Философия Л. Толстого как выражение его жизненной драмы

Философия Л. Толстого как выражение его жизненной драмы

Л.Н.Толстой (1828—1910) вступает в литературный и общественно-философский круг 50-х годов как человек иного образования, иных навыков и традиции по сравнению с русской интеллигенцией 40-х годов. Толстой не славянофил и не западник. Его понимание бытия и внутренняя сокровенная жизнь выражены в «бесконечном лабиринте сцеплений» ,составляющих сущность его искусства и публицистики. Поэтому не следует у него искать системы, строгих понятий. Он сам категорически возражал против «бессмыслицы отыскания отдельных мыслей» в его творчестве.

В творчестве Толстого традиционно выделяются проблемы философии истории, сущности и назначения искусства, соотношения религии и нравственности. Однако обособленное их изучение, а также широко распространенное противопоставление Толстого-мыслителя Толстому-художнику ведет к упрощенному пониманию его наследия. Толстой целиком погружен в эстетическое освоение повседневности, он сам ее часть и ее выразитель. Поэтому изучение этих традиционных тем неотделимо от центрального понятия философии Толстого — понятия жизни.

Распространено мнение о Толстом как гении художественной зоркости и наивном защитнике морали, капризном мыслителе, о Толстом до «кризиса» и — после него. Однако подобная двойственность не является особенностью художника-мыслителя. В самой действительности второй половины XIX века, как писал Толстой, не было ничего устойчивого. «Все — личности, семьи, семьи, общества, все изменяется, тает и переформировывается, как облака. И не успеешь привыкнуть к одному состоянию общества, как его уже нет, и оно перешло в другое» . Зыбкая текучесть социальности формирует личность Толстого, который опытом личной жизни и творчества свидетельству миру свой же тезис о том, что человек — не факт, а длящийся акт. «Он один и тот же, то злодей, то ангел, мудрец, то идиот, то силач, то бессмысленнейшее существо .

Толстой — философ жизненной повседневности. Его творчество, дневники, письма являются тенью «маятника» духовных исканий. Пытаясь разрешить собственные, неизбежно возникающие у каждого проблемы, он выходит из узко личного мира в сферу широкой социальности. Однако ее ответы-рецепты вызывает только неудовлетворенность. Тогда Толстой замыкается в себе и результаты своих мучительных размышлений предлагает общественности как универсальное средство для решения абсолютно всех проблем — и индивидуально-личностных и социальных . Истинное понимание явлений для него возможно только путем многократного и различно организованного сопоставления частей, извлеченных из самой действительности. Читатель, умеющий таким же образом извлечь смысл из его текстов, — «самый дорогой мне читатель», — пишет Толстой в прологе к «Войне и миру». И продолжает: если бы все читатели были такие, он никогда бы не писал своих «исторических и тем более философских рассуждений».

8 стр., 3678 слов

Угасание роли театрального искусства в жизни современности

... всего поколения в целом. 2. Кинематограф, телевиденье и ряд других факторов, повлиявших на деградацию театрального искусства современности Сегодня очевидно, что роль театра в жизни современного человека существенно изменилась ... (1) Музыка, живопись, архитектура, литература, театр - культурные институты, которые образовывались с самой древности, в разное время, в разных ...

Основная тема его размышлений — смысл жизни, смерть и бессмертие, отчаяние и надежда, вера и неверие человека, живущего в культуре. Продолжением и развитием темы были проблемы отношений между человеком и обществом, религией и нравственностью, культурой и государством, социальной деятельностью (для Толстого — искусством) и жизнью. Универсализм найденных ответов настолько очевиден Толстому, что он перестает отличать индивидуальное от социального, человека от общества, себя от мира. Для него весь мир — это Лев Толстой. Когда вдруг обнаруживается, что у мира, истории есть своя логика — это вызывает растерянность, депрессию, но дает стимул к творчеству. Но когда «мир» уверовавших в него последователей, которых он «заразил» своими идеями, ждет от него реальной передачи его собственного «я» миру социальности — это кончается трагическим уходом из Ясной Поляны, смертью.

