются ученые споры или политические дебаты. А рядом кипят страсти азартных игр (на каменных плитах пола до наших дней остались следы геометрических фигур куда, вероятно, забрасывали монеты).

Древнегреческие храмы

... однако, удержались некоторые элементы и приёмы деревянного зодчества. Греческий храм представлял собой здание в основном умеренных размеров, стоявшее внутри ... племени, породившее два отдельные направления, господствовавшие в греческом зодчестве. Как по характеру, стремлениям, образу общественной ... которого встречаются в искусстве Средней Азии, перешёл оттуда в малоазийские греческие колонии и в самую ...

Солидные граждане прогуливаются, важно бес­едуя, а молодежь затевает игры. Базилика является продолжением форума, точнее — его неотъемлемой частью, защищенной от жаркого летнего солнца или от дождя

Римские базилики ранней постройки были чисто прямоугольными в плане. Поз­же к ним по концам стали пристраивать полукруглые абсиды, где заседали трибуна­лы. Большие размеры базилик диктовались их общественным предназначением. Воз­ведение построек такого масштаба потребовало использования иных, чем в Греции конструктивных приемов и материалов. Вместо прямой деревянной балки в качест­ве перекрытия римляне используют давно заимствованную у этрусков конструкцию арки, сложенной из камней или кирпича. Любопытно, что арка широко применяет­ся именно как элемент конструкции, но не декора — нередко римские архитекторы стараются ее замаскировать накладными деталями классического греческого ордера. Важнейшую роль в постройках из кирпича играет использование очень надежного и прочного связующего материала, известного под названием «римского бетона», формируемого на основе извести и особого (путеольского) песка. С середины I века от р.Х. этот бетон будет играть роль не связующего, а основного строительного ма­териала для грандиозных сооружений.

Так что неискушенному туристу, впервые с трепетом приближающемуся к древнеримским руинам, приходится не без некоторого разочарования убедиться в том, что стены общественных зданий Рима, а, как правило, и колонны, их украшавшие, не складывались или высекались из мраморных блоков, а возводились из хорошо сце­ментированного, тонкого и прочного кирпича. Разумеется, наружную поверхность зачастую облицовывали мягким камнем или оштукатуривали и белили. И если импе­ратор Август уже в I веке от р.Х. с гордостью заявлял, что он принял Рим кирпич­ным, а оставляет его мраморным, то это означало лишь, что при нем для облицов­ки зданий стали широко использовать дорогой мрамор. Капители колонн и прочие архитектурные украшения были, как правило, лепные или вырезаны из мягкого кам­ня.

Раз уж я отвлекся для подробного описания базилики, упомяну и о других, тоже специфически римских сооружениях — портиках. Вообще-то портики украшали пло­щадь агоры еще и древней Греции. Но это были своего рода здания, помещения. Спе­цифика римских портиков заключалась в их протяженности. Чаще всего это длин­ные, открытые с одной стороны (иногда сквозные) галереи шириной и несколько метров, идущие вдоль набережной реки или ограждающие площадь. Два ряда колонн, легкая задняя стенка и плоская крыша над ними — вот и все. Защита от дождя и обеспечение тени, располагающей к приятной прогулке и беседе. Впрочем, портиком, как мы помним, называли и несущую фронтон колоннаду перед входом в храм или иное общественное здание.

Конструктивные возможности арки естественно использовались римлянами для сооружения мостов. К концу II века до р.Х. каменные мосты соединяли Город с пра­вобережьем Тибра как через остров, лежащий напротив Капитолийского холма, так и несколько ниже его по течению реки — напрямую. Этот последний мост был построен в том же 179-м году, что и базелика, и назывался тоже Эмилиевым. Но особенно целесообразно арочные конструкции использовались при строительстве водопроводов. К двум старин­ным римским акведукам постройки 312-го и 272-го годов в 144-м году добавился еще один — Марциев — длиной более 90 ки­лометров. Не надо думать, что римские водопроводы на всем своем протяжении были подняты на арочные опоры. Основную часть пути от источника до Города вода проходила по укрытым в земле каменным руслам и трубам из бетона. Но те километры, которые, ввиду особенностей рельефа, необходимо было вести поверху, экономнее всего было перекрывать с помощью множес­тва вплотную прилегающих друг к другу огромных арок. В мес­тах пересечения особо глубоких ущелий арки шли в два и три этажа, так что суммарная высота акведука могла достигать 25-30 метров.

Римская архитектура

... резко контрастируют с рядовыми постройками. В основном это 3 ... Риме, форум, приобрел законченный вид после строительства базилик Эмилия и Юлия. Формирование римского архитектурного мышления в период пунических войн можно проследить на группе каменных храмов ... стен камнем и кирпичом со, сперва ... инженерные сооружения, как арочный мост, водопроводы, огромные склады. Необычайно прочный римский ...

Возвратившись из Эмилиевой базилики на, еще пустынную площадь форума, взглянем на Капитолийский холм н обратим внимание на не замеченный нами ра­нее небольшой древний храм, прилепившийся к его правому склону. Это храм Юно­ны Монеты (указующей), подательницы добрых советов. Сооружение храма относится к легендарным временам первого нашествия галлов. Своими советами богиня в ту трудную для Рима пору помогала диктатору Марку Камиллу. По другой версии леген­ды, она однажды предупредила римлян о предстоящем землетрясении. Сейчас у бо­гини консультируются римские матроны. Нас, конечно, заинтригует вопрос о связи названия храма с обозначением денежной единицы. Такая связь существует, но не функциональная, а, так сказать, территориальная. Мастерская, где государственное казначейство Рима чеканило деньги, располагалась рядом с храмом. В конце II века до р.Х. здесь чеканили бронзовые массивные ассы весом около 27 граммов, крошеч­ные серебряные сестерции весом около грамма и немногим больше по размеру се­ребряные денарии. Хотя форма монет в ту пору была лишь приблизительно круглая, разнообразные рельефы, выбитые на обеих сторонах, были четкими и довольно сложными по рисунку.

Раз речь пошла о деньгах, есть повод хотя бы вкратце обрисовать финансовую систему поздней Римской республики. От регулярных налогов любого рода римские граждане были свободны, но в случае необходимости, например, для набора большо­го войска, сенат мог вводить единовременное обложение в размере до трех процен­тов стоимости имущества, зафиксированного при цензовой переписи. Зато провин­циалы и иноземцы, проживавшие в Риме, должны были платить подушный налог постоянно. Довольно высоким налогом (до 10% от стоимости) облагалось освобож­дение раба. Казна пополнялась за счет предоставления в аренду гражданам или их объединениям государственной собственности: дорог, рынков, складов и пристаней, а также за счет таможенных сборов в портах и на границах всего подвластного римлянам мира. Регулярные доходы поступали от эксплуатации рудников, солонча­ков, каменоломен и захваченных земель. Их тоже сдавали арендаторам. Но, разуме­ется, главные поступления в государственную казну шли за счет военных трофеев, продажи в рабство пленных и контрибуций, которыми облагались побежденные на­роды. Эту последнюю, весьма прибыльную миссию по поручению цензора брали на себя сообщества римских публиканов из сословия всадников. Они вносили авансом в казну всю сумму контрибуции или годового налога, а потом с лихвой выколачи­вали ее у населения, наращивая процентами за несвоевременную уплату.

Расходы государства были связаны, в первую очередь, с содержанием армии, за­купкой оружия, строительством укреплений и военных кораблей. Затем — с ремон­том и восстановлением храмов, цирков, дорог, мостов, водопроводов и прочих об­щественных сооружений. Казна оплачивала и новые постройки общегородского на­значения. Их осуществляли на подрядной основе строительные корпорации, отбирав­шиеся по конкурсу цензорами. Наконец, немалые государственные средства расходо­вались на закупку хлеба для малоимущих граждан Рима. Все магистраты выполняли свои обязанности бесплатно, но мелким чиновникам платили жалованье, а государ­ственных рабов покупали и кормили за счет казны.

Доклад: Культура древнего Рима

... римской культуры делится на следующие периоды, соответствующие основным этапам истории Древнего Рима: 1.Ранний, или царский, Рим (VIII-VI вв. до н.э.). 2.Ранняя Римская ... храмами и домами на каменном фундаменте. При последнем царе – Тарквинии Гордом — в Риме была сооружена ... людях удовлетворялись за счет импорта образованных рабов-греков. Мно­гочисленные деятели римский культуры — прозаики, поэты, ...

Бюджета и баланса не составляли, но каждая пара цензоров, вступая в должность, ревизовала государственную кассу и дела­ла свои наметки расходов на пятилетие. Неординарными выпла­тами распоряжался только сенат. Всю бухгалтерию и общий до­гляд за казной вели два ежегодно переизбираемых квестора каз­начейства. Банковское дело (кредит, хранение, перевод и вложе­ние частных средств в доходные предприятия) находилось в Руках солидных частных банкиров — аргентариев. Чиновники государства следили за соблюдением утвержденных законом норм кредита, проверяли конторские книги — календари (уплата процентов производилась в первые дни месяцев — календы).

Банкротства были редки, наказывались лишением гражданских прав с конфискацией имущества.

На Палатине выберем самый большой и богатый дом, явно недавней постройки и попробуем проникнуть внутрь. Наш выбор продиктован не пренебрежением к ус­ловиям жизни граждан более скромного достатка, а тем, что римские историки рас­сказывают почти исключительно о деяниях людей влиятельных, знатных и богатых. Поэтому имеет смысл представить себе обстановку, в которой жили именно они.

Хозяин дома, важный сенатор, только что отпустил своих клиентов, являвшихся к нему с утренним приветствием. Узнав, что мы издалека, он не без гордости пока­зывает нам свое роскошное жилище. Через полвека таких домов в Риме будет уже несколько десятков, а сейчас это один из первых.

Пройдя в прихожую, мы попадаем в традиционный для римского дома атриум с прямоугольным бассейном в центре и такой же формы световым отверстием в по­толке над ним. Справа и слева — дверные проемы, ведущие в зимние спальни. Ат­риум утратил былое обличье жилого помещения. Это парадная приемная. Он просто­рен, высок, потолок опирается на четыре облицованные мрамором колонны, камнем отделаны стены и пол. Вместо домашней мебели — скульптуры. Греческие подлин­ники или, может быть, их искусно выполненные копии. На стенах — картины. Ми­фологические сюжеты и сражения.

Еще подходя к дому, мы заметили, что он в передней своей части двухэтажный. Через световое отверстие атриума видны окна второго этажа, глядящие внутрь. Там расположены комнатки для гостей и прислуги. Кстати говоря, наружных окон нет по всему периметру большого здания. В помещения первого этажа свет проникает толь­ко сверху.

Следуя традиции, прямо за атриумом располагается таблиниум — комната хозя­ина дома. По двум сторонам от нее библиотека и зимняя столовая (триклиний).

Широкий проем, ведущий из атриума в таблиниум, можно задернуть кожаной портьерой. С противоположной стороны другая портьера прикрывает выход в заднюю, гречес­кую по своей структуре часть дома — перистиль. Впрочем, если хозяин уединился в таблиниуме для работы или деловых переговоров, чтобы ему не мешать, из атриума в перистиль можно пройти по боковому коридору

Поздняя осень (2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9 класс)

... лес, просто так побродить по опавшей листве. Я ощущаю шорох листвы под ногами. Чувствую её аромат. И, оставив все дела, я отправляюсь в осеннюю сказку! Сочинение на тему «Поздняя осень» ... в конце осени. Подборка сочинений про «Осень» для 7 и 8 классов Сочинение на тему «Осень» Спешит, торопится осень, всё ... сердца. Мама давно дожидается меня дома с горячим обедом на столе. Ускорю шаг, поспешу, пожалуй. ...

В перистиле глазу открывается живая картина еще одного бассейна, но уже под открытым небом, окруженного колоннадой портика. Вокруг бассейна, на грядках и клумбах — цветы. В его центре или в специальной нише в глубине перистиля — фонтан. Вдыхая сладкий аромат цветов и рассеянно внимая негромкому журчанию воды, приятно в жаркий летний день прогуливаться с близкими друзьями в прохлад­ной тени портика и неспешно беседовать о предметах благородных и возвышенных. Перистиль — семенная часть дома. Двери из портика, прикрытые легкими цветны­ми занавесками, ведут в небольшие жилые комнаты, летние спальни и триклинии. Несколько поодаль от них, в дальней стороне перистиля, расположены кухня и маленькая банька. ЕЕ топят раз в неделю. В остальные дни довольствуются мытьем рук и ног холодной водой.

Для простого народа еще с III века в городе существуют платные бани — убогие и темные. Много позже, уже в импера­торскую эпоху, Рим украсится огромными и роскошными об­щественными банями.

Наиболее просторное и лучше других украшенное помеще­ние перистиля — салоп (экседра).

Здесь, удобно расположив­шись на диванах, компания друзей может слушать и обсуждать приготовленную хозяином речь в суде или сенате. За салоном, но еще внутри дома — небольшом фруктовый сад. Общая пло­щадь здания, наверное, не меньше тысячи квадратных метров, считая и лавки, которые встроены в него спереди, рядом со входом, по не сообщающиеся с внутренними помещениями. Лавки хозяин сдает внаем.

Стены жилых комнат в перистиле украшены орнаментами и сценками на мифологические сюжеты. Цветная мозаика на пол­ах: геометрические узоры, стилизованные изображения живот­ных и птиц. Мебели немного, но она уже не просто служит сво­ему назначению, но и достойно украшает богатое жилище. Ложа для еды, чтения и письма, табуреты и кресла — все украшено резьбой по дереву, инкрустациями из слоновой кости, накладны­ми барельефами и украшениями из бронзы и серебра. Лапы и головы зверей, прихотливые переплетения растений, фигурки богов, целые сценки.

Мягкие, набитые шерстью или пухом подушки и матрацы одеты дорогими тканями. На ложах — яркие расшитые покры­вала. Резервуары масляных светильников, подвесных или стоя­щих на полу, украшены чеканкой по меди. В атриуме на массивном каменном столе для обозрения посетителей выставлена парадная серебряная посуда: большие и ма­лые блюда, кубки, амфоры, кувшины. Кстати сказать, ничто так ярко не иллюстрирует эволюцию «потребностей» и пристрастий римской знати, как отношение к серебря­ной посуде. В начале II века до р.Х. она была под полным запретом цензоров. На весь Рим имелся один серебряный сервиз, который сенаторы передавали друг другу для торжественных приемов послов с Востока. Эмилий Павел еще отказывается при­нимать у греков в подарок серебро. Его сын, Сципиоп Эмилиан, владеет серебряной посудой общим весом в 32 фунта, а у его племянника, согласно цензу (где-то около 120-го года), уже тысяча фунтов серебра. Но особенно ценится тонкое искусство се­ребряной скульптуры, украшающей посуду.

Столики, которыми пользуются в жилых помещениях, легкие, деревянные, тоже резные или инкрустированные. Некоторые — на трех ножках. Обеденный стол в триклинии — квадратный. Совсем недавно с Востока пришел обычай возлежать око­ло обеденного стола. Эта вольная поза разрешена только мужчинам. Позже в холос­тяцких компаниях такой же свободой будут пользоваться куртизанки, а во времена империи — и матроны. Три больших прямоугольных ложа своими длинными сторо­нами прилегают к столу с трех сторон. Четвертая открыта для доступа рабов, сме­няющих блюда. Плоскость каждого ложа слегка наклонена — ближний к столу край приподнят. Обедающие полулежат, опираясь локтем на подушки, по трое на каждом ложе. Таким образом, каждый из девяти сотрапезников может дотянуться рукой до блюда или кубка, стоящего на столе. Свою маленькую тарелочку он держит в другой руке. Едят ложками и руками, вилок еще нет. Рабы нарезают мясо, колбасу или пи­рог, разделывают птицу и рыбу, наливают вино в кубки. Стол в триклинии очень не­велик, поскольку все равно только края его доступны для полулежащих гостей. Поэ­тому обед состоит из нескольких перемен, а иными блюдами рабы обносят непос­редственно. Так же, как и водой для ополаскивания пальцев. У каждого из обедающих хозяйская или принесенная с собой салфетка. В своей можно унести кое-что из уго­щения с собой, и приглашенные в богатый дом клиенты такой возможностью не пренебрегают.

Образ романтической дамы прошлого века и новые формы, линии и ...

... является частью костюма. Выбор обуви в наше время очень большой. К нашему романтическому стилю подойдут туфли, босоножки, любые сабо. ... 29 Общей вид прически Рисунок 30 3. Создание единого образа Для создания единого образа дополняем прическу макияжем, костюмом и ... рис. 33). Рисунок 33 Боковые углы верхнего и нижнего века подводим карандашом серого цвета слегка делая Рисунок 34 Растушевываем ...

Обед — кульминация дня и завершение его деловой части. Это единственная ос­новательная трапеза в течение суток и вместе с тем время отдыха, развлечения и об­щения с близкими людьми. Он начинается часа в три пополудни (во времена ран­ней республики обедали раньше).

Званые обеды и дружеские пирушки иногда про­должаются до ночи, обед в кругу семьи длится пару часов и после него уже не едят, ведь спать ложатся с заходом солнца. Зато и встают с рассветом.

Первый, ранний завтрак даже у состоятельного римлянина очень скромен: хлеб, белый или черный (его покупают в пекарне), овечий сыр, молоко, фрукты, немного вина. После краткого приема явившихся с приветствием клиентов, вольноотпущенников и рабов для влиятельного гражданина Рима наступало время политических кон­тактов, деловых переговоров или совещаний с управляющими имений и доверенными лицами. Совещания и переговоры происходили обычно дома, в таблиниуме, а контакты — в общественных местах, под портиками или в ходе обмена визитами с людьми своего круга. Кстати, о времени встречи можно было договориться вполне определенно. Со П века до р.Х. в городе имелись солнечные часы, а веком позже стали пользоваться и водяными. Световой день был разбит на 12 часов. Их продолжительность, естественно, менялась от примерно 75 минут в разгар лета до 45 ми­нут в середине зимы, но так, что седьмой час наступал всякий раз ровно в полдень. Скорость истечения воды в часах соответственно регулировали. В богатых домах, на форуме и в базилике специальный раб выкрикивал наступление каждого часа.

Второй завтрак приходился на предполуденные часы и был тоже скромным: сыр различные овощи, фрукты, хлеб, холодное мясное или рыбное блюдо — быть может оставшееся после вчерашнего обеда. Перекусывали наскоро, чтобы не прерывать за­нятия делами, которые обычно заканчивали около полудня. Летом, в знойные часы дня отдыхали. Время до обеда состоятельные люди посвящали гимнастике или про­гулкам и общению. Впрочем, чиновники магистратуры работали, а лавки после си­есты открывались вновь и работали дотемна.

