Роль романа евгений онегин в литературе первой половины

Введение, Роль романа «Евгений Онегин» в литературе первой половины

Уже третье столетие роман Пушкина «Евгений Онегин» привлекает умы большого количества людей, как в России, так и за её пределами. Он занимает центральное место в творчестве А.С.Пушкина. Роман является настоящим сокровищем классической русской литературы, произведением поистине мирового уровня. «Евгений Онегин» своеобразно и во всех гранях отражает особенный поэтический талант автора. Трудно определить главную мысль, главную идею «Евгения Онегина». Роман не принадлежит к тем произведениям, в которых автор или сам от себя, или устами кого-нибудь из действующих лиц высказывает свою идею, причём содержание произведения, всё его действие должно подтвердить правильность этой идеи, убедительно её раскрыть и развернуть во всех подробностях. С другой стороны, «Евгений Онегин» не похож и на такие произведения, в которых действующие лица так выбраны и охарактеризованы, события так развиваются, что для внимательного читателя мысль, идея автора сама как бы вытекает из содержания.

При чтении романа складывается впечатление, что автор ничего не хотел доказать и не имел никакой ясной идеи. Но в действительности Пушкин показал разнообразные картины жизни в романе Евгений Онегин, Пушкин">русской жизни начала 19 – го века, нарисовал характерные для той эпохи типы представителей дворянского общества. По-разному подходят к исследованию данного произведения многочисленные рецензенты и критики. По-разному обозначают роман простые люди.

Вопрос — кто ты «Евгений Онегин»? остаётся актуальным и доныне с момента своего рождения по выходе романа при жизни А.С. Пушкина.

Роман А.С.Пушкина «Евгений Онегин», отличаясь богатством идей и чувств, затрагивал такое множество социально-политических, нравственно-бытовых вопросов, что Д.Благой назвал роман «первым реалистическим произведением Пушкина, пафос которого — трезво, «без романтических затей» взглянуть на окружающее и воссоздать его таким, как оно есть».

Цели, методы, задачи курсовой работы, Цель исследования

Задачи, для выполнения заданной цели были выбраны следующие:

7 стр., 3130 слов

Как соотносятся автор и евгений онегин. Сравнение пушкина и онегина. ...

... тишины… Этим сравнением Пушкин все-таки пытается “отделить” себя от Онегина. На протяжении всего романа автор сравнивает взгляды свои и Онегина. Да, в произведении автор и его герой — ... и Онегин действительно похожи друг на друга, именно поэтому В. Г. Белинский называет центрального персонажа романа «Герой нашего времени» «Онегиным нашего времени». Пушкин а. с. — Евгений онегин и александр пушкин ...

1. Рассмотреть общие характеристики романа в целом;

2. Обозначить крайние границы мнений о романе в лице критиков Белинского и Писарева., Положение,, Историография, Хронологические рамки исследования

Методы, применяемые в исследовании различны. В одних местах — это анализ текстов и отзывов, в других — цитирование первоисточников, в третьих — синтез прочитанного.

Предмет : критика

Объект : роман «Евгений Онегин»

Критика романа «Евгений Онегин»

О наличии «противоречий» и «темных» мест в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» написано немало. Одни исследователи считают, что времени после создания произведения прошло так много, что его смысл вряд ли уже будет когда-либо разгадан (в частности, Ю.М. Лотман); другие пытаются придать «незавершенности» некий философский смысл. Таким образом, роман «Евгений Онегин» из-за своих многочисленных загадок и полунамёков становится объектом для различного рода рецензий, критики, статей уже после своего выхода в XIX веке.

Однако «неразгаданность» романа имеет простое объяснение: он просто невнимательно прочитан

Судьба этого романа отмечена своеобразной парадоксальностью. Хотя Пушкин считал его своим лучшим произведением, а Белинский самой задушевной поэмой, «Евгений Онегин» едва ли не меньше других его крупных работ сущностно освещен и оценен читателями. Это связано с рядом обстоятельств. Новаторская необычность авторского замысла и его многолетняя реализация (роман публиковался вначале по частям, с перерывами) затрудняли восприятие целостности и масштабности произведения. Современники поэта зачастую не поспевали за его быстрым духовным ростом, сменой взглядов; глубина его мысли оставалась для многих в тени поэтической легкокрылости. К.Ф.Рылеев, ознакомившись с началом стихотворного романа, был озадачен, несколько разочарован – его смущал, вероятно, смешливо-игровой тон автора. Новое произведение уступало, по его мнению, «Бахчисарайскому фонтану», «Кавказскому пленнику». Е.А.Баратынский, признавая обширность плана «Евгения Онегина», не увидел его оригинальности, роман показался ему блестящим подражанием Байрону. Н.И.Надеждин осуждал пушкинский роман за якобы допущенное в нем разгульное самодовольство. Для гения, злословил он, недостаточно изобрести Евгения. Н.А.Полевой характеризует «Евгения Онегина» как «рудник для эпиграфов, а не живое существо».