Толстой вступил в круг избранной интеллигенции тогда, когда там уже начались брожения. Большую часть жизни он проводит в Ясной Поляне, где создает свои литературные шедевры, пишет проекты о лесонасаждении в Тульской губернии, занимается педагогикой. Его первые статьи: «Прогресс и определение образования», «Кому у кого учиться, крестьянским детям у нас или нам у крестьянских детей? », где он подвергал критике устои культуры, — определили отношение к нему как к «нигилисту»,обуреваемому жаждой отрицания ради отрицания(сам Толстой много позже говорил о своем «нигилизме» только «в смысле отсутствия всякой веры»).

Такое впечатление все больше усиливалось под влиянием его позднейших публикаций «Так что же нам делать?», «Исповедь», «Что такое искусство?», религиозно-этических трактатов «Критик догматического богословия», «В чем моя вера?», «Царство Божие внутри нас» и др. В этих работах Толстой предстает не просто как обличитель и взрыватель существующих форм социальности, но как пророк, которому открылись новые, неведомые другим горизонты. И в этом качестве он всегда целен и целеустремлен. Вообще говоря, вся история философии свидетельствует, что мыслительные конструкции философа, выходящего за рамки посредственности, часто становятся личной программой жизни, удивляющей, обескураживающей но — программой, логика которой обуславливает изгибы судьбы мыслителя и заставляет будущих интерпретаторов ломать головы.

Толстого всегда отличали стремление к самодисциплине, к рефлексии, а также — активизм самоутверждения. В юности он испытывал увлечение Руссо, всю жизнь восхищался Кантом. Шопенгауэр вызывал «неперестающий восторг» настолько, что, споря с Декартом, Толстой записал: «Volo, ergo sum» («Желаю, следовательно, существую»).

Ранняя смерть родителей, по его признанию, «впервые поселила чувство ужаса перед смертью».Страх этот преследовал всю жизнь. Страдание от неразрешимого конфликта жизненной силы и смерти, бытия и небытия, от безысходности смерти, Толстой всю жизнь носил в себе, и это оказало влияние на его духовные искания. Вместе с тем в дневнике 1855 он записывает: «Мне нужно во что бы то ни стало приобрести славу». В письме 1874 г. он пишет: «Сорок веков смотрят на меня и… весь мир погибнет, если я остановлюсь»

4 стр., 1532 слов

Андрей Болконский при Аустерлицком сражении (по роману Л.Н. Толстого ...

... Болконского. В этом и сказалось открытие, прозрение героя. Князь Андрей противопоставлен в данном эпизоде Бергу, трусливо бегущему с поля боя, Наполеону, счастливому из-за несчастий других. Э пизод Аустерлицкого сражения ... и смерти, физически ... Толстого осознал бесплодность своих замыслов. Они были направлены на мирское, суетное, проходящее. А человек должен помнить, что есть в этом мире ... сочинение.

Стремление прикрепить себя к вечности «достижением славы» усиливается и трансформируется в ощущение полной укорененности в мире настолько, что Толстой чувствует себя движущей силой бытия. Бытие для него — существование сконцентрированное в «здесь и сейчас». Толстовская онтология — всегда бытие в пространстве и во времени. Эти понятия не являются философскими абстракциями, они входят повседневное жизненное самоощущение и переживаются как бытовая реальность. Поэтому он так обостренно, болезненно переживает свою конечность перед лицом тиранов человечества- времени и пространства. Единственное и бесспорное доказательство собственного бытия для Толстого — это пребывание в «этой» точке и в «это» мгновенье. Поэтому Толстой заполняет собой пространство и время своих произведений. Офицер Оленин в «Казаках», меланхоличный Пьер Безухов, очаровательно-изысканный Андрей Болконский и Каратаев в «Войне и мире», помещик Левин в «Анне Карениной», отец Сергий и князь Нехлюдов — точные отражения многогранной натуры Толстого. Для писателя исключается протяженность времени и пространства без его участия: это равно небытию, смерти, остановке всего. Время — это он сам, своей деятельностью организующий его пульсацию, ритм.