В конце II века обеды, даже званые, выглядят еще умеренно. Гастрономические ухищрения появятся в богатых домах позже — в конце Республики, а в императорс­ком Риме достигнут немыслимого изыска. Пока же обед состоит обычно из трех перемен. Закуска: яйца, травы и овощи, салаты, соленая рыба и другие соления. К ней — виноградный сок или немного вина, смешанного с медом. Затем горячие блюда: свинина и козлятина, домашняя птица, дичь, острые соусы и приправы, рыба, бобо­вая или полбяная каша, пироги с творогом и медом. И, наконец, десерт: свежие и су­шеные фрукты, орехи, возбуждающие жажду острые деликатесы. Ибо вино пьют глав­ным образом теперь — в конце обеда. На головы надевают венки из цветов. Выби­рают распорядителя. Он назначает пропорцию вина и воды. Их смешивают в крате­ре, откуда специальным черпаком (киафом) разливают в кубки без ручек — фиалы или на ножках, с ручками — килики. Начинается, пожалуй, главная и, во всяком слу­чае, наиболее приятная часть обеда, когда голод уже утолен, разбавленное вино слег­ка кружит голову и оживляет разговор. Часы пролетают за дружеской беседой или чтением вслух. Предметом беседы, как правило, служат не дела и не политика, а литература, искусство и повседневная жизнь. Иногда к обеду приглашают актеров, музыкантов или танцовщиц. Порой они разыгрывают целые сценки. Поют и сами пирующие. В дружеских пирушках участвуют только мужчины. Но нередки и обще­семейные торжественные трапезы по случаю рождения ребенка, первого облачения юноши в мужскую тогу, помолвкиили свадьбы, похорон и поминок. На них сходят­ся близкие родственники и друзья, мужчины и женщины. Существует обычай торжес­твенно отмечать дни рождения, дарить подарки.

Римская литература

... литература Рима уже оказывается без него немыслимой. Но не следует думать, что в римской литературе все определялось греческим влиянием, что сама римская литература ... 80-е годы I в. до н. э.). 2. Классический период римской литературы — это ... литературу, римскую литературу необходимо делить на периоды — доклассический, классический и послеклассический. 1. Доклассический период уходит в глубь веков ...

Впрочем, римская традиция умеренности еще активно сопротивляется нарожда­ющемуся гурманству. Сенатский запрет этой поры ограничивает затраты на| обед 30 ассами в будни, 100 — в праздники и 200 ассами на свадьбу. До нас дошел даже особый закон, принятый в 161-м году, который запрещал подавать к столу блюда из специально откормленной домашней птицы.

Но пора и честь знать, попрощаемся с любезным хозяином и, следуя его совету, направимся к вершине холма, чтобы взглянуть на город с высоты. Под нами знако­мые очертания форума. Огромный город лежит за ним — к северу и востоку от нас. Дальние его пределы теряются в утренней дымке или скрыты за близлежащими хол­мами. Зато слева, на западе, почти у наших ног хорошо видна широкая, обращенная к форуму излучина Тибра с вытянутым вдоль течения островом и мостами.

Прямо против Эмилиева моста, в низине на берегу уже заметно скопление и оживленное движение горожан. Это Велабрум, главный продовольственный рынок, где продают сыр, молоко, творог, мед, овощи и фрукты. Чуть ниже по течению Тиб­ра — Бычий форум. Здесь торгуют всевозможным мясным товаром, птицей, свежей рыбой, а также домашним скотом и прочей живностью. Наконец, еще ниже по те­чению вдоль берега начинается и скрывается от нашего взгляда за Авентинский холм торговая пристань. Она протянулась на добрых полкилометра. Это почти сплошной портик, за которым идет длинная цепочка перекрытых арочными сводами вмести­тельных складов. Устье Тибра мелководно. Морские торговые суда разгружаются в лежащей близ него гавани Остия. Впрочем, она тоже довольно мелкая, так что глав­ными воротами морской торговли Рима служит большой порт в Путеолах, неподалеку от Неаполя. Оттуда заморские товары на малых судах прибрежного плавания пере­правляются в Рим. Цепочка таких суденышек выстроилась у причалов торговой пристани. На берегу высятся кучи товаров, снуют грузчики. Чего здесь только нет! Из Сицилии, Африки и Египта сюда везут зерно, из Причерноморья — соленую рыбу, с островов Эгейского моря — дорогие сорта вин. Македония поставляет строевой лес, из Мавретании привозят драгоценные породы дерева, из Нумидин — мрамор. Желе­зо, медь, олово и серебро прибывает из Испании, Британии и Галлии, папирус — из Египта, слоновая кость — с верховьев Нила. С Востока идет поток тонких цветных тканей, шелков, драгоценных камней, пряностей и ароматов: с берегов океана — пурпур. Вывозит Рим мало: оливковое масло, простое вино, кое-какую посуду и ору­жие. Разница в торговом балансе покрывается за счет дани из провинций и разно­го рода сборов. Оптовую морскую торговлю ведут ассоциации негоциантов из сосло­вия всадников. В их рискованных, но весьма прибыльных предприятиях негласно участвуют и сенаторы.

Культура Древнего Рима

... сыграл в первой половине II в. до н.э. кружок Сципионов; однако она столкнулась и с сильным противодействием защитников старины ... списки, юридические документы. Первый дошедший до нас текст - законы Двенадцати таблиц 451-450 до н.э.; первый известный нам ... Большой театр в Помпеях, театр на Марсовом поле в Риме). Для строительства жилых домов римляне заимствуют греческую перистильную конструкцию ...

Римские купцы проникают и в глубь далеких земель. Их экспедиции через Си­рийскую пустыню следуют в Месопотамию и к границам Туркестана. В Пальмире они встречаются с караванами из Индии и Китая. Другие отважные торговцы по галльс­ким рекам поднимаются в Германию, к берегам далеких северных морей, откуда привозят в Рим драгоценный янтарь. Интенсивному торговому обмену в пределах Ита­лии и прилежащих к ней областях южной Галлии и Греции чрезвычайно способство­вало колоссальное но своему размаху строительство замечательных римских дорог.

Дороги строились на века. Сперва снимали слой земли на глубину до полутора метров, добираясь до скальных пород. На них укладывали в несколько слоев крупные камни, связанные глиной, плотные слои щебня и гравия, затем верхнее покрытие из плоских каменных плит, толщиной в 20-30 сантиметров. Разумеется, эти дороги име­ли и важное военное значение. Строительство обходилось дорого — около тысячи сестерциев за километр. Это при том, что всю тяжелую работу выполняли рабы. За столетие с 250-го до 150-го года в Италию было ввезено около 250 тысяч рабов. Между прочим, это обстоятельство отнюдь не способствовало техническому прогрес­су. Римляне пользовались блоками и подъемной машиной с огромным колесом, внут­ри которого, подобно белке, вышагивали рабы. Но не знали водяной мельницы, не придумали подкову и нагрудный ремень для лошади. Крайне медленно совершенство­вались сельскохозяйственные орудия, слабо развивались ремесла.

С вершины Палатинского холма хорошо виден жилой массив римской бедноты на Авентине. Здесь очень мало домов «индивидуальной застройки». Целые кварталы выглядят как ульи, где отдельные строения системой переходов, балконов, лестниц связаны в нечто бесформенное и густонаселенное. Кое-где на 4-5 этажей поднима­ются первые доходные дома (инсулы).

Нижние этажи построены солидно: простран­ство между кирпичными наружными и внутренними стенами заполнено мелкими камнями и залито бетоном. Тут есть квартиры в несколько комнат для состоятельных жильцов, таверны для простолюдинов и лавки. Выше надстроены легкие кирпичные и деревянные этажи. Здесь сдаются отдельные маленькие комнатушки. Доступ в них на каждом этаже открыт с общей галереи, куда в несколько маршей ведет наружная лестница прямо с улицы. Разумеется, ни воды, ни отопления, ни хотя бы слюды на окнах в этих комнатках нет. Равно как и прочих удобств. Воду носят ведрами из ближайшего уличного колодца. В холодные дни обогреваются жаровнями. Построй­ки на Авентине выглядят убогими и обшарпанными. Узкие кривые улочки загромож­дены и замусорены.

Военное дело в древнем Риме

... были также купцы (mercatores), свободнорожденные или вольноотпущенники. военные трибуны Трибуны, в количестве шести на легион, происходили обычно из ... открытыми, назывались caligae. Поножи носили римские легионеры с древнейших времен. При императорах были упразднены. Но центурионы ... армия состояла из одного легиона, куда входили граждане Рима. Всего армия насчитывала 3000 пехотинцев, 300 всадников ...

Вниз, в лощине между Авентином и Палатином, взгляду открывается белая гро­мада Большого Цирка. Это сооружение, размером примерно 600 х 100 метров напо­минает вытянутый в длину стадион. По двум его продольным сторонам и замыкаю­щему их с одного конца полукругу в три яруса идут трибуны для зрителей (наши олимпийские стадионы выглядели бы довольно скромно рядом с Большим Цирком Древнего Рима. Он вмещал 250 тысяч человек).

Со второй короткой стороны двенад­цатью широкими арками внутрь цирка открываются стартовые стойла, в которых свободно располагаются колесницы, запряженные четверкой лошадей (квадриги).

Цирк предназначен главным образом для конных состязаний, хотя иногда в нем про­исходят и соревнования по бегу, и кулачные бои, и даже целые представления, где молодежь разыгрывает батальные сцены. В отличие от современных ипподромов гонки колесниц идут не по овальной беговой дорожке, а вдоль трибун по прямому и обратному направлениям, которые разделяет невысокая стенка (спина).

Она име­ет 350 метров в длину. По обоим ее концам стоят поворотные столбы — меты. Дис­танция состязания — семь кругов. Чтобы ее сократить, возница старается у концов спины на всем скаку развернуться как можно круче. Это очень опасно: стоит заце­питься ступицей колеса за мету — и колесница переворачивается или ездока выбра­сывает под копыта следующей за ним квадриги. В дни состязаний происходит 20-25 заездов, и редко когда обходится без несчастного случая. Римляне страстно болеют за цвета своих команд (при республике их два — красный и белый, при империи будет четыре), за отдельных фаворитов; заключают денежные пари. На трибунах не­мало женщин, иные из них по горячности азарта не уступают мужчинам.

Конные ристалища происходят по большим праздникам, как минимум, шесть раз в году, а также по случаю военных побед и других чрезвычайных событий жизни города. Начинаются они торжественной процессией, которая, спустившись с Капито­лия, через Велабр и Бычий рынок проходит к Цирку и вступает в него через боль­шие ворота — в середине той стороны, где расположены стартовые стойла. Эти во­рота именуются «помпа». Так же называют и само шествие. Во главе процессии идет магистрат — устроитель данных игр в сопровождении своих родственников, клиен­тов и друзей, облаченных в белоснежные тоги. За ними — музыканты и участники состязаний. В окружении жрецов на носилках несут изображения богов. Торжествен­ное шествие совершает круг перед трибунами. Затем магистрат поднимается в ложу над воротами. Заезды начинаются по его знаку — он роняет платок, служители опус­кают заградительный канат, и все квадриги одновременно выскакивают из стойл. Победителей награждают почетными венками и призами. Знаменитые возницы поль­зуются едва ли меньшей славой, чем полководцы, — их окружают восторженные поклонники, им ставят статуи.

Между тем солнце поднялось уже высоко. С обрывистого края холма видно, что форум заполнился народом. Спустимся туда и мы: посмотрим, изменился ли облик римской толпы за полтора столетия после нашего прошлого визита в Рим.

Во-первых, сразу видно, как сильно увеличилось население города. На форуме — сущая толчея. На сравнительно небольшой его площади и прилегающих к ней ули­цах роится, наверное, не менее ста тысяч человек. Очень много приезжих. Повсюду слышна то греческая, то гортанная восточная речь. Шум невообразимый!

Одежда римлян изменилась мало. По-прежнему преобладают светлая туника и коричневатого тона плащ (сагум).

Но есть и кое-что новое. Например, туника с длин­ными рукавами. В нее облачаются молодые франты из аристократии. Изменилась манера драпировки тоги — она свободнее, и правая рука остается полностью откры­той. Наверное, для облегчения жестикуляции ораторов. По примеру Сципиона Афри­канского вошло в моду брить бороду, а то и голову. Последнюю — годам к сорока, чтобы скрыть начинающуюся седину.

Куда заметнее эволюция одежды римских матрон. Теперь она часто цветная, не­жных желто-коричневых или зеленоватых тонов. Нередко с рисунком: продольные или поперечные полосы, геометрические фигуры. Встречается и золотое шитье, и отделка пурпуром. Покрой столы и пеллы варьируется, следуя веяниям моды, идущей главным образом из Греции и малоазиатских колоний. Девушки еще не могут позволить себе следовать ее легкомысленному дик­тату. Обычай предписывает им драпироваться в белую тогу. Вы­зывающе яркими, преимущественно красными тонами и укоро­ченным покроем отличается одежда жриц любви. По большей части это сирийки или египтянки. Лица их сильно накрашены. Впрочем, добропорядочные матроны тоже не вовсе пренебрега­ют макияжем. Мази и притирания для отбеливания кожи, ноч­ные кремы, румяна, краска для век — все это уже пришло с изнеженного Востока и прочно обосновалось в некогда строгом Риме. Не говоря уже об искусно выделанных украшениях: оже­рельях, кольцах, браслетах, кулонах и серьгах из золота и сереб­ра. А также прочих женских аксессуарах: вышитых шалях, поясах, платочках, лентах в волосах, ручных мешочках и зонтиках от солнца. За иной прошедшей сквозь толпу красоткой (или щеголем) следует ароматная волна духов, хотя они еще очень дороги и потому доступны далеко не всем поклонникам новой моды.

Появились первые носилки (лектики) в виде ложа на низких ножках. Пока что общественное мнение разрешает пользоваться ими только пожилым женщинам, же­нам сенаторов. Носилки подвешены на ремнях к коротким шестам, которые сзади и спереди несут на плечах рослые рабы — лектикарии. Если на улице свободно, то носилки висят так низко, что возлежащая в них матрона может побеседовать со сво­ими почитателями, не меняя позы. Но если ей надо пересечь толчею форума, то лектикариям придется поднять носилки на плечи.

Форум теперь, главным образом, место для прогулок и общения. Торговля оттес­нена к периферии площади и ее окрестностям.

На Этрусской улице, что спускается к реке сразу же за храмом Кастора и Поллукса, во множестве лавок торгуют тканями, одеждой и благовониями. Рынки съес­тного, как мы уже видели, теснятся ближе к берегу Тибра. Между комицием и бази­ликой Эмилия вверх от форума поднимается улица Аргилет. На ней и в расположен­ном чуть выше районе Субуры идет особенно оживленная торговля самыми разно­образными товарами. Помимо сплошной череды лавок, находящихся в первых эта­жах домов, сами узкие, шириной в 5-6 метров, улочки загромождены переносными прилавками и лотками, между которыми колышется плотная толпа покупателей и ротозеев. В ней шныряют разносчики съестного и воды. Все это галдит, спорит, тор­гуется и зазывает. Интенсивности шума не уступает крепость запахов чеснока, лука, ароматов дешевой пищи из множества харчевен — и пота: одежда почти сплошь шерстяная, а солнце палит немилосердно.

Бежим из этого пекла в спасительную тень базилики. Здесь тоже многолюдно и шумно, но хотя бы не так душно, как снаружи. Нам, кажется, повезло: мы сможем присутствовать на заседании суда. Если это гражданский процесс, спор об имущест­ве или наследстве, то вести его будет один судья. Но он обязан исходить из форму­лировки спора, заранее данной претором, и выбирать из им же названной альтерна­тивы возможных приговоров. Дела об убийствах, поджогах, членовредительстве, пре­любодеянии, а также казнокрадстве, взяточничестве, подкупах и подлогах подлежат рассмотрению в соответственно специализированных постоянных трибуналах, состо­ящих каждый из тридцати избранных на один год по жребию судей. Трибунал заседает под председательством претора или эдила. Это означает, что судебная власть еще не отделена от исполнительной. Пока что судей выбирают только из числа се­наторов, но скоро в результате политической борьбы их заменят всадники, а спустя полвека трибуналы станут смешанными по составу. Половине судей может дать отвод обвинение или защита. Обвинителем может выступить любой гражданин Рима. С обеих сторон в процессе участвуют адвокаты, которым запрещено получать день­ги или подарки от своих подопечных (но не возбраняется отказывать адвокатам со­лидные суммы денег или имущество по завещанию).

Первый свод законов еще не появился, хотя уже готовится, и основанием для правосудия служат уложения 12-ти таблиц, составленных три века тому назад, зако­ны, принятые с тех пор в комициях, решения сената и эдикты преторов, которыми те при вступлении в должность объявляют о своей интерпретации этих законов и решений. Среди наказаний фигурируют штрафы, конфискация имущества, лишение гражданских прав, изгнание, а также многочисленные, в соответствии с характером преступления и гражданским статусом преступника, варианты смертной казни. Засе­дания суда должны заканчиваться с заходом солнца.

Закончим и мы нашу экскурсию в Рим начала последней трети II века до р.Х. и обратимся к тем ярким персонажам, которые появляются теперь на этой сцене.

Братья Тиберий и Гай Гракхи

Уважаемый читатель! Даже если у тебя из школьных лет сохранились лишь самые отрывочные воспоминания о римской истории, я почти уверен, что в них наряду с именами Цезаря, Августа или Нерона фигурируют и братья Гракхи. Ты, наверное, припомнишь, что оба они были народными трибунами и оба заплатили своей жизнью за защиту народа. Так оно и было, и об этом далее следует подробный па сказ. Но начать я хочу с родословной братьев. Из нее складывается впечатление что личное достоинство и высокий склад души могут быть в какой-то мере качествами наследственными. А это, согласись, заключение немаловажное.

На предыдущих страницах уже появлялись два представителя знатного и старин­ного плебейского семейства Семпрониев Гракхов. Первый из них, Семпроний Гракх консул 216-го года, прославился в войне с Ганнибалом. Это дед наших трибунов в четвертой главе я имел возможность рассказать о его глубоко гуманном и благород­ном отношении к воинам — бывшим рабам, призванным в критическую минуту на защиту Рима. Когда в 212 году он погиб в бою, его сыну, тоже Тиберию, было два года. В следующей, пятой, главе ему уже 27 лет, он — народный трибун и в высшей степени достойно проявляет себя, встав на защиту неправедно преследуемого Публия Корнелия Сципиона Африканского. Этот Тиберий Гракх — отец будущих трибунов Он тоже сыграл немаловажную роль в Римской истории. Дважды его избирали кон­сулом, а в 1б9-м году — цензором. В 178-м году в Испании он не только одержал победу над повстанцами, но так разумно и справедливо устроил отношения Рима с ними, что спустя сорок лет, во время очередного столкновения с римлянами, испан­цы соглашаются вести переговоры о перемирии только с его сыном. В качестве цен­зора Тиберий Гракх так же суров и привержен традициям героической римской ста­рины, как знаменитый Катон. Быть может, эта приверженность, как и у Катона, была причиной его расхождений со Сципионом Африканским. Однако события, связанные со злополучным судом, настолько заслонили эти расхождения, что победитель Ган­нибала отдал замуж за Тиберия Семпрония Гракха свою дочь Корнелию. Нельзя, ко­нечно, исключить менее благородную, но зато более романтическую версию и предположить, что Тиберий полюбил Корнелию до суда над ее отцом. Пусть так. Я лишь хочу отметить, что и по материнской линии братья-трибуны принадлежали к знаме­нитому своим достоинством и благородством роду — Корнелиев Сципионов.

