После победы Октябрьской революции 1917 г. и Гражданской войны в России набирало обороты свободной мысли, продолжались казни, изгнания засилье чиновников и канцелярий, смолкнул «веселия глас», закатилось «солнце разума», человек (независимо от положения в государственной пирамиде) стал послушным орудием в руках чьей-то беспощадной воли для насилия над другими рабами. Ситуация беспредела, тоталитаризма охватила все сферы жизни
Насильственная коллективизация уничтожила русскую деревню, превратила крестьян в рабов (М. Шолохов, А. Платонов, Б. Можаев, С. Залыгин).
Под сенью мертвого древа тоталитарного режима жила и умерла Настя («Котлован»), вынашивал свои скорбные мысли маленький человек («Сокровенный человек»), руками послушных Шариковых и Латунских наука, поэтическое слово. «Вихорь черный» раскидывал нации, семьи в разные стороны. К 30-м гг. страна приняла страшный облик всеобщей казармы, где все регламентировалось: как жить, как трудиться, что петь, что говорить, о чем думать. О. Мандельштам назвал эти годы веком-властелином, веком-зверем, веком-волкодавом, веком ночи и неправды. Идеологом века-волкодава, его вдохновителем орудием был И. В. Сталин.
Еще в начале XX в. Блок написал пророческие Дремлют гражданские
Слышно, что кто-то идет.
- Кто ж он, народный смиритель?
- Темен, и зол, и свиреп:
Инок у входа в обитель
Видел его — и ослеп.
Он к неизведанным безднам
Гонит людей, как стада…
Посохом гонит железным.
- Боже! Бежим от суда!
Режим Сталина действительно оказался «темен, и зол, и свиреп»: раздавил оппозиционные группы внутри партии, уничтожил инакомыслящую интеллигенцию, разрушил церковь, посадил за решетку несколько миллионов человек, наладил механизм фальсификации исторических документов, организовал по всей стране спецлагерь (ГУЛАГ) для своих соотечественников, перед «которым меркнут все Освенцимы и Бухенвальды»… (Д. Л. Андреев, книга «Роза мира».)
Как реакция на тоталитаризм и сталинизм в нашем отечестве сложилась великая литература, написанная кровью и продиктованная совестью.
Поэма А.Т. Твардовского «По праву памяти».
Лирический герой поэмы в юности мечтал «не лгать, не трусить, верным быть народу», «а если — то и жизнь отдать» и не предполагал, что за его спиной уже начиналась «метелица сплошная». «Детям» предлагалась анкета о родственниках («Кем был до вас еще на свете отец ваш, мертвый иль живой?»).
Век техники: добро и зло. 20 век человек в мире и мир человека
... ясностью показала оборотную сторону развития науки и техники для человечества. Так наука в XX веке стала слугой двух господ — добра и зла, жизни и смерти. Энергия атома была использована для ... “наука”) — крайне враждебное отношение к науке, технике и ученым. Еще Маркс высказал такую, на первый взгляд, парадоксальную мысль: разум человека не всегда существует в разумной форме. Разве ...
И дети отрекались от отцов («То был отец, то вдруг он — враг»), совершая отцеубийство словом. Страшна и участь детей, так называемых кулаков, которым предстояло жить с клеймом «кулацкого отродья», «кулацкого сынка». И в этом — одна из причин лжесвидетельства на «отцов», имя которой страх. Кто виноват в трагедии народа, по Твардовскому? Не только Сталин, но и сами люди, загипнотизированные конформизмом. Основная идея поэмы «По праву памяти», обращенной к современникам и потомкам, — не дать убаюкать свою память, ибо, не зная уроков прошлого и не поклонившись праху его жертв, мы не готовы к будущему. Не смещайте интересы с гражданской оси и не давайте невозмутимому спокойствию проникнуть в вас: «Без нас, мол, обойдутся» — вот завет Твардовского — великого поэта и гражданина.
Поэма А.А. Ахматовой «Реквием».