Особо следует выделить в данной связи позицию В.Г.Белинского, заложившего своей монографией о поэте основы системно-теоретического пушкиноведения. Он видит тут яркую картину русского общества, энциклопедию его жизни, подчеркивает социально-историческую значимость произведения.

Попытки радикального ниспровержения «Евгения Онегина» была предпринята, как известно, в 60-годы 19 века Д.И.Писаревым. Онегин, например, характеризуется как недоросль, интеллектуально-нравственный примитив. Не забудем, однако, что Писарев не глобальный нигилист, готовый крушить без разбора все окружающее. Он был при всех своих перехлестах талантливым, самоотверженным публицистом, борцом за справедливость.

2.1 Отзыв современника Пушкина Белинского

Особенно велики заслуги Белинского в осмыслении и разъяснении творчества

В «Пушкинских» статьях Белинский поставил много общих вопросов эстетики. Он рассуждает о поэзии Пушкина, подчеркивая ее земной, гуманистически глубоко нравственный характер. Пластичность, осязаемость Пушкинских образов, в точность и выразительность его языка рассматривается в общей системе реалистического творчества поэта. Он подчеркивал, что Пушкин — поэт изящной формы, что Пушкин — вечно живое явление русской поэзии, что никогда приговор поколений над ним не будет окончательным. А это возможно только потому, что Пушкин поставил в своем творчестве кардинальные вопросы русской жизни есть самое задушевное произведение Пушкина, самое любимое дитя его фантазии, и можно указать слишком на немногие творения, в которых личность поэта отразилась бы с такою полнотою, светло и ясно, как отразилась в «Онегине» личность Пушкина. Здесь вся жизнь, вся душа, вся любовь его; здесь его чувства, понятия, идеалы». Эта поэма имеет огромное историческое и общественное значение. «Онегин» со стороны формы есть произведение, в высшей степени художественное, а со стороны содержания самые его недостатки составляют его величайшие достоинства. Прежде всего, в «Онегине» мы видим поэтически воспроизведенную картину русского общества, взятого в одном из интереснейших моментов его развития. С этой точки зрения «Евгений Онегин» поэма историческая в полном смысле слова, хотя в числе его героев нет ни одного исторического лица.

«Первая истинно национально-русская поэма в стихах была и есть — «Евгений Онегин» (утверждает критик).

Глубокое знание обиходной философии сделало «Онегина» видением оригинальным и чисто русским. Содержание «Онегина» так хорошо известно всем и каждому, что нет ни какой надобности излагать подробно. В «Онегине» Пушкин решился представить сам внутреннюю жизнь этого сословия, и вместе с ним и общество в том виде, в каком оно находилось в избранную им эпоху, т.е. в двадцатых годах текущего столетия. И здесь нельзя не подивиться быстроте, с которою движется вперед русское общество: мы смотрим на «Онегина», как на роман времени. «Велик подвиг Пушкина, что он первый в своем романе поэтически воспроизвел русское общество такого времени и в лице Онегина и Ленского показал его главную, то есть мужскую сторону; но едва ли не выше подвига нашего поэта в том, что он первый поэтически воспроизвел, в лице Татьяны, русскую женщину», говорил В. Г. Белинский. (3, с.1).

В своей поэме Пушкин умел коснуться так многого, что принадлежит исключительно к миру русской природы, к миру русского общества… Поэт очень хорошо сделал, выбрав себе героя из высшего круга общества. Онегин — отнюдь не вельможа, Онегин — светский человек. Белинский писал, что Пушкин героем своего романа взял светского человека. Онегину было дико в обществе Лариных; но образованность еще более, нежели светскость, была причиною этого.

Критические статьи (8-я и 9-я) В. Г. Белинского, посвященные роману А. С. Пушкина “Евгений Онегин”, были последовательно опубликованы в 1844—1845 годах в журнале “Отечественные записки”. В свое время роман “Евгений Онегин” вызвал многочисленные отклики современников. Все эти отклики, в высшей степени противоречивые, отражали неустойчивость эстетического сознания эпохи. Однако при всех разногласиях их объединяло одно — непонимание гениального новаторства, оригинальности и подлинного смысла пушкинского произведения. Белинский поставил себе цель: “Раскрыть по возможности отношение поэмы к обществу, которое она изображает”,- и весьма преуспел в этом. [ ]

Говоря о романе А. С. Пушкина “Евгений Онегин” в целом, Белинский отмечает его историзм в воспроизведенной картине русского общества. Критик считает “Евгения Онегина” поэмой исторической, хотя в числе ее героев нет ни одного исторического лица. Глубокое знание обиходной философии, которым обладал Пушкин, сделало “Онегина” произведением оригинальным и чисто русским. “Пушкин взял эту жизнь, как она есть, не отвлекая от нее только одних поэтических ее мгновений; взял ее со всем холодом, со всею ее прозою и пошлостью…— отмечает Белинский.— “Онегин” есть поэтически верная действительности картина русского общества в известную эпоху”. [ ]