Корнелия родила мужу двенадцать детей, но в живых осталось только трое: стар­ший сын, по традиции тоже Тиберий, младший сын Гай и дочь Семпрония. Когда в 154-м году умер их отец. Тиберию было 9 лет, а Гай едва успел появиться на свет. Тем не менее, судьба подарила мальчикам прекрасное воспитание. Корнелия была женщиной умной, волевой и прекрасно образованной. Но, наверное, самым важным и счастливым обстоятельством детства и юности обоих ее сыновей была их близость с Публием Сципионом Эмилианом.

Мы слишком недавно расстались с этим замечательным человеком, чтобы была нужда напоминать читателю о его достоинствах. Надеюсь, что не забылся и тот факт, что Сципион Эмилиан был усыновлен Сципионом Африканским. Кроме того, он женился на сестре братьев Гракхов, Семпронии, и таким образом оказался с ними как бы в двойном родстве. Когда мальчики осиротели, Эмилиану был уже 31 год, и он заменил им отца. О том, что это было именно так, мы может уверенно судить хотя бы по тому, что Сципион Эмилиан взял 17-летнего Тиберия с собой в лагерь под Карфагеном, где тот, кстати говоря, отличился при штурме крепости. А спустя 13 лет и младший брат Гай под начальством Эмилиана участвовал в осаде Нуманции.

Но, конечно же, намного большую роль, чем месяцы, проведенные под стенами крепостей, в формировании личности и мировоззрения каждого из братьев сыграло десятилетие со 145-го по 134-й год, когда сначала старший, а потом и оба они имели возможность общаться с членами знаменитого кружка Сципиона Эмилиана.

В середине II века до р.Х. после освободительных войн в Греции римляне испы­тывают весьма заметное влияние греческой культуры и философии. Этому способ­ствует переселение в Италию тысячи заложников из семей греческих аристократов, а также установление связей с малоазиатскими греческими колониями и Алексан­дрией. Эллинизм находит для себя благоприятную почву в высших сферах римско­го общества. Совершенное знание греческого языка, мифологии и драматургии, зна­комство, хотя бы неглубокое, с сочинениями Платона и Аристотеля, с новыми фи­лософскими школами греков становятся признаками принадлежности к кругу избран­ных. Одновременно приобщение к греческим обычаям и языку через возвратившихся с Востока воинов, через многочисленных рабов, торговцев и переселенцев распрос­траняется и в простонародье.

Видные римские нобили держат в своем окружении греческих поэтов и филосо­фов. Греческим учителям поручают обучение и воспитание детей. В свое время пер­вые примеры восприятия греческой культуры римлянам подали Сципион Африканс­кий и Луций Эмилий Павел. Теперь такую же роль играет Сципион Эмилиан. Мы помним, что еще юношей он перевез в Рим богатейшую греческую библиотеку царя Персея, и в течение многих лет его ближайшим другом был историк Полибий. Сей­час в доме Сципиона Эмилиана собираются самые выдающиеся умы Рима. Здесь и комедиограф Теренций, и сатирик Луцилий, и философ Панэций, и один из наибо­лее дальновидных и просвеченных политических деятелей консул 140-го года Гай Лелий.

Развивая учение стоиков о мировом разуме как сущности природы и бытия. Панэций утверждает, что единственно прекрасное благо, счастье и смысл жизни чело­века состоит в служении истине, в активной деятельности на пользу людям для ус­тановления справедливого общественного устройства. Эти возвышенные мысли жад­но впитывает юноша Тиберий. Внимательно прислушивается он и к обсуждению состояния дел в Риме. В триклинии и перистиле дома Сципиона звучат взволнован­ные споры о Республике, о судьбе и предназначении римского народа. Недаром спус­тя восемьдесят лет Цицерон напишет свой трактат «О Государстве» в форме беседы, происходящей в кружке Сципиона Эмилиана. Друзей-единомышленников тревожат явные признаки падения былого могущества Рима. Если за первые полстолетия пос­ле ужасных людских потерь в Ганнибаловой войне, согласно цензовым записям, чис­ло военнообязанных, то есть способных приобрести вооружение граждан, увеличи­лось с 210 до 328 тысяч человек, то за последующие 60 — лет это число не только не увеличилось, но упало до 319 тысяч. Причина этому в оскудении основного слоя граждан Республики — мелких землевладельцев, испокон веков составлявших главную силу римского ополчения. Разгоревшаяся и последние годы алчность сенатской арис­тократии разорила массу крестьян, отняла у них землю, прогнала в городские тру­щобы — неимущих, неспособных и недостойных встать под знамена римских леги­онов.

Сципион и Гай Лелий обсуждают необходимость отобрать незаконно захваченные аристократами государственные земли и раздать их крестьянам. Ведь еще два с лиш­ним века тому назад был принят закон, запрещающий владеть более чем 500 югерами земли. Не пора ли восстановить силу этого закона? Они даже было решают вы­ступить с таким предложением в сенате. Но умудренные жизненным опытом друзья понимают, что сопротивление сенаторов будет ожесточенным и сломить его можно лишь апелляцией к народу. А призвать народ к выступлению против сената — опо­ры и основы римской государственности — означает вновь посеять смуту и раздор в Риме, подобные тем, о которых повествует легендарная история первых веков существования Республики. Сципион и Лелий отказываются от своего намерения. Из­вечная проблема цены, которую придется уплатить за самые что ни на есть благие политические преобразования. Особенно, если общество к ним еще не вполне гото­во.

Осторожность и сомнения отвергает романтическая благородная юность. Разве не учил Панэций, что служение истине превыше всего и смысл жизни в борьбе за спра­ведливость? Юный Тиберий решает добиться того, от чего отступились его настав­ники. У него мягкий, покладистый, открытый характер, он приветлив и доброжела­телен. Роль бунтаря и возмутителя общественного спокойствия, казалось бы, совсем не для него. Но жажда справедливости и тревога за судьбу отечества не дают ему покоя, настоятельно побуждают к действию. Чтобы получить право обращения к народу и сенату, Тиберий должен добиться избрания народным трибуном. Искать популярности настоящему римлянину подобает не подачками толпе, а отличиями на полях сражений, и он отбывает квестором в Испанию, где идет война с нумантинцами. Как я упоминал, именно благодаря его посредничеству на переговорах окру­женная римская армия смогла заключить мир на приемлемых условиях.

Спустя три года, вернувшись в Рим, Тиберий выставляет свою кандидатуру на выборах трибунов на 133-й год. Хотя ему едва исполнилось 30 лет, он избран едино­душно. Давно обдуман и готов проект земельного закона. Если Тиберий показывал его Сципиону Эмилиану, то вряд ли получил одобрение, но Сципион как раз в это время убывает в Испанию. Зато необходимость реформы понимают самые уважаемые люди Города: бывший консул и цензор принцепс сената Аппий Клавдий и состави­тель первого свода римских законов Публий Сцевола, только что избранный консу­лом на тот же 133-й год. С Аппием Клавдием Тиберия связывает и недавнее родство — он женился на его дочери.

По-видимому, многоопытные покровители Тиберия не советовали ему выносить проект закона на предварительное обсуждение сената, как это обычно делалось, зная, чем закончится такое обсуждение. Проект земельного закона предлагается непосред­ственно в комиции — на усмотрение народа. Закон предписывал всем крупным зем­левладельцам, занявшим общественные земли, оставить по 500 югеров на главу семьи и по 25 на взрослых сыновей, но не более 1000 югеров (250 га) всего. Зато в пол­ноправное и вечное владение. Все земли сверх этой нормы следовало вернуть госу­дарству, чтобы, разделив на участки по 30 югеров, раздать в наследственное пользо­вание (без права продажи) лишившимся земли крестьянам. За постройки, насаждения и прочие вложения в конфискуемые земли закон предусматривал выплату компенса­ции. Изъятие и раздел земель предлагалось возложить на комиссию из трех человек, ежегодно переизбираемых народным собранием до тех пор, пока все государствен­ные земли в Италии не будут таким образом справедливо перераспределены. Комис­сия наделялась правом решать все спорные вопросы о принадлежности земель.

Само существо земельной реформы, предложенной Тиберием, ничем не подры­вало основы государственного устройства Республики и даже не слишком сильно ущемляло тех, кто сумел обогатиться за ее счет. Но предложение насильственного изъятия земли, которую сенатская аристократия уже привыкла считать своей со­бственностью, вызвало слепую ярость большинства сенаторов. Вот как описывает Плутарх ситуацию, сложившуюся в Городе перед началом обсуждения в народном собрании проекта Гракха:

«И мне кажется, никогда против такой страшной несправедливости и такой ал­чности не предлагали закона снисходительнее и мягче! Тем, кто заслуживал суровой кары за самоволие, кто бы должен был уплатить штраф и немедленно расстаться с землею, которою пользовался в нарушение законов, — этим людям предлагалось, получив возмещение, уйти с полей, приобретенных вопреки справедливости, и усту­пить их гражданам, нуждающимся в помощи и поддержке.

При всей мягкости и сдержанности этой меры народ, готовый забыть о прошлом, радовался, что впредь беззакониям настанет конец. Но богатым и имущим своекорыс­тие внушало ненависть к самому закону, а гнев и упорство — к законодателю, и они принялись убеждать народ отвергнуть предложение Тиберия, твердя, будто передел земли только средство, настоящая же цель Гракха — смута в государстве и полный переворот существующих порядков». (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Тиберий и Гай Гракхи. 116)

Однако вскоре стало ясно, что настроить народ против Тиберия не удастся. Про­слышав о законе, на собрание из деревень прибыла масса обездоленных крестьян. Сенаторам оставалось только прибегнуть к последнему средству, могущему помешать принятию неугодного закона, — трибунской интерцессии. Трибун Марк Октавий, сам крупный землевладелец, накладывает вето на обсуждение закона в комициях. Еще не­давно отношения двух трибунов были дружескими, но сейчас все попытки Тиберия уговорить Октавия снять свое вето оказываются тщетными. Негласное давление се­ната, да и собственный корыстный интерес не позволяют Октавию уступить. Хвата­ясь за последнюю надежду, Тиберий все-таки обращается к сенату. Он должен убедить «отцов» своим авторитетом повлиять на Октавия. Теперь только сенат может предот­вратить падение могущества и величия Рима. Речь Тиберия пересказывает Аппиан:

• «Римляне, — говорил он, — завоевали большую часть земли и владеют ею;
• они надеются подчинить себе и остальную часть. В настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению чис­ла боеспособных людей или же и то, чем они владеют, враги отнимут у них вслед­ствие их слабости и зависти. Напирая на то, какая слава и какое благополучие ожи­дают римлян в первом случае, какие опасности и ужасы предстоят им во втором, Гракх увещевал богатых поразмыслить об этом и отдать добровольно, коль скоро это является необходимым, эту землю ради будущих надежд тем, кто воспитывает государству детей;
• не терять из виду большого, споря о малом». (Аппиан. Гражданские войны. I, 11)

Гракх понимает, к кому адресуется, и потому говорит не о справедливости и чес­ти, а о сугубо материальном интересе в первую очередь тех же аристократов. Но большинство жадных и близоруких сенаторов уже неспособно воспринять резонные аргументы трибуна. На его взволнованную речь они отвечают насмешками. В отчая­нии возвращается Тиберий на Форум. Он бессилен! Запретительное вето народного трибуна непреодолимо. В глубокой древности плебеи отвоевали для себя право на этот запрет, чтобы противостоять произволу патрицианских магистратов. И хотя впоследствии аристократы научились использовать трибунское вето в своих интере­сах, никто не осмелится оспорить священное право трибунов на него. Видимо, при­дется отложить принятие закона на год и тем временем убедить народ избрать новыми трибунами только сторонников земельной реформы. Но тогда уже не Гракх будет проводить ее через комиции: повторное избрание в трибуны запрещено зако­ном. Досада, обида, нетерпение (проклятие многих реформаторов) и тревога за свое детище овладевают Тиберием с такою силой, что в голову ему приходит простая, но кощунственная мысль: если нельзя отменит вето, то можно попытаться избавиться от того, кто на нем настаивает. Нет, конечно, не убить, но сместить его с должнос­ти досрочно. И Тиберий обращается к собранию народа с предложением лишить Октавия трибунской власти. А это уже действительно «смута в государстве и полный переворот существующих порядков». Ведь несменяемость магистратов до окончания срока их полномочий — один из главных принципов существования и действия всех властных структур Республики. Это — революция, к тому же направленная прямо против сената. Мало того, что мятежный трибун (и надо же — из такого хорошего рода!) ставит в комициях важнейший вопрос о судьбе государственных земель вопре­ки прямому неодобрению «отцов», он поднимает руку на трибунскую интерцессию — единственное средство, каким сенату удавалось до сих пор обуздывать самоуправ­ство простонародья…

Вступив на путь нарушения традиции и закона, Тиберий, как и все революцио­неры, апеллирует к эмоциям собравшихся на площади:

«Народный трибун, — говорит он, — лицо священное и неприкосновенное пос­тольку, поскольку он посвятил себя народу и защищает народ. Стало быть, если он, изменив своему назначению, чинит народу обиды, умаляет его силу, не дает ему вос­пользоваться правом голоса, он сам лишает себя чести, не выполняя обязанностей, ради которых только и был этой честью облечен. Даже если он разрушит Капитолий и сожжет корабельные верфи, он должен остаться трибуном. Если он так поступит, он, разумеется, плохой трибун. Но если он вредит народу, он вообще не трибун…» (Плу­тарх. Сравнительные жизнеописания. Тиберий и Гай Гракхи. XV)

Бесспорно демагогический прием Тиберия достигает своей цели. Голосами 18 триб из 35, впервые за всю историю римской Республики, законно избранный народный трибун Марк Окта­вий лишается своих полномочий. Тут же вслед за этим Народное собрание принимает и земельный закон Тиберия Гракха. У нас нет оснований сомневаться в чистоте побуждений Тиберия, но не с этого ли голосования началась в Риме столетняя граждан­ская смута? Волеизъявление народа выше закона! Ведь сам закон был некогда принят решением народа. Но, быть может, его сле­дует после спокойного обсуждения изменить или даже отменить, но не так вот — одним голосованием лишить силы.

Но пока что одержана великая победа, и обездоленные крестьяне смогут вернуться на землю. В комиссию по ее пере­распределению избраны сам Тиберий, его брат Гай и Аппий Клавдий. Они энергично принимаются за дело. Однако подвига­ется оно медленно. Границы государственных земель не были в свое время точно определены. Многие давным-давно присвоен­ные участки были с тех пор не раз перепроданы, и нынешние владельцы считают их своей собственностью. Конфликты возникают на каждом шагу. На их разбор уходит масса времени. И вот уже прошла боль­шая часть года. Приближается срок перевыборов трибунов, а дело реформы только-только начало налаживаться. Не будет ли оно похоронено новоизбранными трибу­нами? Тем более что противодействие и озлобление сенаторов усиливаются. И в этом виноват сам Тиберий. В тот год умер царь Пергама Аттал III. Чтобы оградить свое царство от посягательства воинственных соседей, мудрый владыка завещал его покровительству Рима. Новым римским землевладельцам нужны средства для обзаведе­ния скотом и инвентарем, и Тиберий в комициях предлагает ссудить их деньгами за счет казны пергамского царя. Но это опять узурпация полномочий сената — ведь распоряжение финансами государства испокон веков было только в его ведении.

И вот наступает день выдвижения кандидатур новых трибунов. Нет сомнения, что сенаторы приложат все усилия, чтобы не допустить избрания сторонников реформы. А ведь только трибун имеет право обращаться к народу в комициях и предлагать за­коны. И неумолимая логика борьбы толкает Тиберия на новое нарушение закона. Он выставляет свою кандидатуру для повторного избрания в трибуны. Народ его поддер­жит. А волеизъявление народа выше, чем закон! Но избирательные комиции бывают летом, как раз в разгар полевых работ. Крестьяне в Рим не пришли. Противники Тиберия на форуме и в базилике энергично настраивают против него горожан, упи­рая на противозаконность его притязаний. Клиенты богачей и продажный городской плебс готовы их поддержать. Тиберий видит, что ему не получить большинства в ко­мициях. Можно понять его отчаяние. Но почему он опасается за свою жизнь? Ведь еще никогда политическая борьба в Риме не решалась путем физической расправы. А между тем Аппиан пишет, что…

«Гракх, боясь не получить большинство голосов в свою пользу, перенес голосо­вание на следующий день. Отчаявшись во всем деле, он хотя и продолжал еще ос­таваться в должности, надел траурную одежду, ходил остальную часть дня по фору­му со своим сыном, останавливался с ним около отдельных лиц, поручал его их попечению, так как самому ему суждено очень скоро погибнуть от своих недругов». (Аппиан. Гражданские войны. I, 14)

По-видимому, Тиберий понимает, что там, где отступает закон, на сцене должна появиться грубая сила. Он этого не хочет, он подавлен, но обстоятельства уже силь­нее него — они диктуют ход дальнейших событии.

«Вечером. — продолжает Аппий, — бедные пошли провожать с плачем Гракха до его дома, убеждали его смело встретить грядущий день. Гракх ободрился, собрал еще ночью своих приверженцев, дал им пароль на случай, если дело дойдет до драки, и захватил храм на Капитолии, где должно было происходить голосование…» (Там же. I. 15.)

Итак, Тиберий уже готов опереться не на голоса, а на кулаки своих сторонников. Пока что не на мечи, но до этого уже недалеко.

С утра народ собирается на площади перед храмом, чтобы приступить к выбо­рам. Противники Тиберия настроены столь же решительно. И происходит то, чего уже нельзя избежать, что было предопределено еще противозаконным лишением Октавия трибунской власти:

«Выведенный из себя трибунами, — пишет далее Аппиан, — не позволявшими ста­вить на голосование его кандидатуру. Гракх дал условленный пароль. Внезапно под­нялся крик среди его приверженцев, и с этого момента пошла рукопашная. Часть приверженцев Гракха охраняла его как своего рода телохранители, другие, подпоя­сав свои тоги, вырвали из рук прислужников жезлы и палки, разломали их на части и стали выгонять богатых из собрания. Поднялось такое смятение, нанесено было столько ран, что даже трибуны в страхе оставили свои места, а жрецы заперли хра­мы. В свою очередь, многие бросились в беспорядке искать спасения в бегстве, при­чем стали распространяться недостоверные слухи, будто Гракх отстранил от должности всех остальных трибунов, такое предположение создалось на основании того, что трибунов не было видно, или что сам Гракх назначил себя без голосова­ния трибуном на ближайший год». (Там же)

А в это время в храме богини Верности собирается сенат. Приходят преувеличен­ные известия о насилии, учененном на Капитолийском холме. Нет сомнения — Тиберий Гракх домогается тирании! Он готов уничтожить Республику и, конечно же, расправиться с сенатом. Промедление может оказаться роковым. Сейчас же, пока они все вместе, пока народ еще не совсем утратил почтения к «отцам», надо выступить против узурпатора. В стенах сенатской курии, как на поле боя перед сражением, зву­чит единодушное: «На Капитолии!» Вот как описывает Аппиан трагическое окончание этого злополучного дня:

• «Сенат с принятым им решением отправился на Капитолий. Шествие возглавлял Корнелий Сципион Назика, Верховный понтифик. Он громко кричал: «Кто хочет спасти отечество, пусть следует за мною». При этом Назика накинул на свою голову край тоги, для того ли, чтобы этой приметой привлечь большинство следовать за ним, или чтобы видели, что этим самым он как бы надел на себя шлем в знак пред­стоящей войны, или, наконец, чтобы скрыть от богов то, что он собирался сделать. Вступив в храм, Назика наткнулся на приверженцев Гракха;
• последние уступили ему дорогу из уважения к лицу, занимавшему такой видный пост, а также и потому, что они заметили сенаторов, следующих за Назикой. Последние стали вырывать из рук приверженцев Гракха куски дерева, скамейки и другие предметы, которыми они за­паслись, собираясь идти в народное собрание, били ими приверженцев Гракха, пре­следовали их и сталкивали с обрывов Капитолия вниз. Во время этого смятения по­гибли многие из приверженцев Гракха. Сам он, оттесненный к храму, был убит око­ло дверей его, у статуи царей. Трупы всех погибших были брошены ночью в Тибр». (Там же. I, 16) »

Так случилось в Риме тягчайшее преступление — убийство народного трибуна, неприкосновенность которого охранял закон. Но разве не сам он подал пример пре­небрежения законами? Кто посеет ветер…

Плутарх утверждает, что в тот день было убито более трехсот человек.

