^
1.2.1. Промысловая деятельность
Основа жизнедеятельности поморов – это особый, выработанный в процессе исторического развития, тип промыслового морского хозяйства, основанный на ловле рыбы и на охоте на морского зверя. Данный тип хозяйства является наиболее оптимальным для этого региона, а именно, позволяет выжить в условиях малопригодных для земледелия. Следовательно, данный тип возник в этом регионе не случайно, а явился закономерным результатом борьбы человека за свое право на существование на данной территории.
Как уже говорилось, условия в Поморье малопригодны для земледелия, но, все-таки, небольшие по размерам пашни имеют место быть. Крестьяне в Поморье сеют жито – «так называются здесь хлебные растения, именно рожь и ячмень, способные созревать под очень высокими широтами» 48 . Под 65° северной широты, ячмень и рожь являются теми культурами, которые в северных условиях способны давать сносный урожай при вегетативном периоде не более трёх месяцев. При самых благоприятных условиях выращенного хлеба хватает на 3–5 месяцев, а урожай редко достигает сам 649 . Продуктивное земледелие в данных условиях может иметь место только при системе подсечного хозяйства. Но данный вид деятельности не является главным среди поморского населения.
Но с весны до поздней осени в Поморье можно встретить только стариков, детей, женщин и больных. Причина этого явления заключается в том, что все взрослое мужское население уходило на промыслы на Мурман и в Норвегию или, как тогда говорили, «в Норвегу». Однако предположение о том, что оставшееся население ничем не занимается и ждет кормильцев, ошибочно. На женщин ложились обязанности сотских, десятских и деревенских старост, а также земских гребцов и почтальонов. Кроме того, женщины выступали в роли проводников для путешествующих по карельским лесам и болотам. Так, священник В. Мелентиев в своих записках о путешествии по Сороцкой Карелии писал о двух девушках провожатых: «В 6 часов вечера ко мне приходят «провожатыя» девушка, лет 12–13 и «молодица» поморка, лет 18–20, с небольшими бумажными свертками, запечатанными правленскими печатями. Вероятно, эта почта состояла из нескольких казенных пакетов и нумеров какой-нибудь газеты» 50 . В данном случае женщины выступали как проводники и почтальоны. Здесь же В. Мелентиев упоминает и поморку, «распоряжающуюся карбасной станцией»51 .
Технология возделывания ярового ячменя
... основных культур раннего срока сева является яровой ячмень. Урожайность ярового ячменя зависит от сроков сева. По данным Института сельского хозяйства ... сортов, рекомендованных для степной зоны наиболее продуктивными в наших условиях являются Сталкер и Адапт. Основное их преимущество - ... 55,3 ц/га, при посеве в III декаде этого же месяца средний урожай - 44,9, мартовские посевы давали урожай от27,7 ...
Старикам и хворым приходилось «поездовать» ловить семгу с мая мая по сентябрь. «Поездником» называлась лодка обычных размеров, лодка размером побольше – карбасом, а большой карбас брамою 52 . Лов подразделяется на весенний – от начала до Петрова дня; «меженний» или летний – до Успеньева дня; и осенний, или как говорят местные, «осённым» от Успенья до Покрова. По праздникам обычно на промысел не выходили, но это правило для исполнения необязательно.
Кроме ловли семги, основными местным промыслами являются также лов сельдей наваги и уже упоминавшееся судостроение. Села к юго-востоку от Кеми специализировались, главным образом, на лове сельди и наваги. Сельдь ловилась мережами, переметами и сетями. Мережа – это сельдяная снасть промышленников Поморского берега, представляла собой несколько обручей обтянутых сетью, заканчивающихся конусообразной сеткой. От входного отверстия мережи отходили 2 сети в 1,4–1,5 метров длиной, а от них – крылья примерно в 26,5 метров длиной и 4,5 метров высотой 53 . Переметы – сеть, натянутая на кольях под определенным углом54 .
Весь сельдяной улов продавался на месте скупщикам – крестьянам Олонецкой и Вологодской губерний. Улов реализовался частью в замороженном виде, частью в копченом. А.П. Энгельгардт, которого интересовала в основном экономика края, указывает, что цена тысячи штук сельди была «от 50 копеек до 1 рубля 50 копеек, смотря по количеству улова и по погоде» 55 . Чем теплее погода, тем цена ниже. Ввиду большого спроса на сельдь в замороженном виде, сельдь зимнего улова предпочитают не солить, тем более, что она сразу же замерзает. Были попытки оттаивать сельдь и после солить, но после этого она становилась грубой и не имела уже тех вкусовых качеств сельди, посоленной до наступления морозов. Сельдь приходит в бухты и заливы Белого моря по причине того, что она преследуется морскими хищниками.
На наважьем промысле специализировались такие села как Шуя, Колежма, Сумский посад и Нюхча. Время наважьего промысла продолжалось с ноября по январь включительно. Это обусловлено тремя моментами: во-первых, к ноябрю навага подходит к берегам Белого моря; во-вторых, в феврале, навага, выпустив икру, становится невкусной; в-третьих, в марте она уходит в море и, следовательно, лов её совсем прекращается.