«Онегина» можно назвать энциклопедией русской жизни и в высшей степени народным произведением”,— утверждает Белинский. Он указывает на “народность” как характерную черту данного романа, считая, что в “Евгении Онегине” народности больше, нежели в каком угодно другом народном русском сочинении. — Если ее не все признают национальною, то это потому, что у нас издавна укоренилось престранное мнение, будто бы русский во фраке или русская в корсете — уже не русские и что русский дух дает себя чувствовать только там, где есть зипун, лапти, сивуха и кислая капуста. Тайна национальности каждого народа заключается не в его одежде и кухне, а в его, так сказать, манере понимать вещи”.

По мнению Белинского, в лице Онегина, Ленского и Татьяны Пушкин изобразил русское общество в одной из фаз его образования и развития. Критик дал характеристику образам романа. Характеризуя Онегина, он замечает: “Большая часть публики совершенно отрицала в Онегине душу и сердце, видела в нем человека холодного, сухого и эгоиста по натуре. Нельзя ошибочнее и кривее понять человека!.. Светская жизнь не убила в Онегине чувства, а только охолодила к бесплодным страстям и мелочным развлечениям… Онегин не любил расплываться в мечтах, больше чувствовал, нежели говорил, и не всякому открывался. Озлобленный ум есть тоже признак высшей натуры…”. Онегин не претендует на звание гения, не лезет в великие люди, но бездеятельность и пошлость жизни душат его. “Онегин — страдающий эгоист… Его можно назвать эгоистом поневоле,— считает Белинский,— в его эгоизме должно видеть то, что древние называли „fatum». Этим объясняется понимание Онегина как характера “незавершенного”, судьба которого трагична вследствие этой незаконченности. Белинский не соглашается с теми критиками, кто считал Онегина “пародией”, находя в нем типическое явление русской жизни.

Достаточно простым и ясным представляется Белинскому характер Ленского — типичного для эпохи “идеального” существования, “оторванного от действительности”. Это было, по его мнению, совершенно новое явление. Ленский был романтик и по натуре, и по духу времени. Но в то же время “он сердцем милый был невежда”, вечно толкуя о жизни, никогда не знал ее. “Действительность на него не имела влияния: его печали были созданием его фантазии”,— пишет Белинский. Ленский полюбил Ольгу и украсил ее достоинствами и совершенствами, приписал ей чувства и мысли, которых у нее не было и о которых она и не заботилась. “Ольга была очаровательна, как все «барышни», пока они еще не сделались «барынями»; а Ленский видел в ней фею, сильфиду, романтическую мечту, нимало не подозревая будущей барыни”,— пишет критик.

“Люди, подобные Ленскому, при всех их неоспоримых достоинствах, нехороши тем, что они или перерождаются в совершенных филистеров, или, если сохранят навсегда свой первоначальный тип, делаются этими устарелыми мистиками и мечтателями, которые так же неприятны, как и старые идеальные девы, и которые больше враги всякого прогресса, нежели люди просто, без претензий, пошлые… Словом, это теперь самые несносные пустые и пошлые люди”,— заключает Белинский свои размышления о персонаже Ленского.

Татьяна, по мнению Белинского,— “существо исключительное, натура глубокая, любящая, страстная. Любовь для нее могла быть или величайшим блаженством, или величайшим бедствием жизни, без всякой примирительной середины. При счастии взаимности любовь такой женщины — ровное, светлое пламя; в противном случае — упорное пламя, которому сила воли, может быть, не позволит прорваться наружу, но которое тем разрушительнее и жгучее, чем больше оно сдавлено внутри. Счастливая жена, Татьяна спокойно, но, тем не менее, страстно и глубоко любила бы своего мужа, вполне пожертвовала бы собою детям, но не по рассудку, а опять по страсти, и в этой жертве, в строгом выполнении своих обязанностей нашла бы свое величайшее наслаждение, свое верховное блаженство”. “Это дивное соединение грубых, вульгарных предрассудков со страстию к французским книжкам и с уважением к глубокому творению Мартына Задеки возможно только в русской женщине. Весь внутренний мир Татьяны заключался в жажде любви, ничто другое не говорило ее душе, ум ее спал…”,— писал критик. По мнению Белинского, для Татьяны не существовал настоящий Онегин. Она не могла ни понимать, ни знать его, потому что она и себя саму так же мало понимала и знала. “Есть существа, у которых фантазия имеет гораздо более влияния на сердце… Татьяна была из таких существ”,— утверждает критик.

