История государства Российского. Сочинение Карамзина[
СПб. Томы I—VIII, 1816 года, IX, X, XI, 1821 г., XII, 1829 года (первые восемь томов напечатаны вторым изданием в 1816 и 1819 годах)
последний
Не думаем, чтобы благомыслящие люди поставили в вину рецензенту его неизвестность и огромность славы творения, им рассматриваемого. Местничество в литературе пора нам изгнать, как изгнан сей гибельный предрассудок из гражданского нашего быта. Беспристрастие, почтение к человеку, его достойному: таковы обязанности, исполнения коих должна требовать публика от критика не только творений Карамзина, но и всякого явления литературного. Более ничего. Негодование, с коим публика, и – осмеливаемся прибавить – сочинитель сей статьи, встретили в прошлом году критику г-на Арцыбашева на «Историю государства Российского» , происходило от неприличного тона, от мелочничества, несправедливости, показанных г-м Арцыбашевым в его статьях. Напротив, чем более голосов, чем более мнений. Тем лучше. Мы должны истреблять несчастную полемику, бесславящую хорошего литератора, должны предоставлять ее тем людям, которые хотят сделаться известными хотя бы бесславием, но критика справедливая, скромная, судящая о книге, не об авторе, далека от того, что многие у нас почитают критикою, так далека, как небо от земли. Критика есть дыхание литературы, и всякое покушение достигнуть критики дельной должно по крайней мере быть извинено людьми беспристрастными.
Другое обстоятельство, гораздо важнейшее, может занять нас. Спрашиваем: настало ли для нас время суждений о Карамзине? Теперь настало. Уже три года прошло, как все земные отношения, все личные пристрастия, предубеждения погребены в могиле незабвенного: остались только его творения, наше наследство неотъемлемое. Для нас, нового поколения, Карамзин существует только в истории литературы и в творениях своих. Мы не можем увлекаться ни личным пристрастием к нему, ни своими страстями, заставлявшими некоторых современников Карамзина смотреть на него неверно. Труд Карамзина совершен: картина великого художника представлена нам, недоконченная, правда, но уже хлад смерти оковал животворную руку творца, и мы, скорбя о потере, можем судить о труде его как о создании целом. К счастию нашему, если Карамзин и слишком рано умер, для надежд наших, то все многое им сделано, и творение его столь же важно, сколь огромно. Он не успел изобразить нам избавления отечества великим Мининым и славным Пожарским; не успел повествовать царствований кроткого Михаила, мудрого Алексия, божественного Петра, дел великих и чудесных, совершившихся в течение семидесяти с лишком лет, с 1611 года (на котором он остановился) по 1689 год.
Литературно-критическая деятельность Н. М. Карамзина
... историк, литературный критик, реформатор русского литературного языка. Между тем до сих пор еще недооценена роль Карамзина-критика и «необычайная ... истории русского сентиментализма. Его успехи теснейшим образом связаны с судьбами русского Просвещения, которое в эти годы особенно ... отзвуки, что дало основание А. Веселовскому говорить о единой для всей Европы “эпохе чувствительности”. Последующие ...
Здесь хотел кончить Карамзин свое творение. Кратким очерком изобразить остальную историю России, от восшествия на престол Петра Великого до нашего времени, и указать на будущую судьбу отечества. Но будущее известно единому Богу, сказал Карамзин, посвящая Историю свою Александру Благословенному, и мы при гробе Карамзина, слыша о предположениях его, могли повторить его слова. Несмотря на все это, Карамзин – повторим сказанное нами – многое успел исполнить по своему предположению: он изобразил нам события русской истории за семь с половиною столетий, преследовал ее от колыбели русского народа до возмужалости русского государства, сего дивного исполина века. Мало для нас, дороживших славою Карамзина, – довольно для славы его. Он успел вполне развить талант свой, далее он и не мог уже шагнуть. В двенадцати томах «Истории государства Российского» весь Карамзин.