Летнерецкое, Поньгама, Гридино, Кереть, Чернорецкое, Ковда, Княже-губа – селения расположенные на северо-западе от Кеми. Основной промысел в этом районе – это лов сельди и семги. Семужий лов начинался «вскоре после вскрытия реки и спада весенней воды, в первой половине мая месяца», и продолжался, «с некоторыми перерывами летом, до конца октября» 56 . Самой лучшей считается та семга, которая выловлена осенью, в августе и сентябре. Лов семги, идущей для метания икры из моря в реки, производился переметами и поездами в широких устьях рек, а в верховьях ловят на порогах заколами. Нужно заметить, что поезд представлял собой специфическую речную снасть в виде небольшой мешкообразной сети с двумя «тетивами» в верхней и нижней части; кроме того вся сеть собиралась с боков на веревку – «симку». Поезд не имел ни поплавков, ни грузил, только к нижней тетиве с двух сторон привязывались якоря – «пунды», соединявшиеся веревкой. Промысел поездом требовал двух лодок, по два человека в каждой, составлявших одну артель – поезд57 . Закол представлял собой хворостяное сооружение, перегораживающее реку и имеющее ловушку в отверстиях-тайниках, которых могло быть от 1 до 1258 .
Народные промыслы Вятского края
... росписи, которая ориентирована на демонстрацию особенностей национальной женской одежды, ее характерного цвета и деталей костюма. Изделия художественных промыслов можно увидеть в кировском музее "Вятские народные художественные промыслы", ... всего около пятидесяти видов изделий. Вятские керамические изделия отличают ... вятская матрешка, инкрустированная соломкой. Изделия из можжевельника замечательны тем, ...
Следует заметить, что семга весеннего улова не представляет собой ценности, теряя свои вкусовые качества, её называют лохом или лоховиной: «Лох – та же семга; облошание её, по выражению рыбаков, происходит, когда рыба поднимается вверх по речкам для метания икры; в это время она темнеет. И на кончике нижней челюсти вырастает хрящеватый отросток, по которому карелы и угадывают лоха» 59 .
Во всех вышеперечисленных деревнях, находящихся к северо-западу от Кеми, ловилась сельдь, но, в отличии от южных селений, здесь сельдь ловилась летом и осенью, засоливалась впрок и отвозилась в Архангельск. Кроме семги, сельди и наваги, местное население ловило и другие виды рыб, такие как мелкая треска, зубатка, сиг, камбала, но данные виды рыб идут на местное потребление и предметом торговли не являются. На корм скоту шел такой вид рыбы как кярчь в сушеном виде.
У С.В. Максимова имеется описание лова мелкой трески для местного потребления в устье реки Ковды с восьми маленьких карбасов, которые качались на волнах, держась против течения на гребле: «На носу сидит удельщица, бросает уду, да без поплавка, на крючке наживка насажена из сельдей. К лесе (веревочке) – свинцовый, али бо железный кряжик привязан. Схватит треска наживку: леса зашуршит о борт – рыба твоя тащи в карбас, снимай с крючка» 60 . С.В.Максимов отмечает, что помимо лова мелкой трески в Ковде отчетливо были видны были признаки активного сельдяного лова: небольшие бочонки, плохо сбитые из тонких досок продолговатой формы – сельдянки, находившиеся в большом количестве возле каждого дома.
Особое место в системе промыслов занимает добыча жемчуга: в Керети и в других речках Кемского уезда ловится довольно много жемчуга, впрочем, невысокого качества» 61 . Например, в реке Кемь в незначительном количестве попадались жемчужные раковины и, следовательно, этот промысел не является популярным для жителей. По выражению С.В. Максимова «жемчуг этот ловят от безделья досужие люди и не всегда для продажи, потому, что здешний жемчуг невысокой доброты»62 . Однако, С.В. Максимов описал способ добычи жемчуга: поиск осуществляется на плоту с небольшим отверстием в середине, в которое вставлена труба, большая часть её находится в воде. Один из искателей тянет плот, а другой наблюдает в трубу. «Заметив подле камня раковину, имеющую сходство с жемчужною, наблюдатель опускает через трубу длинный шест со щипчиками, или крючком на одном конце его. Раковина смыкается, и тогда её удобно бывает принять на щипчики… Нашедший зернышко, обязан немедленно положить его за щеку, для той цели, чтобы это зернышко делалось из мягкого постепенно твердым, до состояния настоящего жемчуга (обыкновенно через 6 часов)»63 .
Однако, основным видом промысловой деятельности, определяющим поморов как особую группу русского населения, являются мурманские отхожие промыслы. До конца XIX века поморы из западного и северо-западного побережий Белого моря, начинали собираться на мурманские промыслы уже с конца февраля. А в первых числах марта они отправлялись в нелегкий путь, пролегающий через Кольский полуостров, к различным становищам, находящимся на западном Мурманском берегу (речь идет о поморах-вешняках): «Из Сумы до Кандалакши едут на лошадях, а от Кандалакши до Колы на оленях. Весь путь они совершают в две или три недели (стоит он им от 4 до 5 руб. сер.)» 64 .
Русские поморы: быт, традиции и обычаи
... говаривали поморы. На лов рыбы и за морским зверем местные жители на самодельных судах ходили на ... о русских этносах - о казаках, о великороссах, малороссах, белорусах и русинах. Но очень мало рассказывается о древнем и героическом русском этносе - поморах. А ведь поморы ... поморами почти художественное произведение. На одной стороне -- рассудок, на другой -- вера. Пока видны приметы на берегу, помор ...