Белинский дает великолепный социально-психологический этюд о положении русской женщины. Он посылает нелицеприятные реплики в адрес Татьяны, которая не отдалась, а отдана, но возлагает вину за это не на Татьяну, а на общество. Именно это общество пересоздало ее, подчинило ее цельную и чистую натуру “расчетам благоразумной морали”. “Ничто так не подчинено строгости внешних условий, как сердце, и ничто так не требует безусловной воли, как сердце же”. В этом противоречии и состоит трагизм судьбы Татьяны, в конечном счете, подчинившейся этим “внешним условиям”.

В вышерассмотренных критических статьях Белинский учел и вместе с тем решительно отверг все те мелкие и плоские толкования пушкинского романа, которыми грешила критика с момента появления его первой главы и вплоть до публикаций статей Белинского. Анализ этих статей позволяет понять подлинный смысл и цену бессмертного, “истинно национального” произведения.

2.2 Взгляд на «Евгения Онегина» десятилетие спустя в лице Писарева

Двадцать лет спустя Д. И. Писарев вступил в спор с Белинским и отчасти с Чернышевским и Добролюбовым. Критик с гениальными задатками, человек быстрого, смелого, острого ума и поистине пламенного темперамента, он выступил от имени нового поколения и выразил мнение той части молодой мыслящей России, которая поставила своей целью сокрушить обветшавшее «старье» в общественной жизни, в семье, в искусстве. Как и его великие предшественники в русской критике, Писарев был убежденным, искренним, последовательным демократом. Но демократизм бывает разный! Писарев по своему складу и устремлениям напоминал тургеневского Базарова: ему был присущ нигилизм. Сначала надо сокрушить старый мир — это нигилисты считали первейшей задачей. А вот что и как потом устроится на его развалинах — это они представляли неотчетливо.

Статьи Писарева о Пушкине вызвали при своем появлении шумный отклик. Одних они увлекали своими парадоксальными и прямолинейными выводами, других отталкивали как глумление над творчеством великого поэта. Было бы, конечно, совершенно неправильно отнестись к ним как к обычным литературно-критическим статьям.

Резко полемический их характер, подчеркнуто неисторический подход к творчеству Пушкина, попытка подойти к Онегину и к другим героям Пушкина с меркой Базарова — говорят о другом. Статьи были задуманы как наиболее сильный выпад против «эстетики», то есть «чистого искусства», как один из актов пропаганды «реального направления». Писарев взглянул на Пушкина как на «кумир предшествующих поколений». Свергнуть этот «кумир» означало для Писарева — ослабить влияние «чистой поэзии» на молодежь и привлечь ее на путь «реализма».

Нельзя не отметить противоречий в отношении Писарева к Пушкину и его творчеству. Писарев причислял Пушкина к кругу тех писателей, знакомство с творчеством которых совершенно необходимо для «мыслящего реалиста», и вместе с тем уже в той же статье «Реалисты» он выступает против взгляда на Пушкина как на великого поэта, основоположника новой русской литературы. Основоположником русской реалистической литературы Писарев признает Гоголя; Пушкина же он считает предшественником и родоначальником школы поэтов «чистого искусства», то есть тех «наших милых лириков», по ироническому выражению Писарева, к числу которых он относил Фета, А. Майкова, Полонского и др.

Писарев сам оказался во власти искусственных противопоставлений. Отсюда — непонимание той социальной подоплеки, которая скрывалась за противопоставлением «поэта» и «черни» у Пушкина. Это противопоставление выражало острую враждебность Пушкина к придворной черни, к аристократии, к тем, кто пытался навязать свободолюбивому поэту реакционные тенденции. Писарев же понял это противопоставление в том духе, как его разъясняли представители идеалистической критики и «чистой поэзии», — как спор между общественно индифферентным поэтом и народом, демократией.

Отсюда и шаржированное воспроизведение у Писарева пушкинских героев — Онегина, Татьяны, Ленского. Критическая интерпретация этих образов уступает место в статьях Писарева созданию злых карикатур на типичных представителей дворянской и мещанской среды 1860-х годов .

Создав роман, Пушкин ошибся, утверждал критик. С романом, быть может, Писарев кое-как примирился бы, но не с героями. Пушкин будто бы не того героя поставил в центре действия. Онегин не имеет права считаться героем эпохи. В этом Писарев был твердо убежден сам и постарался убедить в том же своего читателя. Со всей силой своего темперамента, с разящей иронией, подчас переходя на просторечный или грубый тон, Писарев стал развенчивать и Онегина и Татьяну. «Онегин — нечто иное, как Митрофанушка Простаков, одетый и причесанный по столичной моде»— такой вывод сделал он и добавил: «С онегинским типом мы не связаны решительно ничем; мы ничем ему не обязаны; это тип бесплодный, не способный ни к развитию, ни к перерождению…».[ ]

В Татьяне он увидел существо, чье сознание испорчено чтением романтических книжек, с болезненным воображением, без каких-либо достоинств, такая «кисейная барышня» с глупыми мечтами, предрассудками и мещанской манерой выражения. Отсюда, наконец, отождествление самого Пушкина с Онегиным (следует отметить, что тот же прием применяется в «Реалистах» и в отношении Лермонтова, который отождествляется с Печориным), искажение образа лирического героя в стихотворении Пушкина «19 октября».