прошедшим,
прошедшего века, прежнего,
Если бы надобно было сравнивать с кем-либо Карамзина, мы сравнили бы его с Ломоносовым: Карамзин шел с того места, на котором Ломоносов остановился; кончил то, что Ломоносов начал. Подвиг того и другого был равно велик, важен, огромен в отношении России. Ломоносов застал стихии языка русского смешанные, неустроенные; литературы не было. Напитанный изучением писателей латинских, он умел разделить стихии языка, привесть их в порядок, образовать первоначальную литературу русскую, учил грамматике, риторике, писал стихи, был оратором, прозаиком, историком своего времени. После него до Карамзина, в течение 25 лет, было сделано весьма немного. Карамзин (заметим странную случайность: родившийся в самый год смерти Ломоносова), образованный изучением писателей французских, проникнутый современным просвещением Европы, которое было решительно все французское, перенес приобретенное им в родную почву, и сильным, деятельным умом своим двинул вперед современников. Подобно Ломоносову, чрезвычайно разнообразный в своих занятиях, Карамзин был грамматиком, стихотворцем, романистом, историком, журналистом, политическим писателем. Едва ли найдем какую-либо отрасль современной ему литературы, на которую он не имел бы влияния; самые ошибки его были поучительны, заставляя умы других шевелиться, производя недоумения, споры, из коих являлась истина.
Так действовал Карамзин, и вследствие сего должно оценять его подвиги. Он был, без сомнения, первый литератор своего народа в конце прошедшего столетия, был, может быть, самый просвещенный из русских современных ему писателей. Между тем век двигался с неслыханной для того времени быстротою. Никогда не было открыто, изъяснено, обдумано столь много, сколько открыто, изъяснено, обдумано в Европе в последние двадцать пять лет. Все изменилось и в политическом, и в литературном мире. Философия, теория словесности, поэзия, история, знания политические – все преобразовалось. Но когда начался сей новый период изменений, Карамзин уже кончил свои подвиги вообще в литературе. Он не был уже действующим лицом; одна мысль занимала его: история Отечества: ей посвящал он тогда все время и труды свои. Без него развилась новая русская поэзия, началось изучение философии, истории, политических знаний сообразно новым идеям, новым понятиям германцев, англичан и французов, перекаленных (retrempe’s, как они сами говорят) в страшной буре и обновленных на новую жизнь.
По истории Средних веков «Рыцарство: система воспитания, кодекс ...
... грань между рыцарями и знатью постепенно стиралась. Уже в XI-XII веках под рыцарством начинают понимать всех светских феодалов-воинов, а с ... Всякое развитие исчезло; торговля и промышленность были в застое, а о литературе и искусствах нечего было и говорить. Впрочем, нельзя не ... к эпохе Карла Великого и даже ранее. Известно из истории, что Карл вызвал своего сына из Аквитании, торжественно препоясал ...
Историческое, сравнительное.
Так и должно быть, ибо Карамзин не был гений огромный, вековой: он был человек большого ума, образованный по-своему, но не принадлежал к вечно юным исполинам философии, поэзии, математики, жил во время быстрого изменения юной русской литературы, такое время, в которое необходимо все быстро изменяется. Он увлекал современников, и сам был увлечен ими.
Объяснив себе таким образом Карамзина как литератора вообще, обращаемся к его Истории.
двадцать три года
Сравнение его с древними и новыми историками, коих имена ознаменованы славою, мы увидим впоследствии, но теперь скажем только, что как сам Карамзин вообще был писатель не нашего века, так и Истории его мы не можем назвать творением нашего времени.
В этом мнении нет ничего оскорбляющего память великого Карамзина. Истинные, по крайней мере современные нам идеи философии, поэзии и истории явились в последние двадцать пять лет, следственно, истинная идея истории была недоступна Карамзину. Он был уже совершенно образован по идеям и понятиям своего века и не мог переродиться в то время, когда труд его был начат, понятие об нем совершенно образовано и оставалось только исполнять. Объяснимся подробнее.
Мы часто слышим слово История в смысле запутанном, ложном и превратном. Собственно слово сие значит: дееписание, но как различно можно принимать и понимать его! Нам говорят об историках, и исчисляют сряду: Иродот [4], Тацит [5], Юм [6], Гизо [7], не чувствуя, какое различие между сими знаменитыми людьми и как ошибается тот, кто ставит рядом Иродо-та и Гизо, Тита Ливия[8] и Гердера[9], Гиббона[10] и Тьерри[11], Робертсона[12] и Минье[13].
Новейшие мыслители объяснили нам вполне значение слова история; они показали нам, что должен разуметь под сим словом философ. История, в высшем знании, не есть складно написанная летопись времен минувших, не есть простое средство удовлетворять любопытство наше. Нет, она практическая поверка философских понятий о мире и человеке, анализ философского синтеза. Здесь мы разумеем только всеобщую историю, и в ней видим мы истинное откровение прошедшего, объяснение настоящего и пророчество будущего. Философия проницает всю бездну минувшего: видит творения земные, до человека бывшие, открывает следы человека в таинственном Востоке и в пустынях Америки, соображает предания людские, рассматривает землю в отношении к небу и человека в отношении к его обиталищу, планете, движимой рукою провидения в пространстве и времени. Такова до-история (Urgeschichte) человека. Здесь историк смотрит на царства и народы, сии планеты нравственного мира, как на математические фигуры, изображаемые миром вещественным. Он соображает ход человечества, общественность, нравы, понятия каждого века и народа, выводит цепь причин, производивших и производящих события. Вот история высшая.