Страх смерти и обостренное восприятие чувственности мира создают гигантское напряжение между полюсами бытия и небытия, жизнью и смертью, ничто. «Быть» для Толстого значит утверждать себя в жизни, структурировать ее и быть воспринятым. «Бытие» означает жить в бесконечном многообразии форм его человеческого восприятия. Возникает своеобразная перекличка с идеей феноменальности кантовского мира. Но не больше. Толстой-человек, укореняя себя в мире, занят поиском новых форм, организующих реальность. Толстой-художник пытается также создавать «новые формы художественных восприятий». В этом причина его неуемных восторгов от произведений детского творчества в яснополянской школе для крестьянских детей. У Толстого понятие формы, оформленности — ключ к категории бытия. Небытие — отсутствие формы, бесструктурность, — смерть, которая все растворяет. В связи с этим следует отметить несовпадение для истиного понятий хаоса и небытия. Хаос — это не ничто, но нечто содержащее творческие потенции к рождению новых, более совершенных форм. Толстовская радикальная критика культуры и абсолютный отказ от существующих форм социальности, как «неистинных, лживых», обездушивающих века, отказ от любых авторитетов ведет к распадению социального организма, к хаосу. По мысли Толстого, из хаоса конденсата возможностей — рождается плодотворное начало более гуманных форм культуры (государства, религии, нравственности, искусства).

Как уже говорилось, отношение к себе как к центру мира обусловило видимое многообразие Толстого в его персонажах, героях и незримое самоповторение в произведениях. Переход в сферу публицистики выявляет этот прием постоянного возвращения к идеям, которые появляются в юности, а затем лишь конкретизируются и уточняются. Постоянное самоповторение создает смысловую глубину и связывает все творчество в единое целое, что также позволяет говорить о цельности, монолитности воззрений Толстого, об отсутствии противоречий между художником и мыслителем. Все дело в том, что в художественных произведениях прием самоповторения, самоутверждения через многообразие героев, ситуаций эстетически и художественно конструктивен. Но в публицистике (см. напр., «Так что же нам делать?», «Что такое искусство?» и др.) он обнажен и выполняет заданную мыслителем свою социально деструктивную функцию. Так, Толстой-писатель создает великолепные эпические полотна. Почти в это же время Толстой-публицист пишет: «Только кажется, что человечество занято торговлей, договорами, войнами, науками, искусствами; одно дело только для него важно и одно дело только оно делает — оно уясняет себе те нравственные законы, которыми оно живет». Оказывается, история, культура, искусство — лишь «кажущееся» дело. Отказываясь от им же созданных в литературе «кажимостей», Толстой-публицист погружает жизнь в хаос, из которого он сам же (но уже как художник) создает космос.

1 стр., 468 слов

Эссе л н толстой человек немыслим вне общества

... прислушиваться к своему сердцу, без взаимодействия с другими людьми , он бы не смог сделать это. Действительно, Толстой прав, говоря о том, что человек немыслим вне общества. ... жизни. Процесс социализации продолжается всю жизнь. Всё это позволяет стать ему полноправным членом общества . Напротив, существуют дети-маугли , которые росли вне общества. Воспитанные. вне общества, такие люди ...

Толстой внутреннюю жизнь отдельного человека делает основой конструирования социальной жизни. Нравственное преображение человечества начинается в сердце отдельного человека. Мысль, согласно которой царство Божие находится внутри нас, Толстой понимает буквально: стоит только каждому проникнуться этой идеей, осознать свои внутренние устои — и внешний мир станет отражением наших преображенных душ. Состояния человеческой души, индивидуальные нравственные установки человека, многократно умноженные» порождают соответствующие им внешние формы социальных отношений: справедливость или несправедливость, богатство или бедность, правовое общество или бесправие. «Жизнь человеческая изменяется не от внешних форм, а только от внутренней работы каждого человека над самим собой». Всяко внешнее усилие, будь то политическая борьба, революция или другие формы насильственных действий, лишь «умаляет жизнь»- Все сказанное находит непосредственное продолжение в толстовском понимании истории.

Толстой не приемлет философию истории Гегеля. Для него смысл истории богаче, нежели движение некоего духа. Но и голые факты бывших событий сами по себе бессмысленны. Сам Толстой всегда конкретен в анализе свершившейся общественной «предопределенности» и патетики «частной жизни». С другой стороны, проекция настоящего в прошлое, прерываемая его философскими рассуждениями, способствует созданию реальности более значительной и конкретной в пространственно-временном измерении, чем факты прошлого, ушедшего в небытие. Этим он преодолевает гегелевские традиции «исторического воззрения» ради того, что другой русский писатель и философ Н.Я.Данилевский (1822—1885) назвал «эпическим пониманием прошлого». Полемизируя с европейской философией истории, Толстой писал: «Историческое воззрение может породить много занимательных разговоров, когда делать нечего, объяснять то, что всем известно; но сказать слово, на котором бы могла строиться действительность, оно не в состоянии».

