Сомерсет Моэм – ярчайший представитель английской литературы ХХ века. Каждый его роман представляет собой отдельную историю, связанную с различными этапами жизни писателя.
Тема искусства всегда занимала важное место в творчестве Сомерсета Моэма. Ведущая проблема его произведений — столкновение незаурядной творческой личности с окружающей ее средой, отстаивающей непререкаемость своих взглядов на жизнь и моральных оценок. В лице Моэма лицемерие в его английском варианте, знаменитый британский снобизм, который еще Теккерей определил как смесь угодничества перед стоящими выше и наглого хамства по отношению к стоящим ниже на общественной лестнице, имели одного из самых непримиримых врагов. В борьбе со снобизмом Моэм опирался на традиции английской психологической сатиры, идущие от Свифта, Стерна и Теккерея, книги которых он называл в числе своих любимых. Моэм известен как непревзойденный рассказчик, мастер сюжетного повествования и стилист; его нередко называют «английским Мопассаном». В своей прозе он стремится соединить лаконичность и изящество французской школы письма с психологической обстоятельностью и социальной «емкостью» в изображении характеров и материального окружения персонажей, что свойственно английской литературной традиции. Язык лучших книг Моэма, отмеченный благородной соразмерностью между смысловым наполнением, звучанием и даже графическим оформлением фразы при полном отсутствии формалистических изысков и по сей день воспринимается как эталон классического английского литературного языка.
Романы «Луна и грош», «Театр», «Пироги и пиво, или скелет в шкафу» образуют нечто вроде трилогии о творцах искусства, его смысле и отношении к реальной жизни, судьбе художника в Англии. Однако тема «художник и общество» далеко не исчерпывает идейно-философское содержание этих книг. Моэм никогда не переставал размышлять над фундаментальными проблемами эстетики: о «корнях» искусства и вдохновения, о соотношении красоты и добра, о целях и поистине неисповедимых путях и парадоксах искусства, которое для воплощения гения нередко избирает личность во всех прочих отношениях заурядную, иногда крайне не привлекательную, порой даже отталкивающую. Некоторые из этих проблем исследованы в романах трилогии.
«Луна и грош», книга о живописце, как раз и построенная на одном из таких необъяснимых парадоксов, остро ставит вопрос о том, в чем может, а в чем не может художник-творец получить моральное оправдание. Одной из важных проблем, поднятых в романе, является вопрос о взаимоотношениях между этикой и эстетикой, между моралью творца и плодами его искусства. Моэм исследует противоречие, которое, с его точки зрения не возможно объяснить рационально, — противоречие между гением в творчестве и человеком в жизни.
Аргументы к сочинению роль искусства в жизни человека
... механически, не касаясь собственной души, создает продукт. «Свеча горела» М. Гелприна О роли искусства в жизни человека повествует рассказ Майкла Гелприна «Свеча горела». Навыки механического труда развивают ... духовности у своих юных воспитанников. Поэтому тайком от своих хозяев, он обращается к учителю литературы, чтобы освоить базовые знания. Механический объект, названный Максимом, «поначалу ...
В «Театре», романе об актрисе, рассматривается диалектическое единство «творец – плоды творчества – аудитория», то есть говорится о природе вдохновения и назначении искусства. Моэм восхищен великим искусством своей героини, но он не скрывает того, что и вне сцены она продолжает играть, меняя маски, активно участвуя в создании мифа о несравненной Джулии Ламберт. Он обнажает изнанку мифа, механизм его создания, и само ремесло актера предстает как тяжкий труд, помноженный на талант, оно лишается романтического ореола
В романе «Пироги и пиво, или скелет в шкафу» автора интересует такая проблема, как соотношение искусства и жизни. Он подходит к этому с разных сторон: пытается определить, что есть красота, размышляет о прекрасном в искусстве и жизни, и, в связи с этим, о степени свободы художника в обращении с жизненным материалом; стремится выяснить, что важнее.
Объектом данной курсовой работы является художественные произведения Сомерсета Моэма, в которых тема искусства является ведущей ( «Луна и грош», «Театр», «Пироги и пиво, или скелет в шкафу»)
Предмет исследования
Гипотеза данной курсовой работы заключается в том, тема искусства и его влияния на судьбу личности является одной из основных в произведениях Сомерсета Моэма.
Задачи исследования:
-
Анализ критической литературы по творчеству С.Моэма.
-
Изучение произведений С.Моэма, в которых отражена тема искусства.
-
Выявление проблем эстетики, описанных в произведениях С.Моэма.
^
Уильям Сомерсет Моэм (21 января 1874, Париж — 16 декабря 1965, Кап-Ферре, Франция), английский писатель. Моэм родился в семье дипломата, рано осиротел, воспитывался в семье дяди-священника и школе-интернате для мальчиков «Кингз Скул»; изучал медицину, получил диплом врача. После успеха его первой книги, романа «Лиза из Ламбета» (1897), он решил оставить медицину и стать писателем. Этот период его жизни косвенно отражен в его романах «Бремя страстей человеческих» (1915) и «Пироги и пиво, или скелет в шкафу» (1930).