Подымались, как к обедне ранней,
По столице одичалой шли,
Там встречались, мертвых бездыханней,
Солнце ниже, и Нева туманней,
А надежда все поет вдали.
«Вступление» в поэму рисует образ смерти, нависшей над корчившейся «под кровавыми сапогами и под шинами черных марусь» Русью. Возникает образ «темной горницы» с плачущими детьми, а вся главка ритмом стихов напоминает народный плач («Уводили тебя на рассвете, // За тобой, как на выносе, шла…»).
Вторая главка — как колыбельная сыну — добрая, ласковая по звучанию, но с трагической развязкой:
Тихо льется тихий Дон, Желтый месяц входит в дом.
Входит в шапке набекрень. Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна, Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме, Помолитесь обо мне.
Кульминация поэмы — главка «Распятие», эпиграфом к ней Ахматова взяла слова из канона, читаемые на утрене Великой Субботы, — обращение Иисуса Христа к деве Марии — своей матери: «Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящи ».
Магдалина билась и рыдала,
Ученик любимый каменел,
А туда, где молча Мать стояла,
Так никто взглянуть и не посмел.
как бы воспроизводят композицию иконы «Распятие»: крест с распятым Христом, Мария Магдалина, из которой Иисус изгнал семь бесов, любимый ученик Иоанн Богослов, единственный из апостолов свидетель казни; скорбная, молчащая мать. Здесь личное (арест сына) соединяется с общенациональным (трагическая история России) и вечным (Богородица).
Библейские образы позволили Ахматовой раздвинуть временные и рамки поэмы, показать, что и силы Зла, обрушившиеся горе матерей, и окаменелое сыновних глаз — все это соотносимо с общечеловеческими трагедиями. Библейский масштаб помог ей измерить трагедию 30-х гг. самой крупной мерой. А голос поэта стал голосом всего русского народа.
«Колымские рассказы» В.Т. Шаламова
«Неужели эти пытки, — спрашивал он, — подарила мне моя земля? Неужели есть такая вина, чтобы человека подвергнуть такой казни — обесчеловечивания, превращения в зверя?»
Анализ петра 1 и евгения цитатами. Петр и Евгений в поэме «Медный всадник
... имени Евгений , а вторая - памятнику Петра I , который, по сути, и является «медным всадником». Вот сочинение на тему по поэме Пушкина «Глубина мысли. Медный всадник» , с описанием главных героев: «прорубил окно в ... «неживого противника», Евгений ставит себя на один с ним уровень. Правда, безумство заканчивается очень печально – молодой человек умирает. Сложно сказать, кто прав – Петр со своей ...
Все, о чем написал Шаламов в «Колымских рассказах», было пережито им. Не потому ли он отказался от традиционного художественного повествования в пользу документальности, простоты, лаконизма? «А в документе, — считал писатель, — во всяком документе течет живая кровь времени». Он сам назвал главную тему творчества— «судьба и время», сам обозначил его пафос: «Каждый мой рассказ — пощечина по сталинизму. Пощечина должна быть короткой и звонкой».
Названия рассказов реалистичны: «В бане», «Протезы», «Утка», «Ягоды» (сравним с названиями у Андреева: «Стена», «Бездна», «Красный смех» — все символы).