5 стр., 2293 слов

Подробный план сочинения «Человек и история в фольклоре, древнерусской ...

... «История имеет свойство повторяться». Вариант 3 Фольклор, древнерусская литература и литература 18-го века в той или иной мере содержат жизнеописаниями человека в условиях соответствующего исторического периода. Это и неудивительно, ведь жизнь человека очень ...

На основе принципов понимания истории, высказанных в педагогических статьях, вырос роман «Война и мир». Мысль Толстого идет дальше, когда он утверждает необходимость нового «человеческого» измерения истории, «как это иногда делает предание, иногда сама жизнь, иногда великие мыслители и художники». С полной определенностью его взгляды сказались в полемике 1870 г. с историком С.М.Соловьевым (1820—1879), где «истории-науке», беспомощной в раскрытии а понимании жизни и смерти человека, противопоставлялась «история-искусство», которая «идет не в ширь, а в глубь, а предмет ее может быть описание всей Европы и описание месяца жизни одного мужика в XVI веке».

Толстому нужен был не столько метод-объяснение исторических фактов, сколько метод-оправдание эстетической рефлексии (в форме художественных образов), «оформляющий», по-своему структурирующий историю и тем самым «ориентирующий читательские восприятия ». Но история-искусство, внушающая читателям авторские идеи, по сути дела является мифологическим способом освоения действительности. Так, с «Войны и мира» Толстой все больше уходит в пространство мифа, а история с ее персонажам» фактами и героями все больше мифологизируется. Это неизбежно ведет к тому, что искусство писателя, выполняя «чужое поручение», становится часто «головным, рассудочным», проигрывая в художественности. Один из первых, кто отметил данное обстоятельство, был Г.Флобер, писавший И.С.Тургеневу: «Благодарю за то, что Вы дали мне возможность прочитать роман Толстого. Это перворазрядная вещь! Какой художник и какой психолог! Два первых тома изумительны, но третий страшно катится вниз. Он повторяется! И философствует! Одним словом, здесь виден он сам, автор и русский, тогда как до тех пор видны были природа и человечество».

Следуя принципам реализма и правды «истории-искусства», Толстой дегероизирует героя, который всегда в чем-то превышает «норму» человеческого. Иначе говоря, он редуцирует личность не к индивидуальности, но к субъектной анонимности, безликости, которая, с его точки зрения, только и является основой и завершением этого мира. Истинными героями «Войны и мира» оказываются не «самовлюбленный, хитрый и неверный Кутузов», а краснолицый бедный офицер, старый товарищ Кутузова; не нарядный красавец Долохов, не Андрей Болконский, а Тушин и Тимохин — люди близкие к разночинцам; сам Пьер Безухов понял войну, когда он пошел в толпе, и этот путь впоследствии приводит его к бунту и столкновению с Николаем Ростовым. Из «лабиринта сцеплении» идей и поступков героев рождается мысль Толстого: «человек знает, кто он, но не знает, кем бы мог быть». Следовательно, человек не знает собственного «Я».

Напомним, что в основе Толстовского понимания индивидуальности лежит представление о текучести душевной жизни как непрерывном претворении общего, безлико-социального в «свое индивидуальное». Противопоставление общего я индивидуального (душевного) всегда сохраняется: герои его взаимодействуют друг с другом под влиянием сил, от них не зависящих. Но внутренняя свобода человека существует, хотя и ограничена массовой, «роевой» психологией.

Центральным вопросом философии Толстого является возможность разрешения основного жизненного противоречия. Неповторимость человеческого существования в его душевно-телесных характеристиках сталкивается с бесконечностью мирового целого, в которой тонет хрупкая человеческая индивидуальность. Ужас смерти, бессмыслица жизни постоянно присутствуют не только в творчестве Толстого-художника (« Смерть Ивана Ильича», «Анна Каренина», «Исповедь»), но и в сознании Толстого-человека. «Нужно и дорого, — писал Толстой в «Исповеди »— разрешение противоречия конечного с бесконечным и ответ на вопрос жизни такой, при котором возможна жизнь». Выход за рамки собственного «Я» оправдан только в мире духовном, в мире нравственности. Не безликая и бездушная закономерность природы, но сверхиндивидуальная жизнь духа может стать основой разрешения жизненного противоречия. Так появляется толстовская интуиция нравственности и как источника человеческого мира, и как свидетельства бессмертия единичной души в общем — человеческом. Теперь становится понятен толстовский мотив дегероизации героев, его самоповторения как «вечное возвращение» к идее вечности, лишенной мистики, таинственности и преодолевающей смерть вневременной нравственности.