Писарев не жалеет бьющих в глаза красок, резких просторечных слов и выражений, предпринимая ироническую «перелицовку» многих поэтических страниц Пушкина.

В целом оценка Пушкина у Писарева представляет серьезный шаг назад по сравнению с Белинским, Чернышевским и Добролюбовым. В этом смысле интересно, как Писарев, например, «переводит на свой язык» известную мысль Белинского о том, что Пушкин впервые показал достоинство поэзии как искусства, что он дал ей «возможность быть выражением всякого направления, всякого созерцания» был художником по преимуществу. [3, с.320]

Для Белинского это утверждение означало, что Пушкин, достигнув полной свободы художественной формы, создал необходимые условия для дальнейшего развития реализма в русской литературе. Для Писарева же оно оказывается равносильным лишь утверждению, что Пушкин являлся «великим стилистом», усовершенствовавшим формы русского стиха

У нигилистов тогда была поистине жгучая ненависть «к барству, к дворянским претензиям на руководство культурой страны, к их претензиям на превосходство над «простонародьем». Писарев обрушил удар на Пушкина, видя в нем крупнейшего представителя дворянской культуры. И если она устарела, если ее следует смести в архив, то начинать он решил с Пушкина. К тому же имя Пушкина было тогда своеобразным знаменем для защитников так называемого «чистого искусства». Пропагандируя подобную «свободу» искусства от политики, от социальных проблем, они пытались вырвать из рук демократии литературу как могучее орудие в процессе преобразования действительности. Ну, а Белинского он обвинил в том, что тот свои интересные мысли приписал Пушкину и «вычитал» в его романе вовсе не то, что там на самом деле содержалось.

Ошибка Писарева, как и других разбушевавшихся нигилистов, заключалась в том, что он вместо борьбы за Пушкина, за гениального народного писателя выступил против него, пародировал героев романа «Евгений Онегин», отрицал его художественные достоинства, игнорировал его роль в развитии общественного сознания России и доказывал, что чтение подобных произведений — это пустая трата времени и что читателю полезнее обратиться к естественно — научным сочинениям.

Так было — и этого скрыть нельзя. Такой странный, на наш взгляд, но неизбежный зигзаг в понимании романа Пушкина возник в тот исторический момент , когда до предела накалились отношения между верхами и низами, когда в России вместо одной русской нации предстали две враждебные друг другу нации — угнетенного народа и господ, когда рядом с дворянской культурой особенно бурно стала формироваться демократическая культура русского народа

2.3. Роман в стихах «Евгений Онегин» спустя почти два столетия

Недоуменные и подчас поверхностные толки вокруг «Евгения Онегина» как якобы литературной аномалии возникают иногда и в наше время. Характерна в этом отношении книга А.Гениса и П.Вайля «Родная речь». Глава, посвященная пушкинскому роману, имеет подчеркнуто эпатирующее заглавие «Вместо Онегина». Мотивируя эту пренебрежительную усеченность и подмену, авторы пишут: «О чем же все это? Зачем? Непонятность Пушкина – точнее принципиальная невозможность до конца понять – перемножена на десятилетия более или менее бесплодных попыток. Этот беспрецедентный в русской словесности феномен привел к тому, что прочесть «Евгения Онегина» в наше время невозможно…

Джентельментский набор царит в пушкинском романе. Все тут диковинное, богатое, заграничное: кларет, брегет, двойной лорнет.Не простой, одинарный лорнет, как у всех, а двойной. Нарядная экзотическая выпивка и еда, разговор о сравнительных достоинствах аи и бордо – как у Ремарка с Хемингуэем.…В том и заключалась невольное пушкинское лицемери, что он – как опытный лакировщик действительности – вывел только праздничную сторону жизни». (1, с.55,58,59)

Духовное плоскостопие авторов не требует комментариев.

К сожалению, и в повседневном «обыденном сознании возникает порой представление об этом сочинении как изящном поэтическом репортаже про маргиналов позапрошлого столетия и отмеченные еще автором «толки про роман туманный». Но роман живет в памяти многих поколений, вошел в золотой фонд культуры, ему посвящены глубокие текстологические исследования Б.М.Томашевского, Ю.Н.Тынянова, Ю.М.Лотмана, В.В.Набокова и др. (7, с.34)

Обрамляющие роман так называемые «внетекстовые структуры» содержат намеки самого Пушкина на то, что роман — не его творение, а некоего «автора»: в отношении себя Пушкин, выступая перед читателем в качестве «издателя» чужого произведения, использует местоимение первого лица («мы»), о рассказчике говорит как об «авторе», употребляя при этом также местоимение третьего лица.

В дальнейшей работе опираемся на точку зрения Ю.М.Лотмана на роман «Евгений Онегин».