«Читатель XX столетия не хочет читать выдуманные истории, у него нет времени на бесконечные выдуманные судьбы» — это писательское кредо Шаламова. И в рассказе «Надгробное слово» он обрушивает на читателя реальные имена узников Колымы. Умер Иоська Рюмин — простой «работяга»… умер Дмитрий Николаевич Орлов, бывший референт Кирова… умер экономист Семен Алексеевич Шейнин… добрый человек… умер Иван Яковлевич Федяхин, волоколамский крестьянин, организатор первого в России колхоза… умер Дерфель, французский коммунист, член Коминтерна… Неторопливо, без экзальтации течет надгробное слово и завершается словами Володи Добровольцева (узники обсуждали в рождественский вечер, хочется ли им вернуться домой): «А я… хотел бы быть обрубком. Человеческим обрубком, понимаете, без рук, без ног. Тогда я бы нашел в себе силу плюнуть им в рожу за все, что они делают с нами»…
А что же они, палачи, собственно, сделали! Организовали в целях «исправления» людей трудом и несвободой особый мир за колючей проволокой: как и на воле, были больница, красные уголки, свои стахановцы, собрания, самодеятельность, посылки с воли, ожидание шмонов, свои карьеристы и удачники. Так, Варламу Шаламову удалось изобразить два лагеря: за колючей проволокой и на так называемой свободе с ее ожиданием арестов, коммуналками, демонстрациями, продовольственными карточками, парторгами. Мир лагерной жизни отражал стиль казарменного социализма, в котором жила
Как же Варлам Шалимов ставит проблему отношений на Колыме? В рассказе «Ягоды» конвоир (ему никто не приказывал) убивает зэка за то, что он, собирая ягоды, вплотную подошел к границе зоны, увлекшись красным чудом. Рассказ «Мой процесс» знакомит с одним из типичных начальников, по фамилии Федоров. «Краснорожие от спирта, раскормленные, грузные, отяжелевшие от жира фигуры лагерного начальства в блестящих, как солнце, новеньких полушубках» — это обобщающий портрет всех Федоровых, Швондеров, Шариковых, дорвавшихся до жирного куска — платы несчастных. Сколько их стояло над головой заключенных! Бесчестные следователи («Почерк»), боявшиеся быть слишком мягкими, бесчеловечные врачи («Потомок декабриста») могли вырезать «кисту» на руке, но от работы освободить им было «неудобно». В охоту за человеком были втянуты все, включая заключенных.
Один только рассказ оставляет по-настоящему светлое впечатление — «Последний бой майора Пугачева». Если первые партии заключенных, привезенные в 30-е гг., как пишет Шаламов, «выучились не заступаться друг за друга, не поддерживать друг друга» и «их души подверглись полному растлению», то узники 40-х — репатриированные из Франции, Германии, советские офицеры и солдаты, поняв, что их привезли на смерть, устроили заговор, расстреляли конвоиров, убежали из лагеря. Окруженные, они были уничтожены, пробыв несколько дней на свободе, в тайге. Почему светлое впечатление? Да потому, что и Пугачев, и Солдатов, и Игнатович, и Левицкий предпочли медленному умиранию гибель в бою, отстаивая честь офицеров и товарищескую верность. Их не коснулся духовный геноцид. спущенный сверху, охвативший все группы каторжан. Вот почему Шаламов говорил, что «в лагере нет виноватых»: «…И это не острота, не каламбур. Это юридическая природа лагерной жизни… тебя судят вчерашние (или будущие) заключенные, уже отбывшие срок. И ты сам, окончивший срок по любой статье, самим моментом освобождения приобретаешь юридическое и практическое право судить других».
Анализ рассказа один день ивана денисовича солженицына
... Солженицына «Один день Ивана Денисовича» имеет и художественную ценность: на примере судьбы одного человека автор смог показать судьбу целого поколения. Вместе с «Реквиемом» ... или чей-то преступный умысел своей жизнью и свободой. В лагере тема времени приобретает особую остроту. Не ... из деревни рвется в город, колхозы обречены, промыслы народные (плотницкое дело, корзиногшетение) никому не нужны. ...