2 стр., 540 слов

Рассуждение Влияние языка в жизни людей

... и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны». И всё же какое влияние на человека оказывает быстро изменяющийся язык? Непосредственное. Язык помогает выражению чувств и мыслей людей ... Толстой, «Считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянными завываниями и нежным ... об остальных, и как ориентироваться если: « …одновременно существуют «риэлтор», «риелтор», «риэлтер» и «риелтер»…». ...

Суть «великой, громадной мысли», записанной Толстым в 1854 году, осуществлению которой он чувствует себя способным посвятить жизнь, — «основание новой религии, соответствующей развитию человечества, религии Христа, но очищенной от веры и таинственности, религии практической, не обещающей будущее блаженство, но дающей блаженство на земле». Это значит, что проблема смерти из факта жизни как бы переносится в душу человека (со смертью Толстой поступает так же, как с историческими фактами в «Войне и мире»), которая, соприкоснувшись с идеей вечной нравственности, становится причастна к бессмертию.

Конкретность мышления требует образца, эталона, которым для Толстого явилось коллективное крестьянское сознание как целокупность «вечного человека». Когда Толстой, повторяясь, с упоением говорит о преимуществах цельного, не «разорванного» патриархально-общинного сознания (ему «скорбь познания» недоступна), за этим кроется не только и не просто банальная идея «жить по правде». Традиционно-стабильное, консервативное крестьянское сознание для Толстого лишь модель, взяв которую за образец можно будет создать «новое небо и новую землю», Где по его мнению, жизнь десакрализуется, исчезнут поверья, суеверия, легенды, где героем будут не случайные, конечные единичности в этом мире, но — сама нравственность как осуществленная актуальность человеческого бессмертия.

Подобной программы абсолютного гуманизма в истории человечества не было, наверное, потому, что мысль Толстого была скорее эстетической рефлексией чувствующей и переживающей души, вобравшей в себя весь мир, нежели рефлексией трезво мыслящего разума, «выгороженного» из мира. С другой стороны, в призывах Толстого вернуться к коллективности народного сознания, к дерефлексивному состоянию, к «нищете начала» на почве «бесконечного, ничем не устранимого отчаяния и одиночества, никем до этого человека не испытанного с такой страшной ясностью» и бросающего общество, порывающего связи с ним, ведущего жизнь изгоя (даже всемирно известного), — отчаянные попытки обретения Толстым «здесь-бытия», собственной аутентичности, самотождественности в мышлении, в культуре, в жизни. Это сближает Толстого с идеями Ницше, Гуссерля, Хайдеггера — необходимостью возвращения человека к первоосновам бытия, сообщающего «всему живому, сложному» простоту, неразделенность, истинность. Однако, в отличие от них, Толстой погружен в текучесть диалектики повседневности: «И кто определит мне, что свобода, что деспотизм, что цивилизация, что варварство? И где границы одного и другого? У кого в душе так непоколебимо это мерило добра и зла, чтобы он мог мерить им бегущие запутанные факты? У кого так велик ум, чтоб хотя в неподвижном прошедшем обнять все факты и свести их? И кто видел такое состояние, в котором бы не было добра и зла вместе? …И кто в состоянии так совершенно оторваться умом хоть на мгновение от жизни, чтобы независимо сверху взглянуть на нее?».

17 стр., 8345 слов

Проблема роли детства в жизни человека: аргументы из литературы. «Детство»

... проблему роли детства в жизни человека, аргументы в пользу влияния ранних лет на становление личности, дети могут в школе на уроках литературы. Этот вопрос поднимается во многих классических произведениях. Тема для сочинения «Роль детства в жизни человека» ...

