«Как снегирь сидит», – усмехнулся Костя.
Чечек вдруг запела, и Костя остановился. Шумел и бурлил Гремучий, где-то на Чейнеш-Кая звенели ручейки.
Тоненький голосок Чечек тоже звенел, как ручеек из-под снега:
Услышав про горы и тайгу, Костя подошел и сел на дерево рядом с Чечек. Несколько секунд они молча, без улыбки смотрели друг на друга.
- Кенскин, ты что? – сказала Чечек. И, вспомнив, как Костин отец при каждой встрече спрашивает: «Ну, Чечек, как твои дела?» – она, стараясь быть вежливой, спросила: – Как твои дела, Кенскин?
- Мои дела ничего, – ответил Костя, сурово поглядывая на нее, – а вот твои, однако, никуда не годятся.
Чечек опустила ресницы.
- Уж, кажется, домой собралась? – продолжал Костя. – Вот так: «Матушка, я иду к тебе… Матушка, я уже выучилась, а теперь иду телят пасти… Матушка, все люди учатся, а мне учиться не хочется!..»
Чечек не выдержала – улыбнулась:
- Я не так пела.
- А почему же? Могла бы и так петь – правда была бы.
- Ну, а что я сделала? – закричала Чечек, и смуглые щеки ее густо порозовели.
– Ну, а что? Подумаешь – сочинение! Что, я его у Лиды украла, что ли?
- Украла.
- Нет, я ее тетрадку обратно положила.
- Тетрадку положила, а ее труд, ее мысли взяла.
И не притворяйся, будто не понимаешь!
- Ее мысли?.. – повторила Чечек.
– Да, ее мысли. А зачем? Разве у тебя своих нет? У тебя и своих хватает. И вот сейчас Марфа Петровна читает – два одинаковых сочинения! Придет в класс, спросит: «Кто у кого списал?» Ну, что ты тогда скажешь? Вот и придется перед всем классом признаваться.
- Признаваться?
- Ну да! И признаешься. А как же? Однако хорошо ли это тебе будет?
- Са-авсем плохо… – прошептала Чечек.
- Конечно, совсем плохо, – сказал Костя.
– Но то, что ты сделала, еще хуже. Ну, да ничего. «Умел воровать – умей и ответ держать».
- Если бы никто не знал… – помолчав, сказала Чечек, – тогда бы получше было. Правда, Кенскин?
- Нет, – ответил Костя, – все равно так же плохо. Сочинение-то ведь украденное.
Чечек опустила голову и, оттопырив пухлые губы, молча перебирала шелковую малиновую кисточку, спадающую на плечо.
Русское Дело | Русская Мысль | Что значит быть русским сегодня?
... плохо быть русским! ... на самой нижней точке. Ниже - некуда: там - распад, смерть, небытиё! Может, эти мысли во многом навеяны моими горькими детскими воспоминаниями? Может, сейчас что-то меняется к лучшему? СОЧИНЕНИЕ ... значит, и - от раковых заболеваний... Сейчас "вся онкология" забита русскими ... тем самым, не сделаю тему скучной и неинтересной, не утомлю тех, кто будет читать мои сочинения. Зато будут ...
- Знаешь что, – подумав, сказал Костя, – зайди к Марфе Петровне и все ей объясни. А сейчас беги обедать. И совсем нечего тут сидеть одной да петь про тайгу. Подруги тебя ищут. Вставай, беги!
Костя встал, и Чечек вскочила:
- Кенскин, я к Марфе Петровне пойду и все расскажу! Правда? А потом возьму да новое сочинение напишу – правда, Кенскин?
Костя искоса поглядел на ее повеселевшее лицо и чуть-чуть усмехнулся:
- Эх ты, бурундук!
- Хо! Бурундук! – засмеялась Чечек. – А что, у меня разве на спине полоски есть? Меня медведь не гладил!
Чечек, подпрыгивая, побежала по дорожке. А Костя шел медленно и теплыми голубыми глазами задумчиво глядел кругом – на синие кусочки неба, светящиеся среди облаков, на склоны гор с обнажившимися камнями, на тихие лиственницы, которые, словно творя великую тайну, уже гнали к вершинам живые соки и готовили материал для своих пурпуровых шишечек, чтобы успеть вовремя нарядиться и торжественно встретить весну.
В интернате было тихо. Так тихо в этой большой комнате еще никогда не бывало. Девочки занимались своими делами: кто сидел с книгой за длинным столом, кто штопал чулки, кто готовил постель, собираясь спать. Время было уже позднее. Черная тьма глядела в окна из-за голубых занавесок.