«Один день Ивана Денисовича» А.И. Солженицына
Если рассказы Шаламова о Колымских лагерях потрясают своей документальностью, то «Один день Ивана Денисовича» Солженицына привлекает художественным исследованием характера Ивана Шухова не через какое-то исключительное событие лагерной жизни (побег, поединок со следователем, смерть), а через описание одного дня от подъема до отбоя. У писателей были и разные задачи: у первого — показать ГУЛАГ как систему и форму геноцида, у второго — увидеть те внутренние, духовные стимулы и силы, которые позволили ему выжить в нечеловеческих условиях. Давайте вглядимся в тот мир вещей, что сложился вокруг Ивана Денисовича: «белая тряпочка», чтоб рот на морозе прикрывать, ботинки, валенки, вязанка, шапка, ложка, телогрейка, номер, письмо, мастерок, окурок, пайка хлеба. Это предметы его заботы, любви, страха. Что стоит за этим — мелочность и собирательство, как у Плюшкина? Нет, конечно. Предметы как бы организуют лагерную жизнь Ивана Денисовича, становятся его «семьей», дающей возможность выжить и вернуться к народному складу жизни — хозяйственной, кропотливой, осмысленной (Платон Каратаев у Толстого, будучи в плену у французов, тачает, шьет, суп варит, собачонку голубит).
У Ивана Денисовича своя тактика, противоположная той, о которой ему когда-то поведал первый бригадир — Кузёмин: «Здесь, ребята, закон — тайга. Но люди и здесь живут. В лагере вот кто подыхает: кто миски лижет, кто на санчасть надеется да кто к куму ходит стучать».
Может показаться, что Иван Шухов не такой интересный, самобытный литературный герой, как Чацкий, Печорин, Раскольников — герои масштабные, проверяющие свои идеи на прочность, ищущие и страдающие. Вот, например, как Шухов подытоживает свой день: «На дню у него выдалось сегодня много удач: в карцер не посадили, на Соцгородок бригаду не выгнали, в обед он закосил кашу… с ножовкой на шмоне не попался, подработал вечером у Цезаря и табачку купил. И не заболел, перемогся. Прошел день, ничем не омраченный, почти счастливый». И что же? Все эти маленькие удачи считать счастьем? Уж не смеется ли над нами писатель, явно симпатизирующий герою? Нет, не смеется, а сострадает и уважает своего героя, живущего в согласии с самим собой и по-христиански принимающего невольное положение. Он знает секрет народного отношения к «суме» и «тюрьме». Он истинно национальный русский характер, ибо есть в нем и жизнестойкость, и знание мелочей жизни, сметка, ум, несуетность, рассудительность, скромность, непротивопоставление себя другим, доброта, основательность и любовь к труду. Отсутствие протеста в нем, прошедшем войну невинно, — от глубокого понимания связанности своей судьбы с судьбой целого роя, народа. Он противостоит, безусловно, горячим головам в рассказе — кинорежиссеру Цезарю и кавторангу Буйновскому крепостью духа, мудростью и ответственностью перед семьей. Цезарь получает посылки из дома, а Шухов не хочет тянуть из дома посылки, жалеет жену и детей. Мечтает — когда вернусь, буду их кормить. Совестливость — основа нравственности Шухова. Патриархальные устои его личности как бы берегут это драгоценное качество русской души, устойчивой к нравственной коррозии. Он хорошо знает, что есть грех и что не есть грех.
Жизнь и правление царя Федора Алексеевича Романова
... историков. Занимательна история прихода Федора Алексеевича к власти. 8 февраля 1676 скончался Алексей Михайлович Романов. За два года до этого ... царе союзника, оставался рад и начинал жизнь в новом месте. Страна росла и крепла, а в народе царя любили все сильнее. Царь ... покидал дворца. Тем временем бразды правления взял родственник царя Иван Милославский, который создавал с каждым годом все больше ...
Тайный внутренний свет, исходящий от скромного Шухова, — это свет всепобеждающей жизни.
Кроме Шухова в рассказе немало эпизодических персонажей, введенных Солженицыным для создания более полной картины всеобщего ада, на который был обречен народ. Здесь и безымянный старик зэк, сидящий с основания советской власти, и бригадир Кузёмин, арестованный в 1931 г., и другой бригадир — Тюрин, сидящий с 1933 г. Сибиряк Ермолаев, бывший военнопленный, и Сенька Клевшин, трижды бежавший от немцев, получили по 10 лет за свой героизм в плену, баптист Алешка — за веру в Бога, эстонцы — за то, что желали свободы для своего народа. И все эти люди, содержащиеся властью в нечеловеческих условиях, строят Соцгородок
Всего один день в одном лагере, изображенный писателем, стал символом страшной эпохи, в которой жила наша страна. Осудив бесчеловечную систему, писатель вместе с тем создал образ подлинно национального героя, сумевшего сохранить лучшие качества русского народа.