Изначально отправляясь в путь, помор уже попадал в долговую кабалу к скупщику рыбы, у которого он брал в долг провизию и деньги на дальнее путешествие. С конца марта до первой половины мая поморы жили в избах, засыпанных еще в это время снегом, и в этих антисанитарных условиях готовились к выходу в море.
Исследователь В. Држевецкий так описывал подготовку к лову: «Откопав из-под снега вытащенную в конце прошлого сезона лова шняку и приведя в порядок ярус, промышленники начинают следить по различным приметам за подходом к берегу мелкой рыбы – мойвы, которая служит наживкой и без которой помор-промышленник неохотно выезжает в море, когда он вынужден будет заменять мойву на крючках своего яруса молодыми экземплярами сайды или трески… Более охотно, в случае отсутствия мойвы, промышленники выезжают ловить треску на «белую» то есть на куски более крупных перищев и мелкой трески, вылавливаемой вблизи берега в это время года в небольшом количестве» 65 . Если провести аналогии с норвежскими рыбопромышленниками, то выявляются сразу несколько отрицательных моментов, которые работают не на пользу помору. Во-первых, норвежские рыбаки уже тогда организовали подвоз наживки из Норвегии. Отсутствие такой возможности на Мурманском береге вынуждало поморов тратить дополнительные силы и энергию на добычу наживки. Во-вторых, рыба на Мурманском берегу не подходила близко к береговой линии как это обычно бывает в Норвегии, и, наконец, в-третьих, рыбопромышленники Норвегии являлись экономически свободным наемным работником, а поморы были связаны по рукам и ногам кабальной системой «покрута». Возвращение поморов с промыслов в родное селение происходило обычно после 20-х чисел августа.
Русский помор, в отличии от норвежца, не пользовался благами цивилизации ввиду отсутствия возможности, а научные экспедиции, проводимые Мурманской научно-промысловой экспедицией, не дали практических результатов по улучшению условий жизнедеятельности помора. Следовательно, все особенности миграций рыб в определенное время года, помор определял на основании своего векового опыта, при помощи особых примет, позволяющих ему ориентироваться на промысле.
Совсем иначе происходила добыча рыбы на восточном берегу Мурмана. Первые рыбопромышленники приезжали туда с открытием навигации Мурманского пароходства. По прибытии поморы начинали чинить и спускать на воду шняки, приготавливать яруса и неводы для ловли наживки. Главной заботой помора всегда являлась добыча наживки, то есть мойвы: «Песчаные участки побережий около становищ чернеют от столпившихся здесь промышленников, а у самого берега снуют лодки, на которых стоит по одному промышленнику, молча всматривающихся в воду и поднимающих к верху то правую, то левую, а то и обе вместе руки, отдающих таким образом приказания сильнее тянуть правый или левый кляч, правое или левое крыло невода. Это ловят наживку» 66 .
Доклад: Класс рыбы
... акул, лоцманы кормятся остатками акульих трапез. Скатов Двоякодышащие рыбы. Первые двоякодышащие рыбы появились на земле 390 миллионов лет назад ... костных – 80%). Акула должна непрерывно двигаться ещё и для того, чтобы её жабры постоянно омывались свежей водой. Не ... к возникновению земноводных. протоптеры Рогозубы кажутся специально созданными для жизни в загнивающей воде болотных трясин. Когда в ...
Добыв определенное количество наживки, поморы спешили в море. Выезжать в море приходится в зависимости от местонахождения рыбы на 5-10 верст, либо же на 25–30 верст от побережья. Пользуясь различными приметами, помор-кормщик определял где лучше выметать ярус, который растянется по дну моря на более чем 6 верст в длину. После того как ярус выметан и привязан к шняке, «усталые поморы ложатся на дно шняки и засыпают непробудным сном» 67 . Засыпая промышленники могут стать жертвами разыгравшейся в это время водной стихии. Такое поведение объясняется вовсе не отсутствием культуры и неразвитостью помора, а другими объективными факторами. Дело в том, что наловив наживки на одну – две «тряски» помор вынужден выезжать в море, иначе наживка испортится или как говорили поморы «прокиснет». В результате изнурительной работы, поморы выметав ярус, засыпали.
Завершение лова В. Држевецкий описывал так: «Но вот ярус пролежал свои законные 5–6 часов. Кормщик, приладив в борту в носовой части шняки ярусное колесо, начинает вместе с тяглецом, вторым лицом на шняке, тянуть ярус. Весельщик же и наживодчик помощью весел подвигают шняку, держа её в определенном по отношении к ярусу положении» 68 . Бывает так, что посреди всей этой процедуры лова, накатывалась волна, которая предвещала бурю. Тогда поморы должны были решить свернуть промысел, либо, несмотря на опасность бури, его продолжать. Чаще всего поморы выбирали второй вариант, поскольку на берегу их ожидали нескончаемые долги перед хозяином судна, а также нужда.