Первый такой случай, содержащийся в предварявшем первую публикацию первой главы романа вступлении, был отмечен Ю.М. Лотманом. Рассмотрим другие факты, которые исследователями отмечены не были:

Во вступлении, сопровождающем «Путешествия», дважды употреблено определение «автор», четырежды — местоимение третьего лица мужского рода (все шесть раз — когда речь идет о самом романе), и дважды — местоимение «мы» (оба раза — когда имеются в виду именно Пушкин: критика в его адрес со стороны П.А. Катенина и издание «Отрывков из путешествия»).

Осознание факта отмежевания Пушкина от «авторства» вносит ясность в острый этический вопрос, иным способом неразрешимый: то, что выглядит в тексте предисловия как невероятное «самобичевание» Пушкина, таковым фактически не является: с учетом того, что в качестве «автора» романа подразумевается другое лицо, предисловие воспринимается уже как едкая издевка в адрес Катенина.

Наиболее выпукло «отмежевание» подано в такой «нетекстовой» структуре, как «Примечания» к роману. В этом отношении характерно «примечание 20»: комментируя стих «Оставь надежду навсегда» (3-XXII), Пушкин пишет: «Lasciate ogni speranza voi ch’entrate. Скромный автор наш перевел только первую половину славного стиха». В этом месте совершенно четко «первое лицо» Пушкина разграничено с «третьим лицом» «автора».

Нетрудно видеть, что «автор» — рассказчик («я» романа), явно участвовавший в описываемых событиях, повествует о них через несколько лет после их завершения; он приобрел новый жизненный опыт, в его психике произошли какие-то изменения. Ему трудно четко разделить «тогдашнее» видение событий от «нынешнего», они смешиваются в его сознании и дают эффект совмещения разных временных планов. К тому же, описывая события, участником которых он был, и, являясь недостаточно квалифицированным литератором (что видно и из грубых стилистических промахов), он не в состоянии выдержать стиль эпического повествования и постоянно сбивается на лирику.

То есть рассказчиком романа является сам Онегин. Это выявляется путем сличения речевого стиля «лирических отступлений» рассказчика со стилем речи других персонажей. В романе содержатся несколько однозначных подтверждений того, что его «автором» является Онегин:

1. «Так люди (первый каюсь я) От делать нечего друзья (2-XIII, курсив Пушкина).

Здесь речь идет о характере дружбы между Онегиным и Ленским. Вопрос: в чем кается рассказчик и почему? То есть, в каком этическом контексте его личная позиция соотносится с этой дружбой? Факты: друзей — только двое, третьего не было; из двух друзей каяться может только тот, кто остался в живых; Ленский погиб, каяться не может; вывод: рассказчик — Онегин.

2. Знаменитое «противоречие с письмом Татьяны»: в одном месте «Письмо Татьяны предо мною Его я свято берегу» (т.е., рассказчик — 6-LXV); потом оказывается, что это же письмо, «где сердце говорит», находится у Онегина (8-XX).

«Свято оберегаемое» письмо не может находиться у разных лиц; следовательно, рассказчик и Онегин — одно и то же лицо.

3. Рассказчик проговаривается еще в одном месте и полностью выдает свою личность. Вечер перед дуэлью, Ленский у Ольги (6-XV. XVI. XVII):

Он мыслит: «Буду ей спаситель., Не потерплю, чтоб развратитель, Огнем и вздохов, и похвал, Младое сердце искушал;, Чтоб червь презренный, ядовитый, Точил лилеи стебелек;, Чтобы двухутренний цветок, Увял еще полураскрытый»., Все это значило, друзья:, С приятелем стреляюсь я.

Речь Ленского четко выделена кавычками; два последних стиха не выделены ни кавычками, ни курсивом; это — прямая речь рассказчика, что особо подчеркивается использованием типичного для всего повествования обращения к читателям («друзья»).

Следовательно, «я» романа, рассказчик — сам Онегин, с приятелем стреляется именно он.

4. После дуэли Онегин покидает имение — последние стихи XLV-й строфы: «Пускаюсь ныне в новый путь. От жизни прошлой отдохнуть»; начало следующей строфы: «Дай оглянусь. Простите ж, сени, Где дни мои текли в глуши…», и т.д. Это место вполне обоснованно воспринимается как описание чувств Онегина при отъезде из деревни. Но оформлена эта часть как описание ощущений не персонажа повествования, а самого рассказчика, ведущего это повествование, от первого лица; это он, сам рассказчик покидает имение — здесь он снова проговаривается.

5. Строфа 4-IX, принявшая в окончательном варианте форму эпического повествования («Так точно думал мой Евгений Он в первой юности своей Был жертвой бурных заблуждений…») в черновом варианте была оформлена от первого лица, т.е., рассказчика: «Я жертва долгих заблуждений Разврата пламенных страстей…»).