Запутанная диалектика « живой жизни» поглощает его душу, ум и приводит к однозначному выводу: иметь смелость идти «туда, куда меня вели разум и совесть, без соображения о том, к чему они меня приведут. И я, — пишет Толстой, — был вознагражден за эту смелость. Все сложные, разрозненные, запутанные обессмысленные явления жизни, окружавшие меня, вдруг стали ясны, и мое прежде странное тяжелое положение среди этих явлений вдруг стало естественно и легко». Так Толстой еще более утверждается в существовании двух миров. Есть запутанный мир диалектики «живой жизни» и мир вечно пребывающего нравственного совершенства, некоей «высшей разумности, которая всегда хранится в человеке, как она хранится в зерне»; это невидимое сознание», близкое трансцендентному сознанию немецкой философии; это «то, что опознает одно везде и во всем и в самом себе». «Если,—пишет Толстой, —в человеке пробудилось желание блага, то его существо уже не есть отдельное телесное существо, а это самое сознание жизни, желание блага».

Носителем абсолютной нравственности, по Толстому, является коллективное народное сознание, которое не говорит, как у Канта: «ты должен», но спонтанно проявляется с лучшей, творческой стороны в субъектах действия. Лучшим доказательством этому для Толстого было искусство народного примитива, которое он противопоставляет Пушкину, Гоголю, Тургеневу, Золя, известным журналам, которые лишь «верят, что они проводят какие-то мысли и направления».

Какова же сущность нравственности коллективного сознания, принципов, «дающих блаженство на земле»? Поскольку мир вечно пребывающего нравственного совершенства формален и свободен по отношению к миру человеческих причин и следствий (иначе он носил бы субъективно-волевой характер), постольку принцип: «не делай другим того, чего не хочешь, чтобы делали тебе», — является его максимой. Морализм идеи Достаточно прост: Толстой следует библейской заповеди, идеальному человеку Христу, но с кантианскими вариациями. С другой стороны, «новая религия» Толстого «без мистики и загробного блаженства» требует, чтобы в жизни помимо меня и другие вели себя соответственным образом. А это предполагает необходимость соответствующего социального уклада и, естественно, — критику существующих норм социальности.

В отличие от христианского провиденциализма, Толстой настаивает на том, что в этом мире все абсолютно плохо: и в Культуре, и в самом человеке, лишь прикрывающемся нормами общепринятой нравственности. Под влиянием Шопенгауэра он стремится показать, что человеческая воля направлен лишь ко злу и вызывает только страдание. Но осознание этот приходит слишком поздно. К такому выводу как бы подталкивает его проза («Смерть Ивана Ильича», «Три старца» «Много ли земли человеку нужно»), стоящая «вне времени» В ней нет его пророчеств, все — человеческое, обыденно-повседневное. Кажется, что это не автор говорит, но сама жизнь в конкретности бытия человека свидетельствует себя.

3 стр., 1109 слов

Л. Н. Толстой. Жизнь и творчество

... творчества Л. Н. Толстого. Именно здесь начинает проявляться тот самый толстовский герой — человек, ищущий истину, любящий правду, наблюдательный и обладающий видением жизни ... окружающим ее лицемерием. Ради любви главная героиня жертвует всем: ... Анна Каренина» (1873—1877). Основная тема произведения касается семьи, хотя по ... романом. Вся жизнь того общества была построена на модели противопоставления ...

Зло окончательно, по идее Толстого, замирает в «религии любви» к ближнему: человеку стыдно отстраняться, когда другому причиняют боль. Благодаря «любви» должна измениться жизнь общества. Механизмом изменения становится «непротивление злу насилием» и фактическое выпадение людей из «клеточек» социальности, что должно стать основой нового общества справедливости, существующего не на признании равноправия людей (к чему пришла французская философия XVII—XIX веков), а на метафизическом тождестве всех их по существу. Критикуя «язвы общества», Толстой взывает к состраданию. А потому его основные понятия этики носят характер не обязательности, но — того, что представляется желательным, т.е. великодушным порывом человека, не делающего другому того, чего не желал бы себе.

Однако Толстой все более убеждается, что проповедь совершенствования ни к чему не ведет: история идет своим ходом; сострадание бессильно в борьбе со злом. Ничего не меняет и «религия любви», которая требует от каждого «отдавать другому, не учитывая, что ты сам получишь взамен». Сам Толстой дает пример расточительности своего ума, чувств, воли, состояния на пользу других или всех. У него много последователей. Но его проповеди не дают ему самоутешения, душевного мира, успокоения совести, которые он обещает своим последователям. Он бессилен против зла, которое неустранимо. Это означает, что надо принимать мир таким, каков он существует в реальной действительности, что зло и добро есть неотъемлемость этого мира. Но признать, что добро, жизнь и зло, смерть составляют диалектику человеческой повседневности, Толстой не в состоянии. Тема ухода от людей преследует воображение Толстого («Отек Сергий», «Живой труп», «Посмертные записки старца Федор Кузьмича»).