Несколько написанных следом романов денег не принесли, и Моэм обратился к драматургии. После громкого успеха комедии «Леди Фредерик» (1907) Моэм стал преуспевающим автором. С этого времени он часто и много ездил по свету, в частности, выполняя задание британской разведки в 1916-1917 годах, побывал и в России, о чем поведал в сборнике рассказов «Эшенден, или Британский агент» (1928).
В том же году он купил виллу на французском Лазурном берегу и жил там постоянно, кроме периода с октября 1940 по середину 1946 года. Урна с прахом Моэма, согласно его воле, захоронена у стены созданной на его деньги и носящей его имя библиотеки школы «Кингз Скул»[1].
Значение декоративного искусства в жизни древнего общества. Урок ...
... урок. VII. Домашнее задание. Найти иллюстрации с изображением древнегреческих ваз и оформить в альбом. Роль декоративного искусства в жизни древнего общества Цели: План урока Сегодня мы начинаем с вами увлекательное путешествие по ...
Моэму принадлежат легкие комедии характеров и положений, злые сатиры на нравы и социально-психологические драмы типа «За заслуги» (1932) с острым конфликтом и точной прорисовкой исторического времени. Его пьесы — в 1903-1933 годах их было поставлено около 30 — отличаются динамичным действием, тщательной разработкой мизансцен, компактным живым диалогом. Однако главный вклад писателя в литературу — это новеллы, романы и эссеистика, в т. ч. книга «Подводя итоги» (1938), в которой свободное эссе о литературе и искусстве, осторожная авторская исповедь и эстетический трактат сплавлены в примечательное художественное целое.
Взыскательное мастерство формы — крепко выстроенный сюжет, строгий отбор материала, емкость детали, естественный как дыхание диалог, виртуозное владение смысловым и звуковым богатством родного языка, раскованно-разговорная и вместе с тем сдержанная, неуловимо скептическая интонация повествования, ясный, экономный, простой стиль — делает Моэма классиком рассказа 20 века. Многообразие характеров, типов, положений, конфликтов, сопряжение патологии и нормы, добра и зла, страшного и смешного, обыденности и экзотики превращают его новеллистическое наследие (подготовленное им в 1953 году полное собрание рассказов включает 91 произведение) в своего рода «человеческую трагикомедию». Однако этот свод смягчен бесконечной терпимостью, мудрой иронией и принципиальным нежеланием выступать в роли судьи ближнего своего. У Моэма жизнь как бы сама себя рассказывает, сама себя судит и выносит нравственный приговор, автор же не более, чем наблюдатель и хроникер изображаемого.
Достоинства объективной манеры письма и блестящего стиля, которым Сомерсет Моэм в немалой степени обязан своей любовью к мастерам французской прозы, присущи и его лучшим романам. Помимо «Бремени», это роман о художнике «Луна и грош» (1919) и роман об актрисе «Театр» (1937), образующие вместе с романом о писателе «Пироги и пиво» нечто вроде трилогии о творцах искусства, его смысле и отношении к реальной жизни, а также «Узорный покров» (1925), «Рождественские каникулы» (1939) и «Острие бритвы» (1944).
За взаимоотношениями персонажей, столкновениями их устремлений, страстей и натур у Моэма отчетливо проступает художественно-философский анализ некоторых «вечных» тем мировой литературы: смысл жизни, любовь, смерть, сущность красоты, назначение искусства. Постоянно возвращаясь к волновавшей его проблеме сравнительной ценности нравственного и прекрасного, Моэм в каждом случае, хотя и по-разному, отдавал предпочтение первому, как то явствует из логики созданных им образов: «…больше всего красоты заключено в прекрасно прожитой жизни. Это — самое высокое произведение искусства» («Узорный покров»).
Парадоксальное сочетание вещей, казалось бы, несочетаемых, которое, за неимением или нежеланием объяснения, удобно списать по разряду противоречий, было в высшей степени свойственно Моэму, человеку и писателю. Связанный рождением и воспитанием с верхушкой «среднего класса», именно этот класс и его мораль он сделал главной мишенью своей язвительной иронии. Один из самых состоятельных литераторов своего времени, он обличал власть денег над человеком. Скептик, утверждавший, что люди ему в принципе безразличны и ничего хорошего ждать от них не приходится, он был особенно чуток к прекрасному в человеке и ставил доброту и милосердие превыше всего.[10]
По литературе. Жизнь коротка, искусство вечно (1)
... самом деле, «вечные темы» вечны уже потому, что них не существует времени. И сегодня создаются литературные произведения, заслуживающие того, чтобы остаться в веках. Жизнь коротка, искусство вечно, и они не могут ...
Книги Моэма и личность их автора вызывали, вызывают и, можно с уверенностью сказать, будут вызывать к себе разное отношение, но только не равнодушие. Честность писателя перед самим собой и своими читателями всегда импонирует. Она вызывает на заинтересованный разговор с сопоставлением суждений, оценок и точек зрения, и такой разговор с Моэмом ведут вот уже несколько поколений, соглашаясь с ним, споря, а то и полностью расходясь во мнениях. Значит, книги Моэма продолжают жить, а с ними и их автор.
^
2.1 «Луна и грош»
Роман «Луна и грош» (“The Moon and Sixpence”) был написан в 1919 году.
В нем использованы некоторые факты биографии французского художника Поля Гогена.