Таким образом, природные факторы обусловившие особый хозяйственный уклад жизни поморского населения, предопределили и нелегкую судьбу рыбопромышленника, вынужденного на протяжении долгого времени следовать традициям, складывавшимся веками. основой жизнедеятельности, а следовательно, и традиционным занятием являлся рыбный мурманский промысел, описанный выше, а также ряд других вспомогательных промыслов. Суровость условий выработала особый северный характер, отличающийся силой и выносливостью – качествами необходимыми для условий Русского Севера.
Здесь следует подробнее остановиться на способах ловле рыбы, а также на орудиях, посредством которых производится лов. Орудия лова, по всей видимости, не менялись на протяжении веков и дали названия двум способам лова: ярусный и поддёвный. Ярус, надо сказать, был основным орудием и «представлял собой крючковую снасть с наживкой, в качестве которой на Мурмане в весенне-летний промысловой сезон ловилась мойва, а в осенний песчанка, мелкая сельдь или даже морской червь» 69 . Ярус достигал в длину 8–10 километров и состоял из «стоянок» «связанных между собой и горизонтально натянутых толстых бечевок с привязанными к ним на равномерном расстоянии друг от друга веревок с удами-крючками («форшни»)»70 . «Тюк» являлся единицей ярусной снасти и достигал в длину 320–380 м и состоял в среднем из 150 крючков. Всего в ярусе насчитывалось 20–40 тюков. Кроме того, к ярусу прикреплялись якоря («дреки») и поплавки («кубаса»).
Выметка яруса занимала 1–2 часа, а вытягивание яруса с добычей от 3-х часов и более.
Другой способ лова – на поддёв – крючковая снасть в виде лески с грузилом, каменной или металлической рыбкой и крючком с наживкой. Данный вид лова рассчитывался на густоту тресковой стаи. Способ был довольно примитивный: рыбак дергал леску вверх и вниз, поддевая рыбу за что придется.
Комсомолец.ком — Банк ов — Истории экономической ...
... трактата "Что такое собственность?" автор излагает основной вывод всего произведения - "собственность - это кража". Эта концентрированная мысль стала как бы визитной карточкой Прудона. Возможно за эту ... справедливость - вот суть моего сочинения. Предоставляю другим дисциплинировать мир". Прудон использует метод постепенного изучения вопроса "что есть сама собственность", какими основные взгляды в ...
Как известно, самый распространенный и прибыльный вид деятельности в Поморье – это мурманские рыбные промыслы. Однако не каждый помор мог себе позволить содержать транспортное или промысловое судно. Следовательно, малоимущему помору приходилось наниматься к более богатому соседу – идти покрученником. Покрут – самая распространенная форма товарно-денежных отношений в Поморье. Покрученник понимал, что нанимаясь на работу к крупному рыбопромышленнику, он попадал под жесткую эксплуатацию: работать приходилось в суровых северных условиях Северного Ледовитого океана, хотя рабочие получали меньшую долю от прибыли, нежели хозяин судна. По данным на 1859 год хозяин покрута мог получать 103 рубля чистой прибыли, при затратах в 354 рубля на снаряжение шняки, а если у хозяина имелся еще и транспортный корабль, то прибыль увеличивалась до 166 рублей 71 . Изначально, рыбопромышленники наживались на жесткой эксплуатации покрученников, но вскоре, по мере увеличения спроса на рыбу, состоятельные поморы стали заниматься скупкой, предоставив промысел мелким и средним рыбопромышленникам. В 1880 году на Мурмане действовало уже 8 крупных скупщиков, которые отправили, в общей сложности 160 тысяч пудов рыбы72 в Петербург. Однако, скупщики не ограничивались только перепродажей рыбы по завышенной в 2-3 раза цене, они успешно совмещали эту деятельность с кредитно-ростовщическими операциями. Кредиты были направлены на поддержание мелких и средних промышленников: продовольствие, деньги на снаряжение судов. Таким образом, мелкие и средние промышленники попадали в финансовую зависимость от скупщиков, причем каждая из сторон осознавала, что зависимость оказывалась обоюдная: если кредитор не дает денег перед началом сезона, то скупит меньше рыбы чем мог бы; и наоборот: если промышленник не возьмет в долг, то улов будет маленьким, если вообще таковой будет.
Изначально кредитные операции проводились лишь перед началом промыслового сезона и ограничивались территорией Карельского Поморья, но вскоре территориальные границы были расширены до мурманского берега, где скупщики стали основывать свои торговые фактории. Базы-фактории были обеспечены всем необходимым для работы рыбаков в открытом океане: соль, одежда, снасти. Однако цены были подняты на 30 – 40%, в итоге, чаще всего товары закупались в кредит, а расплачивались за них рыбой. Следовательно, снаряжение судов на промыслы стало безынтересным для скупщиков и они стали заниматься исключительно торгово-ростовщическими операциями. Примечателен пример помора Ф. Савина, который первым из поморов в 1873 году открыл на Мурмане базу-факторию в становище Шельпино, в которой ежегодно кредитовалось около 200 человек. К 1888 году семья Савиных (к делу подключился еще и сын) содержала «уже четыре фактории: в Гаврилово, Цып-Наволоке, Восточной Лице и Шельпино» 73 , после этого они прекратили снаряжать суда на промыслы.