«Как передают, — пишет он далее, — после изгнания царей это был первый в Риме раздор, завершившийся кровопролитием и избиением граждан, все прочие, хотя бы и нелегкие и отнюдь не по ничтожным причинам возникавшие, удавалось пре­кратить благодаря взаимным уступкам и власть имущих, которые боялись народа, и самого народа, который питал уважение к сенату». (Плутарх. Сравнительные жизне­описания. Тиберий и Гай Гракхи. XX)

Таким образом, нарушилось сохранявшееся веками гражданское равновесие. Ко­нечно, изначально в этом была повинна неуемная алчность богачей. Но свою пагуб­ную роль сыграли и противозаконные действия трибуна. Ирония судьбы: мягкому и добросердечному Тиберию суждено было открыть эпоху беззакония, гражданских конфликтов и насилия, которое, чем дальше, тем в более жестокой форме станет решающим аргументом политической борьбы в Риме.

Между тем, отбив главную атаку на власть сената и опасаясь возмущения кресть­ян, аристократы не осмеливаются оспорить принятый в комициях земельный закон Тиберия Гракха. Да и в самом сенате уже многие понимают необходимость рефор­мы. В борьбе вокруг ее реализации в Риме складываются две силы, или, если угод­но, две партии: «оптиматов», как себя именуют сторонники аристократического прав­ления, и »популяров», претендующих на роль защитников интересов народа. В комис­сию по конфискации и перераспределению государственных земель регулярно изби­рают видных популяров. И результаты их деятельности довольно скоро сказываются вполне ощутимо: к 125-му году число военнообязанных увеличи­вается с 319 до 395 тысяч человек. Так что в этом плане рефор­ма Тиберия достигла цели. Между тем по мере ее дальнейшей реализации все чаще возникают конфликты по поводу спорных случаев определения принадлежности земель. В эти споры втя­гиваются латиняне и влиятельные граждане союзных Риму общин Италии — им тоже в свое время были переданы во времен­ное пользование завоеванные земли. Возникает угроза прочнос­ти военного союза римлян с италиками. Обиженные союзники жалуются возвратившемуся из Испании Сципиону Эмилиану, чей авторитет и влияние по-прежнему велики и в сенате, и в народе. Эллинистическая образованность Эмилнана не мешает ему охранять приверженность к староримской традиции и убежден­ность в необходимости сенатского правления. Он явным образом становится на сторону оптиматов. В 129-м году по его предложению Народное собрание отбирает у земельной комиссии право самой разрешать конфликтные си­туации и передает его цензорам и консулам, которые затем явно саботируют дело. По городу ползут слухи о предстоящей отмене земельного закона. В том же году Эмилиана находят мертвым в его собственном доме. Есть основания предполагать, что убийство совершено популярами. Однако расследование не проводилось и досто­верных сведений по этому поводу нет.

По-видимому, уже после смерти Сципиона популярам в комициях удается провес­ти закон о разрешении повторного избрания в трибуны. Между тем лишенная судеб­ных полномочий земельная комиссия постепенно сворачивает свою деятельность, и дальнейшее перераспределение земли прекращается. Число военнообязанных в 115 году будет таким же, как в 125-м.

А в это время вдали от Рима, на военной службе сначала в Испании, потом в Сар­динии, мужает новый и, как вскоре выяснится, еще более грозный противник сена­та Гай Гракх — младший брат убитого трибуна. Ему тоже еще нет тридцати, когда он возвращается в Рим и выставляет свою кандидатуру на выборах трибунов. Все самые видные и состоятельные граждане выступают против него. Но благодаря посмертной славе брата да и собственным уже известным достоинствам, по свидетельству Плутар­ха,

«… народ, поддерживавший Гая, собрался со всей Италии в таком количестве, что многие не нашли себе в городе пристанища, а Поле всех не вместило, и крики го­лосующих неслись с крыш и глинобитных кровель домов». (Там же. XXIV)

В 123-м году через 10 лет после Тиберия, Гай Гракх становится одним из трибу­нов римского народа. Если в характере старшего брата современники отмечали не­которую сентиментальность и даже мечтательность, то Гай — страстная натура, че­ловек действия, целеустремленный и заряженный энергией, как стрела натянутого лука. Он блестяще образован, храбр, тверд характером и великолепный оратор. Впос­ледствии сам Цицерон в диалоге о знаменитых ораторах напишет о нем: «Согласись, Брут, что никогда не существовал человек, одаренный для красноречия полнее и бо­гаче». Вынужденная скрытность в течение девяти лет после гибели Тиберия закали­ла его волю. Теперь настал час расплаты. Вся сокрытая в этом молодом человеке сила устремляется к одной цели — отмщению за смерть брата.

Реформа Тиберия была продиктована исключительно заботой о сохранении мо­гущества Рима. Оказавшееся роковым противоборство с сенатом явилось следствием тупого эгоизма и ненависти сенаторов и вовсе не входило в первоначальные планы трибуна. Теперь же целый ряд законов, которые один за другим удастся провести в комициях Гаю Гракху, целенаправленно наносят удары по сенату, постепенно лишая его влияния и власти.

Он начинает с того, что обеспечивает себе устойчивую поддержку Народного со­брания. По самому существу и смыслу государственного устройства римской Респуб­лики, главный голос в этом собрании должен был принадлежать воинам-крестьянам. Но теперь крестьянские усадьбы в большинстве своем оказались расположены дале­ко от Рима. Их владельцы лишь изредка и только в свободное от сельской страды время являются в комиции, и потому, как показал горький опыт брата, опираться на их поддержку ненадежно. Зато в самом Городе скопилось множество неимущих, но полноправных граждан, во время выборов магистратов многие из них продают свои голоса претендентам. Гай решает привлечь их на свою сторону. Для этого он проводит закон, обязывающий государство регулярно обеспечивать всех неимущих очень деше­вым хлебом — разумеется, за счет поставок из завоеванных про­винций. Хлебные раздачи и распродажи случались и раньше, но это были отдельные эпизоды, связанные со стремлением кого-либо из богачей обеспечить себе поддержку на ближайших вы­борах. Теперь иждивенчество римского плебса становится узако­ненной нормой. А поскольку в списки получателей хлеба, со­гласно закону, включают каждого заявившего о своей нужде жи­теля города, то в Рим устремляется масса бедноты из деревень, пополняя собой число сторонников трибуна — своего благодетеля.

Для того же, чтобы неимущие граждане действительно мог­ли влиять на решения комиций, Гракх добивается отмены древ­него порядка очередности подачи голосов, определявшегося цензовым старшинством центурий. Ведь пример первых голосу­ющих играет подчас решающую роль! Теперь очередность под­ачи голосов центуриями будет определять жребий.

Полуголодное, буйное и безответственное большинство в со­браниях народа лишает обсуждение и решение государственных дел в комициях их прежнего демократического смысла. Логика антисенатской революции толкает Гракха на подрыв самого су­щества республиканского общественного устройства. Вместо власти народа устанавливается самоуправство толпы люмпенов. Ослепленный нена­вистью к сенату, Гай не отдает себе в этом отчета. Римский плебс становится с этих пор обузой и проклятием государства.

Между тем стратегия войны с сенатом продумана основательно. Ее второй этап — внесение раскола в ряды оптиматов. Для этого Гай хочет обеспечить себе поддер­жку богатой верхушки всадничества. Есть все основания опасаться, что без нее сенат­ская аристократия сумеет купить симпатии продажной толпы. Гракх предлагает но­вый закон о доходах из недавно завоеванной провинции Азия. Поначалу в этой на­иболее богатой из римских провинций был установлен определенный денежный налог, который азиатские общины вносили через квестора прямо в римскую казну. Потом вместо налога решено было взимать десятую часть урожая и прочих доходов жителей провинции. Десятину надлежало каждый год определять заново. До сих пор ее откупали знатные провинциалы. По закону Гракха, все это баснословно выгодное предприятие передавалось ассоциациям римских публиканов из сословия всадников.

Обеспечив себе такими образом надежную опору, Гай наносит сенату сокруши­тельный удар. Воспользовавшись очередными скандальными разоблачениями подку­па судей и оправдания ими злостных взяточников — управляющих провинциями (что было делом вовсе не новым), он предлагает лишить сенаторов права заседать в судах по рассмотрению жалоб провинциалов на лихоимство, а заодно и в прочих постоянных судебных коллегиях в Риме. Всю судебную власть его закон передает римским всадникам. И оптиматам не удается этому помешать. Вот как описывает Аппиан последствия их поражения:

«Говорят, Гай немедленно после того, как закон был принят, выразился так: я од­ним ударом уничтожил сенат. Эти слова Гракха оправдались еще ярче позднее, ког­да реформа, произведенная Гракхом, стала осуществляться на практике. Ибо предос­тавление всадникам судейских полномочий над римлянами, всеми италийцами и самими сенаторами, полномочие карать их любыми мерами воздействия, денежны­ми штрафами, лишением гражданских прав, изгнанием — все это вознесло всадни­ков как магистратов над сенатом…

И скоро дело дошло до того, что сама основа государственного строя опрокину­лась: сенат продолжал сохранять за собой лишь свой авторитет, вся же сила сосре­доточилась в руках всадников». (Аппиан. Гражданские войны. I, 22)

Конечно же, по истечении некоторого времени суды всадников окажутся столь же коррумпированными, как ранее сенаторские суды. Но Гаю Гракху уже не придется убедиться в этом. На следующий год Гай вновь избран трибуном, благо теперь это уже разрешено. Он проводит через комиции еще ряд законов, хотя и не столь зна­чительных, как названные выше. Но главное, чем он добивает охваченный параличом сенат, это бурная организаторская деятельность. Реализуются обширные планы ново­го строительства, в первую очередь — дорог. Всадники получают множество подря­дов на производство общественных работ, дающих заработок бедноте. Расширяются торговые связи Рима. Оживление в районе торговой пристани бросается в глаза. За последний год здесь, на берегу Тибра, появилось множество новых контор и складов, в том числе обширных хранилищ для предназначенного к раздаче зерна. Стимули­руется развитие ремесленного производства. Плутарх с восхищением пишет, что Гай…

«… во главе всех начинаний становился сам, нисколько не утомляясь ни от важ­ности трудов, ни от их многочисленности, но каждое из дел исполняя с такой быстротой и тщательностью, словно оно было единственным, и даже злейшие враги, не­навидевшие и боявшиеся его, дивились целеустремленности и успехам Гая Гракха. А народ и вовсе был восхищен, видя его постоянно окруженным подрядчиками, мас­теровыми, послами, должностными лицами, воинами, учеными, видя, как он со все­ми обходителен и приветлив и всякому воздает по заслугам, нисколько не роняя при этом собственного достоинства…» (Плутарх. Сравнительные жизнеописания. Тиберий и Гай Гракхи. XXVII)

Еще недавно всемогущий и всепроникающий сенат теперь практически отстранен от дел. То, что началось как месть, благодаря энергии и таланту Гая Гракха обретает смысл как новая форма государственного управления. По существу говоря, это — еди­новластие (своего рода демократическая диктатура).

Однако время для него еще не наступило. Пройдет еще почти столетие, прежде чем сначала Юлий Цезарь, а потом Август утвердят необходимость замены изживших себя полисно-республиканских ин­ститутов единовластием римских императоров. Но их предтечей есть все основания считать народного трибуна Гая Гракха. Это обстоятельство мне кажется поучитель­ным. Оно говорит о том, что дистанция между защитником народа и диктатором может порой оказаться очень небольшой.

Между тем быстрый рост массы люмпенов угрожает стабильности жизни Города. Кардинальное решение этой проблемы путем дальнейшего расширения фронта об­щественных работ явно невозможно. Гай ищет новые пути для возвращения неиму­щих горожан в деревню. Возможности конфискации и передела государственных земель явно исчерпаны. Но нельзя ли попытаться решить проблему не в индивиду­альном, а как бы в коллективном плане? Еще в начале века, после победы римлян в Пунической войне и покорения Цизальпинской Галлии, на конфискованных у ита­лийских союзников врага землях было основано немало римских колоний. Нельзя ли вновь обратиться к этой практике? Сейчас нет войн и отбирать освоенные земли у союзников или даже данников Рима невозможно. Но есть земли, отданные им в арен­ду от казны, а также заброшенные с давних военных лет, которые можно сообща вновь освоить. Таковые находятся в окрестностях Капуи и Тарента. Там основывают­ся колонии. Но они слишком малочисленны, чтобы решить проблему расселения римского плебса.

Тогда у Гая Гракха возникает смелая идея создания большой колонии за предела­ми Италии. Нынешнее могущество Рима надежно обеспечит безопасность колонистов. И здесь тоже Гай интуитивно вступает на путь, предначертанный Империи, ког­да Риму суждено будет шагнуть далеко за границы Апеннинского полуострова. Вместе со своим единомышленником, бывшим консулом, а ныне тоже трибуном, Фульвием Флакком Гай отправляется на разведку в Северную Африку. Их выбор падает на пус­тующие земли, некогда принадлежавшие Карфагену. Здесь решено основать обшир­ную колонию Юнония. Гай и Флакк возвращаются в Рим. Решение о создании коло­нии принято в комициях, и даже составлен список первых шести тысяч колонистов.

В это же время Гай выступает еще с одной законодательной инициативой. Он предлагает предоставить права полного римского гражданства латинянам, а гражда­нам союзных италийских городов даровать «латинское право» (избирать, но не быть избранными в число римских магистратов).

Распространение полного гражданства на весь Лациум будет способствовать расселению римлян из Города, а избирательное право союзников усилит популяров. Эти предложения тоже предвосхищают неизбеж­ную для Империи консолидацию и уравнивание в правах всех италийцев под эгидой Рима. Но сейчас предложение Гая отвергается. И не только сенатом, но и в комициях римским плебсом, который усматривает в нем опасность увеличения числа на­хлебников государства.

Ободренный этим успехом, сенат начинает контрнаступление на Гракха. Один из трибунов, противник Гая, Марк Ливий Друз, ссылаясь на одобрение «отцов», предла­гает отменить подать, которую должны платить владельцы новых земельных наделов. Кроме того, он вносит проект закона об учреждении в самой Италии двенадцати новых колоний по 3 тысячи человек в каждой. Автор закона не утруждает себя объ­яснением, откуда возьмется земля для этих колоний. Но легковерная и легкомыслен­ная толпа — детище Гая — этих объяснений и не требует. Ее симпатии смещаются и пользу Друза и сената. Одновременно по городу начинают циркулировать слухи о том, что волки вырыли межевые столбы, поставленные Гракхом и Флакком на земле будущей Юнонии. Авгуры толкуют это как дурное предзнаменование, вспоминают о проклятии, которому была предана карфагенская земля. Они предлагают отменить закон об учреждении злополучной колонии в Африке.

В это время как раз происходят выборы трибунов на следующий, 121-й год. За Гая снова голосуют очень многие, но поссорившиеся с ним трибуны после подсчета голосов не называют Гракха в числе избранных. Плутарх полагает, что это был пря­мой обман избирателей, хотя явных тому доказательств у него нет. Тут же назнача­ется народное собрание для пересмотра решения об Юнонии. Его созывает новоиз­бранный консул Луций Опимий — один из наиболее решительных и неразборчивых в средствах вождей оптиматов.

С раннего утра на Капитолии собираются как сторонники, так и противники Гракха и Флакка. Самого Гая еще нет на площади, но атмосфера накалена. Памятуя о насильственной смерти Тиберия и его сторонников, кое-кто из окружения Флакка под складками тоги прячет оружие. Начинается традиционное жертвоприношение. Один из ликторов консула обзывает негодяями стоящих рядом популяров, кто-то из них, теряя самообладание, отвечает ударом кинжала. Ликтор убит. Это — прямое по­сягательство на власть, и консул распускает собрание. В тот же день он созывает се­нат, велит внести труп убитого ликтора и требует полномочий для подавления воору­женного мятежа.

Тогда сенат решается набеспрецедентный поступок, на крайний шаг — впервые за всю историю он в мирное время провозглашает сакраментальную формулу: «Да по­заботятся консулы, чтобы государство не понесло ущерба!» Напомню, что эта, на первый взгляд безобидная, рекомендация означала введение чрезвычайного положе­ния. Консул получал право применять к гражданам города любые меры принуждения, вплоть до смертной казни без суда. Нужды в этом сейчас нет. Убийца ликтора извес­тен и можно наказать только его, но оскорбленный и напуганный сенат стремится уничтожить своих противников. Опимий приказывает сенаторам и перешедшим на их сторону всадникам вместе со своими клиентами и рабами явиться на следующий день на Капитолий вооруженными. Той же ночью, узнав об этом, люди Флакка тоже вооружаются и с утра занимают оплот бедноты — Авентинский холм. Впервые в самом Риме возникает вооруженное противоборство. Семена насилия, посеянные еще Тиберием Гракхом, проросли! Свершается следующий, неотвратимый шаг нарастания гражданского противостояния. Теперь в ход пойдут не кулаки и палки, а мечи. Граж­данский спор будет решаться пролитием крови!

Флакк отправляет к Опимию своего сына с предложением вступить в переговоры. Оно отвергнуто. Консул требует капиту­ляции. Флакк отказывается. Гай Гракх не хочет участвовать в кровопролитии. Храбрости ему не занимать — он это доказал в сражениях. Но сейчас ему открывается весь ужас предстоящего братоубийства. На Авентин Гай приходит безоружным.

Как это делается и ныне, для подавления гражданского мя­тежа консул решает использовать армию. Древний закон и обы­чай запрещают войску даже находиться внутри городских стен. Но никто уже не считается с законами, не чтит обычаев. На штурм Авентинского холма идет большой отряд римской пехо­ты и критских наемников. Тем, кто сдастся, обещано помилова­ние. За головы Гракха и Флакка назначена награда золотом — по весу голов. Сражение длится недолго. Силы неравны, ряды сторонников мятежных трибунов быстро тают. Городской плебс, разумеется, предпочитает остаться в стороне. Захвачен и убит Флакк. Гай хочет покончить с собой, но друзья уговаривает его бежать и, жертвуя жизнью, прикрывают мост, по которому он уходит за Тибр. Увидев, что погоня его настигает, Гракх прика­зывает сопровождающему его рабу убить себя. Головы Флакка и Гракха доставляют Опимию…

В сражении за Авентин убито около 250 человек, а затем следует жестокая расправа над мирными сторонниками Гракха. Казнено более трех тысяч граждан. После чего сенат повелевает Опимию совершить торжественное очищение города от скверны убийств, а на конфискованные у казнен­ных средства воздвигнуть новый храм Согласия на месте старого, полуразрушенно­го, построенного в глубокой древности еще Камиллом.