(россия-правовое государство)
... права человека. Несмотря на демократические перемены, произошедшие в стране за последние десятилетия, Россию нельзя назвать правовым государством. 1 votes, average: 5.00 out of 5) ... должны зависеть друг от друга, с целью исключения монополизации власти). Является ли правовым государством страна, в которой мы живем? Конституция, то есть основной закон РФ, объявляет ...
философическая,
Такова истинная идея истории; по крайней мере мы удовлетворяемся ныне только сею идеею истории и почитаем ее за истинную. Она созрела в веках, и из новейшей философии развилась в истории, точно так же, как подобные идеи развились из философии в теориях поэзии и политических знаний.
Но если сия идея принадлежит нашему веку, скажут нам, следственно, никто не удовлетворит наших требований, и самые великие историки должны померкнуть при лучах немногих новейших, скажем более – будущих историков.
классицизм
прагматическая,
классических
Приложим все сии рассуждения к «Истории государства Российского», и мы увидим, что творения Карамзина, в отношении к истории, какой требует наш век, есть то же, что другие сочинения Карамзина в отношении к современным требованиям нашей литературы – она неудовлетворительна.
Карамзин не мог выйти и не вышел из понятий своего века, времени, в которое только что начала проявляться идея философической истории, и еще не ясно определены были отношения древних к нам, и особые условия новых писателей; политические знания были не установлены; повествовательная часть истории не понята вполне.
философ-историк,
в некотором смысле
Священная книга в некотором смысле,
«Правители, законодатели (продолжает Карамзин) действуют по указаниям Истории… Мудрость человеческая имеет нужду в опытах… Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление… И простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках, утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось; она питает нравственное чувство, и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше право и согласие общества. Вот польза».
история полезна,
1-е. Правители народов справляются с нею, как судья с старым архивом, дабы решать дела так, как их прежде решали. Совершенная несправедливость!
зло всегда было,
После такого ограниченного взгляда на пользу автор переходит к удовольствию истории, основанному на том, что любопытство сродно человеку, и если нравятся нам романы, вымыслы, тем более должна нравиться история, соединяя с занимательностью романа истину событий. Еще более история отечественная, продолжает автор, и от частного эгоизма народов переходит к тому, чем бы должно было начать: важности, какую имеет история России в истории человечества. Полагаете, что вам скажут, как среди волнения IX века образовалась Россия; как заслонила она Европу от монголов в XIII веке; как вступила в систему Европы в XVIII веке; как действовала в XIX веке. Совсем нет! Автор видит одно любопытство: оно составляет для него все; он старается доказать, что ничуть не любопытнее и не занимательнее истории русской истории других народов; что и в нашей истории есть картины, случаи, которые любопытны не менее картин и случаев, описанных древними историками. Вы думаете, что автор скажет о феодализме варяжском, образовании русских княжеств, сближении с Грециею, слиянии Азии и Европы в России, преобразовании России рукою Петра; напротив, автор называет пять веков истории русской маловажными для разума, предметом, небогатым мыслями для прагматика, красотами для живописца, напоминает, что история не роман и мир не сад, где все должно быть приятно, и утешает наконец, что в самых пустынях встречаются виды прелестные, а в доказательство указывает на походы Святослава, нашествие Батыя, Куликовскую битву, взятие Казани, ослепление Василька! Или историк думает, что мы, как дети, принимаясь за его книгу, наперед спрашиваем, не скучна ли она, или – он не философ-историк!
Николай Полевой — История государства Российского. Карамзина
... Сочинение на тему «Творчество Н.М.Карамзина» 5.00/5 (100.00%) 2 votes Николай Михайлович Карамзин приобрел известность в первую очередь как историограф. Его многотомный труд «История государства Российского» ... исследования не сухие факты и цифры, а непростая, противоречивая жизнь России. Карамзин систематизировал, обобщил и художественно изложил огромное количество исторических сведений, накопленных ...
не прагматик,
доселе древние служат нам образцами.