Изменения стали происходить не только на отхожих мурманских промыслах, но и на местных – беломорских. Так, например, на осенний лов сельди в Кандалакшской Ковдинской и Керетской волостях, а также в Сороке зажиточный помор приглашал менее зажиточных поморов-соседей. Улов распределялся по паям: работникам платилось по одному паю каждому, а хозяин лодки и снастей от одного до трёх паев. Таким образом, на долю хозяина приходилось больше половины улова – до 60%. Кроме того распространена была аренда сёмужьих и других рыболовных угодий. На данном примере хорошо прослеживаются процессы, характеризующие капиталистические отношения, развивавшиеся в это время в Поморье.
Сочинение художественная деталь и ее роль в создании образа плюшкина
... В ней перед глазами читателя разворачивается целая галерея помещичьих Read More ...... Художественная деталь и ее роль в создании образа Плюшкина Плюшкин – образ ... создании образов помещиков. Характеристики героев полны замечаний, насмешек, когда Гоголь описывает никчемнейших людишек, но облеченных правом распоряжаться крестьянами. Есть писатели, легко и свободно придумывающие сюжеты своих сочинений. ...
Подводя итог, следует сказать, что основным промыслом и средством существования поморов, определившим их как особую этническую группу, является рыбная ловля в промышленных и торговых масштабах. Причем, многие села специализируются на одном виде деятельности: ловле семги – села на северо-западе от Кеми; наваги – селения к юго-востоку от Кеми. Нужно заметить, что земледелие в этом районе невозможно ввиду неблагоприятных климатических и почвенных условий. Данный фактор определил особенность формирования поморов в особую этнокультурную группу.
^
Исходя из вышеописанных суровых северных условий, перед нами должен предстать образ помора как сурового, огромного человека с твердым характером и выносливостью. Какими же на самом деле являются поморы? Какова была их культура?
Как известно, поморы являются прямыми потомками новгородских переселенцев, составивших основу поморской этнокультурной группы. Следовательно, культура поморов основана на исконно новгородской культуре, частично смешанной с карельской культурой. Преемственность с культурой Новгорода определяется ещё и тем, что новгородцы мало ассимилировались с местным населением карелами и саамами. А из этого следует вывод, что мореплавание и судостроение, и постройка деревень, и многие другие формы повседневности имеют новгородские корни, прижившиеся на карельской почве.
В глазах русских путешественников рубежа XIX–XX веков, помор предстает как гостеприимный, коренастый здоровый, с широким лицом, имеющим характерный красный цвет от того, что они большую часть года проводят на море и на воздухе. Нравственность поморы понимают по своему: «они трудолюбивы, весьма воздержаны в употреблении вина, честны, приветливы, а вот против седьмой заповеди много грешили и грешат; очень часто сети вместо рыбы доставали трупы младенцев, которых матери бросали в воду или от страха, или от чувства охватившего стыда» 74 .
В летней одежде поморов-мужчин доминируют картузы, пиджаки и кожаные сапоги, а во время промысла бахилы и норвежские куртки-фуфайки. Зимой носят они валенки и тулупы. Женщины-поморки ходили в цветных ярких сарафанах 75 . Что касается женской летней обуви, предназначенной для перехода на большие расстояния по бездорожью то можно выделить два вида: поршни и верзни. «Поршни и верзни – нечто напоминающее тот род обуви, который в городских магазинах известен под именем сандалий»76 . Поршни делаются из куска простой кожи, покрывающей нижнюю часть стопы и частично пальцы и пятку, крепятся к ноге при помощи веревки. Верзни – сандалии из бересты.
Что касается жилища, то они не менялись в течении долгого времени. Нижний этаж избы занята скотом и служит складом для инвентаря и провизии, а верхняя часть – жилая с множеством окон и царящей опрятностью. Некоторые хозяева устраивали так называемую вышку, или третий этаж, где можно работать в уединении. По свидетельству П.А. Россиева «избы беднейших и более зажиточных крестьян одного склада и вся разница только в убранстве, в обстановке; если зажиточный кареляк обзавелся посудою, то бедный довольствуется берестяными изделиями; в берестяном ковше вам подадут воду, в берестяной коробке – топленое молоко» 77 . Что касается разницы в убранстве, то можно привести следующие примеры: священником В. Мелентиевым описана комната бедного помора, сдающаяся как станционная: «комнатка, с незапертой половиной рамы в одном окне в которую дует, с позвякивающими под напором ветра стеклами в остальных рамах, с узеньким и драным диванчиком, неумело подвешенным рукомойником, со старыми, потемневшими от сырости обоями… Видно, что хозяин бьется и борется за своё существование»78 . Еще одной проблемой в жилище бедняка были насекомые: «Тараканов было так много, что им становилось тесно, и они ползли друг по другу, сыпались с потолка на пол, где от них тоже не было свободного места. Это было какое-то нашествие паразитов, напоминавшее одну из казней египетских»79 .