Последователи, которых он более чем достаточно«наэлектризовал» своими проповедями, ждут от него «дела».

Говорят, что проповедник в нем одержал пиррову победу над художником (М.Горький, С.Цвейг).

Этому возразить легче всего. Толстой — квинтэссенция реализма в искусстве. То, что он от художественного постижения жизни перешел к прямому изложению собственных идей, подкрепляя их своей жизнью, — закономерность, заложенная в традиции русского реализма с его требованием изменить жизнь, а не только произносить свой приговор над жизнью. Толстого при жизни и посмертно называли то юродивым, то святым, то пророком, моралистом. Кто же он?

Произведения Толстого — энциклопедия его собственного миропонимания; его этика по силе убеждения — проповедь; как жизненная нравственность — юродство; по глубине видения проблем — пророчество; по силе страсти — религия; по форме выражения — искусство, по стимулам к творчеству — честолюбие.

Реальность Толстого была артефактом, произведением художника, преобразовавшего собственную жизнь в воображении и следовавшего ей в повседневности. Это была эстетическая реальность, очищенная от случайного, неизбежно привходящих социальных «примесей»; реальность облагороженная и украшенная.

8 стр., 3963 слов

Возможна ли человеческая жизнь без любви бунин

... идут дальше. Чего им ждать от этой жизни? Кто поможет, кто поддержит их? Никто. Они сами по себе. Жить без любви возможно, но очень сложно. И счастья ... из них, но оба они неоднократно обращались к вечной теме любви. Вспомним рассказ И. А. Бунина “Чистый понедельник”, который сам автор считал “лучшим из всего того, ...

Как сам Толстой относился к этому? В записной книжке есть рассуждение об истинах: « Толпа хочет поймать всю истину, и так как не может понять ее, то охотно верит. Гете говорил: истина противна, заблуждение привлекательно, потому что истина представляет нас самим себе ограниченными, а заблуждение — всемогущими. — Кроме того, истина противна потому, что она отрывочна, непонятна, а заблуждение связано последовательно». Наконец, есть еще одна особенность творчества Толстого, которую он сформулировал с необычной Для себя тонкостью и точностью. В письме к Н.Страхову 1878 г.), жалуясь на остановку в работе, он пишет: «Не достает толчка веры в себя, в важность дела, не достает энергии заблуждения, земной стихийной энергии, которую выдумать нельзя. И нельзя начинать». Так в итоге оказывается, что стимулом творчества Толстого был не поиск истины («истина представляет нас самим себе ограниченными»), но — «земная стихийная энергия заблуждений», пафос обладания миром.

Если верить записной книжке Толстого, то его этика была превращенной формой эстетического мироотношения, тpeбующего полноты собственного осуществления. Эстетическое начало было движущей силой, заставляющей Толстого чувствовать себя центром мира, солнцем, от которого зависит вся жизнь. Видимо, эстетическое начало, обусловившее активизм художника-творца было причиной его «чудачеств», «глупостей», «кувырканий» (И.С.Тургенев), скачков от педагогики и лесонасаждений до религии «любви» и вопля «Не могу молчать!».

Эстетическая реальность художника-мыслителя, объективация его воображения стала повседневностью графа Толстого, то есть мифом его собственной жизни, в которой он уже не отличал воображаемые конструкции от реального «гранита» жизни. Миф, имея собственную логику саморазвития, диктовал правила повседневной жизни и законы творчества мыслителю-художнику Толстому. Граф Толстой свой личный миф хотел сделать абсолютной мифологией, совершив с помощью собственного художественного гения первую в России революцию воображения.

Литература

[Электронный ресурс]//URL: https://litfac.ru/kursovaya/filosofskie-sochineniya-lva-tolstogo/

Горький М. Собр. соч. в 30 тт. Т. 14. М. 1954., С. 280.

Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Т.5. М., 1952. С. 24—25.

Тургенев И.С. Собр. соч. Т. 12. М., 1958. С. 542.