как философ, как прагматик
Прочитайте все 12 томов «Истории государства Российского», и вы совершенно в том убедитесь. В целом объеме нет ни одного общего начала, из которого истекали бы все события русской истории: вы не видите, как история России примыкается к истории человечества; все части оной отделяются одна от другой, все несоразмерны, и жизнь России остается для читателей неизвестною, хотя его утомляют подробностями неважными, занимают, трогают картинами великими, ужасными, выводят перед ним толпу людей, до излишества огромную. Карамзин нигде не представляет вам духа народного, не изображает многочисленных переходов его, от варяжского феодализма до деспотического правления Иоанна и до самобытного возрождения при Минине[34].
Вы видите стройную, продолжительную галерею портретов, поставленных в одинакие рамки, нарисованных не с натуры, но по воле художника и одетых также по его воле. Это летопись, написанная мастерски, художником таланта превосходного, изобретательного, а не история.
повествовательным.
Но Карамзин видел в древних образцы превратно, и поставив силу и красоту повествования главным, кажется, не знал, что он делает то же, что делали классики французские, подражая древним. Французская трагедия, в сравнении с трагедиею греков, есть то же, что история Карамзина в сравнении с историею Иродота и Тита Ливия. Так и здесь не понятно, что древние совершенно сливались с предметом; самобытность древних исчезала, так сказать, в предмете, который преобладал их воображением, был их верою. Французские классики и Карамзин, напротив, дух свой, самих себя, свои понятия, чувствования облекали в формы предмета, их занимающего; оттого все представлено у французских классиков и у Карамзина неверно и превратно. Возьмем творение его только с одной стороны в сем отношении.
История русская начинается прибытием грозных морских разбойников к племенам полудиких славян и финнов. Пришельцы разбойники суть страшные нордманны; они порабощают славян и финнов. Сии два элемента борются, изменяются в руссов, свычка с деспотизмом Азии и Греции, патриархальное правление покоренных славян и открывшийся для варяжских искателей приключений путь в Царьград; истребляют обыкновенный нордманнский феодализм, являя феодализм совершенно особенный: удельную систему одного владычествующего семейства князей русских. Уделы распадаются; вера христианская изменяет характеры вождей и народа; является борьба уделов, силящихся слиться в одно целое; на севере, от удаления русских князей на юг и естественного положения страны, является республика Новгородская; все падает под иго монголов. Дух народа борется с сим игом, освобождается и являет в России одно деспотическое государство, которое вскоре разрушается под собственною своею тягостью. Раб делается царем, ужасая единственно могуществом имени; но это была крайняя степень деспотизма: ужас имени исчез – настала эпоха новая. Падение Новагорода и свирепость Грозного были необходимы для слияния воедино растерзанных частей государства; насильственное слияние требовало сильного внутреннего брожения, и век самозванцев низвергнул деспотизм, разбудил самобытный дух народа: он создался из сильных элементов, испытанных в бурях феодализма, порабощения, деспотизма, и – Россия ожила под кротким, благодетельным самодержавием великой династии Романовых; с Мининым началась история России как государства, с Петром – как государства европейского.
Сочинение карамзин историк
... проектов государственных преобразований М. М. Сперанского. Карамзин — сторонник норманской теории происхождения Русского государства. Периодизация русской истории К. очень близка к периодизации В. ... др.). Журнал, печатавший также критические статьи и рецензии К. на литературные и театральные темы, пропагандировал эстетическую программу русского сентиментализма. К Великой французской революции ...
государства Российского»
После всего этого удивительно ли, что европейские ученые, ожидавшие истории Карамзина с нетерпением, приняли сие творение холодно, не дают ему места между знаменитыми историками новейшими, Нибуром, Тьерри, Гизо, Барантом и другими. Карамзин не выдерживает сравнения и с великими историками прошедшего века, Робертсоном, Юмом, Гиббоном, ибо, имея все их недостатки, он не выкупает их тем обширным взглядом, тою глубокою изыскательностью причин и следствий, какие видим в бессмертных творениях трех английских историков прошедшего века. Карамзин так же далек от них по всему, как далека в умственной зрелости и деятельности просвещения Россия от Англии.
Люди, привыкшие видеть недоброхотство и зло во всяком беспристрастном суждении, скажут, что мы отнимаем у Карамзина все его достоинства, хотим унизить сего великого человека в глазах современников, укажут нам на голос всего отечества, воздающего ему единодушную похвалу. Оправдываемся, указывая таким людям на то почтительное уважение, с каким мы говорим о Карамзине. Но не будем безотчетны в восторге благодарности и постараемся отдавать самим себе верный отчет в своих чувствах!