ЛИТЕРАТУРА 50—90-х гг.
[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/referat/literatura-godov-2/
Отгремели салютные залпы 1945 г., и началась мирная жизнь. Но могла ли быть «мирной» жизнь советских людей? Ведь сталинизм еще был силен, военная разруха давала себя знать, колхозник на земле и рабочий на заводе оставались рабами. Железный занавес отделял нашу страну от всего цивилизованного мира. Страны, отошедшие к социалистическому лагерю в соответствии с Варшавским договором, лишенные политической самостоятельности, проходили красную идеологическую обработку. События в Венгрии (1956) и Чехословакии (1968) покрыли нас позором, вокруг возникла глухая стена вражды и ненависти. Литературу тоже пытались заставить замолчать. Цензура и КГБ бдительно следили, чтобы в печать не просочилась правда. На фоне всеобщего обнищания народа все громче звучала песня: «Эх, хорошо жить!» Этим же пафосом были пронизаны многие популярные произведения тех лет. Однако были такие писатели и поэты, которые не хотели подпевать бодрым маршам, памятуя: не хлебом единым жив человек. Поэт Леонид Мартынов замечательно выразил суть такого взгляда на литературу, призывая не изменять духовному хлебу — правде о нас и нашем нравственном состоянии:
Не золото лесная опаль, В парчу не превратиться мху, Нельзя пальто надеть на тополь, Сосну не кутайте в доху, Березки не рядите в ряски, Чтоб девичью хранить их честь. Довольно! Нужно без опаски Увидеть мир, каков он есть!
Могучая плеяда писателей-шестидесятников сберегла самую главную ценность русской музы — ее совестливость и непоказную, неофициальную гражданственность. Произведения Г. Владимова («Три минуты молчания»), Ю. Трифонова («Долгое прощание», «Предварительные итоги», «Старик»), В. Быкова («Сотников», «Обелиск»), Ф. Абрамова («Братья зимы и три лета»), В. Белова («Привычное дело»), Ч. Айтматова («Прощай, Гульсары», «Белый пароход»), В. Астафьева («Царь-рыба»), В. Дудинцева («Не хлебом единым»), которые открыл читателю А. Твардовский в журнале «Новый мир», доказали, что отечественная литература боролась и побеждала, несмотря на то, что неугодных писателей травили, не печатали, выдворяли из СССР.
Литература народов России
... народов России. Многонациональная поэзия России вслед за поэзией русской стремилась глубже постигать жизнь и была в лучших своих образцах реалистической. Среднеазиатские литературы и литературы народов ... распространял листовки, сблизился с революционно-демократическими писателями. Два первых сборника Гафури запретила ... народные», но согнанные на работу «беспощадным царем» - голодом. В ст-ии Некрасова ...
«Самый опасный браконьер — в душе каждого из нас», — не устает повторять наш современник Виктор Астафьев. «Браконьер», «браконьерство» — эти слова мы обычно связываем с охотой в запрещенных местах, но Астафьев распространяет их на каждого из нас. Он обнажает болевые точки нашей нескладной, дисгармоничной, подчас абсурдной жизни, перенося центр тяжести с социальных (революция, войны, тоталитарный гнет) на нравственные проблемы современного человека, обрекающего себя и своих детей на «обмены», «пожары», «рвы» — катастрофы, ибо каждый символ обозначает беду. Литература XIX в. не была идиллической, но породила светлые названия: «Дворянское гнездо», «Воскресение», «Чайка». Современная же буквально захлебывается от ужаса: «Не белых лебедей», «Пожар», «Живи и помни», обнаружив апокалипсическое состояние общества, браконьерское отношение человека и к природе, и друг к другу, и к своим святыням. Рухнул большой дом Пряслиных (роман Ф. Абрамова «Дом»), потому что под фундаментом оказался песок.