Биржевой маклер Чарльз Стрикленд, почувствовав непреоборимый творческий импульс, оставляет респектабельную жизнь состоятельного буржуа, семью и. занявшись живописью, «реализует» свой талант. Он причиняет окружающим массу неприятностей, а преданно любящую его женщину доводит до самоубийства. В конце концов он попадает на Таити, создает там серию гениальных картин и умирает от проказы в бедности и забвении за несколько лет до того, как его холсты начинают цениться дороже золота. В рамках этого сюжета Моэм разворачивает язвительную панораму модных артистических и литературных салонов, дает острую сатиру на буржуазную мораль и воззрения на искусство, ставит ряд серьезных философских проблем: природа искусства и гениальности (творческий процесс как цепь интуитивных озарений); сравнительная ценность подлинного искусства и искусства коммерческого, рассчитанного лишь на успех у публики; связь произведения искусства с личностью художника-творца. Совмещение аморализма и гениальности в одном лице, согласно Моэму, если и не препятствует самовыражению гения, то приводит к разрушению его личности. Оправдывая презрение Стрикленда к требованиям нормативной морали, салонов, дает острую сатиру на буржуазную мораль и воззрения на искусство, ставит ряд серьезных философских проблем: природа искусства и гениальности (творческий процесс как цепь интуитивных озарений); сравнительная ценность подлинного искусства и искусства коммерческого, рассчитанного лишь на успех у публики; связь произведения искусства с личностью художника-творца.
В романе «Луна и грош» Сомерсет Моэм описывает три типа искусства.[6]
Первый тип – искусство лондонских литературных гостиных и художественных салонов. Здесь все делается по неписанным канонам изысканности, интеллектуальности и «хорошего вкуса». Признанные или ожидающие признания творцы такого искусства в меру традиционны, хотя и не чуждаются новаций, в меру талантливы, хотя отнюдь не отрешены от житейской суеты, в меру оригинальны, хотя не настолько, чтобы их эстетическая продукция перестала пользоваться коммерческим спросом; а если не очень умны, то всегда могут блеснуть заимствованным остроумием или доморощенным злословием.
Второй тип искусства — «искусство» добропорядочных бюргерских особняков, которое только условно можно назвать искусством. Оно представлено картинами Дирка Стрёва. Бездарный голландец так одержим желанием написать всё «как в жизни», что жизнь уходит с его холстов, оставляя на них мертвые фигуры живописных «пейзан» и «вагабондов» на фоне псевдоитальянского пейзажа. Банальные, безликие и пустые, как дурная фотография, картины Стрёва способствуют хорошему пищеварению владельцев этих особняков с чадами и домочадцами. Этим исчерпывается их эстетическая функция.
Ювелирное искусство России
... украшениях конца XX столетия, когда в России начался процесс возрождения традиций русского ювелирного искусства. Художники и ювелиры эпохи историзма создали обширный арсенал форм, видов декора и технических ... основные направления в декоративно-прикладном искусстве России в конце 19 - начале 20 веков. Объект исследования - выявление взаимосвязи между основными событиями в жизни главных героев романа и ...
Третий тип искусства – искусство Стрикленда – настоящее великое искусство, чудовищное в своей гениальности, ниспровергающее все догмы и представления, свежее и в то же время какое-то первобытное. Это служение красоте, но не той, что диктуется модой или прихотью времени, а той подлинной Красоте, которая существовала до всякой моды и эпохи и требует для своего воплощения не «хорошего вкуса», а полной самоотдачи.[6]
«Красота – это то удивительное и недоступное, что художник в тяжких муках творит из хаоса мироздания. И, когда она уже создана, не всякому дано её узнать. Чтобы постичь красоту, надо вжиться в дерзание художника».[8] Такую красоту творит Стрикленд, «пламенный, мученический дух, устремленный к цели более высокой, чем все то, что скованно плотью». [8]
Образ Чарльза Стрикленда сочетает в себе невероятную телесную, материальную нищету и вершины духовных инстинктов. Он представляет собой разрыв с человеческим бытом и полное внедрение в искусство. Сомерсет Моэм описывает человека, который полностью одержим тем, что открывается его личному творческому зрению, и который, к тому же, абсолютно отделён от воздействия неудач и провалов. Чарльз Стрикленд эмоционально равнодушен к радостям и горю, безразличен к проблемам и успехам, не задумывается о совершенстве произведения и степени его гениальности, безучастен по отношению ко всему, что не касается творческого процесса. В образе Стрикленда Моэм раскрывает колоссальное признание только одной реальности – реальности под названием искусство. В образе отсутствует всякое ощущение тела и души, но очевидно творческое «демонство», творческое «зло». Эта субстанция открывала новые перспективы в искусстве, новые просторы для реализации и материализации потенциала художника. Творческое «зло» в образе Стрикленда, несомненно, обладало некой притягательностью. Образ Чарльза Стрикленда предполагает жертвоприношение. То есть, художник в этом жанре приносил себя самого в жертву искусству. Но это жертвоприношение было бескорыстным, без надежд на вознаграждение за свои «труды» и «духовные мучения». Более того, это жертвоприношение было само собой подразумевающим действом, спонтанным и неосознанным.[6]
«Луна и грош» — это художественное исследование противоречия между личностью творца и творчеством. Одной из важных проблем, поднятых в романе, является вопрос о взаимоотношениях между этикой и эстетикой, между моралью творца и плодами его искусства. Моэм исследует противоречие, которое, с его точки зрения не возможно объяснить рационально, — противоречие между гением в творчестве и человеком в жизни.