Заняв середину стола, поближе к лампе, Чечек писала сочинение. Напряженно сдвинув брови, она выводила трудные строчки. Чечек хоть и ошибалась иногда, но очень легко говорила по-русски – в их алтайской начальной школе проходили русский язык. Да и, кроме того, на Алтае так много русских, что почти все алтайцы говорят на двух языках: и на алтайском и на русском. Но вот сочинение писать по-русски – это для Чечек было мукой. Тут ведь надо сразу несколько дел делать: и чтобы складно было, и чтобы понятно было, и чтобы русские слова были без ошибок написаны… Потому и стояла в этот вечер в интернате тишина – девочки старались не мешать подруге. Все уже знали, что Чечек ходила к Марфе Петровне и повинилась. И все до слова знали, что ей ответила Марфа Петровна.
«Признать свою вину мало, – сказала она Чечек, – надо ее исправить. Садись-ка да напиши сочинение заново. Но уж смотри, чтобы тебе никто не помогал, а то как же я опять узнаю, кто это написал? Может, ты, а может, Мая, а может, Лида Королькова!.. А мне нужно твое лицо видеть!»
Шелестели страницы, которые, читая книгу, перелистывала Мая Вилисова; чуть позвякивали вязальные спицы Катюши Киргизовой; невнятно шептались о чем-то в дальнем углу, сбившись в кучу, девочки… и шумела во тьме за окнами бурливая Катунь.
Чечек задумалась, покусывая кончик ручки. Мая тотчас обратилась к ней:
- Что? Может, помочь тебе?
Чечек сверкнула на нее глазами:
- Нельзя помогать!
- Ну, а что же ты сидишь, думаешь?
- Не знаю, как слово написать.
- Какое слово?
- Жеребенык! Или надо жеребенук?
- Жеребенок! Нок! Нок! – закричали сразу изо всех углов.
– Жеребенок!..
Сочинение крошечный добрый поступок лучше чем самые торжественные обещания
... делать несправедливости, но и не желать этого. Демокрит Крошечный добрый поступок лучше, чем самые торжественные обещания сделать невозможное. Т. Маколей Доброта — это ... «всё позволено» 3. Смерть жены Марфы Петровны, слуги Филиппа, девочки 4. Любовь к Дуне Раскольниковой 5… ... Микровывод 20. Композиционная и логическая структура сочинения Композиционная структура Логическая структура Основная часть ...
- Жеребенок, – шепотом повторила Чечек и принялась писать дальше.
В одну из самых тихих минут кто-то постучал в дверь. Проворная Эркелей подбежала и откинула крючок. Но пороге появилась Марфа Петровна – высокая, худощавая, укутавшаяся в большой платок.
- Марфа Петровна! – обрадовались девочки и, повскакав со своих мест, окружили ее.
- Марфа Петровна, садитесь сюда!
- Нет, вот сюда, на мою кровать – у меня мягко, мне новый матрац набили!
- Нет, Марфа Петровна, лучше вот сюда, к печке – у нас печка очень теплая.
Потрогайте!
- Тише, тише! Что это, как грачи раскричались!.. – сказала Марфа Петровна своим грубоватым голосом. – Ну, как у тебя дела, Чечек?
- Написала!
- Все?
- Нет, еще кончик остался. Са-авсем маленький кончик остался!
- Ну, садись, дописывай.
Марфа Петровна, как она это часто делала, прошлась по интернату, осмотрела постели девочек – чистые ли, проверила, у всех ли есть полотенце, потрогала печку – хорошо ли протоплена, спросила, какой у них сегодня был обед… А потом уселась, прислонясь к печке спиной. Она была уже немолодая, но ее лицо сохраняло свои чистые линии, синие глаза светились, белые зубы блестели, и лишь около глаз да на щеках, там, где в юности были ямочки, залегли тонкие морщинки. Девочки, как цыплята около наседки, уселись вокруг нее.
- Марфа Петровна, вы нам что-нибудь расскажете?
- Марфа Петровна, расскажите!
– Да нечего, нечего мне вам рассказывать, – сказала Марфа Петровна. – Что это, каждый раз «расскажите да расскажите»!.. Чечек, а ты куда вскочила?.. Дайте мне хоть когда-нибудь посидеть да помолчать… Пиши, Чечек, пиши! Я вот посижу тут с вами да подремлю у печки… Что это, уж нельзя старому человеку у вас посидеть да подремать!..
Марфа Петровна уткнулась подбородком в накинутый на плечи теплый платок и закрыла глаза. И снова в интернате наступила тишина, и снова стало слышно, как чуть-чуть поскрипывает перо Чечек и как в глубокой апрельской темноте шумит Катунь…