Совершенно иная картина наблюдается в домах зажиточных поморов. Он представляет собой двухэтажное здание с мезонином. Внутри, несколько чистых, опрятных, светлых комнат с выкрашенными полами. Обои на стенах с ярким и пестрым рисунком. Комнатные двери покрыты росписями, на столах – клеёнки, по стенам лучшего издания портреты царской фамилии. В комнате имеется множество шкафов со стеклами, завешенными ситцевыми занавесками, наполненных дорогой норвежской посудой, 4 вида часов. Кроме того, в доме представлена различного рода мебель: диваны стулья зеркала рукомойник. С.В. Максимов отмечал: «По внешнему виду комнат можно заключить, что хозяин – купец и придерживается старины, если принять во внимание, что все иконы, с позолоченными ризами, старинного письма» 80 .
Влияние новгородской культуры прослеживается и в похоронных обрядах и в архитектуре церквей и часовен, и в традиции «закуривать» бани: «избенки с маленьким предбанником и смежною клетушкою (собственно баней), где устроены полок и каменка; вода тут нагревается при помощи раскаленных камней; бани закуриваются еженедельно и особо под большие праздники. Нагревши баню выпустив дым через дверь и оконце, карелы запираются в бане и моются и парятся до того, что зимой выбегают на улицу, прийти в себя» 81 .
Таким образом, культура и основные черты быта поморского населения, берут своё начало в Новгороде, и являются преемниками всего новгородского, адаптировавшегося к местным суровым условиям. В Поморье можно наблюдать дома, одежду, предметы обихода свойственные новгородской русской культуре.
Но освоение северных вод, специфические условия выживания, потребовали новых форм общественной организации. Поскольку мужчины выходили на промыслы и большую часть года жили отдельно, они образовали специфическую форму общественной организации – мужскую общину. Высшей формой мужской общины являлась мурманская артель, в которую входили все возрастные категории от подростков до стариков, причем старшие обучали и воспитывали младших. Как и в более древних мужских архаичных организациях в мурманской артели присутствовало возрастное разделение труда, а вновь вступившие в общину члены должны были проходить определенные испытания. В целом «община представляла собой иерархическую структуру с внутренним самоуправлением, организацией будней досуга и праздников» 82 . Письменный документ, сохранившийся до наших дней, «Морской устав новоземельских промышленников», не только подтверждает наличие особых форм мужских организаций среди поморов, но и говорит о высоком уровне грамотности в поморской среде. Так в начале промысла, первым делом поморы приезжали на Новую Землю и ставили, либо производили ремонтные работы избы, которая называлась «становой». Становая изба представляла собой жилое помещение с печью и маленькими сенями, крыша такой избы покрывалась землей и глиной, что хорошо защищало от снега и дождя, пол оставался земляным. Многие судохозяева также строили и баню. Интересны, на мой взгляд, некоторые обязанности хозяина – каждый хозяин был обязан снабдить промышленника «олениной» на постель и овчинным одеялом.
Главное качество, которое ценилось в артели больше всего – это честность: «хозяин, не слывший честным, не мог набрать артели, а рядовой промышленник не мог стать её членом» 83 . В данном случае понятие честности является некой традицией, то есть нормой коллективного сознания.
Промышленники с Поморского берега, занимавшиеся ловлей трески на Мурмане, имели на Мурманском берегу свои становища. Причем каждое село имело своё становище, но там не возбранялось собираться и жителям других сел. Многолетнее соседство в становище в течении многих лет, при длительности сезона от 3-х до 6-ти месяцев, вызвали необходимость в наличии межартельных традиций и норм поведения, регулирующих повседневную жизнь мужской общины. В мурманской промысловой общине также существовали свои особые традиции: устраивались испытания для новичков, состязания для молодежи и взрослых, а также происходило обучение молодежи на профессиональном и бытовом уровнях. Таким образом, особый вид хозяйственной деятельности, не связанный с земледелием, со временем требовал выработки особого общинного уклада, соответствовавшего суровым условиям Русского Севера.
Особо следует отметить уважение к труду и собственности, которое развилось в условиях Русского Севера. Если добыча по каким-либо причинам оставляется на морском берегу или в становой избе, и «если только она носит на себе знак собственности, то есть метку, по которой видно, что она не валяется случайно, а положена промышленником, то она в этих пустынях… более безопасна от вора, чем за десятью замками…» 84 Т.А. Бернштам считала, что в северных условиях выработался особый психический тип людей, приспособленный для выживания в тяжелых условиях, благодаря которому развилось понятие неприкосновенности, как личной, так и коллективной собственности. Об этом свидетельствует и тот факт, что избы, в которых жили промышленники, как в селениях, так и в становищах, никогда не имели замков «…оттого калитки здесь не запираются, а имущество оставляется без присмотра…»85 Это явление сохранялось, по свидетельствам современников, до середины XX века. Кроме того, сильно развито было в Поморье клеймление вещей. Клейма существовали личные, семейные, артельные, деревенские. Даже прикасаться к такой собственности считалось большим грехом, кроме того, знаком собственности могла явиться палка, воткнутая рядом с оставленной добычей, лодка с воткнутым рядом наклоненным веслом, также считалась неприкосновенной.
Кроме промысловых будней поморам приходилось справлять и праздники, вдали от своей деревни. В силу северных условий отношение к праздникам определялось, прежде всего, напряженностью данного промыслового сезона, но немаловажное значение имело религиозность и набожность самого помора. Так, по одним сведениям, на Благовещение не ловили ни рыбу, ни зверя, другие свидетельства говорят о том, что лов начинался только со второй половины дня. Но чаще всего получалось так, что промышляли целыми днями и по всем праздникам. Таким образом, повседневная жизнь, а также отношения к собственности и другие вопросы быта. Диктовались в основном, суровыми северными условиями, которые и определили в процессе формирования группы, весь быт и традиции поморской группы.