Пока искусство не призвало Стрикленда, он, биржевой маклер, был одним из ничтожнейших «детей мира». Когда же оно призвало Стрикленда, он стал гением – но одновременно, в перерывах между вспышками озарений у холста, продолжал оставаться ничтожным и даже, от случая к случаю, начал превращаться в злодея. В «злодея» мелодраматического, с обывательской точки зрения его законной супруги и её окружения, — и в очень плохого человека, жестокого, бездушного, аморального по большому счету общечеловеческой нравственности.
Cочинение «»Жизнь коротка, искусство вечно» (1)»
... того, чтобы остаться в веках. Жизнь коротка, искусство вечно, и они не могут существовать друг без друга. ... темы», суждена долгая жизнь. Они продолжают будоражить умы, находят все новые и новые воплощения в драматургии, изобразительном искусстве, музыке. Вспомним ... И это лишь немногие примеры того, как мастера искусств осваивают наследие литературы прошлого. Видимо, преемственность и есть ...
Стрикленд служит искусству. Но служа искусству, он убивает в себе человека. Сомерсет Моэм понимает, почему и как он становится плохим человеком. Но почему это неизбежно связанно с его гениальностью, Моэм не объясняет. Он только констатирует, что так может быть. В данном случае человек оказывается ниже своей творческой судьбы. Гений и человек разделены по разным полюсам, нет какого-то равновесия и гармонии между человеком и художником.
В романе «Луна и грош» Моэм поднимает такие проблемы, как буржуазное воззрения на искусство, природа искусства и гениальности, сравнительная ценность подлинного искусства и искусства коммерческого, связь произведения искусства с личностью художника-творца. В трактовке Моэма Стрикленд-художник неизмеримо значительнее со всех точек зрения, чем Стрикленд-человек. Смысл его жизни, как оправдание жизни всякого художника, писателя, актера и т. д., в том и состоит, что плоды его трудов становятся необходимы людям, пусть сам он об этом и не задумывается. Поэтому, не прощая человека, Моэм возвеличивает дело жизни творца, однако не дает читателю забыть о главном: служение только Красоте освобождает художника от многого, облегчает самораскрытие гения — и приводит человека в нравственный тупик, как привело его героя.
Таким образом, оправдывая презрение Стрикленда к требованиям нормативной морали, автор логикой созданных им образов сурово осуждает жестокость и непомерный индивидуализм героя как противные заповедям общечеловеческой морали, тем самым утверждая необходимость нравственного начала в искусстве.[6]
^
Роман «Пироги и пиво, или скелет в шкафу» был опубликован в 1929 году. Это история жизни знаменитого английского писателя Эдуарда Дриффилда, увиденная глазами молодого человека, воспитанного в викторианских традициях. В романе «Пироги и пиво, или скелет в шкафу» талант Моэма раскрылся с неожиданной стороны: трагическое начало уступило место комическому, а сатирическая линия причудливо переплелась с лирической. Это роман о нравах литературного Лондона на рубеже XIX—XX вв. В нем Моэм обнажил секреты литературной кухни, способы привлечения читательского внимания, высмеял технологию создания дутых репутаций. Собратья по перу были шокированы откровенностью его изобличений. Несколько месяцев в литературных кругах Лондона только и говорили об этой книге. В Олрое Киэре без труда узнали ядовитый портрет популярного в ту пору беллетриста, приятеля Моэма Хью Уолпола. Прототип был вне себя от ярости. Но не этот факт возмутил литературный мир. В ту пору к подобной форме полемики, критики и сведения счетов привыкли. Но Моэм покусился на «святая святых»: в Дриффилде усмотрели сходство с недавно умершим Томасом Харди. Со всех сторон посыпались обвинения. Моэм категорически отрицал злонамеренность: «Харди подразумевался мной не в большей степени, чем Джордж Мередит или Анатоль Франс». На эти упреки лучше всего ответить словами самого Моэма из предисловия к «Записной книжке»: «Я никогда не считал, что могу написать что-то из ничего, я всегда нуждался в каком-нибудь реальном факте или характере в качестве исходной точки, но затем мое воображение, моя выдумка, чувство драматизма неизменно превращали все это в нечто принадлежащее мне». Очевидно, помпезные похороны «последнего викторианца» подсказали Моэму саму идею романа, тревожить же тень патриарха литературы не входило в его намерения.
Традиция социально-психологических романов в творчестве Сомерсета Моэма
... Сомерсета Моэма. Глава I. Жизнь и творчество выдающегося английского писателя Уильяма Сомерсета Моэма 1.1. Творческий путь Сомерсета Моэма Широко известный и самый высокооплачиваемый в 30-е годы писатель Сомерсет Моэм ... многих знаменитостей из мира искусства и политики. Французский стал ... Театр» с Вией Артмане в главной роли несравненной Джулией Ламберт имел огромный успех. Пьесы и романы Моэма ...