Римляне были потрясены и опечалены свершившимся в тот день, они долго с благодарностью чтили память братьев Гракхов. Как утверждает Плутарх:

«Народ открыто поставил и торжественно освятил их изображения и благоговей­но чтил места, где они были убиты, даруя братьям первины плодов, какие рождает каждое из времен года, а многие ходили туда, словно в храмы богов, ежедневно при­носили жертвы и молились». (Там же. XXXIX)

Запоздалая любовь народа к «невинно убиенным» его защитникам вполне понят­на. А как нам, из нашего далека, зная все, что произошло потом, судить о жизни и делах братьев Гракхов? Чистота и благородство их намерений у меня лично не вы­зывают сомнений. А вот их действия? Благими намерениями, как известно, вымоще­на дорога в ад.

Много лет нас учили, что нет ничего выше, чем освободительная революция. Что ее святые цели оправдывают и беззаконие, и жестокость, и насильственное измене­ние уклада жизни, и неизбежные человеческие жертвы. Братья Гракхи нам представ­лялись первыми революционерами и первыми жертвами многовековой борьбы угне­тенных со своими угнетателями.

Так ли все просто? Тебе, читатель, судить об этом.

Аграрная реформа братьев Гракхов была отражена многими римскими авторами. Эти события очень подробно были описаны Плутархом в работе «Сравнительные жизнеописания», Аппианом в книге «Гражданские войны», и другими историками Древнего Рима. Все они описывали эти события по –разному.

Для истории Римской республики, борьба за осуществление этих программ определила в значительной степени всю последующую историю.

Поэтому можно сказать, что политическая деятельность Гракхов оказала большое влияние не только на политические события, им современные, но и на ход политической борьбы в Римской республике в I в. до н. э.

Целью данной работы является показать реформы Тиберия и Гая Гракхов с точки зрения римских литераторов. Для этого рассмотрим положение в Риме во II в. до н.э., все предпосылки аграрных реформ. Покажем отношения римских авторов, эмоции, описания, взгляды на те или иные действия реформаторов.

Политические предпосылки реформ Гракхов.

Прежде всего следует рассмотреть быт и нравы Римской республики последней трети II века до н.э. Это необходимо для того, чтобы понять какие сложились предпосылки аграрной реформы Братьев Гракхов.

Очень хорошо описывает экономическое и социальное положение в своих трудах …….

«Драму в двух действиях, свидетелями которой мы вскоре станем, разыгралась не на полях сражении, а в самом Риме. Пока ее герои еще не появились на сцене, присмотримся к декорациям, в которых предстоит им действовать. Для этого, читатель, я приглашаю тебя вновь совершить мысленное путешествие в Рим»[] – таково начало повествования великого…. Но пропустим описания римских строений и нравов того времени. Для нас главное рассмотреть социально-экономический Рим, а также военное положение страны и населения.

Так обрисовывает …. финансовую систему поздней Римской республики. «От регулярных налогов любого рода римские граждане были свободны, но в случае необходимости, например, для набора большо­го войска, сенат мог вводить единовременное обложение в размере до трех процен­тов стоимости имущества, зафиксированного при цензовой переписи. Зато провин­циалы и иноземцы, проживавшие в Риме, должны были платить подушный налог постоянно. Довольно высоким налогом (до 10% от стоимости) облагалось освобож­дение раба. Казна пополнялась за счет предоставления в аренду гражданам или их объединениям государственной собственности: дорог, рынков, складов и пристаней, а также за счет таможенных сборов в портах и на границах всего подвластного римлянам мира. Регулярные доходы поступали от эксплуатации рудников, солонча­ков, каменоломен и захваченных земель. Их тоже сдавали арендаторам. Но, разуме­ется, главные поступления в государственную казну шли за счет военных трофеев, продажи в рабство пленных и контрибуций, которыми облагались побежденные на­роды. Эту последнюю, весьма прибыльную миссию по поручению цензора брали на себя сообщества римских публиканов из сословия всадников. Они вносили авансом в казну всю сумму контрибуции или годового налога, а потом с лихвой выколачи­вали ее у населения, наращивая процентами за несвоевременную уплату.

Расходы государства были связаны, в первую очередь, с содержанием армии, за­купкой оружия, строительством укреплений и военных кораблей. Затем — с ремон­том и восстановлением храмов, цирков, дорог, мостов, водопроводов и прочих об­щественных сооружений. Казна оплачивала и новые постройки общегородского на­значения. Их осуществляли на подрядной основе строительные корпорации, отбирав­шиеся по конкурсу цензорами. Наконец, немалые государственные средства расходо­вались на закупку хлеба для малоимущих граждан Рима. Все магистраты выполняли свои обязанности бесплатно, но мелким чиновникам платили жалованье, а государ­ственных рабов покупали и кормили за счет казны.

Бюджета и баланса не составляли, но каждая пара цензоров, вступая в должность, ревизовала государственную кассу и дела­ла свои наметки расходов на пятилетие. Неординарными выпла­тами распоряжался только сенат. Всю бухгалтерию и общий до­гляд за казной вели два ежегодно переизбираемых квестора каз­начейства. Банковское дело (кредит, хранение, перевод и вложе­ние частных средств в доходные предприятия) находилось в Руках солидных частных банкиров — аргентариев. Чиновники государства следили за соблюдением утвержденных законом норм кредита, проверяли конторские книги — календари (уплата процентов производилась в первые дни месяцев — календы).

Банкротства были редки, наказывались лишением гражданских прав с конфискацией имущества» [].

Судебная система тех времен можно описать следующим образом: « «Если это гражданский процесс, спор об имущест­ве или наследстве, то вести его будет один судья. Но он обязан исходить из форму­лировки спора, заранее данной претором, и выбирать из им же названной альтерна­тивы возможных приговоров. Дела об убийствах, поджогах, членовредительстве, пре­любодеянии, а также казнокрадстве, взяточничестве, подкупах и подлогах подлежат рассмотрению в соответственно специализированных постоянных трибуналах, состо­ящих каждый из тридцати избранных на один год по жребию судей. Трибунал заседает под председательством претора или эдила. Это означает, что судебная власть еще не отделена от исполнительной. Пока что судей выбирают только из числа се­наторов, но скоро в результате политической борьбы их заменят всадники, а спустя полвека трибуналы станут смешанными по составу. Половине судей может дать отвод обвинение или защита. Обвинителем может выступить любой гражданин Рима. С обеих сторон в процессе участвуют адвокаты, которым запрещено получать день­ги или подарки от своих подопечных (но не возбраняется отказывать адвокатам со­лидные суммы денег или имущество по завещанию).

Первый свод законов еще не появился, хотя уже готовится, и основанием для правосудия служат уложения 12-ти таблиц, составленных три века тому назад, зако­ны, принятые с тех пор в комициях, решения сената и эдикты преторов, которыми те при вступлении в должность объявляют о своей интерпретации этих законов и решений. Среди наказаний фигурируют штрафы, конфискация имущества, лишение гражданских прав, изгнание, а также многочисленные, в соответствии с характером преступления и гражданским статусом преступника, варианты смертной казни. Засе­дания суда должны заканчиваться с заходом солнца» [].

Волнующим и тревожным фактором для господствующего класса было ослабление военного могущества Рима, явившееся результатом обезземеления крестьянства. По цензу 154 г. до н. э. число взрослых мужчин, пригодных для службы в легионах, то есть имевших земельную собственность и римское гражданство, составляло около 324 тысяч, по цензу 136 г. до н. э. – уже около 318 тысяч. При наличии цензового принципа в комплектовании армии граждане, лишившиеся земли, выбывали из состава военных контингентов. Численность армии и ее боеспособность падали. Рим утрачивал характер античного полиса, в котором подавляющее большинство граждан состояло из земледельцев-воинов [].

Могущество Рима, его власть над населением завоеванных территорий и дальнейшее расширение этих территорий ставились под угрозу. Среди бедноты назревало недовольство, которое всегда могло перейти в открытое возмущение. Сицилийское восстание показало, что в случае такого возмущения свободная беднота могла оказаться в одних рядах с восставшими рабами.

Такое, положение вызывало серьезную тревогу в среде наиболее дальновидной части нобилитета. В одном из аристократических кружков, группировавшемся вокруг Сципиона Эмилиана, зародилась мысль о необходимости проведения широкой аграрной реформы, направленной на восстановление крестьянского землевладения, возрождение крестьянства, а следовательно, и армии. Наряду с землями, находившимися в частной собственности, в Риме еще продолжали существовать обширные территории «общественного поля». В середине II в. до н. э. подавляющая часть этих земель была оккупирована богатыми нобилями, которые широко использовали труд своих многочисленных рабов.

Вот так описывает причину реформ Плутарх, в своей работе «сравнительные жизнеописания». «Земли, отторгнутые в войнах у соседей, римляне частью продавали, а частью, обратив в общественное достояние, делили между нуждающимися и неимущими гражданами, которые платили за это казне умеренные подати. Но богачи стали предлагать казне большую подать и таким образом вытесняли бедняков, и тогда был издан закон, запрещающий владеть более, чем пятьюстами югеров. Сперва, этот указ обуздал алчность и помог бедным остаться на земле, отданной им внаем, так что каждый продолжал возделывать тот участок, который держал с самого начала. Но затем богачи исхитрились прибирать к рукам соседние участки через подставных лиц, а под конец уже и открыто завладели почти всею землей, так что согнанные с насиженных мест бедняки и в войско шли без всякой охоты, и к воспитанию детей проявляли полное равнодушие, и вскорости вся Италия ощутила нехватку в свободном населении, зато все росло число рабских темниц: они были полны варваров, которые обрабатывали землю, отобранную богачами у своих сограждан» [Плутарх, 115-116].

Аппиан в своей работе «Гражданские войны» аналогично описывает предпосылки аграрных реформ: «Римляне, завоевывая по частям Италию, получали тем самым в свое распоряжение часть завоеванной земли и основывали на ней города или отбирали города, уже ранее существовавшие, для посылки в них колонистов из своей среды. Эти колонии они рассматривали как укрепленные пункты. В завоеванной земле римляне всякий раз выделенную часть ее тотчас или разделяли между поселенцами, или продавали, или сдавали в аренду; невозделанную же вследствие войн часть земли, количество которой сильно возрастало, они не имели уже времени распределять на участки, а от имени государства предлагали возделывать ее всем желающим на условиях сдачи ежегодного урожая в таком размере: одну десятую часть посева, одну пятую насаждений. Определена была также плата и за пастбища для крупного и мелкого скота. Римляне делали все это с целью увеличения численности италийского племени, на которое они смотрели как на племя в высокой степени трудолюбивое, а также чтобы иметь в своей стране союзников. Но результат получился противоположный. Дело в том, что богатые, захватив себе большую часть не разделенной на участки земли, с течением времени пришли к уверенности, что никто ее никогда у них не отнимет. Расположенные поблизости от принадлежащих им участков небольшие участки бедняков богатые отчасти скупали с их согласия, отчасти отнимали силою. Таким образом богатые стали возделывать обширные пространства земли на равнинах вместо участков, входивших в состав их поместий. При этом богатые пользовались покупными рабами как рабочей силой в качестве земледельцев и пастухов с тем, чтобы не отвлекать земледельческими работами свободнорожденных от несения военной службы. К тому же обладание рабами приносило богатым большую выгоду: у свободных от военной службы рабов беспрепятственно увеличивалось потомство. Все это приводило к чрезмерному обогащению богатых, а вместе с тем и увеличению в стране числа рабов. Напротив, число италийцев уменьшалось, они теряли энергию, так как их угнетали бедность, налоги, военная служба. Если даже они и бывали свободны от нее, то все же продолжали оставаться бездеятельными: ведь землею владели богатые, для земледельческих же работ они пользовались рабами, а не свободнорожденными» [Аппиан, с. 27].

Участники кружка Сципиона предлагали подвергнуть эту землю перераспределению: частично изъять ее у крупных владельцев, поскольку право распоряжаться этими земельными фондами сохранилось за государством, и затем распределить эту землю более мелкими участками среди малоземельного или вовсе безземельного крестьянства.

Однако этот проект не мог не наткнуться на ожесточенное сопротивление крупных землевладельцев.

«Делу пытался помочь еще Гай Лелий, друг Сципиона, но, натолкнувшись на жестокое сопротивление могущественных граждан и боясь беспорядков, оставил свое намерение, за что и получил прозвище Мудрого или Рассудительного: слово «сапиенс» [sapiens], по-видимому, употребляется в обоих этих значениях»[Плутарх, с. 116].

Рассмотрим же подробнее во второй главе политическую деятельность старшего из братьев Гракхов – Тиберия и причины, заставившие ступить его на этот путь.

Список используемых источников:

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/diplomnaya/bratya-grakhi-kto-oni/

1. Аппиан Александрийский. Гражданские войны: под ред. С. Жебелева, О. Кригера. Л., 1935 г.

2. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. т. 3. Под ред. О. К. Логинова Л., Наука, 1964 г.

2. Политическая деятельность Тиберия Гракха

Во главе борьбы за проведение реформы встал участник кружка Сципиона и его родственник — Тиберий Гракх. Он принадлежал к знатному плебейскому роду Семпрониев. Предки Тиберия не раз занимали ведущие магистратуры. Со стороны матери он был внуком Сципиона Африканского, победителя Ганнибала при Заме. «Семпроний Гракх консул 216-го года, прославился в войне с Ганнибалом. Это дед наших трибунов в четвертой главе я имел возможность рассказать о его глубоко гуманном и благород­ном отношении к воинам — бывшим рабам, призванным в критическую минуту на защиту Рима. Когда в 212 году он погиб в бою, его сыну, тоже Тиберию, было два года. В следующей, пятой, главе ему уже 27 лет, он — народный трибун и в высшей степени достойно проявляет себя, встав на защиту неправедно преследуемого Публия Корнелия Сципиона Африканского. Этот Тиберий Гракх — отец будущих трибунов Он тоже сыграл немаловажную роль в Римской истории. Дважды его избирали кон­сулом, а в 1б9-м году — цензором. В 178-м году в Испании он не только одержал победу над повстанцами, но так разумно и справедливо устроил отношения Рима с ними, что спустя сорок лет, во время очередного столкновения с римлянами, испан­цы соглашаются вести переговоры о перемирии только с его сыном. В качестве цен­зора Тиберий Гракх так же суров и привержен традициям героической римской ста­рины, как знаменитый Катон. Быть может, эта приверженность, как и у Катона, была причиной его расхождений со Сципионом Африканским. Однако события, связанные со злополучным судом, настолько заслонили эти расхождения, что победитель Ган­нибала отдал замуж за Тиберия Семпрония Гракха свою дочь Корнелию. Нельзя, ко­нечно, исключить менее благородную, но зато более романтическую версию и предположить, что Тиберий полюбил Корнелию до суда над ее отцом. Пусть так. Я лишь хочу отметить, что и по материнской линии братья-трибуны принадлежали к знаме­нитому своим достоинством и благородством роду — Корнелиев Сципионов.

Корнелия родила мужу двенадцать детей, но в живых осталось только трое: стар­ший сын, по традиции тоже Тиберий, младший сын Гай и дочь Семпрония. Когда в 154-м году умер их отец. Тиберию было 9 лет, а Гай едва успел появиться на свет. Тем не менее, судьба подарила мальчикам прекрасное воспитание. Корнелия была женщиной умной, волевой и прекрасно образованной. Но, наверное, самым важным и счастливым обстоятельством детства и юности обоих ее сыновей была их близость с Публием Сципионом Эмилианом» []. Рано вступив на путь военной и политической деятельности, Тиберий выдвинулся во время осады и штурма Карфагена, а затем в Нумантинской войне. Рассказывали, что на Тиберия, когда он отправлялся на войну, произвел неизгладимое впечатление вид Этрурии, где вместо свободных римских земледельцев он увидел только рабов, работавших на полях или пасших скот на пастбищах своих владельцев.

Вот так описывает Плутарх порывы Тиберия и их причины: «Избранный в народные трибуны, Тибернй немедленно взялся за ту же задачу, как утверждает большинство писателей — по совету и внушению оратора Диофана и философа Блоссия. Первый был митиленским изгнанником, а второй — уроженцем самой Италии, выходцем из Кум; в Риме он близко сошелся с Антипатром Тарсским, и тот даже посвящал ему свои философские сочинения. Некоторые возлагают долю вины и на Корнелию, которая часто корила сыновей тем, что римляне все еще зовут ее тещею Сципиона, а не матерью Гракхов. Третьи невольным виновником всего называют некоего Спурия Постумия, сверстника Тиберия и его соперника в славе первого судебного оратора: возвратившись из похода и увидев, что Спурий на много опередил его славою и силой и служит предметом всеобщего восхищения, Тиберий, сколько можно судить, загорелся желанием, в свою очередь, оставить его позади, сделав смелый, и даже опасный, но многое сулящий ход. А брат его Гай в одной из книг пишет, что Тиберий, держа путь в Нуманцию, проезжал через Этрурию и видел запустение земли, видел, что и пахари и пастухи — сплошь варвары, рабы из чужих краев, и тогда впервые ему пришел на ум замысел, ставший впоследствии для обоих братьев источником неисчислимых бед. Впрочем, всего больше разжег его решимость и честолюбие сам народ, исписывая колонны портиков, памятники и стены домов призывами к Тиберию вернуть общественную землю беднякам» [Плутарх, с. 116].

Друзья — Дисфаном из Митилены и стоиком Блоссием из Кум познакомили его с некогда вдохновлявшими народных вождей и реформаторов эллинистической Греции идеями возрождения полиса свободных, равных граждан, владеющих неотчуждаемыми земельными наделами.

Вступив в должность народного трибуна на 133 г. до н. э. Тиберий, ссылаясь на древний закон Лициния и Секстия, выдвинул свой проект установления ограничительной нормы для арендаторов государственной земли, изъятия у них излишков земли и перераспределения этих излишков между малоземельными и безземельными римскими гражданами. Согласно этому законопроекту, глава семьи мог владеть не более чем 500 югерами государственной земли, на каждого взрослого сына прибавлялось еще по 250 югеров, но в общей сложности не более тысячи югеров на одну семью. Изъятая сверх этой нормы у крупных владельцев земля должна была делиться на участки по 30 югеров и раздаваться беднейшим гражданам в вечное и неотчуждаемое арендное пользование. Для проведения этой реформы Тиберий предложил создать особую комиссию из трех лиц, уполномоченных разрешать все вопросы, связанные с изъятием и распределением земли.