только для нынешней России,
Слава, которую единодушно отдает какой-либо народ одному человеку, не бывает ошибкою, ибо сей один, если он приобрел такую славу, есть истинный представитель народа, его прославляющего; он совпадает с народом и превышает его. Подвиг Карамзина в истории отечественной, для нас, русских, так же велик, как подвиг его в нашей литературе. В сем случае иностранцам нельзя судить нас, ибо они не знают наших отношений, коими оправдывается цена всему. Постараемся представить доказательства справедливости того удивления, какое возбуждает Карамзин в своем отечестве.
раскрасить,
2. Надобно хорошо рассмотреть и понять, какой шаг сделал Карамзин от всех своих предшественников. Кто, сколько-нибудь сносный, являлся до него, кроме француза Левека (и той бе Самарянин!)[45], Щербатов[46], Эммин[47], Нехачин[48], Хилков[49], Татищев[50] стоят ли критики? Наши издатели летописей, частных историй, изыскатели древностей оказывали глубокое незнание и часто совершенное невежество. Скажем более, заметим, чего, кажется, еще не замечали: критики на Карамзина, нападки г-д Каченовского[51], Арцыбашева[52] и клевретов «Вестника Европы», самая защита Карамзина г-м Руссовым[53] и г-м Дмитриевым[54] не доказывают ли превосходства человека необыкновенного над людьми, не умеющими ни мыслить, ни писать, едва могущими владеть небольшою ученостью, какая мелькнет иногда в их тяжелых и нестройных созданиях?
Историки-классики ХIX века: Карамзин, Погодин, Соловьев, Ключевский
... по ст. ст.) 1826 г. Карамзин умер, находясь в Санкт-Петербурге; похоронили его в Александро-Невской лавре, на Тихвинском кладбище. 1.2 Карамзин как историк Приступая к составлению русской истории ... политических увлечений. Арцыбашев показал, в какой мере вредят «истории» литературные приемы Карамзина; Погодин подвел итог всем недостаткам «Истории», а Полевой усмотрел общую причину этих недостатков в ...
более Карамзина
важную цель:
5. Заметим еще, что Карамзин, оставшись тем же, чем был и при других литературных занятиях, не изменяя своему духу, не выходя из условий своего времени, умел изменить внешние формы. Логический порядок его идей выше всех современников; образ мыслей благородный, смелый, в том направлении, какое почитает Карамзин лучшим. На каждую главу его Истории можно написать огромное опровержение, посильнее замечаний г-на Арцыбашева; едва ли не половину страниц его творения можно подвергнуть критике во многих отношениях, но нигде не откажете в похвале уму, вкусу, умению Карамзина.
6. Наконец (припомнил: главное, по словам самого Карамзина), ум его, вкус и умение простерлись на язык и слог Истории в такой сильной степени, что в сем последнем отношении для нас, русских, Карамзина должно почесть писателем образцовым, единственным, неподражаемым. Надобно учиться у него этому рифму ораторскому, этому расположению периодов, весу слов, с каким поставлено каждое из них. Н. И. Греч принял, при составлении Грамматики русского языка, все касательно сего предмета в Истории Карамзина за основные правила, ссылался на нее как на авторитет и не ошибся. Кроме Пушкина, едва ли есть теперь в России писатель, столь глубоко проникавший в тайны языка отечественного, как проникал в них Карамзин.
Красноречие Карамзина очаровательно. Не верите ему, читая его, и убеждаетесь неизъяснимою силою слова. Карамзин очень хорошо знал это и пользовался своим преимуществом, иногда жертвуя даже простотою, верностью изображений. Так он изображает нам царствование Иоанна IV, сперва тихо, спокойно, величественно, и вдруг делается суровым, порывистым, когда наступило время жизни не супруга Анастасии, не победителя Казани, ни Тиверия Александровской слободы, убийцы брага, мучителя Воротынского[78]; ту же противоположность разительно заметите между I и II главами XII тома. Но это заметное, следственно, неловкое усилие искусства могут ли не выкупить бесчисленные красоты творения Карамзина! Не говорим о IX, X и XII томах, где жизнь митрополита Филиппа[79], смерть царевича Иоанна, самого Иоанна IV, избрание Годунова[80], низвержение Дмитрия Самозванца[81] суть места, неподражаемо написанные: они станут наряду с самыми красноречивыми, бессмертными страницами Фукидидов, Ливиев, Робертсонов, и в сем отношении слова почтенного издателя XII тома «Истории государства Российского»: «Карамзин не имел несчастия пережить талант свой» – совершенно справедливы. Но и в 12 томе есть места изумляющего красноречия, например: Шуйский перед королем Польским и смерть Ляпунова[82].