Моэм любил роман «Луна и грош» больше других, ведь он автобиографичен, но в отличие от «Бремени страстей человеческих» исполнен не горечи, а светлой грусти.
Взросление молодого писателя Эшендена вплетается в историю творческого успеха Дриффилда. «Пироги и пиво» — роман о «воспитании чувств», героем которого является писатель. Судьба же старшего современника героя выступает как мощный фактор этого воспитания, своего рода наглядный урок и в то же время параллель. Действительно, путь Эшендена в каких-то моментах отражает путь Дриффилда: их жизни движутся параллельно, только в разном времени, как поезда, следующие из одного и того же пункта и по одному назначению, но с разницей в несколько часов, и движение это можно определить лишь одним словом – бегство. Бегство из удушающей атмосферы буржуазного окружения в настоящую жизнь; из не менее удушливого климата литературных «оранжерей», где процветают Олрой Киэр и его единоверцы, — в настоящее искусство. В конечном итоге: бегство в себя. Писательская среда, с ее тайнами, притягивает юношу, приносит первый жизненный опыт и первые разочарования и позволяет понять, что любое творчество вырастает из жизненного «сора» человеческой судьбы, но только талант способен превратить этот сор в творение.[7]
Необходимо отметить, что, по мнению Эшендена, книги Дриффилда несколько простоваты, даже схематичны, грешат натурализмом и однообразием выведенных в них типов; стиль страдает многословием. Ясно, однако, что писатель он крупный, создавший свой самобытный художественный мир и верный правде жизни:
«There is in his best books the stir of life, and in none of them can you fail to be aware of the author’s enigmatic personality».[9]
Эти оценки характеризуют Дриффилда в такой же степени, как и Эшендена. Но эстетические взгляды Эшендена представлены в романе много обстоятельнее, и нет нужды прибегать к косвенным доказательствам, чтобы выяснить, как он, а с ним и Моэм, понимали искусство. В данном случае поставить знак равенства между автором и рассказчиком вполне правомерно, поскольку суждения Эшендена об искусстве повторяются и в других книгах Моэма, написанных как до, так и после «Пирогов и пива».
В «Пирогах и пиве» Моэма больше всего занимает вопрос о взаимоотношении искусства и жизни. Он подходит к этому с разных сторон: пытается определить, что есть красота, размышляет о прекрасном в искусстве и жизни, и, в связи с этим, о степени свободы художника в обращении с жизненным материалом; стремится выяснить, что важнее.[7]
Разговор ведется по большому счету о подлинных произведениях искусства, включающего среди других видов и искусство слова. Модные однодневки и поделки «джентльменов» от искусства (вроде Олроя Киэра) отметаются с порога как не имеющие к теме ник5акого отношения. Но и действительно прекрасные создания человеческого гения в глазах Моэма не равноценны.
вкус жизни,
«It has a cold ruthlessness that in all the sentimentality of English fiction strikes an original note. It is refreshing and astringent. It tastes of tart apples. It sets your teeth on edge, but it has a subtle, bitter-sweet savour that is very agreeable to the palate. Of all Driffield’s books it is the only I should like to have written».[9]
Сказав о том, что несовершенства жизни переходят в произведения искусства, Моэм закономерно касается и оборотной стороны проблемы: все ли аспекты жизни могут стать в искусстве предметом изображения или же есть в жизни столь уродливые, эстетически отталкивающие явления, что показывать их художник не имеет права. История эстетики предлагает по этому вопросу огромное разнообразие мнений, подчас диаметрально противоположных: от требования рисовать жизнь не такой, какова она на само деле, а такой, какой ей хорошо было бы быть или какой её хотел бы видеть автор, до утверждения абсолютной свободы художника живописать все, что встречается в жизни.
Моэм предлагает собственную точку зрения: «Все свои грехи и безумства, несчастья, выпавшие на его долю, любовь без ответа, физические недостатки, болезни, нужду, горести, унижения – все это он волен обратить в материал и преодолеть, написав об этом… Все недоброе, что с ним может случиться, он властен изжить, переплавив в строфу, в песню или в повесть. Из всех людей только художнику дана свобода».[3]
Однако творческая свобода в таком толковании предполагает не зеркальное отражение жизни, но её перевоссоздание средствами искусства. В романе Дриффилд реализует эту свободу: гибель своего ребенка и сопутствующие этой трагедии обстоятельства он делает ключевым эпизодом «Чаши жизни». Вероятно, Моэм видел опасность, привносимую такой свободой: возникновение привычки воспринимать саму жизнь как некий постоянно возобновляемый «прототип». Так, Эшенден подмечает за Дриффилдом:
«It was as though he lived a life of imagination that made the life of every day a little shadowy».[9]
Несмотря на любовь Моэма к искусству, жизнь для него все-таки выше искусства, важнее. Так, жизнь расплачивается с Дриффилдом: и за свободу художника (фраза Рози о том, что будь жив их ребенок, она бы никогда не ушла от Дриффилда), и за легкое к себе отношение – сначала устроив ему тюрьму с надзирательницей в лице второй жены, наделенной всеми ненавистными Дриффилду пороками, а затем, после смерти, отдав на растерзание литературным стервятникам. По-настоящему свободна только жизнь, в своем непрестанном течении, и Моэм подчеркивает это в финале книги.[7]
2.3 «Театр»
Роман «Театр» (“Theatre”), написанный в 1937 году, — одно из самых известных произведений Уильяма Сомерсета Моэма.