Тиберий составил свой закон не один. «Тем не менее, он составил свой закон не один, но обратился за советом к самым достойным и видным из граждан. Среди них были верховный жрец Красе, законовед Муций Сцевола, занимавший в ту пору должность консула, и тесть Тиберия Аппий Клавдий. И, мне кажется, никогда против такой страшной несправедливости и такой алчности не предлагали закона снисходительнее и мягче! Тем, кто заслуживал суровой кары за самоволие, кто бы должен был уплатить штраф и немедленно расстаться с землею, которою пользовался в нарушение законов, — этим людям предлагалось, получив возмещение, уйти с полей, приобретенных вопреки справедливости, и уступить их гражданам, нуждающимся в помощи и поддержке.

При всей мягкости и сдержанности этой меры народ, готовый забыть о прошлом, радовался, что впредь беззакониям настанет конец, но богатым и имущим своекорыстие внушало ненависть к самому закону, а гнев и упорство — к законодателю, и они принялись убеждать народ отвергнуть предложение Тиберия, твердя, будто передел земли только средство, настоящая же цель Гракха — смута в государстве и полный переворот существующих порядков. Но они ничего не достигли, ибо Тиберий отстаивал это прекрасное и справедливое начинание с красноречием, способным возвысить даже предметы, далеко не столь благородные, и был грозен, был неодолим, когда, взойдя на ораторское возвышение, окруженное народом, говорил о страданиях бедняков примерно так: дикие звери, населяющие Италию, имеют норы, у каждого есть свое место и свое пристанище, а у тех, кто сражается и умирает за Италию; нет ничего, кроме воздуха и света, бездомными скитальцами бродят они по стране вместе с женами и детьми, а полководцы лгут, когда перед битвой призывают воинов защищать от врага родные могилы и святыни, ибо ни у кого из такого множества римлян не осталось отчего алтаря, никто не покажет, где могильный холм его предков, нет! — и воюют и умирают они за чужую роскошь и богатство, эти «владыки вселенной», как их называют, которые ни единого комка земли не могут назвать своим!» [Плутарх, с. 117]

В своем обращении к сенату Тиберий говорил: «Римляне завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и остальную ее часть. В настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению числа боеспособных людей или же и то, чем они владеют, враги отберут у них вследствие их слабости». Однако большая часть сенаторов, оккупировавших крупные площади государственных земель, выступала ярыми противниками Тиберия.

Так, например, Аппиан описывает речь Тиберия Гаркха: «Последнее всего более досаждало богатым. Они не имели уже теперь возможности, как раньше, относиться с пренебрежением к закону, так как для раздела земли назначены были особые магистраты, да и покупка участков у владельцев прошла теперь мимо них. Гракх предусмотрительно запретил продавать землю. Часть богатых объединилась, выражала свои сетования, указывала бедным на сделанные прежними владельцами в давние еще времена насаждения, на возведенные ими постройки. Некоторые из них говорили: мы заплатили за наши участки прежним владельцам, неужели мы должны лишиться вместе с этой землей и уплаченных денег? Другие указывали: на этой земле могилы наших отцов, поэтому имеющиеся у нас наделы являются наследственными. Третьи указывали на то, что на приобретение своих участков они израсходовали женино приданое или что свои земли они дали в приданое своим дочерям. Заимодавцы ссылались на долговые обязательства, связанные с землей; некоторые указывали, что земля их принадлежит кредиторам по долговым обязательствам. В общем, стоял стон и негодование. Со своей стороны бедные жаловались на то, что из людей, обладавших достатком, они обратились в крайних бедняков; что вследствие этого жены их бесплодны, что они не могут кормить своих детей, что их положение стало невыносимым. Они перечисляли все походы, совершенные ими за обладание своими участками, и негодовали, что они должны будут лишиться своей доли в общественном достоянии. Вместе с тем бедные поносили тех, кто вместо них, свободнорожденных граждан-воинов, брал на работы рабов, людей, не заслуживающих доверия, всегда враждебно настроенных и вследствие этого непригодных для несения военной службы. В то время как и богатые и бедные плакались и упрекали друг друга, появилась еще другая часть народа, проживающая в колониях или муниципиях или как-либо иначе имевшая свою долю в общественной земле. Теперь они тоже были в страхе за свои участки и присоединялись кто к богатым, кто к бедным. И у тех и у других, опиравшихся на свое многолюдство, настроение стало накаленным. В бурных, не знающих границ волнениях, все ожидали исхода голосования законопроекта Тиберия. Одни не соглашались ни в коем случае допустить его утверждение, другие стояли за его утверждение во что бы то ни стало. Между богатыми, не допускавшими утверждения законопроекта, и бедными, добивавшимися его, неизбежно возникали распри. К назначенному для обсуждения законопроекта дню и богатые и бедные приготовили свои силы.

Цель Гракха заключалась не в том, чтобы создать благополучие бедным, но в том, чтобы в лице их получить для государства боеспособную силу. Воодушевленный главным образом тою большою и существенною пользою, которую достижение его цепи могло принести Италии, Гракх не думал о трудности своего предприятия. Перед предстоявшим голосованием он произнес длинную, содержащую много заманчивого речь. В ней он поставил, между прочим, вопрос: разве было бы справедливо общественное достояние разделить между всеми? Разве гражданин такой же человек, что и раб? Разве воин не более полезен, чем человек несражающийся? Разве участник в общественном достоянии не будет радеть более об интересах государства? Оставив дальнейшие сравнения, как приносящие мало славы делу, Гракх перешел затем к тем надеждам, которые питают отечество, и к страхам, которые его волнуют. Римляне, говорил он, завоевали большую часть земли и владеют ею; они надеются подчинить себе и остальную часть; в настоящее время перед ними встает решающий вопрос: приобретут ли они остальную землю благодаря увеличению числа боеспособных людей, или же и то, чем они владеют, враги отнимут у них вследствие их слабости и зависти. Напирая на то, какая слава и какое благополучие ожидают римлян в первом случае, и какие опасности и ужасы предстоят им во втором, Гракх увещевал богатых поразмыслить об этом и отдать добровольно, коль скоро это является необходимым, эту землю, ради будущих надежд, тем, кто воспитывает государству детей; не терять из виду большого, споря о малом. К тому же они получили уже достаточное вознаграждение за понесенные ими труды по обработке земли; каждый из них получает в вечное владение, законом подтвержденное, бесплатно 500 югеров отличной земли, а дети их, у кого они есть, каждый половину этого количества. Своею длинною, такого содержания речью Гракх вызвал возбуждение неимущих и всех прочих, кто руководствовался бы скорее доводами разума, нежели жаждою приобретения, а затем приказал секретарю огласить свой законопроект» [Аппиан, с. 43].

Тиберий пользовался горячей поддержкой плебса. Законопроект Тиберия стал знаменем, вокруг которого объединились мелкие землевладельцы для борьбы против крупных собственников-рабовладельцев. Со всех концов Италии стекались в Рим крестьяне, чтобы принять участие в голосовании. Тиберий, помышлявший вначале лишь о сохранении военного могущества Рима, логикой событий превратился в вождя широкого народного движения.

Это обстоятельство толкнуло умеренного и осторожного Тиберия на путь решительных действий. Когда в народном собрании проходило голосование его законопроекта и другой народных трибун, Октавий, по наущению сената, наложил на этот законопроект грибу некий запрет, Тиберий поставил на голосование вопрос: «Может ли быть народным трибуном тот, кто идет против интересов народа?». Собрание единодушно дало отрицательный ответ. Октавий был отстранен от должности. Это был беспрецедентный случай: по неписаной, но неуклонно соблюдавшейся римской конституции ни один магистрат не мог быть отстранен от должности до окончания срока полномочий.

Тут мы приведем исторические очерки Аппиана и Плутарха. Пусть они во многом повторяют друг друга, но каждый из авторов смог внести в эту историю некоторую новизну и посмотреть на нее с разных сторон.

«На такие речи, подсказанные величием духа и подлинной страстью и обращенные к народу, который приходил в неистовое возбуждение, никто из противников возражать не решался. Итак, откинув мысль о спорах, они обращаются к Марку Октавию, одному из народных трибунов, молодому человеку степенного и скромного нрава. Он был близким товарищем Тиберия и, стыдясь предать друга, сначала отклонял все предложения, которые ему делались, но, в конце концов, сломленный неотступными просьбами многих влиятельных граждан, как бы вопреки собственной воле выступил против Тиберия и его закона.

Среди народных трибунов сила на стороне того, кто налагает запрет, и если даже все остальные согласны друг с другом, они ничего не достигнут, пока есть хотя бы один, противящийся их суждению. Возмущенный поступком Октавия, Тиберий взял назад свой первый, более кроткий законопроект и внес новый, более приятный для народа и более суровый к нарушителям права, которым на сей раз вменялось в обязанность освободить все земли, какие когда-либо были приобретены в обход прежде изданных законов. Чуть не ежедневно у Тиберия бывали схватки с Октавием на ораторском возвышении, но, хотя спорили они с величайшей горячностью и упорством, ни один из них, как сообщают, не сказал о другом ничего оскорбительного, ни один не поддался гневу, не проронил неподобающего или непристойного слова. Как видно, не только на вакхических празднествах, но и в пламенных пререканиях добрые задатки и разумное воспитание удерживают дух от безобразных крайностей. Зная, что действию закона подпадает и сам Октавий, у которого было много общественной земли, Тиберий просил его отказаться от борьбы, соглашаясь возместить ему потери за счет собственного состояния, кстати сказать — отнюдь не блестящего. Но Октавий был непреклонен, и тогда Тиберий особым указом объявил полномочия всех должностных лиц, кроме трибунов, прекращенными до тех пор, пока законопроект не пройдет голосования. Он опечатал собственною печатью храм Сатурна, чтобы квесторы не могли ничего принести или вынести из казначейства, и через глашатаев пригрозил штрафом преторам, которые окажут неповиновение, так что все в испуге прервали исполнение своих обычных дел и обязанностей. Тут владельцы земель переменили одежды и стали появляться на форуме с видом жалким и подавленным, но втайне злоумышляли против Тиберия и уже приготовили убийц для покушения, так что и он, ни от кого не таясь, опоясался разбойничьим кинжалом, который называют «долоном» [dolon].

Когда настал назначенный день и Тиберий был готов призвать народ к голосованию, обнаружилось, что урны похищены богачами. Поднялся страшный беспорядок. Приверженцы Тиберия были достаточно многочисленны, чтобы применить насилие, и уже собирались вместе, но Манлий и Фульвий, оба бывшие консулы, бросились к Тиберию и, касаясь его рук, со слезами на глазах, молили остановиться. Тиберий, и сам видя надвигающуюся беду и питая уважение к обоим этим мужам, спросил их, как они советуют ему поступить, но они отвечали, что не могут положиться на себя одних в таком деле и уговорили Тиберия предоставить все на усмотрение сената. Когда же и сенат, собравшись, ничего не решил по вине богачей, которые имели в нем большую силу, Тиберий обратился к средству и незаконному, и недостойному не находя никакой иной возможности провести голосование, он лишил Октавия власти. Но прежде, на глазах у всех, он говорил с Октавием в самом ласковом и дружеском тоне и, касаясь его рук, умолял уступить народу, который не требует ничего, кроме справедливости, и за великие труды и опасности получит лишь самое скромное вознаграждение. Но Октавий снова отвечал отказом, и Тиберий заявил, что если оба они останутся в должности, облеченные одинаковой властью, но расходясь во мнениях по важнейшим вопросам, год не закончится без войны, а, стало быть, одного из них народ должен лишить полномочий — иного пути к исцелению недуга он не видит. Он предложил Октавию, чтобы сперва голоса были поданы о нем, Тиберий, заверяя, что спустится с возвышения частным лицом, если так будет угодно согражданам. Когда же Октавий и тут не пожелал дать своего согласия, Тиберий, наконец, объявил, что сам устроит голосование о судьбе Октавия, если он не откажется от прежних намерений.

На этом он и распустил Собрание в тот день. А на следующий, когда народ снова заполнил площадь, Тиберий, поднявшись на возвышение, снова пытался уговаривать Октавия. Октавий был неумолим, и Тиберий предложил закон, лишающий его достоинства народного трибуна, и призвал граждан немедленно подать голоса. Когда из тридцати пяти триб проголосовали уже семнадцать и не доставало лишь одного голоса, чтобы Октавий сделался частным лицом, Тиберий устроил перерыв и снова умолял Октавия, обнимал и целовал его на виду у народа, заклиная и себя не подвергать бесчестию, и на него не навлекать укоров за такой суровый и мрачный образ действий. Как сообщают, Октавий не остался совершенно бесчувствен и глух к этим просьбам, но глаза его наполнились слезами, и он долго молчал. Затем, однако, он взглянул на богатых и имущих, тесною толпою стоявших в одном месте, и стыд перед ними, боязнь бесславия, которым они его покроют, перевесили, по-видимому, все сомнения — он решил мужественно вытерпеть любую беду и предложил Тиберию делать то, что он считает нужным. Таким образом, закон был одобрен, и Тиберий приказал кому-то из своих вольноотпущенников стащить Октавия с возвышения. Служителями и помощниками при нем, были его же отпущенники, а потому Октавий, которого насильно тащили вниз, являл собою зрелище особенно жалостное; и все же народ сразу ринулся на него, но богатые граждане подоспели на помощь и собственными руками заслонили от толпы Октавия, который насилу спасся, меж тем как его верному рабу, защищавшему хозяина, вышибли оба глаза. Все случилось без ведома Тиберия — напротив, едва узнав о происходящем, он поспешил туда, где слышался шум, чтобы пресечь беспорядки» [Плутарх, 117 — 119].

А вот описания этих событий Аппиана: «Другого народного трибуна, Марка Октавия, крупные землевладельцы настроили на то, чтобы воспрепятствовать проведению законопроекта Тиберия. Так как у римлян тот трибун, который налагал на что-либо свое veto, обладал в данном случае бoльшими полномочиями, то Октавий и запретил секретарю огласить законопроект. Гракх ограничился на этот раз упреками по адресу Октавия и перенес голосование на следующее народное собрание; при этом он поставил около себя значительный отряд стражи на тот случай, чтобы, если Октавий будет опять выступать против голосования, принудить его силой согласиться допустить его. Тиберий, угрожая секретарю, приказал ему огласить законопроект народу. Секретарь приступил к чтению, но вследствие veto со стороны Октавия замолчал. Между трибунами началась перебранка, народ сильно шумел. Тогда оптиматы предложили трибунам передать на рассмотрение сената пункты их разногласия. Гракх ухватился за это предложение. Рассчитывая, что его законопроект встретит одобрение со стороны всех благомыслящих людей, он устремился к курии. Там, в небольшом кругу, богачи стали издеваться над ним. Тогда Гракх снова побежал на форум, где и заявил, что в следующее народное собрание он предложит на голосование и свой законопроект и вопрос о полномочиях Октавия: должен ли трибун, действующий не в интересах народа, продолжать оставаться в своей должности. Так Тиберий и поступил. Когда Октавий снова смело ополчился на него, Гракх сначала поставил на голосование вопрос о нем. Когда первая триба высказалась за отрешение Октавия от должности, Гракх, обратившись к нему, стал упрашивать переменить свое мнение о законопроекте. Так как Октавий отказался, Гракх стал подсчитывать голоса следующих триб. Всего их было тогда 35. Семнадцать первых триб поддержали законопроект Тиберия, и восемнадцатая триба должна была решить все дело. Гракх снова, на виду у всего народа, стал горячо умолять Октавия, попавшего в критическое положение, не мешать делу, столь священному, столь полезному для всей Италии, не уничтожать столь великого рвения народа, для которого он, Октавий, по званию трибуна, если бы желал, то должен был бы сделать еще кое-какие уступки; для Октавия же в случае осуждения его будет далеко не безразлично лишиться своей должности. С этими словами Гракх, призвав богов в свидетели, что он против воли подвергает своего товарища бесчестию, ожидающему его, коль скоро он не мог убедить его, продолжал голосование. И Октавий, тотчас же после того как голосование оказалось против него, стал частным человеком и незаметно скрылся. Вместо него трибуном был избран Квинт Муммий» [Аппиан, с. 48].

После этого одержавшие верх в собрании разошлись по своим землям, откуда они пришли для проведения закона; потерпевшие же поражение продолжали питать недовольство и говорить: не обрадуется Гракх, когда он сам станет частным человеком, Гракх, надругавшийся над священною и неприкосновенною должностью народного трибуна, Гракх, давший такой толчок к распрям в Италии.

Народное собрание приняло законопроект Тиберия. Он сам, его младший брат Гай и его тесть Аппий Клавдий были избраны в аграрную комиссию.

Вскоре Тиберий прямо посягнул и на прерогативы сената, проведя через его голову в народном собрании закон об использовании доходов от провинции Азии для оказания помощи получающим наделы.

Время шло, и приближался срок окончания годичных полномочий Тиберия в должности трибуна. Хорошо понимая, какое значение имеет для дальнейшего проведения реформы его власть трибуна, Тиберий вопреки обычаю вторично выставил свою кандидатуру на эту магистратуру на следующий, 132 г. Нобили, уже готовившиеся расправиться с ненавистным им вождем плебса, когда он станет частным лицом, сосредоточили теперь все усилия на том, чтобы не допустить вторичного избрания Тиберия. На него посыпались обвинения в нарушении стародавних государственных установлений, в стремлении захватить единоличную тираническую власть и так далее.

«В это время умер Аттал Филометор, и когда пергамец Эвдем привез его завещание, в котором царь назначал своим наследником римский народ, Тиберий, в угоду толпе, немедленно внес предложение доставить царскую казну в Рим и разделить между гражданами, которые получили землю, чтобы те могли обзавестись земледельческими орудиями и начать хозяйствовать. Что же касается городов, принадлежавших Атталу, то их судьбою надлежит распоряжаться не сенату, а потому он, Тиберий, изложит свое мнение перед народом. Последнее оскорбило сенат сверх всякой меры, и Помпеи, поднявшись, заявил, что живет рядом с Тиберием, а потому знает, что пергамец Эвдем передал ему из царских сокровищ диадему и багряницу, ибо Тиберий готовится и рассчитывает стать в Риме царем. Квинт Метелл с резким укором напомнил Тиберию, что когда его отец, в бытность свою цензором, возвращался после обеда домой, граждане тушили у себя огни, опасаясь, как бы кто не подумал, будто они слишком много времени уделяют вину и веселым беседам, меж тем как ему по ночам освещают дорогу самые дерзкие и нищие из простолюдинов. Тит Анний, человек незначительный и не большого ума, но считавшийся непобедимым в спорах, просил Тиберия дать определенный и недвусмысленный ответ, подверг ли он унижению своего товарища по должности — лицо, согласно законам, священное и неприкосновенное. В сенате поднялся шум, а Тиберий бросился вон из курии, стал скликать народ и распорядился привести Анния, чтобы безотлагательно выступить с обвинением. Анний, который намного уступал Тиберию и в силе слова и в доброй славе, решил укрыться под защитой своей находчивости и призвал Тиберия. прежде чем он начнет речь, ответить на один небольшой вопрос. Тиберий согласился, и когда все умолкли, Анний спросил: «Если ты вздумаешь унижать меня и бесчестить, а я обращусь за помощью к кому-нибудь из твоих товарищей по должности и он заступится за меня, а ты разгневаешься, — неужели ты и его отрешишь от власти?». Вопрос этот, как сообщают, поверг Тиберия в такое замешательство, что при всей непревзойденной остроте своего языка, при всей своей дерзости и решимости он не смог раскрыть рот.