Морская промысловая деятельность, а также многочисленные контакты поморов с представителями власти, иностранными торговцами, а также умение управлять судном в тяжелых условиях Белого и Баренцева морей – все это требовало знаний грамоты и вызывало к потребности владеть ею среди поморов. Достаточно привести следующие цифры: «в Варзужской и Умбской волостях в каждой семье насчитывались 1 2 грамотных мужчины. В той же Варзуге на 526 душ мужского пола приходилось 43 грамотных, в Керети на 366 – 31 грамотный» 86 . Эти цифры достаточно ярко показывают нам, что уровень грамотности в поморских селениях находится на весьма высоком уровне. Изначально распространению грамотности способствовали старообрядческие общины, которые обучали мальчиков и девочек чтению и письму по церковной литературе. И только в середине XIX века более сильное влияние приобрели церковно-приходские школы и школы грамоты, организованные при церквях Русской Православной Церковью. По сведениям, приводимым Т.А. Бернштам, в Поморье в середине XIX века действовало более 20 церковно-приходских школ и 15 школ грамотности87 . Особой школой грамоты являлась вышеупомянутая мужская община. Кроме того, отмечается также и знание норвежско-датского языка, что противоречит нередко всплывающим в периодической печати начала XX века сообщениям о косности и неграмотности поморов.
^
Для понимания истории Поморья во второй половине XIX – начале ХХ веков большое значение имеет тот факт, что большая часть населения Поморья придерживалась старообрядчества. Ни для кого не секрет, что еще со времен раскола, Русский Север являлся оплотом старообрядчества. Такие монастыри как Даниловский, Лексинский, Топозерский, являлись местами притяжения как старообрядцев так и беглых людей, кроме того служили центрами просвещения для местных жителей. Неудивительно, что их влияние среди местных жителей особенно сильно, несмотря на то, что приверженность к старообрядчеству скрывалась от посторонних глаз, и многие причисляли себя к «никонианам».
П.А. Россиев, посетивший Поморье в начале ХХ века, писал: «О том, что в Кеми живут староверы, свидетельствуют грубо тесанные осьмиконечные кресты. Начиная от Кеми и кончая Онегою, они встречают вас там и сям, как символы поморского благочестия или как ковчеги, собравшие надежды, обеты и благодарения» 88 . Он же отмечал, что сами беспоповцы были людьми весьма осторожными, и с каждым встречным на тему Веры разговоров не вели, но стоит лишь им убедиться, что человек некурящий, не осуждает раскол и, хоть чуть-чуть, знает старообрядческую литературу, «люди готовы тогда душу с вами отвести, готовы раскрыть её вам и восплакаться»89 . Но, несмотря на это, в Поморье все время приходилось «опознаваться», так как, по свидетельству С.В. Максимова, старообрядцы и православные жили между собой мирно, но, в тоже время, были разделены на два лагеря, обменявшись насмешливыми прозвищами: «одни – миршные или миршоные, другие – чашники, то есть поганые и чистые, с застарелым закалом и закоренелыми убеждениями»90 . Прозвище «чашники», скорее всего, происходит от того, что старовер «из своей посудины ест и пьет… и в кабак со своей чашкой ходит»91 .
Среди простого народа существовало предубеждение, что существует вера Копыловская. «Какая же это вера и что это за неведомый раскольничий толк?» 92 . На самом деле, Копылов – это зажиточный помор, большак, живущий в Кеми и являвшийся приверженцем федосеевщины – старообрядческого согласия в беспоповщине, проповедовавшего непримиримость к государству и официальной православной церкви, строгий аскетизм и безбрачие, основанное Феодосием Васильевым. А происхождение его фамилии толкуется в Поморье по своему: «поставить на копыл – по здешнему значит расстроить что-нибудь, поставить вверх дном; смутьян он: помутил церковь, многих православных отвел»93 . Отсюда и пошло предубеждение о существовании Копыловской веры.
В целом, в Поморье имела место путаница и беспорядок в среде старообрядчества, во всяком случае, среди молодых. В связи с этим П.А. Россиев приводил следующие разъяснения: старообрядчество Поморского толка – даниловщина – отвергает брак, новожены указывают на обязательность браков, аароновщина также требуют обязательности браков, но в то же время признают браки, заключенные без священников; акуловщина и вовсе допускает свободное сожитие вместо брака. В доказательство сказанному П.А. Россиев приводит характерный пример. «Девушка полюбила парня, он – её. Брак, разумеется, обойдется без попа, но без брака влюбленные вовсе не желают обойтись, хотя они и родились в Даниловщине, казалось бы, как тут быть? Ан, выходит просто: всякий должен вести девственную жизнь, это по требованию даниловщины, филлиповщины, федосеевщены, между тем как аароновщина говорит: почему же и не вступить в брак с благословления родителей и с положенными молитвами? Влюбленные опираются на аароновщину. И вот совершается брак. Увы, молодые не сошлись характерами и расходятся. Муж обзаводится новою женой, женка же его приглянулась другому поморцу; они, опять-таки, опираются на «веру»: акуловщина, дескать, утверждает «свободное сожитие». На замечание иного блюстителя нравов, что это блуд, они только пожимают плечами и искренно изумляются» 94 .