Ироническое начало, столь характерное для «Пирогов и пива», усиливается в романе «Театр». В центре романа история карьеры великой актрисы Джулии Ламберт. За тридцать лет, отданных драме, Моэм узнал многих выдающихся актрис театра и кино. В фильмах, снятых по его романам, играли Бэт Дэвис, Коринна Гриффитс, Грета Гарбо, Глория Свенсон, Глэдис Купер. Джулия Ламберт — собирательный образ.
Во времена Моэма в театральных кругах продолжался спор, начало которому положил трактат Дидро «Парадокс об актере»: чувствительность, эмоциональность или же холодный разум делает актера великим, должен ли актер быть крупной индивидуальностью или слепым исполнителем воли режиссера? Сторонник Дидро, Моэм считал, что только рациональный, наблюдательный, направленный вовне актер способен впитывать, оценивать и пересоздавать действительность в искусство. Вместе с тем он не отрицал и личностное начало. Он полагал, что страсти, которые актер не переживает сам, а наблюдает со стороны, умозрительно останутся не постигнутыми им до конца и во всей глубине.
Итак, Джулия — сорокалетняя актриса. Она — Сара Бернар своего времени, ее нельзя назвать красавицей, но гениальное умение перевоплощаться возносит ее на театральный Олимп, где ей нет равных.
У Джулии — удачный брак: любовь к мужу Майклу давно прошла, но он все еще самый красивый мужчина в Англии и антрепренер Джулии. Словом, все так хорошо, как только может быть. И вдруг — внезапная любовь Джулии к юноше Тому, который годится ей в сыновья, конторской крысе, пройдешь мимо — и не заметишь. С одной стороны, Джулия понимает, что происходит и чем это может закончиться. Она страстно влюблена и, в то же время, пытается взглянуть на себя и свое нелепое увлечение со стороны.
Джулия играет постоянно, не только в спектакле, но и в жизни. Честна она только сама с собой, во внутренних монологах. Джулия — актриса, актриса не только на сцене, но и в жизни. «Подделка для тебя правда. Как маргарин — масло для людей, которые не пробовали настоящего масла» — говорит сын Джулии Роджер, который с самого детства видит в ней не мать, а актрису.[4]
-Моэм-художник восхищен великим искусством своей героини, но он не скрывает того, что и вне сцены она продолжает играть, меняя маски, активно участвуя в создании мифа о несравненной Джулии Ламберт. Он обнажает изнанку мифа, механизм его создания, и само ремесло актера предстает как тяжкий труд, помноженный на талант, оно лишается романтического ореола
В романе «Театр» описано творчество иного типа, чем в романе о художнике или писателе. Для того чтобы актер мог «реализовать» свой гений, одного самовыражения недостаточно; нужен живой человек сидящий в зале. Потому и творчество Джулии Ламберт доходило до аудитории. Стрикленд – гений посмертной судьбы; при жизни художника у него не было «аудитории» и его картины не доходили до тех, кому они потом станут необходимы, как воздух. Эдвард Дриффилд также не был признан при жизни. «Театр» же повествует о талантливой актрисе, сумевшей завоевать безграничное признание публики.
В облике героини романа Джулии Ламберт творческое начало и живой человек не разведены по полюсам, они взаимопроникают, и это подробно прослеживается автором. Характер Джулии Ламберт не лишен «диалектики души».
В романе «Театр» можно наблюдать конфликт великолепия изысканной игры в жизнь и жизни подлинной, лишенной лжи. Как уже отмечалось выше, Джулия Ламберт очень талантлива, и она прекрасно это понимает:
«Damned if I know what genius is,” she said to herself. “But I know this, I’d give all I have to be eighteen.”
But she knew that wasn’t true. If she were given a chance to go back again would she take it? No. Not really. It was not popularity the celebrity if you like, that she cared for, nor the hold she had over audiences, the real love they bore her, it was certainly not the money this had brought her$ it was the power she felt in herself, her mastery over the medium, that thrilled her. She could step into a part, not a very good one perhaps, with silly words to say, and by her personality, by the dexterity which she had at her finger-tips, infuse it with life. There was no one who could do what she could with a part. Sometimes she felt like God». [4]
Однако талант не знает границ: она играет и в жизни. Автор мастерски подчеркивается контраст ее собственных мыслей с тем, что она выражает людям. Ее муж, любовники — все заполучено путем искусного лицедейства. И правда глаголет устами ее собственного сына Роджера, судьбу которого она пустила на самотек из эгоизма:
- «You don’t know the difference between truth and make-believe. You never stop acting. It’s second nature to you. You act when there’s a party here. You act to the servants, you act to father, you act to me. To me you act the part of the fond, indulgent, celebrated mother. You don’t exist;
- you’re only the innumerable parts you’ve played. I’ve often wondered if there was a you or if you were never anything more than a vehicle for all there other people that you’ve pretended to be. When I’ve seen you going into an empty room I’ve sometimes wanted to open the door suddenly, but I’ve been afraid to in case I found nobody there.» [4]
Джулия Ламберт, будучи успешной женщиной и известной актрисой, лишена того самого семейного счастья, о котором мечтают чуть ли не все женщины планеты. Ее любовь к мужу умерла, так и не получив ответа со стороны Майкла. Вспоминая о прошлом, Джулия грустит: жизнь обманула её. Но у нее осталось её искусство — каждый вечер она выходит на сцену, из мира притворства в мир реальности. В конце романа Джулия приходит к мысли, что настоящий театр — это и есть жизнь. Люди играют бесконечный спектакль и сами являются материалом, из которых актеры лепят потом характеры:
«Roger says we don’t exist. Why, it’s the only we who do exist. They are the shadows and we give them substance. We are the symbols of all this confused, aimless struggling that they call life, and it’s only the symbol which is real. They say acting is only make-believe. That make-believe is the only reality».[4]
Таким образом, она не только нашла себя и обрела свободу, но и увидела красоту своей прожитой жизни, не смотря на все невзгоды.