Повесть Ю.В. Трифонова (1925—1981) «Обмен», В.П. Астафьева (род. 1924) «Царь-рыба»
«По тому, как вольготно, с сытой леностью подремывала рыба на боку, похрустывала ртом, будто закусывая пластиком капусты, упрямое ее быть ближе к человеку, лоб, как отлитый из бетона, по которому ровно гвоздем процарапаны полосы, картечины глаз, катающиеся без звука под панцирем лба, отчужденно, однако без умысла вперившиеся в него, бесстрашный взгляд — все-все подтверждало: оборотень! Оборотень, вынашивающий другого оборотня, греховное, человечье есть в сладостных муках царь-рыбы» — так воспринял появление огромного осетра Игнатьич, главный герой кульминационной новеллы «Царь-рыба». Это загадочное описание свидетельствует о каком-то неблагополучии в биографии героя: что-то напомнила ему рыба, в чем-то уличила… Но в чем?
Жил Игнатьич вполне добропорядочно: «от людей не отворачивался», «ко всем был внимателен», «при дележе добычи не крохоборничал». Умелец на все руки, у которого даже лодка была «чистенькая, сверкающая голубой и белой краской», и на ставенках нового дома красовались цветы, он и сам был аккуратный, подтянутый. Вполне положительный тип. Но внутри себе на уме. На реке у него «три конца» — три причала, а на «концах» тяжелые якорницы, чтоб лодку не относило, когда он переставляет «самоловы» для ловли красной рыбы. Он браконьер высшей пробы. Во время последней, возможно, для него рыбалки Игнатьичу вспомнился было наказ деда: попалась царь-рыба, «брать за жабры осетрину» — и в воду, на волю. Но препоны разорвались, в голове и сердце твердость: одолею рыбу! Я царь, а не она! Писатель показывает поединок выдохшейся, измученной рыбины с человеком не на жизнь, а на смерть, где все наши симпатии на стороне Природы, а не того, кто издевается над ней. Своей книгой В. Астафьев утверждал простую и ясную мысль: природа и человек «повязаны одним смертельным концом»: погибнет природа — погибнет и человечество.
Человек и биосфера (По произведению В. П. Астафьева «Царь-рыба»)
... Так что же я ищу? Отчего мучаюсь? Почему? Зачем? Нет мне ответа". Виктор Астафьев не дает готовых ответов на поставленные в повествовании ответы. От читателя требуется мужество, доброта, мудрость, чтобы понять: царь-рыбу ... например, форма романа. Одна из главных задач "Царь-рыбы" — обличение браконьерства в наиболее широком толковании этого слова. Ведь браконьер — это ... школы уже списали это сочинение.
ПоэмаА.А. Вознесенского
Черепа. Тамерлан. Не вскрывайте гробниц!
Разразится оттуда война.
Не порежьте лопатой духовных грибниц!
Повылазит чума.
Симферопольский не прекратился процесс.
Связь распалась времен?
Психиатра — в зал!
Как предотвратить бездуховный процесс,
Что условно я «алчью» назвал?!
«Геноцид заложил этот клад», немцы 12 тысяч жертв, а мы, «кладбище современных душ», не золотишко воруем, а себя У Вознесенского эта мысль выражена емкой метафорой: «Ангел смерти является за душой, как распахнутый Насыщенная образность (от библейских мотивов до сегодняшнего дня), интеллектуальная поэзия конца XX в. нужны Вознесенскому не ради «изящной словесности», а для того, чтобы излечить общество «шоковой информацией». Алчность в любом виде порождает философию вседозволенности, сочетающейся с инстинктом власти и честолюбием. «Алчь», по Вознесенскому, делит людей на два лагеря: тех, кто болен ею (замминистра, зарывающий награбленное в саду на даче, браконьеры на Байкале, сделавшие озеро мертвым, виновники Чернобыльской рэкетиры всех мастей), и тех, кто ее не приемлет (люди нравственно чистые, в том числе и лирический герой поэмы, считающий себя должником мальчика XXI в. за отравленную воду, уничтоженные леса, погубленную природу).