Таким образом, по имеющимся в записках путешественников данным, можно сказать, что в Поморье имел место целый спектр «вер», пересекающихся и взаимодействующих между собой. Однако здесь следует оговориться, и иметь в виду то, что на основе столь неполных данных, нельзя сделать объективных выводов о благочестии старообрядцев и их роли в жизни поморского общества. В данном исследовании автор не ставит такой цели, а лишь использует данные о старообрядчестве с целью восстановления образа Поморья на рубеже XIX–XX веков. Можно с уверенностью сказать о том, что старообрядцы занимали своё определенное место в жизни поморского общества и являлись его неотъемлемой частью, тесно связанной со всеми сферами жизни. В связи с этим, я поверхностно коснусь только вопроса влияния старообрядческих общин на повседневную жизнь в Поморских общинах для понимания общей картины факторов определяющих условия жизни в Поморье.
Как известно, крещение карел произошло в 1227 году, однако православие очень долго и неравномерно распространялось на севере. В результате неразвитости инфраструктуры и отдаленности от церковной метрополии жители деревень оставались без священника. В итоге создавалась независимость в проведении различных церковных праздников и обрядов, которые были перемешаны с различными языческими верованиями и традициями, остававшимися сильными даже в середине XIX века. Кроме того, Русский Север всегда считался местом притяжения всех гонимых или беглых людей. Исключением не стал и век XVII, когда патриарх Никон стал проводить свою церковную реформу. В результате чего приверженцы старой веры, гонимые официальными властями тронулись в сторону севера, закрепившись в непроходимых лесах Карелии. Центром старообрядчества в Карелии стало Выгорецкое общежительство Поморского согласия. Выгорецкое общежительство являлось не только центром религиозным для всех старообрядцев, но и центром культурным и торговым для жителей всех окрестностей. Так, Т.А. Бернштам свидетельствует о том, что Даниловский скит снабжал жителей поморских селений, а несколько судов Даниловского скита ходили на промыслы в Белое море 95 . По подсчетам все той же Т.А. Бернштам, основывавшейся на официальных источниках, в Архангельской епархии на 1895 год значилось 9 500 старообрядцев, а в отчетах комиссии по делам раскола за 1913 год – 12 00096 . Таким образом, Т.А. Бернштам приходит к выводу том, что старообрядцев было не менее половины от всего населения, а особенно много на Поморском и Карельском берегах. Следовательно, жители рассматриваемого мной региона подвергались значительному влиянию со стороны старообрядческих общин, которых как уже упоминалось выше существовало довольно много.
Здесь следует упомянуть о «келейных» людях – мужчинах и женщинах уходящих от мира и живших отдельно в кельях. К ним чаще всего и приходили за советом поморы, спросить о том, как поступить «по-божьему». Визиты к «келейным», были нередкими, поскольку в церковь ходили «для виду» только молодые люди, люди же более старшего поколения, не отступались от своих традиций. В основном же поморы не посещали церковь под предлогом, болезни, частых разъездов и др. «Келейные» были уважаемыми и почитаемыми людьми в селении. Каждая семья считала свои долгом дать «подаяние» подношение даров келейным, которые сопровождали проведение всех обрядов таких как свадьбы, похороны, и др., кроме того они занимались обучением детей, что тоже сопровождалось платой «деньгами и натурой» 97 .
Все вышесказанное можно подтвердить фактами, которые приводит С.В. Максимов, на примере Сумского посада. В этом селении сильное влияние приобрела «закоренелая раскольница» Анна Карташева, которая «под строгим видом благочестия и в духе подвижничества стала собирать вокруг себя раскольничью пустыню и вскоре успела образовать таким образом до десяти келий. Под именем матушки-наставницы о душевном спасении, Карташева в зимнее время выезжала для проповедования гонимой веры в деревню Шижню, Сороку… Успевши возбудить к себе общее доверие старческим видом, степенным и внушающим уважение, необыкновенно правильными чертами лица… Карташева действовала на женщин и даже на мужчин необыкновенной начитанностью» 98 . По её стопам пошла дочь Анфиса «в том же крепком убеждении, что «котора вера гонима, та и права»»99 .
Таким образом, можно сделать вывод о том, что старообрядческие общины, проживающие в Поморье, имели огромное влияние на местное население. Ввиду того, что Карелия стала одним из центров старообрядчества после никоновской реформы, и карельские леса своей труднопроходимостью скрывали староверов от гонений властей, старообрядцы приобрели на Севере очень большое и едва ли не определяющее влияние. Ситуация усложнялась еще и тем, что пути сообщения в Карелии были развиты плохо, следовательно, влияние Русской Православной церкви здесь было особенно слабым, за исключением, пожалуй, влияния Соловецкого монастыря. В целом, старообрядцы являлись составной и даже большей частью поморского населения Карелии, следовательно, для понимания общей картины процессов, происходящих в Поморье, необходимо учитывать наличие староверов, оказывающих решающее влияние на жизнь в Поморье.