Моэму в высшей степени присуще шекспировское восприятие мира как гигантского театра. Его роман повествует не только об актерской игре как о великом искусстве, но и о том лицедействе, которого исполнены современные отношения матери и сына, мужа и жены, о фарсе, в котором участвуют столпы общества, представители интеллектуальной элиты, сильные мира сего. Каждый ведет свою игру. Моэм смотрит на нее не из партера, а из-за кулис. Смещение ракурса разрушает иллюзию, обнажаются скрытые от глаз побудительные мотивы, направляющие действия героев.
В романе «Театр» во всей художественной полноте развита мысль, которая прозвучала в подтексте романа «Луна и грош» несколько глухо: конечное оправдание деятельности человека-творца – в создании Красоты, нужной другим.
^
Книга «Подводя итоги», написанная в 1938 году, является не мемуарной прозой в смысле бытописания, а скорее рефлексией на собственное литературное творчество и внутреннее духовное развитие. Широкая эрудированность автора, тонкость психологических наблюдений в сочетании с искренностью — вот, пожалуй, отличительные черты этой книги.
Моэм находит вечные ценности, способные придать смысл жизни отдельного смертного человека, в Красоте и Добре. С рядом оговорок он утверждает в «Итогах» приоритет нравственной и эстетической сторон жизни перед всеми остальными (что уже делал в своих романах).
В мировой литературе, как и философии, это не ново, но Моэм и не претендует на открытия в этой области. Эмпирик и скептик, он приходит к вечным истинам на собственном опыте, предпочитая ничего не принимать на веру. Точно так же и его персонажи сами постигают справедливость трюизмов и прописных истин, и нужно отдать Моэму должное: он умел раскрыть примечательно индивидуальные, невообразимые, прямо-таки невероятные обличья, которые способно принимать общеизвестное на ярмарке житейской суеты.
Не новы и выводы, к которым приходит Моэм, предпринимая художественное исследование взаимосвязи между прекрасным и нравственным, с одной стороны, и их соотнесенности с жизнью — с другой. В «Итогах» эти выводы представлены в афористической законченности:
«Культура… должна служить жизни. Цель ее — не красота, а добро».
«Ценность искусства — не красота, а правильные поступки».
«О произведении искусства нужно судить по его плодам, и если они нехороши, значит, оно лишено всякой ценности».
Но это уже осмысление и обобщение творческого опыта, своего и чужого. В художественных же произведениях — а Моэм значителен в первую очередь как художник — важна самобытность метода его художественного мышления, то, как именно он, У. Сомерсет Моэм, на своем материале и во всеоружии собственного стиля приходит к открытию известных истин о человеке и искусстве. В разных романах это происходит по-разному.
Уважительное отношение Моэма к труду и ремеслам следствием своим имело столь же уважительный подход к потенциальному читателю, каковым мог быть ремесленник или рабочий. Писатель неизменно выступал против нарочитой усложненности формы, заведомой неясности выражения мысли, особенно в тех случаях, когда непонятность «…рядится в одежды аристократизма. Автор затуманивает свою мысль, чтобы сделать ее недоступной для толпы». «Я отказываюсь верить, — там же прокламирует Моэм, — что красота — это достояние единиц, и склонен думать, что искусство, имеющее смысл только для людей, прошедших специальную подготовку, столь же незначительно, как те единицы, которым оно что-то говорит. Подлинно великим и значительным искусством могут наслаждаться все. Искусство касты — это просто игрушка».
Это принципиальное положение эстетики Моэма стоило ему симпатий рафинированной элиты, но зато завоевало широкого читателя. Он ведь не только наставлял, что стиль книги должен быть достаточно прост, чтобы любой сколько-нибудь образованный человек мог читать ее с легкостью, но всю жизнь воплощал эти рекомендации в собственном творчестве.
Заключение
Сомерсет Моэм — человек поразительной судьбы, писатель, совмещавший литературный труд с миссией тайного агента. Однако в истории мировой литературы он оставил заметный след, прежде всего как непревзойденный мастер прозы — как автор, в совершенстве овладевший тончайшим искусством рассказчика и обладавший уникальным даром романиста.[11]
Наследие Сомерсета Моэма неравнозначно, а созданное им отмечено известной сдержанностью, отстраненностью и рационализмом в передаче биения жизни. Может быть, лучше своих критиков понимал это и сказал об этом он сам: «…в произведениях моих нет и не может быть той теплоты, широкой человечности и душевной ясности, которые мы находим лишь у самых великих писателей» («Подводя итоги»).