Уже рука Карамзина коснела, а дух его все еще хранил юношескую бодрость воображения.
Вот неотъемлемые достоинства и заслуги нашего незабвенного историка. Если мы строго судили его недостатки, то, конечно, никто не может сказать, чтобы мы не оценили и достоинств его. Сочинитель сей статьи осмеливается думать, что, посвятив себя занятию отечественной историею с самой юности, ныне, после многолетних трудов, он может с некоторою надеждою полагать, что имеет перед другими почитателями великого Карамзина преимущественное право говорить о достоинствах и недостатках его.
Доклад Жизнь и творчество Карамзина сообщение
... ознакомиться с подробной историей России. Встречи с писателем искали многие видные люди, а император открыто восхищался им. Здесь стоит заметить, что как историк, Николай Карамзин был сторонником абсолютной ... подал в отставку. Интересно, что именно в данный период биографии Карамзин начинает писать свои первые работы. Переехав в Симбирск, он стал членом масонской ложи «Золотого венца». ...
Не будем поставлять в заслугу Карамзину, что он, может быть, не был так приготовлен к труду своему, как знаменитые европейские его соперники. Карамзин получил образование не ученое, но светское; он впоследствии сам перевоспитал себя: тем более ему чести, но нам нет никакой надобности до частных средств и способов писателя: мы судим только его творение. Заметим здесь мимоходом: были и теперь есть люди в России, более Карамзина знающие какую-либо часть, к русской истории относящуюся, но сие частное знание поглощает все другие их способности и не дает им средства даже и подумать сравниться с великим творцом «Истории государства Российского»: они каменщики, Карамзин зодчий, и великий зодчий. Здание, им построенное, не удивляет целого мира, подобно зданиям Микель-Анджелов[83], но тем не менее оно составляет честь и красу своего века для той страны, в коей оно воздвигнуто.
И современники-сограждане были справедливы к великому Карамзину. Творение его еще долго будет предметом удивления, чести и хвалы нашей. Карамзин научил нас истории нашей; идя по следам его, мы со временем научимся избегать его погрешностей и недостатков, можем и должны сравнивать его с гениальными творцами и воздавать ему не безусловную хвалу крикливого невежества, но в то же время с негодованием отвергаем мы порицателей человека необыкновенного. Он был столь велик, сколь позволяли ему время, средства, способы его и образование России: благодарность к нему есть долг наш.
Полевой Николай Алексеевич
(Шикло А. Е.
«У Карамзина Полевой не находит идеи „философической истории“, жалуется, что Карамзин „нигде не представляет нам духа народного“, – писал Н. А. Энгельгардт. – Надобно было соединить труды Шеллингов, Шлегелей, Кузенов, Шлецеров, Гердеров, Нибуров, узнать классицизм и романтизм, узнать хорошо политические науки, оценить надлежащим образом древних и т. д., и т. д., дабы могли бы наконец понять, что есть история? Как должно ее писать и что удовлетворяет наш век? Все это приобрело особую пикантность, когда Полевой приложил при No 20 „Телеграфа“ за 1829 г. следующее объявление, доказывающее, что сам Полевой, этот „остренький сиделец“, по выражению Пушкина, все „узнал“, „оценил“, „соединил“, „понял“ и вполне созрел, чтобы написать историю России!
Доныне у нас не было истории великого отечества нашего, которая, представляя вполне события, совершившиеся в русской земле, являла бы взорам просвещенного наблюдателя картину судеб России, в течение девяти с половиной веков, от начала русского народа до нашего времени. Мы ожидали такой картины от незабвенного Карамзина, мы радовались его бессмертному творению, но преждевременная кончина не допустила историографа кончить труд великий. Мне казалось однакож, что при настоящем состоянии материалов и приготовленных трудов для русской истории, при совершенстве нынешних понятий об истории вообще, труд и желание сделать возможное по силам могут отчасти заменить великие таланты, и я осмелился писать историю отечества после Карамзина… Читатели увидят в сочиненной мною истории русского народа опыт полной истории отечества…Я хотел изобразить жизнь русского народа, его политическое и гражданское состояние, его нравы, обычаи, так сказать, физиономию народа в каждом периоде, с того, в который дикий варяг приплыл на челноке своем к берегам Финского залива, до того, в который Александр явился победителем в Париже, и знамена Николая возвеялись у врат Константинополя. Вот предмет, изображенный мною. Вся история русского народа составляет двенадцать томов.
История возникновения русского театра
... накал этого эмоционального, духовного взаимообмена непременно скажется и на актерском исполнении, и на всей атмосфере зрительного зала. История русского театра делится на несколько основных этапов. Начальный, игрищный этап зарождается в ...