Онегин-рассказчик, описывая себя как героя повествования, настолько глубоко переживает свои былые чувства, что даже не замечает, как теряет нить эпического сказа, сбивается на лирику и начинает вести свое «эпическое» повествование от первого лица. Друга на дуэли убил тот, кто ведет повествование об этом, и только теперь становится понятным, и почему так бледно описан герой в эпизоде с дуэлью, и почему вообще так скупо используется описание видения окружающего с позиции героя — в этом просто нет необходимости, потому что отсутствие такого описания, бледность прорисовки образа Онегина в фабуле сказа с лихвой компенсируется его собственными «лирическими» отступлениями. И, поскольку более эффективного способа дать видение событий глазами Онегина быть не может, Пушкин и поручил своему герою самому вести повествование.

Что же касается «низкой художественности» «Евгения Онегина», то теперь о ней можно говорить открыто, поскольку она воспринимается как характеристика творческой манеры рассказчика. Более того, теперь она превращается в эффективнейшее художественное средство самого Пушкина, дающее возможность обогатить характеристику героя массой дополнительных деталей. Разумеется, такой способ раскрытия образов героев сопряжен со значительными «издержками», связанными со сложной психологией рассказчика-героя: он просто не в состоянии говорить только правду, он обязательно вносит собственные искажения даже тогда, когда и не стремится к этому. Но именно эти «издержки», вытекающие из особенностей психологии рассказчика, и дают возможность придать образам особую многомерность. В этом-то, в возможности создания колоссальных по емкости образов с привлечением минимального материала, и проявляется преимущество мениппеи перед эпическим произведением. В мениппее образы персонажей воспринимаются не в плоскости единственного сюжета, а проектируются в одну точку с трех разных позиций, определяемых различиями в характере трех фабул романа. Незначительный штрих в истинном сюжете сказа, плюс наше видение предвзятой позиции самого рассказчика, возникающее из сопоставления истинного и ложного сюжетов, плюс легкая ирония Пушкина во Вступлении или в Примечаниях — и вот получается емкий, стереоскопический образ, на создание которого средствами чистого эпоса потребовались бы целые тома.

Вопреки укоренившемуся в литературоведении мнению [см. 5, 6, 10] о «незавершенности» романа и изменениях, которые якобы претерпели замыслы автора в процессе работы, установлено, что еще только приступая к созданию своего романа, Пушкин уже четко видел его структуру в том окончательном виде, в каком она вырисовывается в процессе исследования. Он предвидел, что роман будет воспринят именно так, как он сейчас трактуется, и заблаговременно подготовил доказательство того, что четкий план романа был у него с самого начала, и что он его твердо выдержал. Подтверждение этого — эпилог к роману, публикация которого перед первой главой не оставляет никаких сомнений в том, что Пушкин заранее планировал и «незавершенность» повествования, и отказ в финале Татьяны Онегину.

Пушкин вовсе не скрывал от читающей публики своих намерений. Эпилог был опубликован в 1825 году под одной обложкой с первой главой, как часть самого романа. Крылатая фраза: «Не продается вдохновенье, Но можно рукопись продать» — оттуда. Только рукопись эту продает не Пушкин, а Евгений Онегин, и эпилог описывает, как он сдает свои мемуары в печать. Чтобы издать то, что мы привыкли воспринимать как роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин».

Да, это — «Разговор книгопродавца с поэтом». С Евгением Онегиным, уже изрядно постаревшим. Этот «Разговор» следует читать в сочетании именно с первой главой романа, где в сжатом виде изложены основные этапы жизни Онегина; тогда становится понятным, что в «Разговоре» изложен итог его неудавшейся любви; становятся заметными очевидные параллели и прямые отсылки к содержанию романа, основная часть которого в 1824 году еще не была даже положена на бумагу. В сочетании с «Разговором» первая глава предстает как план всего романа, об отсутствии которого у «автора» «издатель» Пушкин предупреждал читателя там же, в предисловии. Когда Пушкин так писал, он ничуть не покривил душой: «автор»-Онегин действительно не имел никакого плана и писал свои мемуары, не представляя четко до самого конца, когда и чем завершит свой опус. Ведь в предисловии Пушкин предупредил читателей и о том, что «большое стихотворение» вряд ли будет вообще закончено, но содержанием «Разговора» и первой главы внес коррективы, не только дав понять, что эти предупреждения относятся не к нему самому, а к «автору» — Онегину, но и загодя изложив четкий план, которому следовал до самого конца, включая в каждую главу своего романа по мере его создания прямые отсылки к «Разговору».

В заключении свидетельство самого Пушкина. Находясь в Михайловском, он вел интенсивную переписку со своим братом Львом, который в Петербурге занимался изданием его произведений. Вдогонку к рукописям Пушкин направлял мелкие правки, в том числе и такую (4 декабря 1824 г.):

«N.B. г. Издатель Онегина

Стихи для вас одна забава,

Немножко стоит вам присесть.