Но в его лучших книгах, выдержавших испытание временем и обеспечивших ему место в ряду классиков английской литературы XX века, ставятся большие, общечеловеческого и общефилософского плана, проблемы.[12]
Ответы Моэма бывали подчас непоследовательными, спорными, а то и неприемлемыми, но в любом случае привлекательна художническая честность автора в подходе к решению этих проблем — вплоть до откровенного признания, что он и сам не знает ответа, а если и предлагает собственную точку зрения, то просит не считать ее истиной. Да и существуют ли исчерпывающие ответы на некоторые волновавшие Моэма и, следовательно, его персонажей вопросы? Литература по крайней мере и по сей день едва ли скажет тут последнее, решающее слово.
В своих произведениях он широко раскрывает волновавшую его тему искусства. Многие из его романов — это отдельные истории о творцах искусства, о «корнях» искусства и вдохновения, о соотношении красоты и добра, о целях и поистине неисповедимых путях и парадоксах искусства. Природа творчества, его тайны неотступно занимали Моэма. В искусстве он видел особый мир, противостоящий буржуазной обыденности и благопристойной пошлости. Его интересовало, какова связь между моралью творца и плодами его деятельности, между гением и злодейством. В том, что это «две вещи несовместные», как считал Пушкин, Моэм был до конца не уверен. Писатель не раз повторял, что значимость художественного произведения зависит от масштаба личности его создателя. «Чем больше его талант, чем ярче выражена его индивидуальность, тем более фантастична нарисованная им картина жизни». Личность художника реализуется в его искусстве, по нему о ней и судить.
Особенность его художественного взгляда на мир — восприятие происходящего в трагикомическом ключе. Осмеянию подвергаются и общественные установления, и житейская суета, и собственные убеждения. Свои взгляды на мир Моэм высказывает откровенно, порой шокируя общепринятую мораль. При этом Моэм очень строг к форме: стройность сюжета, выверенность диалога, чистота интонации повествования, экономность и емкость описаний, неизменная суховатая ирония — все то, что сложилось в понятие «моэмовский стиль», характерный для лучших его романов и рассказов, одновременно раскованный и открытый — и по-английски сдержанный: каждое слово точно, взвешенно, употреблено абсолютно к месту. В этом суть феномена успеха Моэма.
За взаимоотношениями персонажей, столкновениями их устремлений, страстей и натур у Моэма отчетливо проступает художественно-философский анализ некоторых «вечных» тем мировой литературы: смысл жизни, любовь, смерть, сущность красоты, назначение искусства. Постоянно возвращаясь к волновавшей его проблеме сравнительной ценности нравственного и прекрасного, Моэм в каждом случае, хотя и по-разному, отдавал предпочтение первому, как то явствует из логики созданных им образов. Жизни главных персонажей моэмовских романов, и есть художественное воплощение этой высшей формы красоты.
Литература
[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/kursovaya/teatr-somerset-moem/
1. Зарубежные писатели. Библиогр. Слов. В 2ч. 4.2. М-Я/ Под ред. Н.П. Михальской. – М.:Просвещение: Учеб. лит., 1997. – 448с.
2 . Михальская Н. Сомерсет Моэм: Взгляды и творчество. // Моэм С.Рассказы. – М., 1989.
3 . Моэм, Сомерсет. Избранные произведения в 2-х томах. Том I. Романы. Пер. с англ./ Составл. И Предисл. В. Скороходенко. – М.: Радуга, 1985. – 560с.
4 . Моэм У. Сомерсет. Театр. Книга для чтения на англ. яз. — М.: Менеджер, 1999. — 304с.
5 . Моэм, Сомерсет. Узорный покров. Острие бритвы: Романы/Пер. с англ. М. Лорие; Предисл. В. Скороденко. — М.: Радуга, 1991.- 583с.
6 . Скороходенко В.А.Предисловие в кн.: Maugham W. Somerset. The Moon and Sixpence. Moscow Progress Publishers, 1973. – 240 c.
7 . Скороходенко В.А.Предисловие в кн.: Maugham W. Somerset. Cakes and Ale or the Skeleton in the Cupboard. Moscow Progress Publishers, 1980. – 237c.
8. Сомерсет Моэм. Луна и Грош. Книга для чтения на англ. яз. — М.: Прогресс, 1973. — 240с.
9. Сомерсет Моэм. Пироги и пиво, или скелет в шкафу. Книга для чтения на англ. яз. – М.: Прогресс, 1980. – 238с.
10 . http://www.c-cafe.ru/days/bio/8/099.php В. А. Скороденко.
Универсальная энциклопедия компании «КИРИЛЛ и МЕФОДИЙ»
11 . http://bookworm-e-library.blogspot.com/2008/12/w-somerset-maugham-70-80-90.html
12 . В.Скороденко. Сомерсет Моэм.
13 . http://ru.wikipedia.org/wiki/Моэм,_Уильям_Сомерсет