(Энгельгардт Н. А.
В своих исторических работах Полевой в известной мере опирался на труды французских историков Тьерри, Гизо и Минье, поставивших проблему борьбы классов, но, в силу своих собственных социально-политических убеждений, он не мог целиком исходить из этой проблемы в объяснении русского исторического процесса, которое оставалось по существу романтическим. «…Эклектизм Полевого сказался в том, что в его концепции исторического процесса прогрессивные буржуазные социологические идеи и теории оказались совмещенными с историческими идеями современной ему идеалистической философии, – точнее сказать: Полевой воспринимал исторические идеи Тьерри, Гизо и Минье в значительной степени сквозь идеалистическую и романтическую философию, и это обстоятельство обусловило противоречивость его концепции» (Очерки по истории русской журналистики и критики. Л., 1950. Т. 1. С. 281—282).
В 1830 г. Пушкин, рецензируя первый том «Истории русского народа», отметил связь ее Введения со статьей («Вступление… писано темным изысканным слогом и своими противоречиями и многословием напоминает философическую статью об русской истории, напечатанную в „Московском телеграфе“…») и полемически повернул против Полевого его похвалы карамзинскому «слогу»: «По крайней мере слог есть самая слабая сторона „Истории русского народа“… Искусство писать до такой степени чуждо ему (Полевому. – Сост.), что в его сочинении картины, мысли, слова, все обезображено, перепутано и затемнено». Статья вызвала и другие полемические отклики. Впоследствии Белинский отметил: «Статья была превосходно написана, мера заслуг Карамзина оценена в ней была верно, беспристрастно, с полным уважением к имени знаменитого писателя» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: В 13 т. Т. 9. С. 672).
1. Впервые: Московский телеграф. 1829. Ч. 27. No 12. Июнь. С. 467—500. Печатается по первой публикации.
3. пороки не человека, но века (лат.).
5. См. прим. 6 на с. 878.
6. См. прим. 24 нас. 911.
7. Гизо Франсуа (1787—1874) – французский историк.
8. См. прим. 7 на с. 876.
9. Гердер Иоганн Готфрид (1744—1803) – немецкий философ и писатель, автор сочинений по философии истории.
10. См. прим. 15 на с. 913.
11. Тьерри Огюстен (1795—1856) – французский историк.
12. См. прим. 22 на с. 905.
13. Минье Огюст (1796—1884) – французский историк.
14. Райналь (Рейналь) Гийом Томас Франсуа (1713—1796) – французский философ и историк.
16. Барант Амабль Гийом Поспер Брюжьер де (1782—1866) – французский историк и общественный деятель.
17. См. прим. 2 на с. 913.
18. См. прим. 21 нас. 911.
20. См. прим. 13 на с. 879.
21. Монтескье Шарль Луи де (1689—1755) – французский философ и писатель.
22. См. прим. 11 на с. 908.
23. Шеллинг Фридрих Вильгельм (1775—1854) – немецкий философ, представитель немецкой классической философии.
24. Шлегель Август Вильгельм (1767—1845) – немецкий историк литературы, критик, переводчик.
25. Кузен Виктор (1792—1867) – французский философ и политический деятель.
26. См. прим. 6 на с. 904.
27. Нибур Бартольд Георг (1776—1831) – немецкий историк.
28. Шиллер Иоганн Фридрих (1759—1805) – немецкий поэт, драматург и теоретик искусства Просвещения.
29. Цшокке Генрих (1771—1848) – швейцарский писатель.
30. Гете Иоганн Вольфганг (1749—1832) – немецкий писатель, основоположник немецкой литературы нового времени, мыслитель и естествоиспытатель.
31. Скотт Вальтер (1771—1832) – английский писатель, создатель жанра исторического романа, сочетающего романтические и реалистические тенденции.
32. Слова Карамзина из Предисловия к «Истории государства Российского».
33. Имеется в виду известный эпизод древней истории: героическая гибель в 480 году до н. э. 300 спартанцев во главе с царем Леонидом, охранявших горный проход в Фермопилах во время греко-персидской войны.
36. Олег Святославич (?-1115) – древнерусский князь, дважды захватывал Чернигов при поддержке половцев.
37. См. прим. 15 на с. 1020.
38. Пожарский Дмитрий Михайлович (1578—1642) – полководец, вместе с К. Мининым руководил борьбой с польским нашествием в начале XVII в.
39. См. прим. 13 нас. 911.
40. См. прим. 19 на с. 911.
41. См. прим. 10 на с. 911.