XV. Итак, в тот день он распустил Собрание. Позже, замечая что из всех его действий поступок с Октавием особенно сильно беспокоит не только могущественных граждан, но и народ, великое и высокое достоинство народных трибунов, до той поры нерушимо соблюдавшееся, казалось поруганным и уничтоженным, — он произнес в Собрании пространную речь, приведя в ней доводы, которые вполне уместно — хотя бы вкратце изложить здесь, чтобы дать некоторое представление об убедительности слова и глубине мысли этого человека.

Народный трибун, говорил он, лицо священное и неприкосновенное постольку, поскольку он посвятил себя народу и защищает народ. Стало быть, если он, изменив своему назначению, чинит народу обиды, умаляет его силу, не дает ему воспользоваться правом голоса, он сам лишает себя чести, не выполняя обязанностей, ради которых только и был этой честью облечен. Даже если он разрушит Капитолий и сожжет корабельные верфи, он должен остаться трибуном. Если он так поступит, он, разумеется, плохой трибун. «Но если он вредит народу, он вообще не трибун. Разве это не бессмысленно, чтобы народный трибун мог отправить консула в тюрьму, а народ не мог отнять власть у трибуна, коль скоро он пользуется ею во вред тому, кто дал ему власть? Ведь и консула и трибуна одинаково выбирает народ! Царское владычество не только соединяло в себе все должности, но и особыми, неслыханно грозными обрядами посвящалось божеству. А все-таки город изгнал Тарквиния, нарушившего справедливость и законы, и за бесчинства одного человека была уничтожена древняя власть, которой Рим обязан своим возникновением. Что римляне чтут столь же свято, как дев, хранящих неугасимый огонь? Но если какая-нибудь из них провинится, ее живьем зарывают в землю, ибо, кощунственно оскорбляя богов, она уже не может притязать на неприкосновенность, которая дана ей во имя и ради богов. А значит, несправедливо, чтобы и трибун, причиняющий народу вред, пользовался неприкосновенностью, данной ему во имя и ради народа, ибо он сам уничтожает ту силу, из которой черпает собственное могущество. Если он на законном основании получил должность, когда большая часть триб отдала ему голоса, то разве меньше оснований лишить его должности, когда все трибы голосуют против него? Нет ничего священнее и неприкосновеннее, чем дары и приношения богам. Но никто не препятствует народу употреблять их по своему усмотрению, двигать и переносить с места на место. В таком случае и звание трибуна, словно некое приношение, народ вправе переносить с одного лица на другое. И можно ли назвать эту власть неприкосновенной и совершенно неотъемлемой, если хорошо известно, что многие добровольно слагали ее или же отказывались принять? Таковы были главные оправдания приведенные Тиберием.

Друзья Тиберия, слыша угрозы врагов и видя их сплоченность, считали, что ему следует вторично домогаться должности трибуна, — сохранить ее за собой и на следующий год, и он продолжал располагать к себе народ все новыми законопроектами — предложил сократить срок службы в войске, дать гражданам право обжаловать решения судей перед Народным собранием, ввести в суды, которые состояли тогда сплошь из сенаторов, равное число судей-всадников и вообще всеми средствами и способами старался ограничить могущество сената, скорее в гневе, в ожесточении, нежели ради справедливости и общественной пользы. Когда же наступил день выборов и приверженцы Тиберия убедились, что противники берут верх, ибо сошелся не весь народ, Тиберий сперва, чтобы затянуть время, стал хулить товарищей по должности, а потом распустил Собрание, приказав всем явиться завтра. После этого он вышел на форум и удрученно, униженно, со слезами на глазах молил граждан о защите, а потом сказал, что боится, как бы враги ночью не вломились к нему в дом и не убили его, и так взволновал народ, что целая толпа окружила его дом и караулила всю ночь напролет.» [Плутарх, 120].

«На рассвете человек, ходивший за курами, по которым римляне гадают о будущем, бросил им корму. Но птицы оставались в клетке, когда же прислужник резко ее встряхнул, вышла только одна, да и та не прикоснулась к корму, а только подняла левое крыло, вытянула одну ногу и снова вбежала в клетку. Это напомнило Тиберию еще об одном знамении. У него был великолепный, богато украшенный шлем, который он надевал во все битвы. Туда незаметно заползли змеи, снесли яйца и высидели детынешей. Вот почему поведение кур особенно встревожило Тиберия. Тем не менее, услышав, что народ собирается на Капитолии, он двинулся туда же. Выходя, он споткнулся о порог и так сильно ушиб ногу, что на большом пальце сломался ноготь и сквозь башмак проступила кровь. Не успел он отойти от дома, как слева на крыше увидел двух дерущихся воронов, и хотя легко себе представить, что много людей шло вместе с ним, камень, сброшенный одним из воронов, упал именно к его ногам. Это озадачило даже самых бесстрашных из его окружения. Но Блоссий из Кум воскликнул: «Какой будет срам и позор, если Тиберий, сын Гракха, внук Сципиона Африканского, заступник римского народа, не откликнется на зов сограждан, испугавшись ворона! И не только позор, ибо враги не смеяться станут над тобою, но будут вопить в Собрании, что ты уже тиранн и уже своевольничаешь, как хочешь». В этот миг к Тиберию подбежало сразу много посланцев с Капитолия от друзей, которые советовали поторопиться, потому что все-де идет прекрасно. И в самом деле, вначале события развертывались благоприятно для Тиберия. Появление его народ встретил дружелюбным криком, а когда он поднимался по склону холма, ревниво его окружил, не подпуская никого из чужих.

Но когда Муций снова пригласил трибы к урнам, приступить к делу оказалось невозможным, ибо по краям площади началась свалка: сторонники Тиберия старались оттеснить врагов, которые, в свою очередь, теснили тех, силою прокладывая себе путь вперед. В это время сенатор Фульвий Флакк встал на видное место и, так как звуки голоса терялись в шуме, знаком руки показал Тиберию, что хочет о чем-то сказать ему с глазу на глаз. Тиберий велел народу пропустить его, и, с трудом протиснувшись, он сообщил, что заседание сената открылось, но богатые не могут привлечь консула на свою сторону, а потому замышляют расправиться с Тиберием сами и что в их распоряжении много вооруженных рабов и друзей.

Когда Тиберий передал эту весть окружающим, те сразу же подпоясались, подобрали тоги и принялись ломать на части копья прислужников, которыми они обычно сдерживают толпу, а потом стали разбирать обломки, готовясь защищаться от нападения. Те, что находились подальше, недоумевали, и в ответ на их крики Тиберий коснулся рукою головы он дал понять, что его жизнь в опасности, прибегнув к жесту, раз голоса не было слышно. Но противники, увидевши это, помчались в сенат с известием, что Тиберий требует себе царской диадемы и что тому есть прямое доказательство: он притронулся рукою к голове! Все пришли в смятение. Назика призвал консула защитить государство и свергнуть тиранна. Когда же консул сдержанно возразил, что первым к насилию не прибегнет и никого из граждан казнить без суда не будет, но если Тиберий убедит или же принудит народ постановить что-либо вопреки, законам, то с таким постановлением он считаться не станет, — Назика, вскочив с места, закричал: «Ну что ж, если глава государства — предатель, тогда все, кто готов защищать законы – за мной!» И с этими словами, накинув край» тоги на голову он двинулся к Капитолию. Каждый из шагавших следом сенаторов обернул тогу вокруг левой руки, а правою очищал себе путь, и так велико было уважение к этим людям, что никто не смел оказать сопротивления, но все разбегались, топча друг друга. Те, кто их сопровождал, несли захваченные из дому дубины и палки, а сами сенаторы подбирали обломки и ножки скамей, разбитых бежавшею толпой, и шли прямо на Тиберия, разя всех, кто стоял впереди него. Многие испустили дух под ударами, остальные бросились врассыпную. Тиберий тоже бежал, кто-то ухватил его за тогу, он сбросил ее с плеч и пустился дальше в одной тунике, но поскользнулся и рухнул на трупы тех, что пали раньше него. Он пытался привстать, и тут Публий Сатурей, один из его товарищей по должности, первым ударил его по голове ножкою скамьи. Это было известно всем, на второй же удар заявлял притязания Луций Руф, гордившийся и чванившийся своим «подвигом». Всего погибло больше трехсот человек, убитых дубинами и камнями, и не было ни одного, кто бы умер от меча» [Плутарх, с. 122].

XX. Как передают, после изгнания царей это был первый в Риме раздор, завершившийся кровопролитием и избиением граждан: все прочие, хотя бы и нелегкие и отнюдь не по ничтожным причинам возникшие, удавалось прекратить благодаря взаимным уступкам и власть имущих, которые боялись народа, и самого народа, который питал уважение к сенату. По-видимому, и теперь Тиберий легко поддался бы увещаниям, и если бы на него не напали, если бы ему не грозила смерть, он, бесспорно» пошел бы на уступки, тем более, что число его сторонников не превышало трех тысяч. Но, как видно, злоба и «ненависть главным образом сплотили против него богачей, а вовсе не те соображения, которые они использовали как предлог для побоища. Что именно так оно и был? свидетельствует зверское и беззаконное надругательство над трупом Тиберия. Несмотря на просьбы брата, враги не разрешили ему забрать тело и ночью предать погребению, но бросили Тиберия в реку вместе с другими мертвыми. Впрочем, это был еще не конец: иных из друзей убитого они изгнали без суда, иных хватали и казнили. Погиб и оратор Диофан. Гая Биллия посадили в мешок, бросили туда же ядовитых змей и так замучили. Блоссия привели к консулам, и в ответ на их расспросы он объявил, что слепо выполнял все приказы Тиберия. Тогда вмешался Назика: «А что если бы Тиберий приказал тебе сжечь Капитолий?» Сперва Блоссий стоял на том, что Тиберий никогда бы этого не приказал, но вопрос Назики повторили многие, и, в конце концов, он ответил: «Что же, если бы он распорядился, я бы счел для себя честью исполнить. Ибо Тиберий не отдал бы такого распоряжения; не будь оно на благо народу». Блоссию удалось избежать гибели, и позже он отправился в Азию, к Аристонику, а когда дело Аристоника было проиграно, покончил с собой.

В сложившихся обстоятельствах сенат считал нужным успокоить народ, а потому больше не возражал против раздела земли и позволил выбрать вместо Тиберия другого размежевателя. Состоялось голосование, и был избран Публий Красе, родич Гракха: его дочь Лициния была замужем за Гаем Гракхом. Правда, Корнелий Непот утверждает, будто Гай женился на дочери не Красса, а Брутатого, что справил триумф после победы над лузитанцами . Но большинство писателей говорит то же, что мы здесь.

Народ, однако, негодовал по-прежнему и не скрывал, что при первом же удобном случае постарается отомстить за смерть Тиберия, а против Назики уже возбуждали дело в суде. Боясь за его судьбу, сенат без всякой нужды отправил Назику в Азию. Римляне открыто высказывали ему при встречах свою ненависть, возмущенно кричали ему в лицо, что он проклятый преступник и тиранн и что наиболее чтимый храм города он запятнал кровью трибуна — лица священного и неприкосновенного. И Назика покинул Италию, хотя был главнейшим и первым среди жрецов, и с отечеством, кроме всего прочего, его связывало исполнение обрядов величайшей важности. Тоскливо и бесславно скитался он на чужбине и вскорости умер где-то невдалеке от Пергама. Можно ли удивляться, что народ так ненавидел Назику, если даже Сципион Африканский, которого римляне, по-видимому, любили и больше и заслужённее всех прочих, едва окончательно не потерял расположения народа, за то что, сначала, получивши под Нуманцией весть о кончине Тиберия, прочитал на память стих из Гомера: «Так да погибнет любой, кто совершит подобное дело» впоследствии же, когда Гай и Фульвий задали ему в Собрании вопрос, что он думает о смерти Тиберия, отозвался о его деятельности с неодобрением. Народ прервал речь Сципиона возмущенным криком, чего раньше никогда не случалось, а сам он был до того раздосадован, что грубо оскорбил народ.

Политическая деятельность Тиберия Гаркха длилась всего лишь несколько месяцев, но своими реформаторскими законопроектами он всколыхнул все римское общество и государство, дал толчок развитию бурных событий, которые еще древний историк Аппиан считал началом периода гражданских войн в римской истории.

Список используемых источников:

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/diplomnaya/bratya-grakhi-kto-oni/

1.Аппиан Александрийский. Гражданские войны: под ред. С. Жебелева, О. Кригера. Л., 1935 г.

2.Плутарх. Сравнительные жизнеописания. т. 3. Под ред. О. К. Логинова Л., Наука, 1964 г.

3. Гай Гаркх

После смерти Тиберия нарушилось сохранявшееся веками гражданское равновесие. Ко­нечно, изначально в этом была повинна неуемная алчность богачей. Но свою пагуб­ную роль сыграли и противозаконные действия трибуна. Ирония судьбы: мягкому и добросердечному Тиберию суждено было открыть эпоху беззакония, гражданских конфликтов и насилия, которое, чем дальше, тем в более жестокой форме станет решающим аргументом политической борьбы в Риме.

Между тем, отбив главную атаку на власть сената и опасаясь возмущения кресть­ян, аристократы не осмеливаются оспорить принятый в комициях земельный закон Тиберия Гракха. Да и в самом сенате уже многие понимают необходимость рефор­мы. В борьбе вокруг ее реализации в Риме складываются две силы, или, если угод­но, две партии: «оптиматов», как себя именуют сторонники аристократического прав­ления, и »популяров», претендующих на роль защитников интересов народа. В комис­сию по конфискации и перераспределению государственных земель регулярно изби­рают видных популяров. И результаты их деятельности довольно скоро сказываются вполне ощутимо: к 125-му году число военнообязанных увеличи­вается с 319 до 395 тысяч человек. Так что в этом плане рефор­ма Тиберия достигла цели. Между тем по мере ее дальнейшей реализации все чаще возникают конфликты по поводу спорных случаев определения принадлежности земель. В эти споры втя­гиваются латиняне и влиятельные граждане союзных Риму общин Италии — им тоже в свое время были переданы во времен­ное пользование завоеванные земли. Возникает угроза прочнос­ти военного союза римлян с италиками. Обиженные союзники жалуются возвратившемуся из Испании Сципиону Эмилиану, чей авторитет и влияние по-прежнему велики и в сенате, и в народе. Эллинистическая образованность Эмилнана не мешает ему охранять приверженность к староримской традиции и убежден­ность в необходимости сенатского правления. Он явным образом становится на сторону оптиматов. В 129-м году по его предложению Народное собрание отбирает у земельной комиссии право самой разрешать конфликтные си­туации и передает его цензорам и консулам, которые затем явно саботируют дело. По городу ползут слухи о предстоящей отмене земельного закона. В том же году Эмилиана находят мертвым в его собственном доме. Есть основания предполагать, что убийство совершено популярами. Однако расследование не проводилось и досто­верных сведений по этому поводу нет.

По-видимому, уже после смерти Сципиона популярам в комициях удается провес­ти закон о разрешении повторного избрания в трибуны. Между тем лишенная судеб­ных полномочий земельная комиссия постепенно сворачивает свою деятельность, и дальнейшее перераспределение земли прекращается. Число военнообязанных в 115 году будет таким же, как в 125-м.

А в это время вдали от Рима, на военной службе сначала в Испании, потом в Сар­динии, мужает новый и, как вскоре выяснится, еще более грозный противник сена­та Гай Гракх — младший брат убитого трибуна. Ему тоже еще нет тридцати, когда он возвращается в Рим и выставляет свою кандидатуру на выборах трибунов. Все самые видные и состоятельные граждане выступают против него. Но благодаря посмертной славе брата да и собственным уже известным достоинствам, по свидетельству Плутар­ха,

«… народ, поддерживавший Гая, собрался со всей Италии в таком количестве, что многие не нашли себе в городе пристанища, а Поле всех не вместило, и крики го­лосующих неслись с крыш и глинобитных кровель домов». [Плутарх, 126]

В 123-м году через 10 лет после Тиберия, Гай Гракх становится одним из трибу­нов римского народа. Если в характере старшего брата современники отмечали не­которую сентиментальность и даже мечтательность, то Гай — страстная натура, че­ловек действия, целеустремленный и заряженный энергией, как стрела натянутого лука. Он блестяще образован, храбр, тверд характером и великолепный оратор. Впос­ледствии сам Цицерон в диалоге о знаменитых ораторах напишет о нем: «Согласись, Брут, что никогда не существовал человек, одаренный для красноречия полнее и бо­гаче». Вынужденная скрытность в течение девяти лет после гибели Тиберия закали­ла его волю. Теперь настал час расплаты. Вся сокрытая в этом молодом человеке сила устремляется к одной цели — отмщению за смерть брата.

Реформа Тиберия была продиктована исключительно заботой о сохранении мо­гущества Рима. Оказавшееся роковым противоборство с сенатом явилось следствием тупого эгоизма и ненависти сенаторов и вовсе не входило в первоначальные планы трибуна. Теперь же целый ряд законов, которые один за другим удастся провести в комициях Гаю Гракху, целенаправленно наносят удары по сенату, постепенно лишая его влияния и власти.

Он начинает с того, что обеспечивает себе устойчивую поддержку Народного со­брания. По самому существу и смыслу государственного устройства римской Респуб­лики, главный голос в этом собрании должен был принадлежать воинам-крестьянам. Но теперь крестьянские усадьбы в большинстве своем оказались расположены дале­ко от Рима. Их владельцы лишь изредка и только в свободное от сельской страды время являются в комиции, и потому, как показал горький опыт брата, опираться на их поддержку ненадежно. Зато в самом Городе скопилось множество неимущих, но полноправных граждан, во время выборов магистратов многие из них продают свои голоса претендентам. Гай решает привлечь их на свою сторону. Для этого он проводит закон, обязывающий государство регулярно обеспечивать всех неимущих очень деше­вым хлебом — разумеется, за счет поставок из завоеванных про­винций. Хлебные раздачи и распродажи случались и раньше, но это были отдельные эпизоды, связанные со стремлением кого-либо из богачей обеспечить себе поддержку на ближайших вы­борах. Теперь иждивенчество римского плебса становится узако­ненной нормой. А поскольку в списки получателей хлеба, со­гласно закону, включают каждого заявившего о своей нужде жи­теля города, то в Рим устремляется масса бедноты из деревень, пополняя собой число сторонников трибуна — своего благодетеля.

Для того же, чтобы неимущие граждане действительно мог­ли влиять на решения комиций, Гракх добивается отмены древ­него порядка очередности подачи голосов, определявшегося цензовым старшинством центурий. Ведь пример первых голосу­ющих играет подчас решающую роль! Теперь очередность под­ачи голосов центуриями будет определять жребий.

Полуголодное, буйное и безответственное большинство в со­браниях народа лишает обсуждение и решение государственных дел в комициях их прежнего демократического смысла. Логика антисенатской революции толкает Гракха на подрыв самого су­щества республиканского общественного устройства. Вместо власти народа устанавливается самоуправство толпы люмпенов. Ослепленный нена­вистью к сенату, Гай не отдает себе в этом отчета. Римский плебс становится с этих пор обузой и проклятием государства.