Понимаете? Да и нельзя ли под разговором поставить число 1823 год?..»

Это — правка «Разговора», речь идет о замене одного слова. И вот вместо наименования персонажа «Книгопродавец» у него выскочило вдруг: «г. Издатель Онегина».

Не будем останавливаться на двусмысленности этих стихов, которую слово «немножко» еще более подчеркивает (позже слово «стихи» вообще было заменено на «стишки»).

В принципе, стряпня Онегина большего и не заслуживает. Главное то, что в ближайшем окружении Пушкина уже тогда не только знали, что Поэт, который принес Книгопродавцу свою рукопись, — Онегин, но и кого конкретно из своих злейших «приятелей» Пушкин подразумевает под этим персонажем.

Подытоживая сказанное, осталось назвать самую последнюю фразу романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин».

Таким образом, в ответ на уговоры издателя Онегин переходит на «презренную» прозу: «Вы совершенно правы. Вот вам моя рукопись. Условимся». Вот это и есть концовка романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Эта фраза делает правоту, как Белинского, так и Писарева исторической реальностью.

Заключение

А.С. Пушкин был гением, гением, которого не может разрушить время. Действия Пушкина подчинены его уникальной природе. Не исключением, а скорее правилом, является его роман «Евгений Онегин». Он является, по сути, самой большой эпиграммой, которую за время своей жизни написал Пушкин.

Произведения Пушкина обсуждаются до сих пор. Одним из наиболее обсуждаемых произведений является «Евгений Онегин». Причём эта закономерность не исчерпывается критикой XIX века. Наследником бесконечных исследований и вопросов по роману стал и XXI век.

Основные выводы по изучению романа можно сделать следующие:

1. Роман Евгений Онегин – это завуалированная эпиграмма;

2. Форма романа говорит о сложных терзаниях, как самого автора, так и описываемых в нём персонажей;

3. Тонкая игра бесконечных смыслов в романе является лишь попыткой разрешить многочисленные противоречия реальной жизни со стороны Пушкина;

4. Как Белинский, так и Писарев правы в оценках романа;

5. Появление диаметрально противоположной критики романа в лице Белинского и Писарева было предопределено желаниями самого Пушкина;

6. Представленные в исследовании критики романа А.С. Пушкина «Евгений Онегин» очертили рамки будущих высказываний по отношению к ро ману.

О ком же и о чем этот необычный стихотворный роман, такой, казалось бы, общедоступный – и такой в действительности глубокий, разноаспектный, проблемный? Об одиноком, духовно дезориентированном человеке, скитальце по жизни, страстно ищущем свое место в ней, сомневающемся, ошибающемся, страдающем. О человеке, оказавшемся на историческом и личном перепутье, когда прежние критерии и нормы во многом отвергнуты и девальвированы, а новые еще не сложились. Пушкин признается в письме 1836г. Чаадаеву, что это «отсутствие общественного мнения, это равнодушие ко всякому долгу, справедливости и истине, это циничное презрение к человеческой мысли и достоинству поистине может привести в отчаяние». (16, С. 461)

Роман «Евгений Онегин» — симфония любви, милосердия, светлой печали. А.С.Пушкин всем своим творчеством поднимает вечные вопросы: о жизни и смерти, о добре и зле.

Эти вопросы обращены, прежде всего, к себе самому и очень актуальны в сегодняшнее непростое время., Список использованной литературы:

1. Александр Генис, Петр Вайль. Родная речь. М., 1991. С. 55, 58,59.

2. Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина.

3. Белинский В.Г. Сочинения Александра Пушкина. Статья 9 //Отечественные записки, 1845, № 3. т. XXXIX, отд. V, с. 1—20

4. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений, т. VII, М. 1955

5. Гайдуков Д.А. Опыт конкорданса к роману в стихах А.С. Пушкина «Евгений Онегин» с приложением текста романа. 2003

6. Егоров Б. Ф. Очерки по истории русской литературной критики середины XIX века. Л., 1973

7. Коган Л.А. Даль свободного романа // Вопросы философии, 2004. №11

8. Коровин В.И. Лелеющая душу гуманность. М., 1982.

9. Коротков Ю. Н. Писарев. М., 1976. (ЖЗЛ)

10. Макогоненко Г. Роман Пушкина “Евгений Онегин”. М., 1963

11. Мысляков В. А. Писарев: романтик реализма // Руская литература, 1990. № 4

12. Писарев Д. И. Исторические эскизы: Избр. статьи. М., 1989.

13. Писарев Д. И. Литературная критика: В 3 т. Л., 1981.

14. Писарев Д. И. Собрания сочинений в 4 т. М., 1955—1956

15. Пушкин А.С. Лирика. Поэмы. Повести. Драматические произведения. Евгений Онегин. 2003

16. Чаадаев П.Я. Полное собрание сочинений и избранные письма. Т.