Такая полярность человеческого материала изумляет, но и обнадеживает: не все в нашем мире погибло, есть люди с «нестандартными умами» («Мне дороже ондатр среди ярких снегов мировой нестандарт нестандартных умов»).
В главке «Перед ремонтом» нарисована символическая картина: человек снимает огромное полотно Иванова «Явление Христа народу». (Картина уходит от народа в запасный фонд. «Последним капитан уходит с судна — не понятый художником Христос».)
Художнику Христос не удавался.
Фигуркой, исчезающей из глаз,-
Вы думали — он приближался?
Он, пятясь, удаляется от нас.
Слишком скорбно и пессимистично пишет Вознесенский в этих строках о нашей перспективе жить без Добра, Красоты, Человечности, то есть без Христа.
К писателям, активно заявившим о своей гражданской позиции и обратившимся к материалу современной жизни, можно отнести В. Распутина («Пожар»), Ч. Айтматова («Плаха»), В. Астафьева («Печальный детектив»).
В этот же период большим событием в русской общественной и культурной жизни стало появление произведений так называемой возвращенной литературы. Впервые были опубликованы поэмы А. Ахматовой «Реквием» и А. Твардовского «По праву памяти», произведения М. Булгакова («Собачье сердце», «Роковые яйца» и др.), А.Платонова («Котлован», «Чевенгур», «Ювенильное море»), М.Цветаевой, И. Бунина («Окаянные дни»), О. Мандельштама, Б. Пастернака («Доктор Живаго»), Е. Замятина («Мы») и т. д.
Российский читатель наконец-то познакомился с творчеством писателей-эмигрантов, произведения которых были запрещены коммунистическим режимом, но широко известны за рубежом. Эти писатели (И. Шмелев, В. Набоков, Г. Иванов, М. Алданов, В. Ходасевич, Н. Берберова и др.) составили литературу русского зарубежья.
Роль родительского наставления в жизни человека (2)
... жизни человека, что писать в итоговом сочинении? Именно в семье человек получает старт в успешную жизнь ... Большую роль сыграло родительское наставление и в жизни героя повести А. С. ... заставила сразу же повзрослеть. Героиня романа Маргарет Мадзантини «Рожденный дважды», Джемма, ... жизни человека. Семья в жизни человека играет настолько огромную роль, что переоценить ее влияние вряд ли возможно. Человек, ...
В 80-е — начале 90-х гг. значительно возрос интерес писателей к исторической теме, что было связано со спецификой переживаемого поворота. Наиболее актуальными оказались темы, связанные с относительно недавним историческим прошлым России, с эпохой сталинизма (А. Рыбаков. «Дети Арбата»; В. Дудинцев. «Белые одежды»; В.Аксенов. «Московская сага»; Б.Окуджава. «Упраздненный театр»).
В 1993 г. была завершена публикация романа-эпопеи А. И. Солженицына «Красное колесо», в которой представлена широкая панорама жизни предреволюционной России.
В 1994 г. журнал «Знамя» опубликовал роман Г. Владимова «Генерал и его армия», посвященный теме Великой Отечественной войны. Публикация романа писателя, вынужденного в 1983 г. эмигрировать из нашей страны, автора таких произведений, как «Три минуты молчания», «Верный Руслан*, стала событием. Г. Владимов в показе народной войны, в раскрытии характеров героев романа продолжает толстовские традиции, придает им актуальное звучание. Роман позволяет сделать вывод о том, что современная литература в ее лучших произведениях органично усвоила традиции великой