Между тем стратегия войны с сенатом продумана основательно. Ее второй этап — внесение раскола в ряды оптиматов. Для этого Гай хочет обеспечить себе поддер­жку богатой верхушки всадничества. Есть все основания опасаться, что без нее сенат­ская аристократия сумеет купить симпатии продажной толпы. Гракх предлагает но­вый закон о доходах из недавно завоеванной провинции Азия. Поначалу в этой на­иболее богатой из римских провинций был установлен определенный денежный налог, который азиатские общины вносили через квестора прямо в римскую казну. Потом вместо налога решено было взимать десятую часть урожая и прочих доходов жителей провинции. Десятину надлежало каждый год определять заново. До сих пор ее откупали знатные провинциалы. По закону Гракха, все это баснословно выгодное предприятие передавалось ассоциациям римских публиканов из сословия всадников.

Обеспечив себе такими образом надежную опору, Гай наносит сенату сокруши­тельный удар. Воспользовавшись очередными скандальными разоблачениями подку­па судей и оправдания ими злостных взяточников — управляющих провинциями (что было делом вовсе не новым), он предлагает лишить сенаторов права заседать в судах по рассмотрению жалоб провинциалов на лихоимство, а заодно и в прочих постоянных судебных коллегиях в Риме. Всю судебную власть его закон передает римским всадникам. И оптиматам не удается этому помешать. Вот как описывает Аппиан последствия их поражения:

«Говорят, Гай немедленно после того, как закон был принят, выразился так: я од­ним ударом уничтожил сенат. Эти слова Гракха оправдались еще ярче позднее, ког­да реформа, произведенная Гракхом, стала осуществляться на практике. Ибо предос­тавление всадникам судейских полномочий над римлянами, всеми италийцами и самими сенаторами, полномочие карать их любыми мерами воздействия, денежны­ми штрафами, лишением гражданских прав, изгнанием — все это вознесло всадни­ков как магистратов над сенатом…

И скоро дело дошло до того, что сама основа государственного строя опрокину­лась: сенат продолжал сохранять за собой лишь свой авторитет, вся же сила сосре­доточилась в руках всадников». [Аппиан, 52]

Конечно же, по истечении некоторого времени суды всадников окажутся столь же коррумпированными, как ранее сенаторские суды. Но Гаю Гракху уже не придется убедиться в этом. На следующий год Гай вновь избран трибуном, благо теперь это уже разрешено. Он проводит через комиции еще ряд законов, хотя и не столь зна­чительных, как названные выше. Но главное, чем он добивает охваченный параличом сенат, это бурная организаторская деятельность. Реализуются обширные планы ново­го строительства, в первую очередь — дорог. Всадники получают множество подря­дов на производство общественных работ, дающих заработок бедноте. Расширяются торговые связи Рима. Оживление в районе торговой пристани бросается в глаза. За последний год здесь, на берегу Тибра, появилось множество новых контор и складов, в том числе обширных хранилищ для предназначенного к раздаче зерна. Стимули­руется развитие ремесленного производства. Плутарх с восхищением пишет, что Гай…

«… во главе всех начинаний становился сам, нисколько не утомляясь ни от важ­ности трудов, ни от их многочисленности, но каждое из дел исполняя с такой быстротой и тщательностью, словно оно было единственным, и даже злейшие враги, не­навидевшие и боявшиеся его, дивились целеустремленности и успехам Гая Гракха. А народ и вовсе был восхищен, видя его постоянно окруженным подрядчиками, мас­теровыми, послами, должностными лицами, воинами, учеными, видя, как он со все­ми обходителен и приветлив и всякому воздает по заслугам, нисколько не роняя при этом собственного достоинства…» [Плутарх, 129]

Еще недавно всемогущий и всепроникающий сенат теперь практически отстранен от дел. То, что началось как месть, благодаря энергии и таланту Гая Гракха обретает смысл как новая форма государственного управления. По существу говоря, это — еди­новластие (своего рода демократическая диктатура).

Однако время для него еще не наступило. Пройдет еще почти столетие, прежде чем сначала Юлий Цезарь, а потом Август утвердят необходимость замены изживших себя полисно-республиканских ин­ститутов единовластием римских императоров. Но их предтечей есть все основания считать народного трибуна Гая Гракха. Это обстоятельство мне кажется поучитель­ным. Оно говорит о том, что дистанция между защитником народа и диктатором может порой оказаться очень небольшой.

Между тем быстрый рост массы люмпенов угрожает стабильности жизни Города. Кардинальное решение этой проблемы путем дальнейшего расширения фронта об­щественных работ явно невозможно. Гай ищет новые пути для возвращения неиму­щих горожан в деревню. Возможности конфискации и передела государственных земель явно исчерпаны. Но нельзя ли попытаться решить проблему не в индивиду­альном, а как бы в коллективном плане? Еще в начале века, после победы римлян в Пунической войне и покорения Цизальпинской Галлии, на конфискованных у ита­лийских союзников врага землях было основано немало римских колоний. Нельзя ли вновь обратиться к этой практике? Сейчас нет войн и отбирать освоенные земли у союзников или даже данников Рима невозможно. Но есть земли, отданные им в арен­ду от казны, а также заброшенные с давних военных лет, которые можно сообща вновь освоить. Таковые находятся в окрестностях Капуи и Тарента. Там основывают­ся колонии. Но они слишком малочисленны, чтобы решить проблему расселения римского плебса.

Тогда у Гая Гракха возникает смелая идея создания большой колонии за предела­ми Италии. Нынешнее могущество Рима надежно обеспечит безопасность колонистов. И здесь тоже Гай интуитивно вступает на путь, предначертанный Империи, ког­да Риму суждено будет шагнуть далеко за границы Апеннинского полуострова. Вместе со своим единомышленником, бывшим консулом, а ныне тоже трибуном, Фульвием Флакком Гай отправляется на разведку в Северную Африку. Их выбор падает на пус­тующие земли, некогда принадлежавшие Карфагену. Здесь решено основать обшир­ную колонию Юнония. Гай и Флакк возвращаются в Рим. Решение о создании коло­нии принято в комициях, и даже составлен список первых шести тысяч колонистов.

В это же время Гай выступает еще с одной законодательной инициативой. Он предлагает предоставить права полного римского гражданства латинянам, а гражда­нам союзных италийских городов даровать «латинское право» (избирать, но не быть избранными в число римских магистратов).

Распространение полного гражданства на весь Лациум будет способствовать расселению римлян из Города, а избирательное право союзников усилит популяров. Эти предложения тоже предвосхищают неизбеж­ную для Империи консолидацию и уравнивание в правах всех италийцев под эгидой Рима. Но сейчас предложение Гая отвергается. И не только сенатом, но и в комициях римским плебсом, который усматривает в нем опасность увеличения числа на­хлебников государства.

Ободренный этим успехом, сенат начинает контрнаступление на Гракха. Один из трибунов, противник Гая, Марк Ливий Друз, ссылаясь на одобрение «отцов», предла­гает отменить подать, которую должны платить владельцы новых земельных наделов. Кроме того, он вносит проект закона об учреждении в самой Италии двенадцати новых колоний по 3 тысячи человек в каждой. Автор закона не утруждает себя объ­яснением, откуда возьмется земля для этих колоний. Но легковерная и легкомыслен­ная толпа — детище Гая — этих объяснений и не требует. Ее симпатии смещаются и пользу Друза и сената. Одновременно по городу начинают циркулировать слухи о том, что волки вырыли межевые столбы, поставленные Гракхом и Флакком на земле будущей Юнонии. Авгуры толкуют это как дурное предзнаменование, вспоминают о проклятии, которому была предана карфагенская земля. Они предлагают отменить закон об учреждении злополучной колонии в Африке.

В это время как раз происходят выборы трибунов на следующий, 121-й год. За Гая снова голосуют очень многие, но поссорившиеся с ним трибуны после подсчета голосов не называют Гракха в числе избранных. Плутарх полагает, что это был пря­мой обман избирателей, хотя явных тому доказательств у него нет. Тут же назнача­ется народное собрание для пересмотра решения об Юнонии. Его созывает новоиз­бранный консул Луций Опимий — один из наиболее решительных и неразборчивых в средствах вождей оптиматов.

С раннего утра на Капитолии собираются как сторонники, так и противники Гракха и Флакка. Самого Гая еще нет на площади, но атмосфера накалена. Памятуя о насильственной смерти Тиберия и его сторонников, кое-кто из окружения Флакка под складками тоги прячет оружие. Начинается традиционное жертвоприношение. Один из ликторов консула обзывает негодяями стоящих рядом популяров, кто-то из них, теряя самообладание, отвечает ударом кинжала. Ликтор убит. Это — прямое по­сягательство на власть, и консул распускает собрание. В тот же день он созывает се­нат, велит внести труп убитого ликтора и требует полномочий для подавления воору­женного мятежа.

Тогда сенат решается набеспрецедентный поступок, на крайний шаг — впервые за всю историю он в мирное время провозглашает сакраментальную формулу: «Да по­заботятся консулы, чтобы государство не понесло ущерба!» Напомню, что эта, на первый взгляд безобидная, рекомендация означала введение чрезвычайного положе­ния. Консул получал право применять к гражданам города любые меры принуждения, вплоть до смертной казни без суда. Нужды в этом сейчас нет. Убийца ликтора извес­тен и можно наказать только его, но оскорбленный и напуганный сенат стремится уничтожить своих противников. Опимий приказывает сенаторам и перешедшим на их сторону всадникам вместе со своими клиентами и рабами явиться на следующий день на Капитолий вооруженными. Той же ночью, узнав об этом, люди Флакка тоже вооружаются и с утра занимают оплот бедноты — Авентинский холм. Впервые в самом Риме возникает вооруженное противоборство. Семена насилия, посеянные еще Тиберием Гракхом, проросли! Свершается следующий, неотвратимый шаг нарастания гражданского противостояния. Теперь в ход пойдут не кулаки и палки, а мечи. Граж­данский спор будет решаться пролитием крови!

Флакк отправляет к Опимию своего сына с предложением вступить в переговоры. Оно отвергнуто. Консул требует капиту­ляции. Флакк отказывается. Гай Гракх не хочет участвовать в кровопролитии. Храбрости ему не занимать — он это доказал в сражениях. Но сейчас ему открывается весь ужас предстоящего братоубийства. На Авентин Гай приходит безоружным.

Как это делается и ныне, для подавления гражданского мя­тежа консул решает использовать армию. Древний закон и обы­чай запрещают войску даже находиться внутри городских стен. Но никто уже не считается с законами, не чтит обычаев. На штурм Авентинского холма идет большой отряд римской пехо­ты и критских наемников. Тем, кто сдастся, обещано помилова­ние. За головы Гракха и Флакка назначена награда золотом — по весу голов. Сражение длится недолго. Силы неравны, ряды сторонников мятежных трибунов быстро тают. Городской плебс, разумеется, предпочитает остаться в стороне. Захвачен и убит Флакк. Гай хочет покончить с собой, но друзья уговаривает его бежать и, жертвуя жизнью, прикрывают мост, по которому он уходит за Тибр. Увидев, что погоня его настигает, Гракх прика­зывает сопровождающему его рабу убить себя. Головы Флакка и Гракха доставляют Опимию…

В сражении за Авентин убито около 250 человек, а затем следует жестокая расправа над мирными сторонниками Гракха. Казнено более трех тысяч граждан. После чего сенат повелевает Опимию совершить торжественное очищение города от скверны убийств, а на конфискованные у казнен­ных средства воздвигнуть новый храм Согласия на месте старого, полуразрушенно­го, построенного в глубокой древности еще Камиллом.

Заключение

Римляне с благодарностью чтили память братьев Гракхов. Как утверждает Плутарх:

«Народ открыто поставил и торжественно освятил их изображения и благоговей­но чтил места, где они были убиты, даруя братьям первины плодов, какие рождает каждое из времен года, а многие ходили туда, словно в храмы богов, ежедневно при­носили жертвы и молились». [Плутарх, с. 131]

Запоздалая любовь народа к «невинно убиенным» его защитникам вполне понят­на. А как нам, из нашего далека, зная все, что произошло потом, судить о жизни и делах братьев Гракхов? Чистота и благородство их намерений у меня лично не вы­зывают сомнений. А вот их действия? Благими намерениями, как известно, вымоще­на дорога в ад.

Много лет нас учили, что нет ничего выше, чем освободительная революция. Что ее святые цели оправдывают и беззаконие, и жестокость, и насильственное измене­ние уклада жизни, и неизбежные человеческие жертвы. Братья Гракхи нам представ­лялись первыми революционерами и первыми жертвами многовековой борьбы угне­тенных со своими угнетателями.

Гракхи наметили ряд мер, которые хотя и не были решены в их время, но настолько отвечали жизненным потребностям римского общества и государства, что были проведены вскоре после гибели реформаторов. Гай Гаркх впервые оценил деловой опыт всадников и попытался привлечь их к более активной государственной деятельности, что в последствии успешно использовали римские императоры. Продажа хлеба по символическим ценам неимущему городскому населению как попытка нейтрализации его политической активности и использования ее в своих интересах позже стала важнейшей мерой Римского государства. В процессе ожесточенной борьбы между реформаторами (которых в последствии называли популярами), опиравшимися на народное собрание, и консерваторами, или оптиматами, оплотом которых являлся аристократический сенат, были выработаны разные программы развития Римского государства. Борьба за осуществление этих программ определила в значительной степени всю последующую историю Римской республики вплоть до ее падения.

Вот почему можно сказать, что политическая деятельность Гракхов оказала большое влияние не только на события, ими совершенные, но и на ход политической борьбы в Римской республике в I в. до н. э.

В данной курсовой работе мы рассматриваем реформы братьев Гракхов в работах римских авторов. Коротко подведем итоги.

Братья Гракхи являлись представителями знатного плебейского рода семпрониев, внуками Сципиана Африканского. Непревзойденные араторы, пользующиеся авторитетом, бесстрашные легионеры. Что заставило их провести свои реформы?

Трудная экономическая и политическая ситуация в Римской республике. Но: они нашли смерть в своих реформах. Римляне с благодарностью чтили память братьев Гракхов. Как утверждает Плутарх: “Народ открыто поставил и торжественно освятил их изображения и благоговейно чтил места, где они были убиты, дарую братьям первины плодов, какие рождали каждое из времен года, а многие ходили туда, словно в храмы богов, приносили жертвы и молились”.

Запаздалая любовь народа к невинно убиенным и его защитникам вполне понятна. А как нам, из нашего далека, зная все, что произошло потом, судить о жизни и делах братьев Гракхов? Чистота и благородство их намерений у меня лично не вызывают сомнений. А вот их действия? Благими намерениями, как известно, вымощена дорога в ад.

Сделаем краткие выводы деятельности братьев в отдельности. Тиберий Гракх был избран трибуном и выставил свой законопроект аграрной реформы, в котором установил ограничительные нормы для арендаторов государственной земли, изъятие у них излишков земли и перераспределение этих излишков между малоземельными и безземельными римскими гражданами. Плебс принял этот закон на “ура”. Кроме того, Тиберий пользовался поддержкой известных людей в Риме, среди них верховный жрец Красс, законовед Люций Сцевола и консул Аппий Клавдий.

Крупные землевладельцы сразу выступили против этого закона. Ведь они лишались земли. Сенат – оплот крупных землевладельцев, так как принадлежал к их числам. Что они в данной ситуации могут противопоставить Тиберию: деньги, влияние и … силу.

Цель реформы Гракха заключалась не в том, чтобы создать благополучие бедным, но в том, чтобы в лице их получить для государства боеспособную силу. Это была его главная ошибка. Он думал о существенной пользе, которая при достижении его цели могла принести Италии, Гракх не думал о трудности своего предприятия. В итоге, Тиберий Гракх погиб за свой законопроект. Погибли и не в чем неповинные люди. Сенат показал свою силу.

Политическая деятельность Тиберия Гракха длилась всего лишь несколько месяцев, но своим реформаторским законопроектом он всколыхнул все римское общество и государство, дал толчок развитию бурных событий, которые еще древний историк Аппиан считал, началом периода гражданских войн в римской истории.

Итак, после смерти Тиберия Гракха нарушилось сохранявшееся веками гражданское равновесие. Конечно, изначально в этом была повинна неуемная алчность богачей. Но свою пагубную роль сыграли и противозаконные действия трибуна. Тиберий стал первооткрывателем эпохи беззакония, гражданских конфликтов и насилия в Римском обществе. Продолжателем дела брата стал Гай Гракх. Гай был целеустремленным, волевым, великолепным оратором и человеком действия.

Его главная цель – отмщение за смерть брата. Виновником смерти брата является сенат. И Гай избранный трибуном, целенаправленно наносит удары по сенату, лишая его влияния и власти.

Его главные законы: 1) закон, обязывающий государство регулярно обеспечивать всех неимущих дешевым хлебом; 2) передача всей судебной власти из рук сенаторов в руки сословия всадников; 3) создание колоний за пределами Рима; 4) “Латинское право” италикам.

Произошло то, что сама основа государственной власти опрокинулась. Сенат был практически отстранен от власти. Гай Гракх создал новую форму государственного управления. Проще говоря – единовластие. Этим он подорвал республиканский строй в Риме. Беспорядки неминуемы. Сенат так просто не отдает власть. А у Гая нет могущественных союзников. Его сторонники крестьяне и городской плебс, но отдать жизнь за своего вождя они не готовы.

Сенат чувствуя сложившуюся ситуацию решается на крайний шаг. Уничтожить сторонников реформ. Гражданский спор будет решаться пролитием крови. Итог нам известен.

Много лет нас учили, что нет ничего выше, чем освободительная революция. Что ее святые цели оправдывают беззаконие и жестокость, насильственное изменение уклада жизни, и неизбежные человеческие жертвы. Братья Гракхи нам представлялись первыми революционерами и первыми жертвами многовековой борьбы угнетенных со своими угнетателями.

Гракхи наметили ряд мер, которые хотя и небыли решены в их время, но настолько отвечали жизненным потребностям римского общества и государства, что были проведены вскоре после гибели реформаторов. Гай Гракх впервые оценил деловой опыт всадников и попытался привлечь их к более активной государственной деятельности, что в последствии успешно использовали римские императоры. Продажа хлеба по символическим ценам неимущему городскому населению, как попытка нейтрализации его политической активности, и использование ее в своих интересах, позже стала важнейшей мерой Римского государства. В процессе ожесточенной борьбы между реформаторами (которых в последствии называли популярами), опиравшимися на народное собрание, и консерваторами, или оптиматами, оплотом которых являлся аристократический сенат, были выработаны разные программы. В Римском государстве борьба за осуществление этих программ определила в значительной степени всю последующую историю Римской республики вплоть до ее падения. Вот почему, можно сказать, что политическая деятельность Гракхов оказала большое влияние не только на события, им современные, но и на ход политической борьбы в Римской республике в I в. до н. э.

Список используемых источников

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/diplomnaya/bratya-grakhi-kto-oni/

1. Аппман Александрийский. Гражданские войны. – Л., 1935.

2. Историки античности: В 2 т. – М., 1989. – 2 т.

3. Кузишин Е. В. История древнего Рима. – Минск, 1985.

4. Л. Остерман. Римская история в лицах. – М., 1997.

5. Плутарх. Сравнительные жизнеописания: В 3 т. – Л., 1964. – т. 3.

6. Хрестоматия по истории древнего Рима. / под ред. С. Л. Утиемко. – М., 1962.