43. Никон (?-1088) – древнерусский писатель, по мнению некоторых историков, автор летописного свода до 1073 г. – одного из источников «Повести временных лет».
44. Цитируются «Письма русского путешественника», запись датирована: Париж, Мая… 1790.
45. Цитата из Нового Завета (Лк 17, 16).
Имеется в виду: чужак, человек со стороны; «иноплеменник», самарянин был единственным из десяти исцеленных прокаженных, пришедшим поблагодарить Христа.
46. См. прим. 7 на с. 907.
47. Эммин (Эмин) Федор Александрович (1685—1770) – писатель, автор первых русских романов и «Российской истории».
48. Нехачин Иван Васильевич (1771—1811) – русский историк.
49. Хилков Андрей Яковлевич (1670—1718) – дипломат. Ему приписывался труд «Ядро российской истории», на самом деле принадлежащий А. И. Манкиеву.
50. См. прим. 1 на с. 907.
51. Каченовский Михаил Трофимович (1775—1842) – историк, переводчик, критик, издатель, общественный деятель.
52. Арцыбашев Николай Сергеевич (1771—1841) – историк, поэт, прозаик.
53. Руссов Степан Васильевич (1770—1842) – историк и журналист. В «Вестнике Европы» против Карамзина выступали также издатель журнала М. П. Погодин (1828. No 4), М. Т. Каченовский (1828. No 13).
Статья М. А. Дмитриева в защиту Карамзина появилась в «Атенее» (1829. No 3-5. См. наст. изд.).
С. В. Руссов опубликовал специальную брошюру «О критике г-на Арцыбашева…» (СПб., 1829).
54. Дмитриев Михаил Александрович (1796—1866) – критик, поэт, переводчик, мемуарист, племянник И. И. Дмитриева.
55. См. прим. 9 на с. 904.
56. См. прим. 7 на с. 904.
57. См. прим. 11 на с. 908.
58. См. прим. 6 на с. 904.
59. Румянцев Николай Петрович (1754—1826) – граф, дипломат, министр иностранных дел, канцлер, библиофил и коллекционер рукописей.
60. Калайдович Константин Федорович (1792—1832) – русский историк, археограф, член-корреспондент Петербургской Академии наук (1825).
61. Строев Павел Михайлович (1796—1876) – русский историк, археограф, сотрудник «Московского вестника», академик Петербургской академии наук (1849).
62. Погодин Михаил Петрович (1800—1875) – прозаик, драматург, публицист, издатель, историк.
63. Востоков Александр Христофорович (Остенек Александр Вольдемар; 1781—1864) – поэт, переводчик, филолог-славист.
64. См. прим. 11 на с. 905.
65. Френ Христиан Данилович (1782—1857) – российский востоковед, академик Петербургской академии наук (1817).
66. См. прим. 10 на с. 904.
67. Баузе Федор Григорьевич (1752—1812) – профессор Московского университета, собиратель памятников древнерусской письменности.
68. Вихманн БурхардТенрих (1786—1822) – писатель и коллекционер, автор работ по русской истории.
69. Толстой Федор Андреевич (1758—1849) – граф, собиратель древних книг и рукописей.
71. Чингис-Хан (ок. 1155—1227) – основатель Монгольской империи, организатор завоевательных походов против народов Азии и Восточной Европы.
72. Шуйский Василий Иванович (Василий IV) (1552—1612) – русский царь в 1606—1610 годах.
73. Владислав (1595—1648) – сын польского короля Сигизмунда III, претендент на Московский престол.
74. Карл I (1600—1649) – английский король из династии Стюартов.
75. Петр Пустынник (ок. 1050—1115) – христианский отшельник, инициатор первого крестового похода.
76. Лютер Мартин (1483—1546) – деятель Реформации в Германии.
77. Феодор (Федор) Алексеевич (1661—1682) – русский царь (с 1676).
79. Филипп (до пострижения в монахи в 1537 г. Федор Степанович Колычев; 1507—1569) – митрополит, убит по указанию Ивана Грозного.
80. Годунов Борис (1551—1605) – русский царь.
81. Дмитрий (Лжедмитрий) I Самозванец (предположительно, Г. Б. Отрепьев;?-1606).
Под именем сына Иоанна IV занял в 1605 году российский престол. Убит боярами-заговорщиками
82. Ляпунов Захарий Петрович (ум. после 1612) – организатор свержения Василия Шуйского (в 1610).
83. Микеланджело (Микельанджело) Буонаротти (1475—1564) – итальянский скульптор, живописец, архитектор эпохи Возрождения.
